Всякий человек испытывает потребность рассказать свою историю — в купе поезда, на кушетке психоаналитика... Да все равно где! Большинство преувеличивает свои достоинства и заслуги, а вину, наоборот, приуменьшает, другие, редкие, склонны к самоуничижению, но даже в нем бывают не вполне искренни — все ждут, когда их начнут переубеждать, и расстраиваются, если этого не происходит. Но даже если не ждут, все равно в их самоуничижении есть изрядная доля самолюбования. И в этом я ничуть не отличаюсь от других людей.
Моя история — это история поражений. Но проигрывала я не людям и обстоятельствам, а исключительно самой себе, раз за разом отступая, сдаваясь перед собственной слабостью и никчемностью.
За примером далеко ходить не надо: вот она я, сижу и остервенело сосу сигарету. В последний раз я бросала курить на прошлой неделе. Промучилась день, ночью увидела сон: много людей и все курят, разумеется. И мне предлагают, но я гордо отказываюсь, заявляя, что больше не курю. Появляется подруга, тоже курящая. И мы идем куда-то вдвоем — через большой зал, может быть, фойе вокзала, — а я внезапно обнаруживаю зажженную сигарету у себя в руках. Курю. «Эй, — спрашиваю я, — откуда это у меня?» — «Я тебе дала». — «Но я же говорила, что бросила!» — восклицаю с надрывом. — «А я не слышала», — подруга пожимает плечами.
Проснулась с чувством горькой обиды — не на подругу, на себя. Зато курить совсем не хотелось. Надо же, как легко! — думалось. А на следующий день пошла и купила себе пачку сигарет. Хотя по-прежнему не хотелось.
Я всегда с энтузиазмом хватаюсь за новое дело, готова вкалывать без перерывов на еду и сон... покуда не угаснет интерес. А угасает он, как правило, быстро.
Поэтому и на приличных работах я никогда подолгу не задерживалась. А неприличные меня не интересуют. Впрочем, если уж быть совсем честной, то работа меня не интересовала никакая и никогда. Просто я долгое время пыталась убедить себя, что к любому делу можно подойти творчески. Недавно я окончательно рассталась с этой иллюзией и полностью перешла на фриланс. Правда, заказчики порой бывают куда невыносимее начальства, и даже самые захватывающие тексты теряют свое очарование, когда из досуга становятся работой.
… Идея открыть гадальный салон принадлежала не мне, от меня вообще ничего не требовалось, даже энтузиазма. Только согласие.
Но согласилась я все равно не сразу, как-то не удавалось примерить на себя придуманную Ленкой роль.
— Ну ты что! — убеждала она. — Это ж в самый раз для тебя. Внешность самая что ни на есть подходящая, яркая, говорить загадочно умеешь. — и добавляла заискивающе: — И делать тебе почти ничего не придется, антураж на мне, помещение опять же...
Насчет яркой внешности — это она загнула. Ярких черт у меня — только нос с горбинкой, да волосы темные... если вовремя закрашивать раннюю седину. А кожа — бледная, и глаза блеклые, водянистые.
Но с тем, что Ленка подходит на эту роль куда хуже меня, трудно было не согласиться.
«Помещение опять же» — вовсе не Ленкина заслуга. Это мой отец когда-то купил однушку у соседа, отъезжавшего «за бугор». С расчетом на то, что повзрослевшая дочка со временем переберется туда жить. Перебраться я так и не успела — сначала вроде причин не было, а потом я осталась одна в родительской квартире.
Но Ленка — мастерица морочить голову: пара взмахов руками, фыр-фыр, и ты веришь во все и даже немного больше. Вот бы кому гадалкой-то!
Так я и стала потомственной ясновидящей мадам Моритой. Не скажу, чтобы предполагаемое занятие было для меня вовсе новым, гадала я и прежде — и картишки раскидывала, и по руке, это у нас в семье от прабабки еще, только руны эти новомодные мне никак не давались. Но — только для своих, по желанию, под настроение, а чтобы для клиентов, да за деньги...
