— Ты понимаешь, что теперь, когда о тебе вспомнили, это может оказаться опасным? — Рэйм не скрывал своей обеспокоенности.
— Понимаю, — я вздохнула, — но это мой долг. Только мой. К тому же я могу в любой момент уйти тенями, да и не собираюсь подолгу задерживаться на одном месте, чтобы позволить себя найти.
— Я все-таки хотел бы пойти с тобой, — буркнул брат, — это проще, чем ждать и волноваться.
— Я понимаю. Прости меня, но так надо. Я даже не могу объяснить тебе почему, просто чувствую.
Из «теневой» комнаты за кабинетом владыки я шагнула сразу в бакалейную лавку на окраине Левкраса. Здесь я когда-то проводила часы, наблюдая за людьми и слушая их разговоры.
Никем не замеченная, я выскользнула за дверь и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Осенью я ушла отсюда, осенью и вернулась. Правда, не в дом Райнера, которого больше не было. Впрочем, я еще пойду туда, когда настанет время... Вот будет у меня свой дом, а в нем — библиотека или хотя бы книжный шкаф, в котором найдется место для наследства старого Видящего...
Стояло раннее утро, и я не планировала задерживаться в Левкрасе. До моей цели был всего день пути, и я решила воспользоваться наемным экипажем, чтобы к вечеру быть на месте.
Хорошо, что этот город был знаком мне: за месяцы жизни в доме Видящего я много раз ходила по этим улицам и, разумеется, знала, кто из горожан оказывает нужные мне услуги.
С хозяином почтового двора я сторговалась быстро, и, пока он закладывал экипаж, заглянула в храм — тот самый, который однажды мыла собственными руками. Сейчас здесь было чисто, а у меня в карманах опять не нашлось ничего, что я считала бы своим и могла пожертвовать богам. Разумеется, Владыка вручил мне кошель с монетами, чтобы я ни в чем не нуждалась в пути, но... эти деньги не были моими. Подумав, я все-таки решила, что Рэйм все равно не примет назад то, что уже отдал, а потому оставила небольшое пожертвование, а потом обратилась к богам с молитвой-разговором. Я не столько просила, сколько благодарила — за то, что пройдено и понято, за свою свободу, за вновь обретенную возможность выбирать.
Долгая дорога не казалась мне скучной. Впервые я путешествовала по стране вот так — открыто, в своем настоящем виде. Если, конечно, не считать моей самой первой поездки с Бьяртой, но ее я запомнила плохо.
Вообще, память о трех годах, прожитых между потерей прошлого и моим водворением в доме чародейки, слегка притупилась, словно не я была той девочкой, что некоторую часть своей жизни провела в приюте под вымышленным именем. Впрочем, наверно, так оно и было. Моя нынешняя личность сформировалась позже, под влиянием наставницы и необычных жизненных обстоятельств. Жалела ли я об этом? Вот уж нет — куда лучше быть воспитанницей строгой чародейки, чем вовсе никем. А именно так оно и сложилось бы, останься я в воспитательном доме.
К вечеру, как я и рассчитывала, наемная карета въехала на постоялый двор в Гадре — городе средних размеров, достаточно оживленном, чтобы одной пожилой женщине было легко затеряться в нем, а ее связи с другими людьми непросто было бы отследить.
«Запомни, девочка моя, господин Лугар, стряпчий, улица Дождей...» — напутствовала меня бабушка в ночь перед ритуалом. Я почти ничего не понимала, но старательно запоминала.
… На улице Дождей было не по-осеннему солнечно, как, впрочем, и во всей Гадре этим утром.
Я чуть замешкалась на крыльце, собираясь с духом, но потом решительно взялась за дверной молоток и постучала. Дверь отворилась почти мгновенно — не принято было в конторе господина Лугара заставлять клиентов ждать.
— Чем могу служить? — нынешний хозяин конторы был молод, наверняка сын или внук, а может, племянник того Лугара, которому бабушка доверила мое наследство.
