— Это необязательно. Если ты не захочешь рассказывать — я пойму.
— Я просто считаю, что это важно. Это скажется на наших планах.
— Хорошо.
Мы решили отложить важный разговор на вечер. Спокойно поели, потом выбрались в город, закупив провизии на ближайшие дни, прибрали наше временное жилище, а потом уселись в спальном углу на одеяла, прижались друг к другу, и я повела свой рассказ.
Я сама себе удивлялась — оказывается, за почти двенадцать лет, которые я себя помнила, со мной много чего произошло — такого, о чем я непременно хотела поведать брату. Кажется, всего этого я не рассказывала даже Видящему. Впрочем, старик и так знал обо мне едва ли не больше, чем я сама. Рассказ растянулся на несколько часов.
Мой брат — умница. Он слушал, не перебивая, не травил мне душу внешними проявлениями сочувствия, только под конец обнял и крепко прижал к себе. А потом выделил из моих слов главное — то, что могло повлиять на наши будущие решения.
— Ты не знаешь кто ты, откуда — есть только догадки. Зато известно, что по жизни тебя, пусть и не напрямую, ведет некая Плетельщица.
— Да.
— И то, что ты связана с Владыкой Нимтиори... Наверно, тебе не стоит соваться во дворец, чтобы не быть обнаруженной.
— Возможно, как раз наоборот. Ведь не зря Плетельщица добивалась от Главы, чтобы меня туда направили. Она знала, что мне нужен будет браслет.
— Значит, я постараюсь добыть его для себя.
— Один? Без магического зрения — в сокровищницу Владыки? — я скептически хмыкнула.
— Между прочим, под конец нашего пути через пещеры я и сам начал кое-что видеть. Просто не говорил тебе, чтобы не отвлекать.
Магическому зрению я пыталась обучить Ирье еще с зимы — со старшими мастер Лист не занимался, полагая, что подходящее для обучения время уже упущено. И после множества бесплодных попыток я склонна была согласиться с целителем. Но теперь выяснилось, что наши усилия были потрачены не зря — в обстановке, когда от этого умения зависела жизнь, зрение все-таки прорезалось.
— Это замечательно, Ирье! Я очень рада. Но все равно не хочу отпускать тебя туда одного.
— Я пока никуда не иду, — улыбнулся брат. — Нам действительно многое надо обсудить. А еще — как следует покопаться в тетрадях, потому что там могут найтись какие-нибудь подсказки.
Тут я была с ним совершенно согласна. Слишком мало мы пока знали о Тенях и их истории в нашем мире, чтобы соваться вслепую к неизвестному артефакту.
Вообще, никуда не спешить — это было замечательно. Разумеется, мы оба понимали, что вскоре нам придется покинуть гостеприимный дом и попытаться сделать что-то ради своего будущего, иначе нам предстояло рано или поздно, когда подойдут к концу денежные запасы, прийти к тому, чего я хотела избежать, — к воровству и бродяжничеству. Если я все это испытала на себе, то для Ирье такой образ жизни был едва ли приемлем, и пусть мы об этом ни разу не говорили, брат, несомненно, помнил и тревожился.
Но время у нас в запасе еще имелось, и я пользовалась им, чтобы найти ответы на вопросы, которые там, в долине, старалась не озвучивать, чтобы своим любопытством не разбудить ничьих подозрений.
Начали мы с тетрадей. Самые старые из них, в потрескавшихся кожаных переплетах, были исписаны на языке, похожем на нимтиорийский: та же письменность, разительно отличающаяся от принятых в остальных в королевствах, схожее построение фраз и даже слова знакомые, но... увы, не все.
По правде говоря, знакомых слов было не так уж много, да и те становились узнаваемыми, если только произнести их вслух, а потому смысл прочитанного мы скорее угадывали, чем понимали. Что за «смерть, идущая по пятам»? Что подразумевали Тени под «исходом»? Возможно, речь шла о том времени, когда они переместились в этот мир из своего прежнего, уходя от неведомой опасности.