Но когда Ленка заявила, что ей уже позвонил первый желающий и ему назначено на завтра, сходить на берег было поздно.
Над антуражем подружка поработала в меру своей фантазии, вкуса и той скромной суммы, которую мы были в состоянии выделить на этот сумасшедший проект. Ничего особенного: драпировки, свечи, ширмы в псевдокитайском стиле, отделяющие основную часть комнаты, где мне предстояло принимать посетителей, от закутка, в котором собиралась пристроиться сама Ленка в качестве моего секретаря и бухгалтера. Попросту говоря, там она планировала обирать доверчивых клиентов, прежде чем они поймут, во что вляпались.
Платье она мне подобрала — зашибись! Не иначе как театральную реквизитную ограбила — где еще такое найдешь? — глубокого фиолетового цвета балахон с оборками и блестками.
— Внушает! — заявила Ленка, когда я облачилась в обновку.
Не знаю, мне оно не внушало ничего, кроме раздражения. Свободный крой, который, предположительно, должен был скрадывать лишние килограммы, наоборот, зрительно добавлял еще десяток. Причем не только килограммов, но и лет. А дивный цвет делал мое и без того бледное лицо каким-то землистым.
— Вот об этом я и говорю, — загадочно ответила подружка, выслушав мои претензии.
Спорить было бессмысленно. С Ленкой вообще бессмысленно спорить — она выслушает все аргументы, а потом сделает настолько неожиданные выводы, что чувствуешь себя абсолютной идиоткой, причем не только из-за впустую потраченных слов, но и вообще.
— А курить тебе лучше трубку, — добавила она.
Я возмущенно фыркнула, даже комментировать не стала.
Накануне этого сеанса мне впервые приснился сон с дверями и лестницами. Обычно я не запоминаю сны — по пробуждении от них остается лишь смутное ощущение чего-то страшного или, наоборот, радостного. Но чаще страшного. В этом сне я не испытывала ничего, кроме любопытства и азарта.
Дверь вела из задней стены кладовки... собственно, в стену, внутри которой находилась узкая лестница. Наяву я боюсь таких тесных пространств, у меня клаустрофобия, но в этом сне, повторюсь, страха не было — только любопытство и азарт первооткрывателя. Лестница вела вниз, и покинуть ее можно было на любом этаже дома, но предсказать заранее, где откроется выход, у меня не получалось.
«То же мне, ясновидящая!» — хмыкала я, в очередной раз оказываясь перед знакомой уже до малейшей щелочки между досками двери. И начинала очередную попытку. Пару раз мне удалось попасть в свою вторую квартиру, но этот маршрут меня скорее смутил, чем обрадовал: все же в реальности эта квартира располагалась как раз за стеной кладовки, и топать невесть сколько по крутым ступенькам, чтобы никуда толком не уйти, показалось мне обидным.
Ну да, чтобы попасть в другое место, нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее. Впрочем, скорость на результат тоже никак не влияла, равно как и мои желания.
Проснувшись, я подумала, что в реальности ни за что не полезла бы на эту лестницу. Да что там — даже дверь не открыла бы! Но сон всё не отпускал, и я заставила себя подняться с кровати, прошлепала в кладовку и самым тщательным образом ощупала заднюю стену — как будто там и в самом деле что-то могло быть. Ничего, конечно, не было. Я плюнула и пошла готовиться к спектаклю.
Было страшно. Я даже не представляла прежде, что мне может быть так страшно. Причем я не могла себе объяснить, чего именно боюсь, но руки тряслись вполне натурально, так что не верить собственному страху не было никаких оснований.
— Не переживай, — шепнула Ленка, подталкивая меня в сторону сцены, — я буду рядом.
