Оля стояла перед ним, сверкала глазами, очень сердитая, очень красивая на нее хотелось смотреть и смотреть. Вовка поймал и больше не отпускал от своих, ее глаза. Любуясь, злясь, и нервничая, он так не хотел, чтобы она заметила его возбуждение. Это неправильно, как-то стыдно, по отношению к девочке. Он спустил кофр пониже …
Девушка смотрела на взъерошенного, напряженного парня. Ей, как всякой девчонке хотелось узнать, как это – целоваться? Отец дал как-то понять дочери, что он любого покусившегося, в бараний рог согнет. Мама, единственный ее друг и советчица, просила не торопиться и присматриваться к юношам. К кому, где они эти парни? Одноклассники? Ха! Она их презирала за то, что шесть лет назад промолчали и подчинились этой завистнице Зайкиной. В классе у Оли друзей не было. Можно ли дружить с людьми, которые говорят в лицо гадости? Или их делают?
Ребята в секции относились к ней, как к «своему парню» и Оля этому только радовалась. Они были на равных. Вместе готовились к соревнованиям, переживали результаты квалификаций, старались помочь друг другу в командных зачетах. Её не стеснялись настолько, что просили списать или объяснить «домашку, если какая-нибудь злыдня придумывала задания, к которым не найдешь ответов в Инете. Они сознательно наступали на свое самолюбие. Дед требовал от них хорошей успеваемости и даже слушать не хотел ни оправданий, ни жалоб. Он рос и учился при Советской власти. С какой неподражаемой интонацией Леонидыч говорил:
- Учитель – это УЧИТЕЛЬ! А ты – лентяй и обалдуй! Самолюбие свое включи, подумаешь правила! С двойкой по русскому к квалификации не допущу. Нечего слабаку там делать!
И не объяснишь ведь старОму, что словесники сами путаются в изменениях в правописании. А Оля своя, перед ней не стыдно, и объясняет здорово.
- Вов! Где болит? У меня спортивный замораживающий гель есть …
- Отстань!!! – и передвинул кофр с груди на живот.
Оля была девственницей. Но как размножаются лошади она знала. Может и люди так же? Она посмотрела на узкие джинсы-стрейч Вовки, сумку, которой он прикрывал низ живота, поняла, отступила на шаг и мучительно покраснела.
В это время в замке начал поворачиваться ключ.
- Мама!
Он рванул с коврика, как был. В грязной куртке, шапке, кроссовках и с камерой куда-то в боковой коридор. Ольга застыла перед приоткрытой дверью в комнату.
Татьяна Николаевна очень устала. У неё даже мысли устали. Ей еще не приходилось так перенапрягаться. Две бессонные ночи, три операции. Одна плановая, потом ей пришлось оперировать мужчину, доставленного из Склифа. Заканчивали и шили без нее.
У себя в кабинете она сбросила прямо на пол одноразовую операционную и свою собственную одежду. Переоделась в запасной комплект джинсы/водолазка/длинный жилет, по селектору вызвала санитарку Зину. Собирая свою сумку, звонила секретарю директора и вытряхивала в немытую чашку, своя же, остатки чая из термоса. Голос секретаря в трубке и Зина проявились одновременно.
Зина не мешая разговору Татьяны, собрала одежду. Санитарка жалела «свою докторицу». Сына растит одна, мать года два назад похоронила, работает больше других, на износ, такое ухода требует. А где его взять? Вот и старалась Зина одежду/обувь постирать и в порядок привести. В маленькую душевую лишний флакончик шампуня с кондиционером поставить. Термос утром чаем заправить. Все поверхности в кабинете тщательно мыла и протирала, выпрашивая для «Танюши» у сестры–хозяйки душистое туалетное мыло, гель для мытья пола с приятным запахом и даже подкормку для цветов на подоконнике. Та, выдавая Зине положенное, ворчала:
- Чего сама, как все, не покупает?
Зина вздыхала и ждала, когда Хозяйка соберет коробку с шампунем, гелем, подкормкой и любимым «Танюшей» лавандовым мылом. Зина подозревала, что это мыло заказывалось специально для её доктора.