— Я пришла забрать то, что принадлежит мне.
Стряпчий с деланным изумлением поднял правую бровь.
— Солнце встанет на Западе, если воля Плетущей не будет исполнена, — произнесла я условную фразу, убедившись, что никто, кроме Лугара, не может меня слышать.
Левая бровь взметнулась вслед за правой, но стряпчий не медлил.
— Сию минуту, госпожа! — воскликнул он и скрылся за дверью, ведущей из приемной в жилую половину.
Появился он минут через пять и, почтительно поклонившись, протянул мне деревянный ларец, украшенный затейливой резьбой:
— Примите, госпожа. Все давно оплачено.
Прижимая ларец к груди, я вновь вышла на крыльцо и задумалась. Вернуться на постоялый двор? Или просто найти уединенное местечко, где я смогу без помех ознакомиться с содержимым ларца? Но уединение я могу найти и во дворце Владыки Нимтиори, и ни сам Владыка, ни брат не станут мешать мне встретиться в последний раз с бабушкой. А оставаться в Таунале на лишний час или два — какая в этом радость и какой смысл?
Свернув за угол, я спряталась в тени от солнечных лучей и перенеслась обратно во дворец. К счастью, кабинет Владыки пустовал, и я, не привлекая к себе излишнего внимания, прошла через него и быстрым шагом отправилась в наши покои.
В комнате я присела на краешек кровать и принялась вертеть в руках ларец. Я догадывалась, что открыть его под силу только мне, но не могла понять, как к нему подступиться.
Фрагмент орнамента сместился совершенно неожиданно, обнажив выемку с короткой острой иглой в центре. Дальше все было просто — я коснулась пальцем острия, выступила капелька крови, и крышка открылась, явив содержимое ларца: несколько футляров с драгоценностями, два перстня... Один — серебряный с дымчатым топазом, заключенный в прозрачную сферу, которой я не рискнула прикоснуться, второй — массивный, из золота с рубином. Он был просто втиснут между футлярами. И под всем этим, на самом дне — письмо.
«Энна, девочка моя!
Если ты читаешь это письмо, значит, прошла весь путь, который я для тебя проложила, и обрела себя.
Поверь, мне страшно и горько было обрекать тебя на такую жизнь, но иначе тебя было не спасти, это был единственный из всех возможных вариантов будущего, в котором могла быть ты. Надеюсь, теперь ты понимаешь это и сможешь даровать мне свое прощение.
Как ты, наверно, догадываешься, больше мы с тобой не увидимся — за серьезное вмешательсво в судьбы близких мы платим собственным даром, а зачастую — и жизнью. И мой случай — именно такой. Я не ропщу, Арнастра милостива и примет меня в своих чертогах, даруя утешение.
Но на прощание, если помнишь, я обещала тебе рассказать обо всем, что для тебя придумала. И теперь выполняю это обещание.
Первым узелком, развилкой, был Владыка Нимтиори, с него все началось, им же, надеюсь, и закончится. Вернее, его сыном, но Рэйм — разумный мальчик, и раз уж мне удалось убедить его отца, то Владыка сам найдет для сына нужные слова. А принцессу им предложат в любом случае, так что дальнейшее зависит только от них.
Трудно мне пришлось с чародейкой. Маги — они, знаешь, к вере равнодушны, слишком могущественны, чтобы признавать над собой высшие силы. А тут еще и все существо ее станет протестовать, ибо сама она вольная птица и рабства ни в каком виде не приемлет, а потому и обречь тебя на жизнь Тени при принцессе будет для нее немыслимым преступлением. Знаю, что ее будут крепко держать за горло, но если бы я не вмешалась, она все равно бы отказалась создавать Тень, не пошла бы на поводу у шантажиста. Однако, вспомнив о сне, о велении Плетельщицы, она, надеюсь, решится пойти против совести. Прошу тебя, внучка, если тебе доведется вновь повстречаться с этой женщиной, ни в коем случае не спрашивай, чем держал ее таунальский властолюбец, не заставляй ее вновь переживать эту боль и вину.