Гость оказался мужчиной лет сорока на вид. Замкнутое высокомерное лицо — даже непонятно, как такого типа могло на прием к ясновидящей занести. Взгляд, которым он окинул обстановку — включая меня, фиолетовой медузой расплывшуюся в кресле, — был полон скепсиса.
— Карты? Или по руке? — хрипло спросила я.
— Второе, — ответил он и протянул мне конечность, но не испещренной линиями ладонью вверх, а тыльной стороной, как для поцелуя.
Но я уже приняла решение ничему не удивляться, а потому качнулась ему навстречу через стол и коснулась твердой кисти. В этот момент все и началось. Все, что я творила дальше, от моей воли ни в коей мере не зависело.
Знаете, как это дико и странно — обнаружить вдруг, что ты абсолютно все знаешь про незнакомого человека? Не в подробностях, конечно, но вот самое основное, о потерях и приобретениях, о несбывшихся мечтах, о тоске, о предательствах, о выборе... Да, о выборе.
— Хотите знать, на каком из двух путей обретете, а не потеряете? — в моем голосе отчего-то звучала усмешка.
Человек медленно кивнул.
— Что ж, тогда я буду спрашивать за вас, — объявила я и легко поднялась с места.
Отчего-то я была босиком, хотя изначально ничего подобного не планировалось. Оказалось, так и надо было, потому что танцевать в обуви — это совершенно неправильно. Я выделывала какие-то причудливые па, топотала босыми пятками, поднималась на цыпочки, взмахивала руками, словно крыльями... Но самое ужасное — я при этом говорила. Вернее, что-то декламировала певучим речитативом на непонятном языке. Глоссолалия — наше все, — пробормотал скептик в глубине моего разума. Я предпочла его не услышать. Та я, которая была уверена, будто знает, что делает. А другую меня никто и не спрашивал.
Наконец я остановилась, что удивительно, нисколько не запыхавшись, и снова обратилась к посетителю:
— Вы услышаны. Понимаете, да?
Мужчина опять кивнул, и тогда я решительно схватила его за руку и повлекла за собой.
— Вы откроете дверь, — кивок, — а глаза — закроете, — снова кивок, — и шагнете за порог.
И он вышел.
Я рвано выдохнула, медленно возвращаясь к действительности. Почти тут же метнулась ко мне из-за ширмы Ленка.
— Ну ты даешь! — восхищенно пропела она. — Театр одного актера!
— Дура!
— Кто? — опешила подруга.
— Я! — прошипела в ответ и тут же мстительно добавила: — И ты тоже.
Ленка реагирует на прямые оскорбления только тогда, когда ей это выгодно. В остальных случаях предпочитает сделать вид, что не слышала.
— Слу-у-ушай, я только не поняла, не заметила — куда же он все-таки делся?
— Кто? — опять моя очередь удивляться.
— Да мужик этот.
— Так ушел... — начала было я и осеклась.
Я вдруг вспомнила, как открывала ему дверь. Дверь, которой не было. Ту самую.
Оттолкнув Ленку, я бросилась вон из квартиры. Сознание мое не могло вместить ухода через несуществующую дверь, а если эта дверь есть, то вести она может только в одно место — в то, что за стенкой. Но в родительской квартире было тихо и пусто. И никаких лишних дверей, разумеется.
— Вик, ты чего? — последовавшая за мной Ленка недоумевала.
— Да так, — вздохнула, — ничего.
И ведь не объяснишь же!
Оставалось только признать: либо я сошла с ума, либо и в самом деле произошло нечто весьма необычное.
Но это не история о женщине, у которой внезапно открылся чудесный дар. Возможно, чудо действительно случилось, но не со мной. Это ведь моя история, а я в моей жизни нет места чудесам. Я вообще до сих пор сомневаюсь, что таинственные лестницы и двери существовали за пределами моих снов. А может, и мужчины того не было.