Татьяна Николаевна выпила почти остывший чай, проверила документы, вынула из кошелька пару сотен и попросила Зину:
- Зинаида, меня внизу перевозка ждет, еду в Питер. Здесь пара сотен. Посмотри мои обувки. Сегодня, когда уходила из операционной, что-то треснуло. Туфли удобные, посмотри чинить или выбросить. Спасибо. До свидания!
В обед подруги уединились в кабинетике Хозяйки. Смаковали аромат и крепость индийской «Принцессы Нури» за неспешным разговором.
- Сегодня суп у Надьки ничего получился. Сережа из третьей палаты половину тарелки съел.
- Стариков жалко, а по детям сердце кровью обливается. Мужика бы ей хорошего.
- Да где ж взять-то? У нас в отделении кто получше, все женатые. Ты Татьяну понимаешь. Может она на чужого мужика позарится?
- Никак.
- Не понимаешь ты, Зин, ты своего плюгавого не гонишь. Скалкой иной раз огреешь, а под бочок ложишься каждую ночь. Татьяна всем хороша, да работой свой бабий век сжигает. У неё от него осталось с гулькин нос.
***
В шесть утра в апреле в Москве уже светло. Пробок еще нет, но движение на дорогах интенсивное, навигатор водителя начал показывать желтые линии на трассах. Водитель такси Татьяне попался очень опытный. Он свернул в какой-то двор, проскочил еще парочку и выехал на третье кольцо перед светофором, встроился в поток и спокойно поехал с разрешенной скоростью сначала 80, немного позже – 100. Стрелка спидометра замирала на делении, как приклеенная, до следующего указателя.
Машина шла плавно, и Татьяна попыталась заснуть. Глаза закрывались на пару минут, но что-то им мешало, и, женщина вновь и вновь поднимала тяжелые веки, не в силах ни задремать, ни уснуть.
- Приехали, Татьяна Николаевна!
Татьяна глухо застонала. Икры ног свело сильной судорогой, стрельнула боль в коленях, пальцы ног встали в растопырку, добавляя свою боль в «общую корзину». Водитель уже открывал ей дверь. Он увидел лицо с закушенной губой:
- Доктор, давайте руку.
Мужчина вытащил ее из машины. Увидел согнутую от боли спину.
- Вы, Татьяна Николаевна, прислонитесь к машине, постойте так. Сумку вашу возьму… Может скорую? Ну, нет, так нет. Вот так, руку мне на плечо, опирайтесь, налегайте, не стесняйтесь. Он медленно вел её к подъезду. Там подал ей раскрытую сумку. Татьяна с трудом достала из бокового кармашка ключи. Водитель перехватил их и вставил магнитный ключ в ямку. Подвел к лифту.
- Какой этаж, Татьяна Николаевна?
Татьяна немного пришла в себя и спросила:
- Я вас не помню. Вы кто?
- Юра Щеглов. Так какой этаж?
- Шестой. Я вас не лечила.
- Маму вы мою с того света вытянули.
- Жива?
- Бодрая. Как же вы так Татьяна Николаевна?
- Три операции вчера, одна в Питере. Вот судорога и …
- Эх, Татьяна Николаевна. Что нельзя было кого другого в Питер послать или перенести?
Лифт остановился. Юрий, не спрашивая, подхватил женщину на руки:
- Куда? Какая квартира?
Таня, с неким неясным чувством посмотрела на человека, бесцеремонно взявшего её на руки. Ему было изрядно за сорок, седые виски, слегка вьющиеся даже в короткой стрижке волосы, серые глаза. Вспомнила! Лицами они, мать и сын были похожи, упрямством тоже. Маме его было за семьдесят. На неё квоты не было, половину исследований делали платно, платной была и операция. Щеглова не хотела тратить на себя деньги, сопротивлялась до тех пор, пока сын не заявил:
- Вылечишься, внука или внучку тебе рожу. Обещаю.
У Щегловой проснулась жажда жизни, появилась цель – выздороветь и потискать маленького.
- Юра, вы выполнили обещание, родили внучку?
- Пока нет. Хочется мать покрепче подлечить.