Проще всего было договориться с провидицей. Ты ведь догадалась, наверно, что она тоже одно из звеньев. Просто Атейнара и сама видит пути, а потому ей не пришлось делать ничего, к чему не располагал ее собственный дар.
А вот дальше многое зависело от тебя — от твоей находчивости, изворотливости и желания жить. Раз ты читаешь это письмо, значит, смогла сделать то, чего я от тебя ожидала. Не знаю только, сколько времени тебе пришлось скитаться, прежде чем встретиться с Видящим и получить ответы на некоторые из своих вопросов. Я видела эту встречу, но не сроки, в которые она произошла. Старый слепец одновременно любопытен и недоверчив, непросто было пробиться в его сны, но тебе он непременно понравится... или понравился?
А самым слабым звеном в моем плане стал глава клана Теней. Он хитер, но не умен. И излишне самонадеян. Но если не он, то дар в твоей крови поможет тебе оказаться в нужном месте в нужное время.
Прости, все время путаюсь — невозможно писать о том, что только должно случиться, как об уже произошедшем. Для меня это будущее, для тебя — прошлое.
Я переживала, что какая-нибудь из моих нитей запутается и всё плетение пойдет прахом, но Арнастра дала мне надежду и обещала, что и спящий дар будет тебе помогать.
Прощай, моя дорогая, и помни, что я люблю вас — и свою упрямую дочь, которая пожелала разделить судьбу мужа, и отца твоего, как бы меня ни раздражали его неверие и принципиальность, и мальчиков... Но их больше нет, а ты жива, и если тебе дорога их память, постарайся возродить то, ради чего они сложили головы.
В ларце, кроме фамильных драгоценностей рода Плетельщиков Авэрим, которые я оставляю тебе, как моей единственной наследнице, лежат еще два перстня. Тот, что с рубином, поможет тебе найти княжеские регалии, если твой отец успел их спрятать. Просто приди с этим перстнем в княжеский дворец или на его руины, если сам он был разрушен, и перстень, как по ниточке, приведет тебя в нужное место.
Второй, с топазом — перстень Плетельщика. Если ты когда-нибудь решишь принять дар богини, просто надень его на указательный палец правой руки и зайди в любой храм, где есть изображение Арнастры. Дальше она все сделает сама.
Живи, моя радость, мое сокровище! Просто живи той жизнью, которую сама для себя выберешь.
Эйгара ан Авэрим».
Эх, бабушка, бабушка... Как тебе это все далось? Увидеть все варианты развития, точки развилок, просчитать единственный путь, пройти по снам незнакомых людей, чтобы сплести будущее для единственного оставшегося в живых потомка, зная, что ты этого будущего не увидишь, не встретишься больше с внучкой, ради которой отдала всю себя и которая о тебе не помнит. Но ты верила, что все сбудется по-твоему и память вернется к ней. Не ждала благодарности, но с трепетом надеялась на прощение...
Мне не за что тебя прощать, я благодарна тебе за каждый миг жизни, которую ты мне подарила.
За строгую наставницу Бьярту, которая постаралась сделать все, чтобы я не полюбила ее, не привязалась к ней и не испытывала горечи расставания, но при этом вложила в меня столько умений и знаний, что я вспоминаю о ней с неизменной признательностью.
За принцессу Нэл, взбалмошную девчонку, которая оказалась способна на большую любовь и ради этой любви отказалась от всего, что имела. Хотела бы я научиться так любить...
За Райнера, встреча с которым обогатила меня не только новыми знаниями, но и помогла сделать первые шаги на трудном пути доверия к людям.
За Ирье, без чьей поддержки и братской любви мне пришлось бы очень нелегко. Сейчас я уже не могу себе представить, что его не было бы в моей жизни.
За Рэйма, оказавшегося не суровым холодным Владыкой, которому нет дела до букашек у подножия его трона, а живым человеком.
