на волоске, но все, слава богу, обошлось, только белоснежная фуражка профессора, которая была ему бесконечно дорога, как память о прежних путешествиях, стремительно унеслась вдаль вместе с блесной.
Юра побледнел (наверное, он подумал, что его научной карьере пришел конец) но быстро справился с волнением и героически выудил из речной пучины фуражку профессора, несмотря на бешеное сопротивление бурного речного потока (почему я и говорил, что с борта быстро идущего судна ловить не только бесполезно, но даже и глупо).
А ведь могло случиться непоправимое – леска могла не выдержать и профессор Литовка навсегда лишился бы своей любимой фуражки, а Самохин своей почетной должности младшего научного сотрудника с окладом в 120 рублей.
Но больше всего меня в этой героической истории поразила невозмутимость профессора – ни один мускул не дрогнул на его обветренном и мужественном лице. Видно юрина блесна – это далеко не первое, что пролетало у виска Петровича (говорят, его супруга отличалась очень крутым нравом).
Итак, Петрович строго и невозмутимо посмотрел на Самохина и вежливо попросил его больше так не делать. Самохин, обеспокоенный перспективой списания на берег без выплаты командировочных, поклялся, что больше никогда не возьмет в руки спиннинг и, для убедительности, тут же зачехлил его обратно.
Вы, конечно, понимаете, что Леночка была очень взволнована этим происшествием, и я отметил про себя, что здоровая бледность ей очень к лицу (в отличие от той, не совсем здоровой бледности, которую я видел по прибытию в Вологду).
Через некоторое время мы решили отобедать и спустились в кубрик по довольно – таки опасной, как оказалось впоследствии, железной лесенке. Кубрик был тесный, но вполне уютный. Там имелись две пары железных двуярусных нар (наподобие тех, которые показывают в криминальных сериалах) и маленький откидной железный же столик, тоже наподобие.
Кроме того впереди имелась еще крохотная каютка с двумя кроватями (по – видимому, для команды). Тут самое время сказать о ее составе: команда судна состояла из бравого, бывалого капитана, лет сорока на вид, и совсем молодого матросика, который очень стеснялся нашей ученой делегации (боюсь, что до этого он видел таких солидных академических ученых только по телевизору).
Впоследствии мы очень подружились с командой корабля, чему немало способствовало большое (сейчас даже трудно представить, насколько большое) количество выпитой водки. Надо сказать, что, несмотря на сделанные Самохиным в Вологде аномальные запасы этой зловредной жидкости, она удивительно быстро кончилась, потому что моряки употребляли ее еще в более аномальных количествах.
Мы впали было в уныние, но капитан, широко и хитро улыбаясь, вытащил из под нижних нар еще ящик с весело звенящими бутылками, которых хватило уже до самого конца, тем более, что употребляли мы не только водку, но и более изысканные, винные напитки. В последние дни к ним пристрастились и наши храбрые моряки.
А буксир, между тем, неустанно мчался вперед, где нас ждал славный и древний русский город Тотьма…
Капланики
Слабость и трусость можно простить, подлость – никогда.
Хочешь иметь друга, который никогда не предаст – заведи собаку.
Скромность и честность нынче не в почете, ведь они не приносят прибыли.
Пивной патриотизм будет покрепче квасного.
Краткость - сестра таланта, но не родная.
Надежда умирает последней, и очень мучительно.
Вологодские рассказы, часть четвертая
На родине предков
Между тем наступил вечер и надо было подумать о ночлеге. Запасливый доцент Перепеченко взял с собой пару палаток, но берег был глинистый и очень высокий, поэтому мы решили ночевать на нашем любимом буксире. Главным и, как оказалось, весьма пикантным вопросом стал вопрос о том, кто будет спать в той самой двухместной каморке.
Понятно, что Леночку надо было избавить от ужасов ночевки в кубрике с тремя громко храпящими (и не только) мужиками. Тем более, что матросы, которые с огромным трудом сдерживали нецензурную речь во время ужина, ночью, во сне могли и не устоять.
Оставалось решить – кто будет вторым. Возникла неловкая и двусмысленная пауза. Но все, как обычно, решил профессор, который скромно заявил, что он уже совершенно не опасен и готов составить компанию Елене Александровне. Леночка несколько разочарованно согласилась.