Смущенно и несколько виновато ответил Юрий. Он, не снимая женщину с рук, вставил ключ в фирменный замок. Толкнул дверь, немного придержал и шагнул в квартиру. На него испуганно смотрела розовая от смущения молоденькая девушка. Светлая коса до пояса светлые прозрачные глаза непонятно какого цвета, облик её чем-то напоминал Татьяну.
- Здравствуй, не пугайся, твоя мама сильно устала. Скажи, куда нести, ей полежать надо и крепкого сладкого чая или кофе.
- Юра, будьте любезны, поставьте меня на пол!
Татьяна Николаевна сняла с головы шапочку, сбросила свое пальто на руки Юрию. Оля побелела. Такими же обманчиво спокойными движениями начинался выплеск гнева у её мягкой, доброжелательной мамы. Случалось такое редко, только когда маман гневалась на папу. Тот быстро куда-нибудь сматывался, если не получалось, то загораживался дочкой. Семья у них, педагогически просвещенная, скандалить в присутствии дочери не можно, но и доченька довольно рано поняла основной метод родительского воспитания. Первый раз она встала между родителями лет в пять и изрекла:
- Ссорьтесь немедленно. Я разберусь!
Судорога икроножных мышц намертво сковала ноги. Татьяна, цепляясь за вешалку, с той же напряженной, обманчиво спокойной интонацией, произнесла:
- В этом доме у кого-нибудь найдется английская булавка?
Юрий страховал Татьяну, Ольга залезла в один из своих карманов и извлекала небольшой кисет. Она достала из него тонкое шило, насаженное на квадратный кусочек толстой кожи. – Зрительно проведи линию по середине голени. Отступи к наружному краю на 2/3 толщины наружной мышцы и на двадцать от подколенной впадины. Нашла? Коли! Теперь внутреннюю, отступи от коленки на двадцать пять. Коли! Молодец! Я на кухню. Спасибо, Юрий!
Юра еще топтался у входной двери. Оля чего-то ожидала. Из-за двери ванной раздался громкий шепот Вовки:
- Мам, Оля ушла?
- Нет.
- Принеси мне джинсы и футболку.
Почуяв неладное, мать распахнула дверь в ванную.
- С кем ты дрался? Ты же знаешь, для тебя это может кончится уголовной ответственностью. Кто-нибудь еще пострадал?
- Мама! - заорал сынок, - с камерой я дрался!
- Это я виновата! – дрожащим голосом твердо заявила Ольга.
- Ольга! Иди на кухню и ставь чайник!
Но Оля подошла к Юрию, достала деньги и протянула мужчине.
- Дядя Юра, можно так? Спасибо! Пожалуйста, здесь за углом налево дорожка, ведет прямо к хорошему магазину «24 часа». Купите, пожалуйста, хлеб, чай, кофе, сахар, сосисок или колбасы. Да еще сливочного масла. Вовка голодный злой, а мне он добрым нужен.
Выруливая от магазина, Щеглов подумал:
- Какая женщина! Одна, а ведь двоих подняла!
На полу ванной лежал ворох грязной одежды. Грязная вода заливала кафельный пол. В ванной стоял мокрый, дрожащий сын в полуспущенных трусах. В районе диафрагмы – синяк, от которого шел широкий розовый след. Мать шагнула в лужу, сквозь кожу утепленных осенних сапог проник холод. Татьяна, не обращая внимание на лужу, шагнула к сыну.
- С кем ты дрался?
-Почему он дрожит? Шок или замерз? Что за странный розовой след?
- Ты же знаешь, для тебя это может кончится уголовной ответственностью.
Она старалась говорить спокойно, пока пальпировала своего ребенка. Сердце ухало куда-то вниз, пульс частил … Вовка вздрогнул, когда мама чуть сильнее нажала под синяком.
- Больно? А здесь? Стой ровно. Расслабь мышцы.
- Удар странный. Точное попадание в солнечное плетение и этот розовый след…Кто? Боксер? Самбист? Слишком слабый удар для взрослого бойца. Ребенок? От чего Вовка дрожит от холода или страха?
- Кто-нибудь еще пострадал?!
- Мама! - заорал сынок, - с камерой я дрался!