Рэйм... О нем я пока думать опасалась. Было что-то в наших вечерних встречах непонятное для меня. За радостью общения таилась неловкость, недосказанность с обеих сторон. Меня смущали его взгляды, которые я иногда ловила на себе. Порой мне хотелось спросить прямо, о чем он молчит, но такие вопросы надо было задавать наедине, а при наших беседах неизменно присутствовал Ирье, и я, признаться, была этому рада: брат словно бы сглаживал эту неловкость, в то же время не позволяя мне запутаться в собственных мыслях и ощущениях, которых не понимала. Рядом с Ирье все казалось проще и понятнее, и думать о сложностях не хотелось...
Я протянула руку и коснулась пальцем сферы с перстнем. Теперь я знала, что это безопасно: пока я сама не захочу принять дар богини, ничего не будет. А я не захочу. Наверно, не захочу.
Наверно, это не так уж страшно, пока речь не идет о близких людях, а плетельщик прокладывает путь по воле Арнастры. Но каково это, если картины будущего касаются твоей семьи, а ты можешь помочь лишь намеками да иносказаниями либо принести себя в жертву? Я пока не готова к такому.
Я все-таки поплакала в этот день, хотя поначалу мне казалось, что не смогу. Но зияющая пустота внутри дрогнула, отозвалась чем-то живым и в конце концов пролилась слезами.
Меня никто не тревожил, даже еду молчаливая горничная принесла прямо в спальню и тут же удалилась.
А утром я проснулась очень рано в полной тишине. Брат еще спал — с недавних пор мы разошлись по разным спальням, больше не чувствуя острой потребности в близком контакте. Что-то отпустило, мы словно выросли в один миг, перестав быть жмущимися друг к другу потерянными детишками.
Но именно этим утром я вновь остро ощутила свое одиночество и неприкаянность. С трудом подавив эгоистичное желание разбудить брата, я оделась и покинула покои в надежде, что суета пробуждающегося дворца подействует на меня благотворно.
Я ошибалась. Это в той части, где располагались дворцовые службы, царила неусыпающая суета, а здесь было так же тихо, как и в моей комнате.
Я прошлась по коридорам, заглянула в гостиную, где мы чаще всего коротали вечера. Сидеть там одной мне не захотелось, и я решила прогуляться до библиотеки, но внезапно ощутила легкий сквознячок и бездумно пошла навстречу дуновению воздуха.
Небольшая уютная комнатка ничем не напоминала дворцовые гостиные — слишком маленькая, слишком скромно обставленная. И кажется, я в ней никогда не была.
Свежим воздухом тянуло из открытой балконной двери, и я шагнула навстречу осенней прохладе.
— Доброе утро! — окликнул меня знакомый голос.
Рэйм. Я улыбнулась — не ожидала встретить Владыку в такую рань, но обрадовалась — именно его общество было сейчас очень кстати.
— Грустишь?
— Уже нет. Вчера было очень грустно, а сегодня я ощущаю скорее неприкаянность. Нужно принять себя, свое прошлое и жить дальше, а я не знаю как. Что мне делать, Рэйм?
— Выйти из тени.
Я было подумала, что это непонятная мне шутка, но нет, лицо Владыки было совершенно серьезно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, тебе пора заявить о себе миру. Не знаю, вспомнил ли уже кто-нибудь о тебе...
— Разве это не случилось сразу после снятия полога?
— Чтобы это произошло, нужен толчок, в каждом случае разный. Кто-то, перебирая документы, наткнется на тот, где упоминается княжеская семья, и тогда сработает цепочка ассоциаций. Кто-то зацепится за слово в разговоре. А просто так воспоминания не пробуждаются.
— Любопытно, — пробормотала, — я об этом не думала. И как я должна о себе заявить?
— Например, найти регалии и позволить им принять себя.
— А дальше? Вступать в борьбу за престол княжества? Это война. Кто поверит невесть откуда взявшейся через много лет девчонке? Кто станет сражаться за меня? Да и не хочу я войны — моей земле и без того пришлось непросто.