Если вы запомнили, на корабле было шесть коек, а нас с Перепеченко было семеро. Я не совсем понимаю – как мы разместились, но Перепеченко ночью я не помню. Впрочем, ночи были теплые и, наверное, он спал на палубе. Получается, что контролировать его перемещения мы не могли и в дальнейшем, как вы увидите, это сыграло с нами злую шутку.
В целом, ночь прошла спокойно, поскольку вокруг было совершенно пустынно, а главное что поблизости не было пионерских лагерей. При чем здесь пионерские лагеря? Скоро вы узнаете причем. Итак, утром мы проснулись — бодрые и довольные жизнью, мотор весело затарахтел и корабль помчался вперед, к Тотьме.
Надо сказать, что Тотьма — это родина моего любимого – Моисея Исааковича, семья которого до революции мирно проживала в вологодской губернии, за чертой оседлости. Теперь вы понимаете, что встреча с этим тихим провинциальным городком имела для меня особое значение.
Мы решили провести в Тотьме, по меньшей мере, полдня и по прибытии отправились осматривать местные достопримечательности. При этом Петрович сразу заявил, что у него особая программа знакомства с городом и он предпочитает осуществить ее в одиночку.
Мы несколько удивились, потому что Петрович по натуре был человек весьма компанейский, но перечить профессору не посмели. Однако, следуя его примеру, мы с Леной тоже заявили, что будем осматривать Тотьму вдвоем, без Самохина, который с мрачным видом отправился искать самые темные и злачные места этого уездного городка.
Ну что вам сказать о Тотьме? Я очень люблю такие маленькие, уютные деревянные городки, окутанные крепким провинциальным сном, над которыми не властны войны, революции и прочие мировые потрясения. Там было тихо, благостно и спокойно.
Мы медленно бродили по узким и кривым улочкам, взявшись под руку, и несуетно говорили обо всем – о науке, о жизни, об очаровательных особенностях русского деревянного зодчества. Именно там, в Тотьме я обнаружил, что у нас с Леной, практически, совпадают взгляды на окружающую действительность.
Правда, сейчас я уже не помню – в чем именно заключались эти взгляды, но точно помню, что они совершенно совпадали. Я увидел в этой женщине замечательное и чрезвычайно редкое сочетание интеллигентности и простоты, которое, сказать по правде, больше никогда не встречал.
Откровенно говоря, я всю жизнь метался между этими двумя жизненными полюсами и, в конце концов, отчаявшись, женился на молодой медсестре (правда, это был не совсем первый брак). А ведь все могло быть по другому, если бы я тогда, все – таки, решил для себя главный вопрос – нравится мне Леночка, или нет.
Впрочем, она и сама могла решить этот роковой вопрос, но не решила, и вот теперь вы можете видеть результат — посмотрите в кого я превратился: эта сытая, самодовольная физиономия, на которой особо крупными буквами написана .
Да что там говорить – я полюбил пиво и сквернословие, я почти двадцать лет не был в филармонии, но не будем о грустном (я уже вижу, как на глаза моих преданных читательниц наворачиваются искренние слезы, в отличие от презрительно ухмыляющихся читателей). Давайте же вернемся на тихие улицы Тотьмы.
Наша прогулка подходила к концу, когда на пути к пристани мы, наконец, увидели небольшой, но уютный продуктовый магазин. Намереваясь пополнить наши оскудевшие припасы, мы с Леной решили заглянуть в эту провинциальную лавку.
Каково же было наше удивление, когда мы увидели там (разумеется, у винного отдела) Петровича, который весьма обстоятельно обсуждал с немолодыми, но довольно кокетливыми продавщицами достоинства и недостатки представленных напитков.
По — видимому, именно это сакральное действо и было причиной для столь удивившего нас уединения профессора. Петрович вначале пытался нас «не узнать», но магазинчик был слишком мал, и ему это не удалось.
Не успели мы поздороваться с Петровичем, как в дверях показалась недовольная физиономия Самохина (видно, он так и не нашел в этом благопристойном городке никаких злачных мест кроме этого продуктового магазина).
Самохин решительным шагом направился к винному отделу и мы, наконец, воссоединились.
Капланики
Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что бог и совесть – это одно и тоже. Ведь все мировые религии, по сути, учат людей жить по совести. А что такое жить по совести? Это очень просто – не делать зла другим людям ради собственного блага.