От двери раздалось:
- Это я виновата! – дрожащим голосом заявила Ольга.
- Ольга! Иди на кухню и ставь чайник! А ты снимай трусы и под горячий душ. Только занавеску задерни.
Татьяна Николаевна осмотрела лужу на полу. Если сын не добавит, то вода до бортика не дойдет и не зальет коридор. Место у двери останется, куда тапочки поставить.
У двери стоял кофр с камерой. Это не похоже на сына. Может быть она что-то просмотрела и ушиб гораздо серьезнее? Надо было еще вокруг почки посмотреть со спины. Она подхватила сумку с камерой.
В комнате сына был обычный бардак. Полгода назад она сократила расходы на уборщицу. Женщина стала приходить только раз в месяц, вместо двух дней в неделю. Делала большую уборку с пылесосом, протиркой пыли, мытьем полов и стиркой занавесок, остальным не заморачивалась.
А Вовка за несколько лет привык бросать одежду, где попало. Её уберут, выстирают, выгладят и в шкафу разместят. Избаловался. Может быть. Но ведь нагрузка-то какая! Три года парень учится и неплохо, и канал держит, чтобы заработать деньги на учебу. А до этого спортивная секция много времени занимала. Как же не освободить его от домашних дел?
Она собрала вещи сына с пола пара разрозненных носков и старая футболка. Не так много. Но когда открыла шкаф, чтобы достать футболку и джинсы, с полок на нее вывалился большой ком футболок, трусов, носков, пара анораков и любимая водолазка сына с засаленным воротом. Разобраться в этой смеси грязного с чистым удалось не сразу. Наконец, была найдены чистая футболка и трусы.
В выдвижных ящиках, каждый в своем, лежали джинсы, не очень чистые, скомканные, с художественными дырами. На летних прореха под коленкой стала длинной, штанина вот-вот оторвется. На более плотных стрейч молния грозилась разойтись. Верхних пуговиц не было ни на одной паре. У Татьяны в душе зашевелилось сложная и противоречивая смесь чувств: - раздражение и горькая обида на сына.
С тех пор, как она отказалась от помощницы по дому, Татьяна сама поддерживала порядок в квартире, готовила, стирала, гладила, штопала и пришивала пуговицы. От сына она требовала поддерживать порядок в своем шкафу и не оставлять холодильник пустым. Разве это много? Продукты она покупала сама, готовила она не плохо, но то, что попроще и не требовало долгого стояния у плиты.
Вова же к этим требованиям относился по-своему. Мать часто брала дополнительную работу: - дежурства, консультации, а иногда внеплановые операции. Володя оставался один на целые сутки. Он не заморачивался, порядком и едой. Из холодильника выметалось все мясное. Гарниры к котлетам предпочитал в виде макарон и картофеля, гречку не любил. Пользовались успехом разные заедки, если они были, хлеб и молоко. Суп и каши оставались не тронутыми. Рыбу терпеть не мог.
Все попытки мамы объяснить сыну, что каши и супы помогают растущему организму предохранить желудок от гастрита, а в рыбе много фосфора, который … На этом месте внимание к её словам у сына заканчивалось окончательно. Татьяна пыталась оставлять Вове деньги и список продуктов с перечнем ближайших магазинов, где можно было купить то же сливочное и растительное масло, мясо и овощи дешевле, чем в ночном, но увы. Все деньги сын тратил на чипсы, гамбургеры и пиццу. И все чаще эта тема вызывала раздражение у обоих, непонимание росло. Мать чувствовала этот разлад с единственным сыном. Сыном, которого растила одна, с его отцом она развелась сразу после рождения Володи.
«Может быть надо было ему объяснить, что экономия связана с тем, на какое отделение ему удастся поступить? И в каком ВУЗе?» - думала Татьяна, сортируя вещи сына. Грязного и ношенного оказалось много. – «Большая стирка. Закладки три- четыре. Это на целый день. Где его взять? Все расписано на неделю вперед».
Татьяна шла по коридору к ванной. Из-под двери начала сначала капать, а потом просачиваться вода. Она бросилась на кухню, швырнула одежду сына на стул. Метнулась к дверце, за которой хранилась «Золушка», старая «лентяйка», с набором половых тряпок. ведро и пылесос.