А потом было «размежевание». Если ты мы правильно поняли, пришельцы разделились на две группы, одна из которых осталась «строить» (где и что?), вторая же предпочла свободу и независимость, а потому выбрала иной путь. И сожалели ушедшие лишь о том, что «обруч ликообразующий» остался у «строителей».
— Я думаю, это о браслете, — после некоторого раздумья заявил Ирье.
— Гм... А кто тогда такие «строители»?
— Возможно, это Тени, оставшиеся вне долины, — предположил брат, — только я не знаю, почему их так называли. У нас вообще не принято о них говорить, а если упоминают, то... с оттенком презрения. «Внешние» — это принявшие новый мир, а потому почти растворившиеся в нем. Считается, что на сегодняшний день от них остались лишь единицы, помнящие о своем происхождении.
— В то, что растворились, я легко могу поверить, это естественный ход событий. Гораздо менее вероятным кажется, чтобы другая группа полностью избежала смешения с местными. Невозможно все время вариться в собственном соку, это путь вымирания или вырождения, необходима свежая кровь извне, чтобы народ продолжал существовать.
— Свежая кровь — это само собой, — согласился Ирье. — Так ведь в долине есть люди, происходящие из внешнего мира. В каждом поколении не менее одного-двух брачных союзов с пришедшими извне. Чаще всего мужчины приводят в долину жен. Редко когда бывает наоборот — все же отношение к чужакам всегда настороженное, но женщинам проще: родив детей, они становятся почти своими. Откуда, ты думаешь, взялся мастер Лист?
— Он из внешнего мира? — я, признаться, была удивлена — мне казалось, целитель считает клан родным.
— Нет, из внешнего была его бабка, кажется. И магический дар передался от нее же. У Теней нет своих магов. Маги — всегда от корней этого мира. Если у ребенка проявляются способности, его не проводят через ритуалы. Вроде бы когда-то были попытки, но успехом не увенчались — Теней из маленьких магов не вышло.
— Вот как... Бьярта кое-что об этом говорила, но не особенно внятно. А ты можешь мне рассказать, через какие ритуалы проводят будущих Теней в клане?
— Первый я помню смутно, мне тогда только девять было...
Как выяснилось, ритуалы, которые надо мной проводила чародейка, были похожи на те, которым подвергали детей в клане. Только Бьярта использовала алхимические составы там, где была необходима лишь капля родственной крови да участие самого родича. Ну и другие отличия, конечно, имелись. К примеру, не послушание конкретному человеку обещали, а верность клану. И после первого ритуала имя ребенка исчезало из памяти всех, кто не был связан с ним близкими родственными узами. А я просто не знала своего настоящего имени к тому моменту.
Ну и привязки к «носителю» не было, зато с наступлением совершеннолетия проводился ритуал проявления, самый сложный из всех. В этом ритуале Тени не только обретали способность переходить в зримый облик, но и получали знания предков — не личную память, а то, что касалось семейных традиций и истории клана. И сразу после этого ритуала Тени приносили уже настоящую клятву верности клану взамен детского обещания.
Чем дольше я обдумывала услышанное, тем больше убеждалась: жизнь детей в клане была ничуть не лучше моей. Ну да, я была лишена родительской любви... Так ведь и в долине есть сироты. А Бьярта заботилась обо мне. Она хранила внешнюю холодность, но я верила — особенно теперь, по прошествии времени, — что эта холодность была показной, чародейка просто не хотела, чтобы я к ней привязалась и потом страдала. И только привязка к принцессе, отказ от собственной судьбы отличали меня от детей клана. Но зато я теперь была свободна, а они, обретая то, чего не было у меня, связывали себя клятвой, которая накладывала множество ограничений.
— Скажи... А такие, как я... Из разговора с Главой я поняла, что ему известно о случаях, когда маги создавали Теней...