— Есть еще один путь, — осторожно начал Владыка, — но я не уверен, что тебе он придется по душе.
— Понимаю, — я вздохнула, — но это мой долг. Только мой. К тому же я могу в любой момент уйти тенями, да и не собираюсь подолгу задерживаться на одном месте, чтобы позволить себя найти.
— Я все-таки хотел бы пойти с тобой, — буркнул брат, — это проще, чем ждать и волноваться.
— Я понимаю. Прости меня, но так надо. Я даже не могу объяснить тебе почему, просто чувствую.
Из «теневой» комнаты за кабинетом владыки я шагнула сразу в бакалейную лавку на окраине Левкраса. Здесь я когда-то проводила часы, наблюдая за людьми и слушая их разговоры.
Никем не замеченная, я выскользнула за дверь и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Осенью я ушла отсюда, осенью и вернулась. Правда, не в дом Райнера, которого больше не было. Впрочем, я еще пойду туда, когда настанет время... Вот будет у меня свой дом, а в нем — библиотека или хотя бы книжный шкаф, в котором найдется место для наследства старого Видящего...
Стояло раннее утро, и я не планировала задерживаться в Левкрасе. До моей цели был всего день пути, и я решила воспользоваться наемным экипажем, чтобы к вечеру быть на месте.
Хорошо, что этот город был знаком мне: за месяцы жизни в доме Видящего я много раз ходила по этим улицам и, разумеется, знала, кто из горожан оказывает нужные мне услуги.
С хозяином почтового двора я сторговалась быстро, и, пока он закладывал экипаж, заглянула в храм — тот самый, который однажды мыла собственными руками. Сейчас здесь было чисто, а у меня в карманах опять не нашлось ничего, что я считала бы своим и могла пожертвовать богам. Разумеется, Владыка вручил мне кошель с монетами, чтобы я ни в чем не нуждалась в пути, но... эти деньги не были моими. Подумав, я все-таки решила, что Рэйм все равно не примет назад то, что уже отдал, а потому оставила небольшое пожертвование, а потом обратилась к богам с молитвой-разговором. Я не столько просила, сколько благодарила — за то, что пройдено и понято, за свою свободу, за вновь обретенную возможность выбирать.
Долгая дорога не казалась мне скучной. Впервые я путешествовала по стране вот так — открыто, в своем настоящем виде. Если, конечно, не считать моей самой первой поездки с Бьяртой, но ее я запомнила плохо.
Вообще, память о трех годах, прожитых между потерей прошлого и моим водворением в доме чародейки, слегка притупилась, словно не я была той девочкой, что некоторую часть своей жизни провела в приюте под вымышленным именем. Впрочем, наверно, так оно и было. Моя нынешняя личность сформировалась позже, под влиянием наставницы и необычных жизненных обстоятельств. Жалела ли я об этом? Вот уж нет — куда лучше быть воспитанницей строгой чародейки, чем вовсе никем. А именно так оно и сложилось бы, останься я в воспитательном доме.
К вечеру, как я и рассчитывала, наемная карета въехала на постоялый двор в Гадре — городе средних размеров, достаточно оживленном, чтобы одной пожилой женщине было легко затеряться в нем, а ее связи с другими людьми непросто было бы отследить.
«Запомни, девочка моя, господин Лугар, стряпчий, улица Дождей...» — напутствовала меня бабушка в ночь перед ритуалом. Я почти ничего не понимала, но старательно запоминала.
… На улице Дождей было не по-осеннему солнечно, как, впрочем, и во всей Гадре этим утром.
Я чуть замешкалась на крыльце, собираясь с духом, но потом решительно взялась за дверной молоток и постучала. Дверь отворилась почти мгновенно — не принято было в конторе господина Лугара заставлять клиентов ждать.
— Чем могу служить? — нынешний хозяин конторы был молод, наверняка сын или внук, а может, племянник того Лугара, которому бабушка доверила мое наследство.
— Я пришла забрать то, что принадлежит мне.
Стряпчий с деланным изумлением поднял правую бровь.