Девушка смотрела на взъерошенного, напряженного парня. Ей, как всякой девчонке хотелось узнать, как это – целоваться? Отец дал как-то понять дочери, что он любого покусившегося, в бараний рог согнет. Мама, единственный ее друг и советчица, просила не торопиться и присматриваться к юношам. К кому, где они эти парни? Одноклассники? Ха! Она их презирала за то, что шесть лет назад промолчали и подчинились этой завистнице Зайкиной. В классе у Оли друзей не было. Можно ли дружить с людьми, которые говорят в лицо гадости? Или их делают?
Ребята в секции относились к ней, как к «своему парню» и Оля этому только радовалась. Они были на равных. Вместе готовились к соревнованиям, переживали результаты квалификаций, старались помочь друг другу в командных зачетах. Её не стеснялись настолько, что просили списать или объяснить «домашку, если какая-нибудь злыдня придумывала задания, к которым не найдешь ответов в Инете. Они сознательно наступали на свое самолюбие. Дед требовал от них хорошей успеваемости и даже слушать не хотел ни оправданий, ни жалоб. Он рос и учился при Советской власти. С какой неподражаемой интонацией Леонидыч говорил:
- Учитель – это УЧИТЕЛЬ! А ты – лентяй и обалдуй! Самолюбие свое включи, подумаешь правила! С двойкой по русскому к квалификации не допущу. Нечего слабаку там делать!
И не объяснишь ведь старОму, что словесники сами путаются в изменениях в правописании. А Оля своя, перед ней не стыдно, и объясняет здорово.
- Вов! Где болит? У меня спортивный замораживающий гель есть …
- Отстань!!! – и передвинул кофр с груди на живот.
Оля была девственницей. Но как размножаются лошади она знала. Может и люди так же? Она посмотрела на узкие джинсы-стрейч Вовки, сумку, которой он прикрывал низ живота, поняла, отступила на шаг и мучительно покраснела.
В это время в замке начал поворачиваться ключ.
- Мама!
Он рванул с коврика, как был. В грязной куртке, шапке, кроссовках и с камерой куда-то в боковой коридор. Ольга застыла перед приоткрытой дверью в комнату.
Прода 22.03.2020 И было утро
Татьяна Николаевна очень устала. У неё даже мысли устали. Ей еще не приходилось так перенапрягаться. Две бессонные ночи, три операции. Одна плановая, потом ей пришлось оперировать мужчину, доставленного из Склифа. Заканчивали и шили без нее.
У себя в кабинете она сбросила прямо на пол одноразовую операционную и свою собственную одежду. Переоделась в запасной комплект джинсы/водолазка/длинный жилет, по селектору вызвала санитарку Зину. Собирая свою сумку, звонила секретарю директора и вытряхивала в немытую чашку, своя же, остатки чая из термоса. Голос секретаря в трубке и Зина проявились одновременно.
Зина не мешая разговору Татьяны, собрала одежду. Санитарка жалела «свою докторицу». Сына растит одна, мать года два назад похоронила, работает больше других, на износ, такое ухода требует. А где его взять? Вот и старалась Зина одежду/обувь постирать и в порядок привести. В маленькую душевую лишний флакончик шампуня с кондиционером поставить. Термос утром чаем заправить. Все поверхности в кабинете тщательно мыла и протирала, выпрашивая для «Танюши» у сестры–хозяйки душистое туалетное мыло, гель для мытья пола с приятным запахом и даже подкормку для цветов на подоконнике. Та, выдавая Зине положенное, ворчала:
- Чего сама, как все, не покупает?
Зина вздыхала и ждала, когда Хозяйка соберет коробку с шампунем, гелем, подкормкой и любимым «Танюшей» лавандовым мылом. Зина подозревала, что это мыло заказывалось специально для её доктора.
Татьяна Николаевна выпила почти остывший чай, проверила документы, вынула из кошелька пару сотен и попросила Зину:
- Зинаида, меня внизу перевозка ждет, еду в Питер. Здесь пара сотен. Посмотри мои обувки. Сегодня, когда уходила из операционной, что-то треснуло. Туфли удобные, посмотри чинить или выбросить. Спасибо. До свидания!