— Ну да, это как раз не из области тайных знаний, наоборот, нам в школе это в головы вдалбливали... В прежние времена случалось, что мужчины клана заводили детей на стороне, вне долины. И этих детей, бывало, похищали маги, чтобы сделать из них привязанных Теней-телохранителей. Поэтому нам всегда твердили, что детей нельзя оставлять снаружи, что если отношения серьезные, то избранницу надо привести в долину.
— А откуда магам стало известно, как можно сделать Тень?
— Кто ж теперь знает? — пожал плечами Ирье. — Кто-то выдал тайну наших ритуалов, маги додумали, доработали на свой лад... Наши говорят — это все «внешние», забывшие верность, проговорились... Честно говоря, я не задумывался об этом.
— Но я — не из украденных детей. Иначе с чего бы я в воспитательном доме оказалась?
— Так ведь и о привязанных Тенях никто уже пару столетий не слыхал. Твой случай — особенный.
— Что-то не радует меня такая уникальность, — хмыкнула я.
— Я все же думаю, ты происходишь из какого-то рода внешних... Строителей этих.
— Давай почитаем еще — вдруг о них есть упоминания и в других тетрадях.
Увы, больше о «строителях» не было сказано ни слова. Уже со второй тетради речь шла исключительно о «выбравших независимость». Нет, там не излагалась в подробностях история клана, упоминались лишь некоторые ключевые события, да и то большей частью иносказательно. Нам не хватало знаний, чтобы из этих намеков воссоздать более-менее цельную картину. Ничего удивительного — эти записи хранители делали для себя или с расчетом на то, что их будет читать посвященный, получивший знания предков.
Понятно было только, что клан далеко не сразу обосновался в закрытой долине, да и наемничество как способ существования не было свойственно первым Теням, пришедшим в этот мир.
А еще в ранних тетрадях сквозило сожаление об утраченных возможностях — и эта утрата была связана с недоступностью «врат грани». Что такое эти «врата», нигде, разумеется, не объяснялось.
Более поздние тетради велись уже на уствейском, и именно на этом языке говорили теперь в клане. И в них уже никаких сожалений не было.
— Что думаешь? — спросил Ирье.
— Ты знаешь, мне все больше и больше хочется пообщаться с Владыкой Нимтиори... — начала я и осеклась — уверенности, что я действительно готова к встрече с «женихом» у меня не было.
— Не спеши, — остановил брат, — не стоит принимать решения с наскоку. Время еще есть.
Однако поспешить нам все-таки пришлось...
Здравствуй!
Я долго не писала и даже думала, что никогда уже не смогу написать тебе...
Случилось так, что Иан обнаружил тетрадь с моими письмами. Ох, что было! Я как раз вернулась из школы и застала его в лютом гневе. На моих глазах он бросил письма в огонь — у нас тут прохладное лето, и печь была натоплена.
В ярости муж был невнятен, и я, признаться, не сразу поняла, что именно привело его в такое состояние — в конце концов, эти письма едва ли могли угрожать нашей безопасности, тем более что я их никуда не отправляла. Да и странно было бы, будь это не так — я ведь не знаю, где тебя искать, пишу в никуда и с ощущением, временами переходящим в уверенность, что тебе откуда-то известно содержание моих посланий.
Гнев мужа схлынул так же внезапно, как и возник. Но все-таки он меня расспросил, и я не сочла нужным скрывать, что не убила тебя (надеюсь, что не убила). После моего признания он застыл в глубокой задумчивости, а потом... впечатление было такое, словно его судорога отпустила. Причем не этим припадком ярости вызванная, а застарелая, душу сжимающая.