— Солнце встанет на Западе, если воля Плетущей не будет исполнена, — произнесла я условную фразу, убедившись, что никто, кроме Лугара, не может меня слышать.
Левая бровь взметнулась вслед за правой, но стряпчий не медлил.
— Сию минуту, госпожа! — воскликнул он и скрылся за дверью, ведущей из приемной в жилую половину.
Появился он минут через пять и, почтительно поклонившись, протянул мне деревянный ларец, украшенный затейливой резьбой:
— Примите, госпожа. Все давно оплачено.
Прижимая ларец к груди, я вновь вышла на крыльцо и задумалась. Вернуться на постоялый двор? Или просто найти уединенное местечко, где я смогу без помех ознакомиться с содержимым ларца? Но уединение я могу найти и во дворце Владыки Нимтиори, и ни сам Владыка, ни брат не станут мешать мне встретиться в последний раз с бабушкой. А оставаться в Таунале на лишний час или два — какая в этом радость и какой смысл?
Свернув за угол, я спряталась в тени от солнечных лучей и перенеслась обратно во дворец. К счастью, кабинет Владыки пустовал, и я, не привлекая к себе излишнего внимания, прошла через него и быстрым шагом отправилась в наши покои.
В комнате я присела на краешек кровать и принялась вертеть в руках ларец. Я догадывалась, что открыть его под силу только мне, но не могла понять, как к нему подступиться.
Фрагмент орнамента сместился совершенно неожиданно, обнажив выемку с короткой острой иглой в центре. Дальше все было просто — я коснулась пальцем острия, выступила капелька крови, и крышка открылась, явив содержимое ларца: несколько футляров с драгоценностями, два перстня... Один — серебряный с дымчатым топазом, заключенный в прозрачную сферу, которой я не рискнула прикоснуться, второй — массивный, из золота с рубином. Он был просто втиснут между футлярами. И под всем этим, на самом дне — письмо.
«Энна, девочка моя!
Если ты читаешь это письмо, значит, прошла весь путь, который я для тебя проложила, и обрела себя.
Поверь, мне страшно и горько было обрекать тебя на такую жизнь, но иначе тебя было не спасти, это был единственный из всех возможных вариантов будущего, в котором могла быть ты. Надеюсь, теперь ты понимаешь это и сможешь даровать мне свое прощение.
Как ты, наверно, догадываешься, больше мы с тобой не увидимся — за серьезное вмешательсво в судьбы близких мы платим собственным даром, а зачастую — и жизнью. И мой случай — именно такой. Я не ропщу, Арнастра милостива и примет меня в своих чертогах, даруя утешение.
Но на прощание, если помнишь, я обещала тебе рассказать обо всем, что для тебя придумала. И теперь выполняю это обещание.
Первым узелком, развилкой, был Владыка Нимтиори, с него все началось, им же, надеюсь, и закончится. Вернее, его сыном, но Рэйм — разумный мальчик, и раз уж мне удалось убедить его отца, то Владыка сам найдет для сына нужные слова. А принцессу им предложат в любом случае, так что дальнейшее зависит только от них.
Трудно мне пришлось с чародейкой. Маги — они, знаешь, к вере равнодушны, слишком могущественны, чтобы признавать над собой высшие силы. А тут еще и все существо ее станет протестовать, ибо сама она вольная птица и рабства ни в каком виде не приемлет, а потому и обречь тебя на жизнь Тени при принцессе будет для нее немыслимым преступлением. Знаю, что ее будут крепко держать за горло, но если бы я не вмешалась, она все равно бы отказалась создавать Тень, не пошла бы на поводу у шантажиста. Однако, вспомнив о сне, о велении Плетельщицы, она, надеюсь, решится пойти против совести. Прошу тебя, внучка, если тебе доведется вновь повстречаться с этой женщиной, ни в коем случае не спрашивай, чем держал ее таунальский властолюбец, не заставляй ее вновь переживать эту боль и вину.