Впрочем, мужчина все-таки был — может, не в моем доме, но в реальности он существовал, несомненно. Я столкнулась с ним нос к носу на улице примерно неделю спустя после того сумасшедшего сеанса. Он меня не узнал.
Ленка, когда я попыталась задавать ей вопросы, улыбалась и делала вид, что не понимает, о чем я. А стоило мне отвернуться, я увидела в зеркале ее губы, старательно артикулирующие беззвучное: «Ду-ра!»
Уж не знаю, было ли это просто маленькой местью или намеком на то, что ей известно больше, чем она готова рассказать, но скорее первое — приятельница моя, конечно, находчива и неглупа, но весьма незатейлива. Тайны и интриги — это не для нее, она и гадальный салон затеяла исключительно ради денег.
Меж тем, шарлатанская деятельность ясновидящей мадам Мориты продолжалась ни шатко, ни валко. Клиентов у нас почти не было, доходов, соответственно, тоже, и если бы не мои переводы и Ленкин муж, который ее содержал, впору было бы зубы на полку положить.
Но иногда — очень редко — на сеансы приходили особые клиенты. Об их появлении меня предупреждали сны с дверью и лестницей, и я знала, что мне предстоит — это всегда происходило одинаково: одно легкое прикосновение... и всё. Дальнейшее от меня не зависело.
Такие люди навсегда покидали салон через открытую мною дверь. Дверь, которой не было.
Больше я никого из них не видела, за исключением того мужчины — моего самого первого клиента. С ним я встретилась еще раз, и он опять не узнал меня, а я почему-то почувствовала жгучую обиду, словно это неузнавание случилось, к примеру, после пяти лет совместной жизни.
И только позже, справившись с непрошеными эмоциями, я сообразила внезапно: он и не мог меня узнать, потому что... наши пути прежде не пересекались. Этот мужчина никогда не переступал порога гадального салона. По крайней мере, не в этой жизни.
Это озарение было как выстрел. Нет, как взрыв.
Да, в той, другой жизни я просто открыла мужчине дверь и позволила ему вернуться на какую-то важную развилку, чтобы он смог сделать правильный выбор — тот, который считал правильным. Возможно, эта точка отстояла всего в нескольких минутах от того мгновения, когда ему предстояло взять в руки рекламный буклет гадального салона, но в этой жизни он никогда не набирал нашего номера.
А еще я заметила, что в своей новой жизни он чувствует себя вполне счастливым, его нынешняя спокойная уверенность не имеет ничего общего с той растерянностью, которую он тщательно прятал под маской высокомерия и скепсиса при нашей первой встрече. Той, которой никогда не было.
Стоило порадоваться за него, а я испытывала мучительную зависть. Ведь мне никто никогда не откроет заветную дверь. А если даже и... Куда она меня приведет? В то благословенное время, когда я делала свои первые неуверенные шаги? Моя жизнь, увы, состояла сплошь из неверных выборов...
… Я сижу и смолю эту проклятую сигарету. Из той самой пачки, купленной не по желанию, а себе назло, в наказание — за то, что отступила, поддавшись страху, не воспользовалась шансом, который мне все-таки дали.
Потому что мне снова снилась дверь и лестница за ней. Во сне я ее открыла, твердо зная, что это моя дверь. Что было дальше, в памяти не отложилось. Наяву я тоже не сомневалась в том, что дверь предназначена именно мне, потому что клиенты на тот день не записывались. Я сидела в родительской квартире и верила, что надо всего лишь сделать над собой усилие и перейти в салон, больше от меня ничего не потребуется. Но оставалась сидеть. А когда осознала, что время вышло, отправилась к ближайшему киоску за сигаретами. Этим унижением я расквиталась сама с собой за слабость и трусость.
Тогда я думала, что второго шанса уже не будет. Просто потому, что я самадуравиновата. Но мироздание оказалось куда щедрее и милосерднее меня. Ибо пришел новый сон. А за ним — новый день.