В обед подруги уединились в кабинетике Хозяйки. Смаковали аромат и крепость индийской «Принцессы Нури» за неспешным разговором.
- Сегодня суп у Надьки ничего получился. Сережа из третьей палаты половину тарелки съел.
- Стариков жалко, а по детям сердце кровью обливается. Мужика бы ей хорошего.
- Да где ж взять-то? У нас в отделении кто получше, все женатые. Ты Татьяну понимаешь. Может она на чужого мужика позарится?
- Никак.
- Не понимаешь ты, Зин, ты своего плюгавого не гонишь. Скалкой иной раз огреешь, а под бочок ложишься каждую ночь. Татьяна всем хороша, да работой свой бабий век сжигает. У неё от него осталось с гулькин нос.
***
В шесть утра в апреле в Москве уже светло. Пробок еще нет, но движение на дорогах интенсивное, навигатор водителя начал показывать желтые линии на трассах. Водитель такси Татьяне попался очень опытный. Он свернул в какой-то двор, проскочил еще парочку и выехал на третье кольцо перед светофором, встроился в поток и спокойно поехал с разрешенной скоростью сначала 80, немного позже – 100. Стрелка спидометра замирала на делении, как приклеенная, до следующего указателя.
Машина шла плавно, и Татьяна попыталась заснуть. Глаза закрывались на пару минут, но что-то им мешало, и, женщина вновь и вновь поднимала тяжелые веки, не в силах ни задремать, ни уснуть.
- Приехали, Татьяна Николаевна!
Татьяна глухо застонала. Икры ног свело сильной судорогой, стрельнула боль в коленях, пальцы ног встали в растопырку, добавляя свою боль в «общую корзину». Водитель уже открывал ей дверь. Он увидел лицо с закушенной губой:
- Доктор, давайте руку.
Мужчина вытащил ее из машины. Увидел согнутую от боли спину.
- Вы, Татьяна Николаевна, прислонитесь к машине, постойте так. Сумку вашу возьму… Может скорую? Ну, нет, так нет. Вот так, руку мне на плечо, опирайтесь, налегайте, не стесняйтесь. Он медленно вел её к подъезду. Там подал ей раскрытую сумку. Татьяна с трудом достала из бокового кармашка ключи. Водитель перехватил их и вставил магнитный ключ в ямку. Подвел к лифту.
- Какой этаж, Татьяна Николаевна?
Татьяна немного пришла в себя и спросила:
- Я вас не помню. Вы кто?
- Юра Щеглов. Так какой этаж?
- Шестой. Я вас не лечила.
- Маму вы мою с того света вытянули.
- Жива?
- Бодрая. Как же вы так Татьяна Николаевна?
- Три операции вчера, одна в Питере. Вот судорога и …
- Эх, Татьяна Николаевна. Что нельзя было кого другого в Питер послать или перенести?
Лифт остановился. Юрий, не спрашивая, подхватил женщину на руки:
- Куда? Какая квартира?
Таня, с неким неясным чувством посмотрела на человека, бесцеремонно взявшего её на руки. Ему было изрядно за сорок, седые виски, слегка вьющиеся даже в короткой стрижке волосы, серые глаза. Вспомнила! Лицами они, мать и сын были похожи, упрямством тоже. Маме его было за семьдесят. На неё квоты не было, половину исследований делали платно, платной была и операция. Щеглова не хотела тратить на себя деньги, сопротивлялась до тех пор, пока сын не заявил:
- Вылечишься, внука или внучку тебе рожу. Обещаю.
У Щегловой проснулась жажда жизни, появилась цель – выздороветь и потискать маленького.
- Юра, вы выполнили обещание, родили внучку?
- Пока нет. Хочется мать покрепче подлечить.
Смущенно и несколько виновато ответил Юрий. Он, не снимая женщину с рук, вставил ключ в фирменный замок. Толкнул дверь, немного придержал и шагнул в квартиру. На него испуганно смотрела розовая от смущения молоденькая девушка. Светлая коса до пояса светлые прозрачные глаза непонятно какого цвета, облик её чем-то напоминал Татьяну.