Тот, кто думает о худшем, всегда несчастен.
Власть, которая не обеспечивает права и свободы своих граждан обречена.
Кого награждать, чем награждать? Вопрос сложный и, прямо скажем, неоднозначный. Вот моего приятеля, за добросовестный труд на благо Родины, наградили медалью к ордену за заслуги перед Отечеством третьей степени (я бы на его месте обиделся – ну ладно бы четвертой, а то третьей, да еще медаль). А меня за такой же труд наградили 159 статьей, и тоже четвертой степени (впрочем, в наше подлое время, это, наверное, очень даже почетная награда).
Но у меня есть конструктивное предложение:
граждан, которые платят хоть какие – то налоги, надо награждать медалями за заслуги перед Отечеством, в зависимости от того, сколько они платят;
чиновников, которые мало воруют, надо награждать орденами за заслуги перед Отечеством, в зависимости от т ого, сколько они не воруют;
предпринимателей, которые подряжают гастарбайтеров, да еще что ни - будь им платят, надо награждать орденом дружбы народов.
Как то так…
Вологодские рассказы, часть пятая
Кубенское озеро и трудности судовождения
Как известно, река Сухона впадает в Кубенское озеро – самое большое в Вологодской области. Неудивительно, что именно там мы и оказались через несколько часов ходу от Тотьмы. Озеро это очень большое – целое море, даже берегов не видно, но нашей отважной команде нужно было его пересечь из края в край.
Наш старый буксир бодро разрезал крутую озерную волну и мчался вперед – к далекому северному берегу. Впереди нас ждало немало увлекательных и, порою, опасных приключений. Первое из них случилось километрах в десяти от берега, и главным героем его, конечно же, стал ваш покорный слуга.
Но обо всем по порядку: вечерело, и мы сели поужинать, как всегда, в тесном, но уютном кубрике. Наш маленький откидной железный столик был заставлен нехитрой закуской и, разумеется, изрядным количеством бутылок с водкой. Выпили за прощание с Сухоной, потом за встречу с Кубенским озером, потом за присутствующих здесь дам, потом за отсутствующих, потом уж не помню за что…
В общем, нам было уже хорошо. Однако я, как обычно, сохранял аналитическое направление мыслей, воспитанное долгими годами пребывания в сугубо научной среде. И вот это самое аналитическое направление подсказало мне, что вся команда, то есть и матрос, и капитан присутствует за товарищеским, так сказать, ужином.
И не просто присутствует, но и активно потребляет тушенку и горячительные напитки. Далее у меня, естественно, возник вопрос – а кто же управляет кораблем, который резво скачет по волнам Кубенского озера? Нужно, ради справедливости, сказать, что ни у кого из прочих участников (назовем, наконец, вещи своими именами) попойки этот вопрос почему – то не возникал.
Вот это и есть нормальный, правильный взгляд на жизнь – корабль плывет себе, и пускай плывет. А куда он плывет, почему он плывет, зачем он плывет – людям дела нет, им хорошо, а остальное никакого значения не имеет. Но я не таков — мне до всего надо докопаться (за то и страдаю, можно сказать, всю жизнь).
Итак, я, слегка пошатываясь, встал из–за стола (чего остальные путешественники, увлеченные живой беседой и взаимной симпатией, совершенно не заметили) и направился прямиком в рулевую рубку. По дороге мне некстати вспоминались многочисленные и леденящие кровь истории о зловещих кораблях – призраках, веками бороздящих суровые моря и океаны.
Наконец я (не без труда) добрался до рубки и моим глазам предстало удивительное зрелище – посредине стоял совершенно обыкновенный стул, которым и был наглухо заклинен штурвал, направляющий наш корабль !!!
Вот она народная смекалка, вот они наши морские, точнее, речные «левши»! Матрос не дурак – он не желает пропускать теплый «товарищеский ужин», да еще с участием очаровательной столичной дамочки! Он, с помощью обыкновенного стула, задал кораблю верный курс и с удовольствием поднимает новоявленные тосты за отсутствующих дам.
И тут мне стало немного обидно – значит, какой — то деревянный стул может управлять кораблем а я, кандидат экономических наук — не могу? Нет, так не пойдет – я решительно отодвинул стул и с увлечением принялся крутить штурвал туда – сюда, как это всегда показывают в приключенческих фильмах про моряков.