«Знаешь, — сказал он, — я рад, что все получилось именно так. Да, я желал ее смерти и оправдывал свое желание разумными резонами, но на самом деле она просто была для меня воплощенным злом... не сама по себе, а потому что служила Стеумсу. Нет-нет, не спорь, я помню, ты говорила мне, что она на нашей стороне. Я верил... и не верил. У меня к Стеумсу личные счеты... Когда-нибудь я тебе расскажу... всё о себе. Просто я еще не готов и, признаться, в глубине души побаиваюсь, что ты отвернешься от меня и тогда... Как я буду жить тогда? А Стеумс способен задурить голову кому угодно. Случалось, человек был уверен, что работает исключительно на себя, но под влиянием Стеумса делал именно то, что выгодно ему. Тень же — ее я не мог прочитать, не видя лица. И это еще больше отталкивало меня, она была в моих глазах опасностью, мало того — опасностью неведомой и непредсказуемой. Вот и любимая моя... — при этих словах Иан горько усмехнулся. — Пошла против меня, чтобы спасти ей жизнь. Не спорь, любимая, я тебя понимаю. Она была твоей единственной подругой и тоже спасала твою жизнь. Увидев, как ты обращаешься к ней в письмах, рассказывая все о нашей жизни, даже такое, о чем и мне не говорила, я был взбешен — это показалось мне подтверждением моих подозрений о том, что ты находишься под влиянием коварной интриганки. И только теперь, когда гнев спал, я оказался способе мыслить здраво. Знаешь, у меня камень с души упал. Оказывается, я все это время в глубине души, почти неосознанно, корил себя за то, что затеял против этой девочки, за ее гибель, и теперь чувствую облегчение от мысли, что она могла выжить. Ты спасла не только ее, ты спасла меня от того, чего я боялся больше всего на свете — стать когда-нибудь таким же, как он...»
Мы говорили с ним долго, но кто такой загадочный «он», Иан так и не признался. Обо всех своих тайнах муж обещал рассказать, когда вернется из похода. И знаешь, я благодарна этой вспышке за то, что она дала нам возможность лучше понять друг друга. С ума сойти, как же мало мы знаем о людях, с которыми живем бок о бок и связаны чувствами!
Теперь Ианнара нет, он снова отправился на битву с чудовищами, но я почему-то боюсь за него куда меньше, чем прежде — словно на меня уверенность снизошла, что с ним все будет в порядке. Но оберег я ему, конечно, обновила.
Другое дело, что даже после его отъезда я долго не решалась завести новую тетрадку для писем. Будто бы то, что теперь это не только наша с тобой общая тайна, поставило под угрозу эту связь. Но теперь меня отпустило. Буду писать. Если же ты теперь не можешь читать эти послания, что ж... всякое в жизни случается. Но я все-таки не теряю надежды.
Это послание я все-таки получила и даже успела порадоваться за принцессу, но и только...
Утром дверь дома, служившего нам таким надежным убежищем, распахнулась, и с крыльца послышались громкие голоса:
— Заноси давай! Да осторожней, дурень! Поцарапаешь — хозяйка шкуру спустит.
— А ты не ори под руку, сам виноват будешь, случись что.
— Да ладно, — уже более мирно, — ежели что, поставим так, что она и не заметит. Сколько у нас времени еще?
— К полудню заявится. И чего ее сюда понесло? Тут бы сперва армию служанок запустить — вон пылищи кругом сколько.
Ну да, мы-то в дом через дверь не заходили и не выходили, кроме первого раза, когда на рынок отправлялись, а потому и убирали только там, где сами обосновались. Но, похоже, наша спокойная жизнь здесь закончилась — дом обрел хозяев. Вернее, хозяйку, вот только нам это было совершенно без разницы.
Пока работники пыхтели и переругались внизу, мы сноровисто собрали наши мешки, уложили сверху скатки из одеял и несколько минут спустя уже стояли в безлюдном тупичке неподалеку от городского рынка и растерянно переглядывались — все же лишение убежища застало нас врасплох, и если вещи в мешки покидать было делом одной минуты, то внутренний настрой приказам не поддавался. Полюбовавшись на ошеломленную физиономию братца, я не выдержала и захихикала. Ирье с подозрением покосился на меня, а потом тоже расхохотался.