Проще всего было договориться с провидицей. Ты ведь догадалась, наверно, что она тоже одно из звеньев. Просто Атейнара и сама видит пути, а потому ей не пришлось делать ничего, к чему не располагал ее собственный дар.
А вот дальше многое зависело от тебя — от твоей находчивости, изворотливости и желания жить. Раз ты читаешь это письмо, значит, смогла сделать то, чего я от тебя ожидала. Не знаю только, сколько времени тебе пришлось скитаться, прежде чем встретиться с Видящим и получить ответы на некоторые из своих вопросов. Я видела эту встречу, но не сроки, в которые она произошла. Старый слепец одновременно любопытен и недоверчив, непросто было пробиться в его сны, но тебе он непременно понравится... или понравился?
А самым слабым звеном в моем плане стал глава клана Теней. Он хитер, но не умен. И излишне самонадеян. Но если не он, то дар в твоей крови поможет тебе оказаться в нужном месте в нужное время.
Прости, все время путаюсь — невозможно писать о том, что только должно случиться, как об уже произошедшем. Для меня это будущее, для тебя — прошлое.
Я переживала, что какая-нибудь из моих нитей запутается и всё плетение пойдет прахом, но Арнастра дала мне надежду и обещала, что и спящий дар будет тебе помогать.
Прощай, моя дорогая, и помни, что я люблю вас — и свою упрямую дочь, которая пожелала разделить судьбу мужа, и отца твоего, как бы меня ни раздражали его неверие и принципиальность, и мальчиков... Но их больше нет, а ты жива, и если тебе дорога их память, постарайся возродить то, ради чего они сложили головы.
В ларце, кроме фамильных драгоценностей рода Плетельщиков Авэрим, которые я оставляю тебе, как моей единственной наследнице, лежат еще два перстня. Тот, что с рубином, поможет тебе найти княжеские регалии, если твой отец успел их спрятать. Просто приди с этим перстнем в княжеский дворец или на его руины, если сам он был разрушен, и перстень, как по ниточке, приведет тебя в нужное место.
Второй, с топазом — перстень Плетельщика. Если ты когда-нибудь решишь принять дар богини, просто надень его на указательный палец правой руки и зайди в любой храм, где есть изображение Арнастры. Дальше она все сделает сама.
Живи, моя радость, мое сокровище! Просто живи той жизнью, которую сама для себя выберешь.
Эйгара ан Авэрим».
Эх, бабушка, бабушка... Как тебе это все далось? Увидеть все варианты развития, точки развилок, просчитать единственный путь, пройти по снам незнакомых людей, чтобы сплести будущее для единственного оставшегося в живых потомка, зная, что ты этого будущего не увидишь, не встретишься больше с внучкой, ради которой отдала всю себя и которая о тебе не помнит. Но ты верила, что все сбудется по-твоему и память вернется к ней. Не ждала благодарности, но с трепетом надеялась на прощение...
Мне не за что тебя прощать, я благодарна тебе за каждый миг жизни, которую ты мне подарила.
За строгую наставницу Бьярту, которая постаралась сделать все, чтобы я не полюбила ее, не привязалась к ней и не испытывала горечи расставания, но при этом вложила в меня столько умений и знаний, что я вспоминаю о ней с неизменной признательностью.
За принцессу Нэл, взбалмошную девчонку, которая оказалась способна на большую любовь и ради этой любви отказалась от всего, что имела. Хотела бы я научиться так любить...
За Райнера, встреча с которым обогатила меня не только новыми знаниями, но и помогла сделать первые шаги на трудном пути доверия к людям.
За Ирье, без чьей поддержки и братской любви мне пришлось бы очень нелегко. Сейчас я уже не могу себе представить, что его не было бы в моей жизни.
За Рэйма, оказавшегося не суровым холодным Владыкой, которому нет дела до букашек у подножия его трона, а живым человеком.