И вот я сижу и держусь за эту несчастную сигарету, как за последнюю опору, привязывающую меня к постылой реальности. Я ищу в себе решимость встать, затушить окурок и шагнуть за порог.
На этом моя история закончится. Возможно, начнется какая-нибудь другая. Но не моя.
21 июня — 1 июля 2017
Моя история — это история поражений. Но проигрывала я не людям и обстоятельствам, а исключительно самой себе, раз за разом отступая, сдаваясь перед собственной слабостью и никчемностью.
За примером далеко ходить не надо: вот она я, сижу и остервенело сосу сигарету. В последний раз я бросала курить на прошлой неделе. Промучилась день, ночью увидела сон: много людей и все курят, разумеется. И мне предлагают, но я гордо отказываюсь, заявляя, что больше не курю. Появляется подруга, тоже курящая. И мы идем куда-то вдвоем — через большой зал, может быть, фойе вокзала, — а я внезапно обнаруживаю зажженную сигарету у себя в руках. Курю. «Эй, — спрашиваю я, — откуда это у меня?» — «Я тебе дала». — «Но я же говорила, что бросила!» — восклицаю с надрывом. — «А я не слышала», — подруга пожимает плечами.
Проснулась с чувством горькой обиды — не на подругу, на себя. Зато курить совсем не хотелось. Надо же, как легко! — думалось. А на следующий день пошла и купила себе пачку сигарет. Хотя по-прежнему не хотелось.
Я всегда с энтузиазмом хватаюсь за новое дело, готова вкалывать без перерывов на еду и сон... покуда не угаснет интерес. А угасает он, как правило, быстро.
Поэтому и на приличных работах я никогда подолгу не задерживалась. А неприличные меня не интересуют. Впрочем, если уж быть совсем честной, то работа меня не интересовала никакая и никогда. Просто я долгое время пыталась убедить себя, что к любому делу можно подойти творчески. Недавно я окончательно рассталась с этой иллюзией и полностью перешла на фриланс. Правда, заказчики порой бывают куда невыносимее начальства, и даже самые захватывающие тексты теряют свое очарование, когда из досуга становятся работой.
… Идея открыть гадальный салон принадлежала не мне, от меня вообще ничего не требовалось, даже энтузиазма. Только согласие.
Но согласилась я все равно не сразу, как-то не удавалось примерить на себя придуманную Ленкой роль.
— Ну ты что! — убеждала она. — Это ж в самый раз для тебя. Внешность самая что ни на есть подходящая, яркая, говорить загадочно умеешь. — и добавляла заискивающе: — И делать тебе почти ничего не придется, антураж на мне, помещение опять же...
Насчет яркой внешности — это она загнула. Ярких черт у меня — только нос с горбинкой, да волосы темные... если вовремя закрашивать раннюю седину. А кожа — бледная, и глаза блеклые, водянистые.
Но с тем, что Ленка подходит на эту роль куда хуже меня, трудно было не согласиться.
«Помещение опять же» — вовсе не Ленкина заслуга. Это мой отец когда-то купил однушку у соседа, отъезжавшего «за бугор». С расчетом на то, что повзрослевшая дочка со временем переберется туда жить. Перебраться я так и не успела — сначала вроде причин не было, а потом я осталась одна в родительской квартире.
Но Ленка — мастерица морочить голову: пара взмахов руками, фыр-фыр, и ты веришь во все и даже немного больше. Вот бы кому гадалкой-то!
Так я и стала потомственной ясновидящей мадам Моритой. Не скажу, чтобы предполагаемое занятие было для меня вовсе новым, гадала я и прежде — и картишки раскидывала, и по руке, это у нас в семье от прабабки еще, только руны эти новомодные мне никак не давались. Но — только для своих, по желанию, под настроение, а чтобы для клиентов, да за деньги...
Но когда Ленка заявила, что ей уже позвонил первый желающий и ему назначено на завтра, сходить на берег было поздно.