— Я просто считаю, что это важно. Это скажется на наших планах.
— Хорошо.
Мы решили отложить важный разговор на вечер. Спокойно поели, потом выбрались в город, закупив провизии на ближайшие дни, прибрали наше временное жилище, а потом уселись в спальном углу на одеяла, прижались друг к другу, и я повела свой рассказ.
Я сама себе удивлялась — оказывается, за почти двенадцать лет, которые я себя помнила, со мной много чего произошло — такого, о чем я непременно хотела поведать брату. Кажется, всего этого я не рассказывала даже Видящему. Впрочем, старик и так знал обо мне едва ли не больше, чем я сама. Рассказ растянулся на несколько часов.
Мой брат — умница. Он слушал, не перебивая, не травил мне душу внешними проявлениями сочувствия, только под конец обнял и крепко прижал к себе. А потом выделил из моих слов главное — то, что могло повлиять на наши будущие решения.
— Ты не знаешь кто ты, откуда — есть только догадки. Зато известно, что по жизни тебя, пусть и не напрямую, ведет некая Плетельщица.
— Да.
— И то, что ты связана с Владыкой Нимтиори... Наверно, тебе не стоит соваться во дворец, чтобы не быть обнаруженной.
— Возможно, как раз наоборот. Ведь не зря Плетельщица добивалась от Главы, чтобы меня туда направили. Она знала, что мне нужен будет браслет.
— Значит, я постараюсь добыть его для себя.
— Один? Без магического зрения — в сокровищницу Владыки? — я скептически хмыкнула.
— Между прочим, под конец нашего пути через пещеры я и сам начал кое-что видеть. Просто не говорил тебе, чтобы не отвлекать.
Магическому зрению я пыталась обучить Ирье еще с зимы — со старшими мастер Лист не занимался, полагая, что подходящее для обучения время уже упущено. И после множества бесплодных попыток я склонна была согласиться с целителем. Но теперь выяснилось, что наши усилия были потрачены не зря — в обстановке, когда от этого умения зависела жизнь, зрение все-таки прорезалось.
— Это замечательно, Ирье! Я очень рада. Но все равно не хочу отпускать тебя туда одного.
— Я пока никуда не иду, — улыбнулся брат. — Нам действительно многое надо обсудить. А еще — как следует покопаться в тетрадях, потому что там могут найтись какие-нибудь подсказки.
Тут я была с ним совершенно согласна. Слишком мало мы пока знали о Тенях и их истории в нашем мире, чтобы соваться вслепую к неизвестному артефакту.
Вообще, никуда не спешить — это было замечательно. Разумеется, мы оба понимали, что вскоре нам придется покинуть гостеприимный дом и попытаться сделать что-то ради своего будущего, иначе нам предстояло рано или поздно, когда подойдут к концу денежные запасы, прийти к тому, чего я хотела избежать, — к воровству и бродяжничеству. Если я все это испытала на себе, то для Ирье такой образ жизни был едва ли приемлем, и пусть мы об этом ни разу не говорили, брат, несомненно, помнил и тревожился.
Но время у нас в запасе еще имелось, и я пользовалась им, чтобы найти ответы на вопросы, которые там, в долине, старалась не озвучивать, чтобы своим любопытством не разбудить ничьих подозрений.
Начали мы с тетрадей. Самые старые из них, в потрескавшихся кожаных переплетах, были исписаны на языке, похожем на нимтиорийский: та же письменность, разительно отличающаяся от принятых в остальных в королевствах, схожее построение фраз и даже слова знакомые, но... увы, не все.
По правде говоря, знакомых слов было не так уж много, да и те становились узнаваемыми, если только произнести их вслух, а потому смысл прочитанного мы скорее угадывали, чем понимали. Что за «смерть, идущая по пятам»? Что подразумевали Тени под «исходом»? Возможно, речь шла о том времени, когда они переместились в этот мир из своего прежнего, уходя от неведомой опасности.