Надо сказать, что я очень гордился собой и своим, можно сказать, героическим подвигом. Они там, в тепле наслаждаются горячительными напитками и приятной беседой, а я здесь один, посреди бушующей стихии смело веду корабль к заветной цели!
Однако все это продолжалось недолго – через десять минут в рубку влетел разъяренный матрос и, осыпая меня грубой морской (или речной – черт его знает), но очень забористой бранью заявил, что я веду корабль прямо на правый берег, куда нам совсем не нужно и, вообще, там очень мелко.
Я с большим трудом успокоил матроса, признался в полном отсутствии каких – либо навыков кораблевождения, и не только. Он проникся ко мне дружеским сочувствием, мы тепло обнялись, поставили стул на место и вернулись к столу.
Капланики
Жажда власти, жажда обогащения – порою кажешься, что люди забывают о том, что они смертны.
Социальная справедливость – это не тогда, когда у всех поровну, а тогда, когда у всех - по заслугам.
Я не знаю – есть ли загробная жизнь, но я знаю, что человек остается в этом мире до тех пор, пока о нем помнят.
А память бывает добрая и злая. Я не знаю – есть ли райские кущи и чистилище, но я знаю, что наградой за правильную жизнь, жизнь по совести, будет добрая память, а возмездием за несправедливость, подлость и предательство будет злая память.
В каждой шутке есть доля злословия.
Сорок лет – бабий век, сорок пять – баба ягодка опять, пятьдесят пять – пенсии не видать.
Вологодские рассказы, часть шестая
О пользе и опасностях утренней физзарядки
После волнительного происшествия с деревянным стулом (которое убедительно доказывает, что в СССР эксперименты по роботизации судовождения проводились еще в 80– ые годы прошлого столетия), мы прошли еще с час по утихающим волнам Кубенского озера. Между тем начинало темнеть, но до берега было еще далеко.
Перед нашим отважным капитаном встал трудный вопрос – дело в том, что доверить стулу управление кораблем в полной темноте было очень рискованно, а матрос, переживший (не без моего участия) сильнейший стресс и обильно заливший его водкой, тоже не мог управлять судном.
Юра побледнел (наверное, он подумал, что его научной карьере пришел конец) но быстро справился с волнением и героически выудил из речной пучины фуражку профессора, несмотря на бешеное сопротивление бурного речного потока (почему я и говорил, что с борта быстро идущего судна ловить не только бесполезно, но даже и глупо).
А ведь могло случиться непоправимое – леска могла не выдержать и профессор Литовка навсегда лишился бы своей любимой фуражки, а Самохин своей почетной должности младшего научного сотрудника с окладом в 120 рублей.
Но больше всего меня в этой героической истории поразила невозмутимость профессора – ни один мускул не дрогнул на его обветренном и мужественном лице. Видно юрина блесна – это далеко не первое, что пролетало у виска Петровича (говорят, его супруга отличалась очень крутым нравом).
Итак, Петрович строго и невозмутимо посмотрел на Самохина и вежливо попросил его больше так не делать. Самохин, обеспокоенный перспективой списания на берег без выплаты командировочных, поклялся, что больше никогда не возьмет в руки спиннинг и, для убедительности, тут же зачехлил его обратно.
Вы, конечно, понимаете, что Леночка была очень взволнована этим происшествием, и я отметил про себя, что здоровая бледность ей очень к лицу (в отличие от той, не совсем здоровой бледности, которую я видел по прибытию в Вологду).
Через некоторое время мы решили отобедать и спустились в кубрик по довольно – таки опасной, как оказалось впоследствии, железной лесенке. Кубрик был тесный, но вполне уютный. Там имелись две пары железных двуярусных нар (наподобие тех, которые показывают в криминальных сериалах) и маленький откидной железный же столик, тоже наподобие.
Кроме того впереди имелась еще крохотная каютка с двумя кроватями (по – видимому, для команды). Тут самое время сказать о ее составе: команда судна состояла из бравого, бывалого капитана, лет сорока на вид, и совсем молодого матросика, который очень стеснялся нашей ученой делегации (боюсь, что до этого он видел таких солидных академических ученых только по телевизору).