Рэйм... О нем я пока думать опасалась. Было что-то в наших вечерних встречах непонятное для меня. За радостью общения таилась неловкость, недосказанность с обеих сторон. Меня смущали его взгляды, которые я иногда ловила на себе. Порой мне хотелось спросить прямо, о чем он молчит, но такие вопросы надо было задавать наедине, а при наших беседах неизменно присутствовал Ирье, и я, признаться, была этому рада: брат словно бы сглаживал эту неловкость, в то же время не позволяя мне запутаться в собственных мыслях и ощущениях, которых не понимала. Рядом с Ирье все казалось проще и понятнее, и думать о сложностях не хотелось...
Я протянула руку и коснулась пальцем сферы с перстнем. Теперь я знала, что это безопасно: пока я сама не захочу принять дар богини, ничего не будет. А я не захочу. Наверно, не захочу.
Наверно, это не так уж страшно, пока речь не идет о близких людях, а плетельщик прокладывает путь по воле Арнастры. Но каково это, если картины будущего касаются твоей семьи, а ты можешь помочь лишь намеками да иносказаниями либо принести себя в жертву? Я пока не готова к такому.
Я все-таки поплакала в этот день, хотя поначалу мне казалось, что не смогу. Но зияющая пустота внутри дрогнула, отозвалась чем-то живым и в конце концов пролилась слезами.
Меня никто не тревожил, даже еду молчаливая горничная принесла прямо в спальню и тут же удалилась.
А утром я проснулась очень рано в полной тишине. Брат еще спал — с недавних пор мы разошлись по разным спальням, больше не чувствуя острой потребности в близком контакте. Что-то отпустило, мы словно выросли в один миг, перестав быть жмущимися друг к другу потерянными детишками.
Но именно этим утром я вновь остро ощутила свое одиночество и неприкаянность. С трудом подавив эгоистичное желание разбудить брата, я оделась и покинула покои в надежде, что суета пробуждающегося дворца подействует на меня благотворно.
Я ошибалась. Это в той части, где располагались дворцовые службы, царила неусыпающая суета, а здесь было так же тихо, как и в моей комнате.
Я прошлась по коридорам, заглянула в гостиную, где мы чаще всего коротали вечера. Сидеть там одной мне не захотелось, и я решила прогуляться до библиотеки, но внезапно ощутила легкий сквознячок и бездумно пошла навстречу дуновению воздуха.
Небольшая уютная комнатка ничем не напоминала дворцовые гостиные — слишком маленькая, слишком скромно обставленная. И кажется, я в ней никогда не была.
Свежим воздухом тянуло из открытой балконной двери, и я шагнула навстречу осенней прохладе.
— Доброе утро! — окликнул меня знакомый голос.
Рэйм. Я улыбнулась — не ожидала встретить Владыку в такую рань, но обрадовалась — именно его общество было сейчас очень кстати.
— Грустишь?
— Уже нет. Вчера было очень грустно, а сегодня я ощущаю скорее неприкаянность. Нужно принять себя, свое прошлое и жить дальше, а я не знаю как. Что мне делать, Рэйм?
— Выйти из тени.
Я было подумала, что это непонятная мне шутка, но нет, лицо Владыки было совершенно серьезно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, тебе пора заявить о себе миру. Не знаю, вспомнил ли уже кто-нибудь о тебе...
— Разве это не случилось сразу после снятия полога?
— Чтобы это произошло, нужен толчок, в каждом случае разный. Кто-то, перебирая документы, наткнется на тот, где упоминается княжеская семья, и тогда сработает цепочка ассоциаций. Кто-то зацепится за слово в разговоре. А просто так воспоминания не пробуждаются.
— Любопытно, — пробормотала, — я об этом не думала. И как я должна о себе заявить?
— Например, найти регалии и позволить им принять себя.
— А дальше? Вступать в борьбу за престол княжества? Это война. Кто поверит невесть откуда взявшейся через много лет девчонке? Кто станет сражаться за меня? Да и не хочу я войны — моей земле и без того пришлось непросто.
— Есть еще один путь, — осторожно начал Владыка, — но я не уверен, что тебе он придется по душе.