А потом было «размежевание». Если ты мы правильно поняли, пришельцы разделились на две группы, одна из которых осталась «строить» (где и что?), вторая же предпочла свободу и независимость, а потому выбрала иной путь. И сожалели ушедшие лишь о том, что «обруч ликообразующий» остался у «строителей».
— Я думаю, это о браслете, — после некоторого раздумья заявил Ирье.
— Гм... А кто тогда такие «строители»?
— Возможно, это Тени, оставшиеся вне долины, — предположил брат, — только я не знаю, почему их так называли. У нас вообще не принято о них говорить, а если упоминают, то... с оттенком презрения. «Внешние» — это принявшие новый мир, а потому почти растворившиеся в нем. Считается, что на сегодняшний день от них остались лишь единицы, помнящие о своем происхождении.
— В то, что растворились, я легко могу поверить, это естественный ход событий. Гораздо менее вероятным кажется, чтобы другая группа полностью избежала смешения с местными. Невозможно все время вариться в собственном соку, это путь вымирания или вырождения, необходима свежая кровь извне, чтобы народ продолжал существовать.
— Свежая кровь — это само собой, — согласился Ирье. — Так ведь в долине есть люди, происходящие из внешнего мира. В каждом поколении не менее одного-двух брачных союзов с пришедшими извне. Чаще всего мужчины приводят в долину жен. Редко когда бывает наоборот — все же отношение к чужакам всегда настороженное, но женщинам проще: родив детей, они становятся почти своими. Откуда, ты думаешь, взялся мастер Лист?
— Он из внешнего мира? — я, признаться, была удивлена — мне казалось, целитель считает клан родным.
— Нет, из внешнего была его бабка, кажется. И магический дар передался от нее же. У Теней нет своих магов. Маги — всегда от корней этого мира. Если у ребенка проявляются способности, его не проводят через ритуалы. Вроде бы когда-то были попытки, но успехом не увенчались — Теней из маленьких магов не вышло.
— Вот как... Бьярта кое-что об этом говорила, но не особенно внятно. А ты можешь мне рассказать, через какие ритуалы проводят будущих Теней в клане?
— Первый я помню смутно, мне тогда только девять было...
Как выяснилось, ритуалы, которые надо мной проводила чародейка, были похожи на те, которым подвергали детей в клане. Только Бьярта использовала алхимические составы там, где была необходима лишь капля родственной крови да участие самого родича. Ну и другие отличия, конечно, имелись. К примеру, не послушание конкретному человеку обещали, а верность клану. И после первого ритуала имя ребенка исчезало из памяти всех, кто не был связан с ним близкими родственными узами. А я просто не знала своего настоящего имени к тому моменту.
Ну и привязки к «носителю» не было, зато с наступлением совершеннолетия проводился ритуал проявления, самый сложный из всех. В этом ритуале Тени не только обретали способность переходить в зримый облик, но и получали знания предков — не личную память, а то, что касалось семейных традиций и истории клана. И сразу после этого ритуала Тени приносили уже настоящую клятву верности клану взамен детского обещания.
Чем дольше я обдумывала услышанное, тем больше убеждалась: жизнь детей в клане была ничуть не лучше моей. Ну да, я была лишена родительской любви... Так ведь и в долине есть сироты. А Бьярта заботилась обо мне. Она хранила внешнюю холодность, но я верила — особенно теперь, по прошествии времени, — что эта холодность была показной, чародейка просто не хотела, чтобы я к ней привязалась и потом страдала. И только привязка к принцессе, отказ от собственной судьбы отличали меня от детей клана. Но зато я теперь была свободна, а они, обретая то, чего не было у меня, связывали себя клятвой, которая накладывала множество ограничений.
— Скажи... А такие, как я... Из разговора с Главой я поняла, что ему известно о случаях, когда маги создавали Теней...