Впоследствии мы очень подружились с командой корабля, чему немало способствовало большое (сейчас даже трудно представить, насколько большое) количество выпитой водки. Надо сказать, что, несмотря на сделанные Самохиным в Вологде аномальные запасы этой зловредной жидкости, она удивительно быстро кончилась, потому что моряки употребляли ее еще в более аномальных количествах.
Мы впали было в уныние, но капитан, широко и хитро улыбаясь, вытащил из под нижних нар еще ящик с весело звенящими бутылками, которых хватило уже до самого конца, тем более, что употребляли мы не только водку, но и более изысканные, винные напитки. В последние дни к ним пристрастились и наши храбрые моряки.
А буксир, между тем, неустанно мчался вперед, где нас ждал славный и древний русский город Тотьма…
Капланики
Слабость и трусость можно простить, подлость – никогда.
Хочешь иметь друга, который никогда не предаст – заведи собаку.
Скромность и честность нынче не в почете, ведь они не приносят прибыли.
Пивной патриотизм будет покрепче квасного.
Краткость - сестра таланта, но не родная.
Надежда умирает последней, и очень мучительно.
Вологодские рассказы, часть четвертая
На родине предков
Между тем наступил вечер и надо было подумать о ночлеге. Запасливый доцент Перепеченко взял с собой пару палаток, но берег был глинистый и очень высокий, поэтому мы решили ночевать на нашем любимом буксире. Главным и, как оказалось, весьма пикантным вопросом стал вопрос о том, кто будет спать в той самой двухместной каморке.
Понятно, что Леночку надо было избавить от ужасов ночевки в кубрике с тремя громко храпящими (и не только) мужиками. Тем более, что матросы, которые с огромным трудом сдерживали нецензурную речь во время ужина, ночью, во сне могли и не устоять.
Оставалось решить – кто будет вторым. Возникла неловкая и двусмысленная пауза. Но все, как обычно, решил профессор, который скромно заявил, что он уже совершенно не опасен и готов составить компанию Елене Александровне. Леночка несколько разочарованно согласилась.
Если вы запомнили, на корабле было шесть коек, а нас с Перепеченко было семеро. Я не совсем понимаю – как мы разместились, но Перепеченко ночью я не помню. Впрочем, ночи были теплые и, наверное, он спал на палубе. Получается, что контролировать его перемещения мы не могли и в дальнейшем, как вы увидите, это сыграло с нами злую шутку.
В целом, ночь прошла спокойно, поскольку вокруг было совершенно пустынно, а главное что поблизости не было пионерских лагерей. При чем здесь пионерские лагеря? Скоро вы узнаете причем. Итак, утром мы проснулись — бодрые и довольные жизнью, мотор весело затарахтел и корабль помчался вперед, к Тотьме.
Надо сказать, что Тотьма — это родина моего любимого – Моисея Исааковича, семья которого до революции мирно проживала в вологодской губернии, за чертой оседлости. Теперь вы понимаете, что встреча с этим тихим провинциальным городком имела для меня особое значение.
Мы решили провести в Тотьме, по меньшей мере, полдня и по прибытии отправились осматривать местные достопримечательности. При этом Петрович сразу заявил, что у него особая программа знакомства с городом и он предпочитает осуществить ее в одиночку.
Мы несколько удивились, потому что Петрович по натуре был человек весьма компанейский, но перечить профессору не посмели. Однако, следуя его примеру, мы с Леной тоже заявили, что будем осматривать Тотьму вдвоем, без Самохина, который с мрачным видом отправился искать самые темные и злачные места этого уездного городка.
Ну что вам сказать о Тотьме? Я очень люблю такие маленькие, уютные деревянные городки, окутанные крепким провинциальным сном, над которыми не властны войны, революции и прочие мировые потрясения. Там было тихо, благостно и спокойно.
Мы медленно бродили по узким и кривым улочкам, взявшись под руку, и несуетно говорили обо всем – о науке, о жизни, об очаровательных особенностях русского деревянного зодчества. Именно там, в Тотьме я обнаружил, что у нас с Леной, практически, совпадают взгляды на окружающую действительность.
Правда, сейчас я уже не помню – в чем именно заключались эти взгляды, но точно помню, что они совершенно совпадали. Я увидел в этой женщине замечательное и чрезвычайно редкое сочетание интеллигентности и простоты, которое, сказать по правде, больше никогда не встречал.