Над антуражем подружка поработала в меру своей фантазии, вкуса и той скромной суммы, которую мы были в состоянии выделить на этот сумасшедший проект. Ничего особенного: драпировки, свечи, ширмы в псевдокитайском стиле, отделяющие основную часть комнаты, где мне предстояло принимать посетителей, от закутка, в котором собиралась пристроиться сама Ленка в качестве моего секретаря и бухгалтера. Попросту говоря, там она планировала обирать доверчивых клиентов, прежде чем они поймут, во что вляпались.
Платье она мне подобрала — зашибись! Не иначе как театральную реквизитную ограбила — где еще такое найдешь? — глубокого фиолетового цвета балахон с оборками и блестками.
— Внушает! — заявила Ленка, когда я облачилась в обновку.
Не знаю, мне оно не внушало ничего, кроме раздражения. Свободный крой, который, предположительно, должен был скрадывать лишние килограммы, наоборот, зрительно добавлял еще десяток. Причем не только килограммов, но и лет. А дивный цвет делал мое и без того бледное лицо каким-то землистым.
— Вот об этом я и говорю, — загадочно ответила подружка, выслушав мои претензии.
Спорить было бессмысленно. С Ленкой вообще бессмысленно спорить — она выслушает все аргументы, а потом сделает настолько неожиданные выводы, что чувствуешь себя абсолютной идиоткой, причем не только из-за впустую потраченных слов, но и вообще.
— А курить тебе лучше трубку, — добавила она.
Я возмущенно фыркнула, даже комментировать не стала.
Накануне этого сеанса мне впервые приснился сон с дверями и лестницами. Обычно я не запоминаю сны — по пробуждении от них остается лишь смутное ощущение чего-то страшного или, наоборот, радостного. Но чаще страшного. В этом сне я не испытывала ничего, кроме любопытства и азарта.
Дверь вела из задней стены кладовки... собственно, в стену, внутри которой находилась узкая лестница. Наяву я боюсь таких тесных пространств, у меня клаустрофобия, но в этом сне, повторюсь, страха не было — только любопытство и азарт первооткрывателя. Лестница вела вниз, и покинуть ее можно было на любом этаже дома, но предсказать заранее, где откроется выход, у меня не получалось.
«То же мне, ясновидящая!» — хмыкала я, в очередной раз оказываясь перед знакомой уже до малейшей щелочки между досками двери. И начинала очередную попытку. Пару раз мне удалось попасть в свою вторую квартиру, но этот маршрут меня скорее смутил, чем обрадовал: все же в реальности эта квартира располагалась как раз за стеной кладовки, и топать невесть сколько по крутым ступенькам, чтобы никуда толком не уйти, показалось мне обидным.
Ну да, чтобы попасть в другое место, нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее. Впрочем, скорость на результат тоже никак не влияла, равно как и мои желания.
Проснувшись, я подумала, что в реальности ни за что не полезла бы на эту лестницу. Да что там — даже дверь не открыла бы! Но сон всё не отпускал, и я заставила себя подняться с кровати, прошлепала в кладовку и самым тщательным образом ощупала заднюю стену — как будто там и в самом деле что-то могло быть. Ничего, конечно, не было. Я плюнула и пошла готовиться к спектаклю.
Было страшно. Я даже не представляла прежде, что мне может быть так страшно. Причем я не могла себе объяснить, чего именно боюсь, но руки тряслись вполне натурально, так что не верить собственному страху не было никаких оснований.
— Не переживай, — шепнула Ленка, подталкивая меня в сторону сцены, — я буду рядом.
Гость оказался мужчиной лет сорока на вид. Замкнутое высокомерное лицо — даже непонятно, как такого типа могло на прием к ясновидящей занести. Взгляд, которым он окинул обстановку — включая меня, фиолетовой медузой расплывшуюся в кресле, — был полон скепсиса.
— Карты? Или по руке? — хрипло спросила я.