- Здравствуй, не пугайся, твоя мама сильно устала. Скажи, куда нести, ей полежать надо и крепкого сладкого чая или кофе.
- Юра, будьте любезны, поставьте меня на пол!
Татьяна Николаевна сняла с головы шапочку, сбросила свое пальто на руки Юрию. Оля побелела. Такими же обманчиво спокойными движениями начинался выплеск гнева у её мягкой, доброжелательной мамы. Случалось такое редко, только когда маман гневалась на папу. Тот быстро куда-нибудь сматывался, если не получалось, то загораживался дочкой. Семья у них, педагогически просвещенная, скандалить в присутствии дочери не можно, но и доченька довольно рано поняла основной метод родительского воспитания. Первый раз она встала между родителями лет в пять и изрекла:
- Ссорьтесь немедленно. Я разберусь!
Судорога икроножных мышц намертво сковала ноги. Татьяна, цепляясь за вешалку, с той же напряженной, обманчиво спокойной интонацией, произнесла:
- В этом доме у кого-нибудь найдется английская булавка?
Юрий страховал Татьяну, Ольга залезла в один из своих карманов и извлекала небольшой кисет. Она достала из него тонкое шило, насаженное на квадратный кусочек толстой кожи. – Зрительно проведи линию по середине голени. Отступи к наружному краю на 2/3 толщины наружной мышцы и на двадцать от подколенной впадины. Нашла? Коли! Теперь внутреннюю, отступи от коленки на двадцать пять. Коли! Молодец! Я на кухню. Спасибо, Юрий!
Юра еще топтался у входной двери. Оля чего-то ожидала. Из-за двери ванной раздался громкий шепот Вовки:
- Мам, Оля ушла?
- Нет.
- Принеси мне джинсы и футболку.
Почуяв неладное, мать распахнула дверь в ванную.
- С кем ты дрался? Ты же знаешь, для тебя это может кончится уголовной ответственностью. Кто-нибудь еще пострадал?
- Мама! - заорал сынок, - с камерой я дрался!
- Это я виновата! – дрожащим голосом твердо заявила Ольга.
- Ольга! Иди на кухню и ставь чайник!
Но Оля подошла к Юрию, достала деньги и протянула мужчине.
- Дядя Юра, можно так? Спасибо! Пожалуйста, здесь за углом налево дорожка, ведет прямо к хорошему магазину «24 часа». Купите, пожалуйста, хлеб, чай, кофе, сахар, сосисок или колбасы. Да еще сливочного масла. Вовка голодный злой, а мне он добрым нужен.
Выруливая от магазина, Щеглов подумал:
- Какая женщина! Одна, а ведь двоих подняла!
Прода от 28.03.2020 Потоп
На полу ванной лежал ворох грязной одежды. Грязная вода заливала кафельный пол. В ванной стоял мокрый, дрожащий сын в полуспущенных трусах. В районе диафрагмы – синяк, от которого шел широкий розовый след. Мать шагнула в лужу, сквозь кожу утепленных осенних сапог проник холод. Татьяна, не обращая внимание на лужу, шагнула к сыну.
- С кем ты дрался?
-Почему он дрожит? Шок или замерз? Что за странный розовой след?
- Ты же знаешь, для тебя это может кончится уголовной ответственностью.
Она старалась говорить спокойно, пока пальпировала своего ребенка. Сердце ухало куда-то вниз, пульс частил … Вовка вздрогнул, когда мама чуть сильнее нажала под синяком.
- Больно? А здесь? Стой ровно. Расслабь мышцы.
- Удар странный. Точное попадание в солнечное плетение и этот розовый след…Кто? Боксер? Самбист? Слишком слабый удар для взрослого бойца. Ребенок? От чего Вовка дрожит от холода или страха?
- Кто-нибудь еще пострадал?!
- Мама! - заорал сынок, - с камерой я дрался!
От двери раздалось:
- Это я виновата! – дрожащим голосом заявила Ольга.