Откровенно говоря, я всю жизнь метался между этими двумя жизненными полюсами и, в конце концов, отчаявшись, женился на молодой медсестре (правда, это был не совсем первый брак). А ведь все могло быть по другому, если бы я тогда, все – таки, решил для себя главный вопрос – нравится мне Леночка, или нет.
Впрочем, она и сама могла решить этот роковой вопрос, но не решила, и вот теперь вы можете видеть результат — посмотрите в кого я превратился: эта сытая, самодовольная физиономия, на которой особо крупными буквами написана .
Да что там говорить – я полюбил пиво и сквернословие, я почти двадцать лет не был в филармонии, но не будем о грустном (я уже вижу, как на глаза моих преданных читательниц наворачиваются искренние слезы, в отличие от презрительно ухмыляющихся читателей). Давайте же вернемся на тихие улицы Тотьмы.
Наша прогулка подходила к концу, когда на пути к пристани мы, наконец, увидели небольшой, но уютный продуктовый магазин. Намереваясь пополнить наши оскудевшие припасы, мы с Леной решили заглянуть в эту провинциальную лавку.
Каково же было наше удивление, когда мы увидели там (разумеется, у винного отдела) Петровича, который весьма обстоятельно обсуждал с немолодыми, но довольно кокетливыми продавщицами достоинства и недостатки представленных напитков.
По — видимому, именно это сакральное действо и было причиной для столь удивившего нас уединения профессора. Петрович вначале пытался нас «не узнать», но магазинчик был слишком мал, и ему это не удалось.
Не успели мы поздороваться с Петровичем, как в дверях показалась недовольная физиономия Самохина (видно, он так и не нашел в этом благопристойном городке никаких злачных мест кроме этого продуктового магазина).
Самохин решительным шагом направился к винному отделу и мы, наконец, воссоединились.
Капланики
Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что бог и совесть – это одно и тоже. Ведь все мировые религии, по сути, учат людей жить по совести. А что такое жить по совести? Это очень просто – не делать зла другим людям ради собственного блага.
Тот, кто думает о худшем, всегда несчастен.
Власть, которая не обеспечивает права и свободы своих граждан обречена.
Кого награждать, чем награждать? Вопрос сложный и, прямо скажем, неоднозначный. Вот моего приятеля, за добросовестный труд на благо Родины, наградили медалью к ордену за заслуги перед Отечеством третьей степени (я бы на его месте обиделся – ну ладно бы четвертой, а то третьей, да еще медаль). А меня за такой же труд наградили 159 статьей, и тоже четвертой степени (впрочем, в наше подлое время, это, наверное, очень даже почетная награда).
Но у меня есть конструктивное предложение:
граждан, которые платят хоть какие – то налоги, надо награждать медалями за заслуги перед Отечеством, в зависимости от того, сколько они платят;
чиновников, которые мало воруют, надо награждать орденами за заслуги перед Отечеством, в зависимости от т ого, сколько они не воруют;
предпринимателей, которые подряжают гастарбайтеров, да еще что ни - будь им платят, надо награждать орденом дружбы народов.
Как то так…
Вологодские рассказы, часть пятая
Кубенское озеро и трудности судовождения
Как известно, река Сухона впадает в Кубенское озеро – самое большое в Вологодской области. Неудивительно, что именно там мы и оказались через несколько часов ходу от Тотьмы. Озеро это очень большое – целое море, даже берегов не видно, но нашей отважной команде нужно было его пересечь из края в край.
Наш старый буксир бодро разрезал крутую озерную волну и мчался вперед – к далекому северному берегу. Впереди нас ждало немало увлекательных и, порою, опасных приключений. Первое из них случилось километрах в десяти от берега, и главным героем его, конечно же, стал ваш покорный слуга.
Но обо всем по порядку: вечерело, и мы сели поужинать, как всегда, в тесном, но уютном кубрике. Наш маленький откидной железный столик был заставлен нехитрой закуской и, разумеется, изрядным количеством бутылок с водкой. Выпили за прощание с Сухоной, потом за встречу с Кубенским озером, потом за присутствующих здесь дам, потом за отсутствующих, потом уж не помню за что…
В общем, нам было уже хорошо. Однако я, как обычно, сохранял аналитическое направление мыслей, воспитанное долгими годами пребывания в сугубо научной среде. И вот это самое аналитическое направление подсказало мне, что вся команда, то есть и матрос, и капитан присутствует за товарищеским, так сказать, ужином.