— Второе, — ответил он и протянул мне конечность, но не испещренной линиями ладонью вверх, а тыльной стороной, как для поцелуя.
Но я уже приняла решение ничему не удивляться, а потому качнулась ему навстречу через стол и коснулась твердой кисти. В этот момент все и началось. Все, что я творила дальше, от моей воли ни в коей мере не зависело.
Знаете, как это дико и странно — обнаружить вдруг, что ты абсолютно все знаешь про незнакомого человека? Не в подробностях, конечно, но вот самое основное, о потерях и приобретениях, о несбывшихся мечтах, о тоске, о предательствах, о выборе... Да, о выборе.
— Хотите знать, на каком из двух путей обретете, а не потеряете? — в моем голосе отчего-то звучала усмешка.
Человек медленно кивнул.
— Что ж, тогда я буду спрашивать за вас, — объявила я и легко поднялась с места.
Отчего-то я была босиком, хотя изначально ничего подобного не планировалось. Оказалось, так и надо было, потому что танцевать в обуви — это совершенно неправильно. Я выделывала какие-то причудливые па, топотала босыми пятками, поднималась на цыпочки, взмахивала руками, словно крыльями... Но самое ужасное — я при этом говорила. Вернее, что-то декламировала певучим речитативом на непонятном языке. Глоссолалия — наше все, — пробормотал скептик в глубине моего разума. Я предпочла его не услышать. Та я, которая была уверена, будто знает, что делает. А другую меня никто и не спрашивал.
Наконец я остановилась, что удивительно, нисколько не запыхавшись, и снова обратилась к посетителю:
— Вы услышаны. Понимаете, да?
Мужчина опять кивнул, и тогда я решительно схватила его за руку и повлекла за собой.
— Вы откроете дверь, — кивок, — а глаза — закроете, — снова кивок, — и шагнете за порог.
И он вышел.
Я рвано выдохнула, медленно возвращаясь к действительности. Почти тут же метнулась ко мне из-за ширмы Ленка.
— Ну ты даешь! — восхищенно пропела она. — Театр одного актера!
— Дура!
— Кто? — опешила подруга.
— Я! — прошипела в ответ и тут же мстительно добавила: — И ты тоже.
Ленка реагирует на прямые оскорбления только тогда, когда ей это выгодно. В остальных случаях предпочитает сделать вид, что не слышала.
— Слу-у-ушай, я только не поняла, не заметила — куда же он все-таки делся?
— Кто? — опять моя очередь удивляться.
— Да мужик этот.
— Так ушел... — начала было я и осеклась.
Я вдруг вспомнила, как открывала ему дверь. Дверь, которой не было. Ту самую.
Оттолкнув Ленку, я бросилась вон из квартиры. Сознание мое не могло вместить ухода через несуществующую дверь, а если эта дверь есть, то вести она может только в одно место — в то, что за стенкой. Но в родительской квартире было тихо и пусто. И никаких лишних дверей, разумеется.
— Вик, ты чего? — последовавшая за мной Ленка недоумевала.
— Да так, — вздохнула, — ничего.
И ведь не объяснишь же!
Оставалось только признать: либо я сошла с ума, либо и в самом деле произошло нечто весьма необычное.
Но это не история о женщине, у которой внезапно открылся чудесный дар. Возможно, чудо действительно случилось, но не со мной. Это ведь моя история, а я в моей жизни нет места чудесам. Я вообще до сих пор сомневаюсь, что таинственные лестницы и двери существовали за пределами моих снов. А может, и мужчины того не было.
Впрочем, мужчина все-таки был — может, не в моем доме, но в реальности он существовал, несомненно. Я столкнулась с ним нос к носу на улице примерно неделю спустя после того сумасшедшего сеанса. Он меня не узнал.
Ленка, когда я попыталась задавать ей вопросы, улыбалась и делала вид, что не понимает, о чем я. А стоило мне отвернуться, я увидела в зеркале ее губы, старательно артикулирующие беззвучное: «Ду-ра!»