- Ольга! Иди на кухню и ставь чайник! А ты снимай трусы и под горячий душ. Только занавеску задерни.
Татьяна Николаевна осмотрела лужу на полу. Если сын не добавит, то вода до бортика не дойдет и не зальет коридор. Место у двери останется, куда тапочки поставить.
У двери стоял кофр с камерой. Это не похоже на сына. Может быть она что-то просмотрела и ушиб гораздо серьезнее? Надо было еще вокруг почки посмотреть со спины. Она подхватила сумку с камерой.
В комнате сына был обычный бардак. Полгода назад она сократила расходы на уборщицу. Женщина стала приходить только раз в месяц, вместо двух дней в неделю. Делала большую уборку с пылесосом, протиркой пыли, мытьем полов и стиркой занавесок, остальным не заморачивалась.
А Вовка за несколько лет привык бросать одежду, где попало. Её уберут, выстирают, выгладят и в шкафу разместят. Избаловался. Может быть. Но ведь нагрузка-то какая! Три года парень учится и неплохо, и канал держит, чтобы заработать деньги на учебу. А до этого спортивная секция много времени занимала. Как же не освободить его от домашних дел?
Она собрала вещи сына с пола пара разрозненных носков и старая футболка. Не так много. Но когда открыла шкаф, чтобы достать футболку и джинсы, с полок на нее вывалился большой ком футболок, трусов, носков, пара анораков и любимая водолазка сына с засаленным воротом. Разобраться в этой смеси грязного с чистым удалось не сразу. Наконец, была найдены чистая футболка и трусы.
В выдвижных ящиках, каждый в своем, лежали джинсы, не очень чистые, скомканные, с художественными дырами. На летних прореха под коленкой стала длинной, штанина вот-вот оторвется. На более плотных стрейч молния грозилась разойтись. Верхних пуговиц не было ни на одной паре. У Татьяны в душе зашевелилось сложная и противоречивая смесь чувств: - раздражение и горькая обида на сына.
С тех пор, как она отказалась от помощницы по дому, Татьяна сама поддерживала порядок в квартире, готовила, стирала, гладила, штопала и пришивала пуговицы. От сына она требовала поддерживать порядок в своем шкафу и не оставлять холодильник пустым. Разве это много? Продукты она покупала сама, готовила она не плохо, но то, что попроще и не требовало долгого стояния у плиты.
Вова же к этим требованиям относился по-своему. Мать часто брала дополнительную работу: - дежурства, консультации, а иногда внеплановые операции. Володя оставался один на целые сутки. Он не заморачивался, порядком и едой. Из холодильника выметалось все мясное. Гарниры к котлетам предпочитал в виде макарон и картофеля, гречку не любил. Пользовались успехом разные заедки, если они были, хлеб и молоко. Суп и каши оставались не тронутыми. Рыбу терпеть не мог.
Все попытки мамы объяснить сыну, что каши и супы помогают растущему организму предохранить желудок от гастрита, а в рыбе много фосфора, который … На этом месте внимание к её словам у сына заканчивалось окончательно. Татьяна пыталась оставлять Вове деньги и список продуктов с перечнем ближайших магазинов, где можно было купить то же сливочное и растительное масло, мясо и овощи дешевле, чем в ночном, но увы. Все деньги сын тратил на чипсы, гамбургеры и пиццу. И все чаще эта тема вызывала раздражение у обоих, непонимание росло. Мать чувствовала этот разлад с единственным сыном. Сыном, которого растила одна, с его отцом она развелась сразу после рождения Володи.
«Может быть надо было ему объяснить, что экономия связана с тем, на какое отделение ему удастся поступить? И в каком ВУЗе?» - думала Татьяна, сортируя вещи сына. Грязного и ношенного оказалось много. – «Большая стирка. Закладки три- четыре. Это на целый день. Где его взять? Все расписано на неделю вперед».
Татьяна шла по коридору к ванной. Из-под двери начала сначала капать, а потом просачиваться вода. Она бросилась на кухню, швырнула одежду сына на стул. Метнулась к дверце, за которой хранилась «Золушка», старая «лентяйка», с набором половых тряпок. ведро и пылесос.