И не просто присутствует, но и активно потребляет тушенку и горячительные напитки. Далее у меня, естественно, возник вопрос – а кто же управляет кораблем, который резво скачет по волнам Кубенского озера? Нужно, ради справедливости, сказать, что ни у кого из прочих участников (назовем, наконец, вещи своими именами) попойки этот вопрос почему – то не возникал.
Вот это и есть нормальный, правильный взгляд на жизнь – корабль плывет себе, и пускай плывет. А куда он плывет, почему он плывет, зачем он плывет – людям дела нет, им хорошо, а остальное никакого значения не имеет. Но я не таков — мне до всего надо докопаться (за то и страдаю, можно сказать, всю жизнь).
Итак, я, слегка пошатываясь, встал из–за стола (чего остальные путешественники, увлеченные живой беседой и взаимной симпатией, совершенно не заметили) и направился прямиком в рулевую рубку. По дороге мне некстати вспоминались многочисленные и леденящие кровь истории о зловещих кораблях – призраках, веками бороздящих суровые моря и океаны.
Наконец я (не без труда) добрался до рубки и моим глазам предстало удивительное зрелище – посредине стоял совершенно обыкновенный стул, которым и был наглухо заклинен штурвал, направляющий наш корабль !!!
Вот она народная смекалка, вот они наши морские, точнее, речные «левши»! Матрос не дурак – он не желает пропускать теплый «товарищеский ужин», да еще с участием очаровательной столичной дамочки! Он, с помощью обыкновенного стула, задал кораблю верный курс и с удовольствием поднимает новоявленные тосты за отсутствующих дам.
И тут мне стало немного обидно – значит, какой — то деревянный стул может управлять кораблем а я, кандидат экономических наук — не могу? Нет, так не пойдет – я решительно отодвинул стул и с увлечением принялся крутить штурвал туда – сюда, как это всегда показывают в приключенческих фильмах про моряков.
Надо сказать, что я очень гордился собой и своим, можно сказать, героическим подвигом. Они там, в тепле наслаждаются горячительными напитками и приятной беседой, а я здесь один, посреди бушующей стихии смело веду корабль к заветной цели!
Однако все это продолжалось недолго – через десять минут в рубку влетел разъяренный матрос и, осыпая меня грубой морской (или речной – черт его знает), но очень забористой бранью заявил, что я веду корабль прямо на правый берег, куда нам совсем не нужно и, вообще, там очень мелко.
Я с большим трудом успокоил матроса, признался в полном отсутствии каких – либо навыков кораблевождения, и не только. Он проникся ко мне дружеским сочувствием, мы тепло обнялись, поставили стул на место и вернулись к столу.
Капланики
Жажда власти, жажда обогащения – порою кажешься, что люди забывают о том, что они смертны.
Социальная справедливость – это не тогда, когда у всех поровну, а тогда, когда у всех - по заслугам.
Я не знаю – есть ли загробная жизнь, но я знаю, что человек остается в этом мире до тех пор, пока о нем помнят.
А память бывает добрая и злая. Я не знаю – есть ли райские кущи и чистилище, но я знаю, что наградой за правильную жизнь, жизнь по совести, будет добрая память, а возмездием за несправедливость, подлость и предательство будет злая память.
В каждой шутке есть доля злословия.
Сорок лет – бабий век, сорок пять – баба ягодка опять, пятьдесят пять – пенсии не видать.
Вологодские рассказы, часть шестая
О пользе и опасностях утренней физзарядки
После волнительного происшествия с деревянным стулом (которое убедительно доказывает, что в СССР эксперименты по роботизации судовождения проводились еще в 80– ые годы прошлого столетия), мы прошли еще с час по утихающим волнам Кубенского озера. Между тем начинало темнеть, но до берега было еще далеко.
Перед нашим отважным капитаном встал трудный вопрос – дело в том, что доверить стулу управление кораблем в полной темноте было очень рискованно, а матрос, переживший (не без моего участия) сильнейший стресс и обильно заливший его водкой, тоже не мог управлять судном.