Уж не знаю, было ли это просто маленькой местью или намеком на то, что ей известно больше, чем она готова рассказать, но скорее первое — приятельница моя, конечно, находчива и неглупа, но весьма незатейлива. Тайны и интриги — это не для нее, она и гадальный салон затеяла исключительно ради денег.
Меж тем, шарлатанская деятельность ясновидящей мадам Мориты продолжалась ни шатко, ни валко. Клиентов у нас почти не было, доходов, соответственно, тоже, и если бы не мои переводы и Ленкин муж, который ее содержал, впору было бы зубы на полку положить.
Но иногда — очень редко — на сеансы приходили особые клиенты. Об их появлении меня предупреждали сны с дверью и лестницей, и я знала, что мне предстоит — это всегда происходило одинаково: одно легкое прикосновение... и всё. Дальнейшее от меня не зависело.
Такие люди навсегда покидали салон через открытую мною дверь. Дверь, которой не было.
Больше я никого из них не видела, за исключением того мужчины — моего самого первого клиента. С ним я встретилась еще раз, и он опять не узнал меня, а я почему-то почувствовала жгучую обиду, словно это неузнавание случилось, к примеру, после пяти лет совместной жизни.
И только позже, справившись с непрошеными эмоциями, я сообразила внезапно: он и не мог меня узнать, потому что... наши пути прежде не пересекались. Этот мужчина никогда не переступал порога гадального салона. По крайней мере, не в этой жизни.
Это озарение было как выстрел. Нет, как взрыв.
Да, в той, другой жизни я просто открыла мужчине дверь и позволила ему вернуться на какую-то важную развилку, чтобы он смог сделать правильный выбор — тот, который считал правильным. Возможно, эта точка отстояла всего в нескольких минутах от того мгновения, когда ему предстояло взять в руки рекламный буклет гадального салона, но в этой жизни он никогда не набирал нашего номера.
А еще я заметила, что в своей новой жизни он чувствует себя вполне счастливым, его нынешняя спокойная уверенность не имеет ничего общего с той растерянностью, которую он тщательно прятал под маской высокомерия и скепсиса при нашей первой встрече. Той, которой никогда не было.
Стоило порадоваться за него, а я испытывала мучительную зависть. Ведь мне никто никогда не откроет заветную дверь. А если даже и... Куда она меня приведет? В то благословенное время, когда я делала свои первые неуверенные шаги? Моя жизнь, увы, состояла сплошь из неверных выборов...
… Я сижу и смолю эту проклятую сигарету. Из той самой пачки, купленной не по желанию, а себе назло, в наказание — за то, что отступила, поддавшись страху, не воспользовалась шансом, который мне все-таки дали.
Потому что мне снова снилась дверь и лестница за ней. Во сне я ее открыла, твердо зная, что это моя дверь. Что было дальше, в памяти не отложилось. Наяву я тоже не сомневалась в том, что дверь предназначена именно мне, потому что клиенты на тот день не записывались. Я сидела в родительской квартире и верила, что надо всего лишь сделать над собой усилие и перейти в салон, больше от меня ничего не потребуется. Но оставалась сидеть. А когда осознала, что время вышло, отправилась к ближайшему киоску за сигаретами. Этим унижением я расквиталась сама с собой за слабость и трусость.
Тогда я думала, что второго шанса уже не будет. Просто потому, что я самадуравиновата. Но мироздание оказалось куда щедрее и милосерднее меня. Ибо пришел новый сон. А за ним — новый день.
И вот я сижу и держусь за эту несчастную сигарету, как за последнюю опору, привязывающую меня к постылой реальности. Я ищу в себе решимость встать, затушить окурок и шагнуть за порог.
На этом моя история закончится. Возможно, начнется какая-нибудь другая. Но не моя.
21 июня — 1 июля 2017