— Ну да, это как раз не из области тайных знаний, наоборот, нам в школе это в головы вдалбливали... В прежние времена случалось, что мужчины клана заводили детей на стороне, вне долины. И этих детей, бывало, похищали маги, чтобы сделать из них привязанных Теней-телохранителей. Поэтому нам всегда твердили, что детей нельзя оставлять снаружи, что если отношения серьезные, то избранницу надо привести в долину.
— А откуда магам стало известно, как можно сделать Тень?
— Кто ж теперь знает? — пожал плечами Ирье. — Кто-то выдал тайну наших ритуалов, маги додумали, доработали на свой лад... Наши говорят — это все «внешние», забывшие верность, проговорились... Честно говоря, я не задумывался об этом.
— Но я — не из украденных детей. Иначе с чего бы я в воспитательном доме оказалась?
— Так ведь и о привязанных Тенях никто уже пару столетий не слыхал. Твой случай — особенный.
— Что-то не радует меня такая уникальность, — хмыкнула я.
— Я все же думаю, ты происходишь из какого-то рода внешних... Строителей этих.
— Давай почитаем еще — вдруг о них есть упоминания и в других тетрадях.
Увы, больше о «строителях» не было сказано ни слова. Уже со второй тетради речь шла исключительно о «выбравших независимость». Нет, там не излагалась в подробностях история клана, упоминались лишь некоторые ключевые события, да и то большей частью иносказательно. Нам не хватало знаний, чтобы из этих намеков воссоздать более-менее цельную картину. Ничего удивительного — эти записи хранители делали для себя или с расчетом на то, что их будет читать посвященный, получивший знания предков.
Понятно было только, что клан далеко не сразу обосновался в закрытой долине, да и наемничество как способ существования не было свойственно первым Теням, пришедшим в этот мир.
А еще в ранних тетрадях сквозило сожаление об утраченных возможностях — и эта утрата была связана с недоступностью «врат грани». Что такое эти «врата», нигде, разумеется, не объяснялось.
Более поздние тетради велись уже на уствейском, и именно на этом языке говорили теперь в клане. И в них уже никаких сожалений не было.
— Что думаешь? — спросил Ирье.
— Ты знаешь, мне все больше и больше хочется пообщаться с Владыкой Нимтиори... — начала я и осеклась — уверенности, что я действительно готова к встрече с «женихом» у меня не было.
— Не спеши, — остановил брат, — не стоит принимать решения с наскоку. Время еще есть.
Однако поспешить нам все-таки пришлось...
***
Здравствуй!
Я долго не писала и даже думала, что никогда уже не смогу написать тебе...
Случилось так, что Иан обнаружил тетрадь с моими письмами. Ох, что было! Я как раз вернулась из школы и застала его в лютом гневе. На моих глазах он бросил письма в огонь — у нас тут прохладное лето, и печь была натоплена.
В ярости муж был невнятен, и я, признаться, не сразу поняла, что именно привело его в такое состояние — в конце концов, эти письма едва ли могли угрожать нашей безопасности, тем более что я их никуда не отправляла. Да и странно было бы, будь это не так — я ведь не знаю, где тебя искать, пишу в никуда и с ощущением, временами переходящим в уверенность, что тебе откуда-то известно содержание моих посланий.
Гнев мужа схлынул так же внезапно, как и возник. Но все-таки он меня расспросил, и я не сочла нужным скрывать, что не убила тебя (надеюсь, что не убила). После моего признания он застыл в глубокой задумчивости, а потом... впечатление было такое, словно его судорога отпустила. Причем не этим припадком ярости вызванная, а застарелая, душу сжимающая.
«Знаешь, — сказал он, — я рад, что все получилось именно так. Да, я желал ее смерти и оправдывал свое желание разумными резонами, но на самом деле она просто была для меня воплощенным злом... не сама по себе, а потому что служила Стеумсу. Нет-нет, не спорь, я помню, ты говорила мне, что она на нашей стороне. Я верил... и не верил. У меня к Стеумсу личные счеты... Когда-нибудь я тебе расскажу... всё о себе. Просто я еще не готов и, признаться, в глубине души побаиваюсь, что ты отвернешься от меня и тогда... Как я буду жить тогда? А Стеумс способен задурить голову кому угодно. Случалось, человек был уверен, что работает исключительно на себя, но под влиянием Стеумса делал именно то, что выгодно ему. Тень же — ее я не мог прочитать, не видя лица. И это еще больше отталкивало меня, она была в моих глазах опасностью, мало того — опасностью неведомой и непредсказуемой. Вот и любимая моя... — при этих словах Иан горько усмехнулся. — Пошла против меня, чтобы спасти ей жизнь. Не спорь, любимая, я тебя понимаю. Она была твоей единственной подругой и тоже спасала твою жизнь. Увидев, как ты обращаешься к ней в письмах, рассказывая все о нашей жизни, даже такое, о чем и мне не говорила, я был взбешен — это показалось мне подтверждением моих подозрений о том, что ты находишься под влиянием коварной интриганки. И только теперь, когда гнев спал, я оказался способе мыслить здраво. Знаешь, у меня камень с души упал. Оказывается, я все это время в глубине души, почти неосознанно, корил себя за то, что затеял против этой девочки, за ее гибель, и теперь чувствую облегчение от мысли, что она могла выжить. Ты спасла не только ее, ты спасла меня от того, чего я боялся больше всего на свете — стать когда-нибудь таким же, как он...»
Мы говорили с ним долго, но кто такой загадочный «он», Иан так и не признался. Обо всех своих тайнах муж обещал рассказать, когда вернется из похода. И знаешь, я благодарна этой вспышке за то, что она дала нам возможность лучше понять друг друга. С ума сойти, как же мало мы знаем о людях, с которыми живем бок о бок и связаны чувствами!
Теперь Ианнара нет, он снова отправился на битву с чудовищами, но я почему-то боюсь за него куда меньше, чем прежде — словно на меня уверенность снизошла, что с ним все будет в порядке. Но оберег я ему, конечно, обновила.
Другое дело, что даже после его отъезда я долго не решалась завести новую тетрадку для писем. Будто бы то, что теперь это не только наша с тобой общая тайна, поставило под угрозу эту связь. Но теперь меня отпустило. Буду писать. Если же ты теперь не можешь читать эти послания, что ж... всякое в жизни случается. Но я все-таки не теряю надежды.
***
Это послание я все-таки получила и даже успела порадоваться за принцессу, но и только...
Утром дверь дома, служившего нам таким надежным убежищем, распахнулась, и с крыльца послышались громкие голоса:
— Заноси давай! Да осторожней, дурень! Поцарапаешь — хозяйка шкуру спустит.
— А ты не ори под руку, сам виноват будешь, случись что.
— Да ладно, — уже более мирно, — ежели что, поставим так, что она и не заметит. Сколько у нас времени еще?
— К полудню заявится. И чего ее сюда понесло? Тут бы сперва армию служанок запустить — вон пылищи кругом сколько.
Ну да, мы-то в дом через дверь не заходили и не выходили, кроме первого раза, когда на рынок отправлялись, а потому и убирали только там, где сами обосновались. Но, похоже, наша спокойная жизнь здесь закончилась — дом обрел хозяев. Вернее, хозяйку, вот только нам это было совершенно без разницы.
Пока работники пыхтели и переругались внизу, мы сноровисто собрали наши мешки, уложили сверху скатки из одеял и несколько минут спустя уже стояли в безлюдном тупичке неподалеку от городского рынка и растерянно переглядывались — все же лишение убежища застало нас врасплох, и если вещи в мешки покидать было делом одной минуты, то внутренний настрой приказам не поддавался. Полюбовавшись на ошеломленную физиономию братца, я не выдержала и захихикала. Ирье с подозрением покосился на меня, а потом тоже расхохотался.
