У меня появился еще один повод пообщаться с императором. И этот повод наверняка заинтересует его больше, чем возможность поделиться со мной семейными тайнами. Значит, надо не просто об аудиенции просить, а кратко изложить ситуацию, в которую попала.
Так я и сделала. Только не удержалась от приписки в конце: «Ваше величество, вам наверняка уже докладывали о моем интересе к одному делу. Я очень надеюсь, что вы все-таки сможете ответить на несколько моих вопросов. Готова принести клятву о неразглашении». Да уж, о неразглашении — пожалуйста, лишь бы не клятву «абсолютной верности», уж больно неудобная и опасная штука, никогда заранее не знаешь, какую твою мысль древняя магия сочтет изменнической.
Ответа я сначала ждала с нетерпением, но его все не было, а потом все эти беспокойства... нет, не забылись вовсе, но как-то отступили на задний план, потому что внезапно оказалось, что до зимней сессии осталось всего ничего, и я опять погрузилась в учебу по самые уши, выныривая лишь для того, чтобы проверить, как дела у Мара и у других домашних, даже дежурства в лечебнице стали чем-то рутинным, не посягая на то, чтобы отвлекать меня от насущного.
А еще близилось праздничное междугодье, и мне предстояло решить, в каких дворцовых мероприятиях я буду участвовать, а какие стоит проигнорировать. Как, к примеру, большой зимний бал. Я уж лучше на школьный схожу, тут поспокойнее.
Мои сомнения разрешил сам его величество император: уже перестав ждать ответа на свою просьбу, я внезапно получила от него приглашение на личную беседу. Встречу он назначил за два часа до начала концерта императорского оркестра. К слову, это был достойный повод познакомиться с серьезной музыкой моего нового мира — до сих пор я слышала только уличных музыкантов или тех, кто выступал в трактирах. Надо сказать, они не особо отличались друг от друга репертуаром и набором используемых инструментов, разве что трактирные были чуть поискуснее. Еще была, конечно, танцевальная музыка — та, что звучала на балах. Я никогда не была меломаном, но мне было любопытно — я подозревала, что могу открыть для себя немало нового.
От раздумий над приглашением меня отвлекла Рейяна — соседка как раз зашла в комнату и увидела у меня в руке конверт со знакомой монограммой.
— О! — восхитилась она. — Неужели снова на казнь?
— Пока нет, но в перспективе — не исключено, — попыталась отшутиться я.
— Какая интере-э-эсная у тебя жизнь, — протянула соседка.
— Никому не пожелаю, — буркнула я в ответ.
Да уж... Это явно была не та жизнь, о которой я мечтала.
Меня тошнило. Нет, меня ТОШНИ-И-ИЛО!
Мир ритмично поскрипывал и раскачивался, не позволяя сосредоточиться ни на одной здравой мысли. Впрочем, мыслей не было. Откуда бы?
Я перегнулась через край мира и без всяких сожалений рассталась с содержимым своего желудка. Внизу, за пределами качающегося мира, кто-то грязно выругался. Значит, мир простирался немного дальше, чем я себе представляла. Это стало первой здравой мыслью. И последней, потому что единственным способом справиться с подступающей тошнотой было погружение обратно во тьму, ведь тьма была густой и неподвижной — в ней ничто не качалось, не скрипело и не ругалось грубыми голосами.
Когда я очнулась в следующий раз, мир пребывал в относительном покое. Было по-прежнему темно, но где-то в отдалении, словно за ватной стеной, слышались голоса, пахло сырым деревом, чуть-чуть плесенью, костром и... рвотой. По всей вероятности, моей. Было мокро и потому зябко. Потом кто-то подошел и укрыл меня головой, отрезая от мира звуков и запахов. И я снова отключилась.
Пробуждение было неприятным и даже болезненным — чьи-то неласковые руки рывком перевернули меня на спину, и незнакомый голос зарычал прямо в ухо:
— И на этом я должен жениться?! Вымойте ее хотя бы — даже прикасаться противно.
Дальше с меня снимали одежду, потом мыли, терли нещадно, будто кожу хотели содрать, но в конце концов облачили во что-то вроде безразмерной сорочки, в которой ноги путались при малейшем движении, уложили на кровать и оставили в покое, не забыв, впрочем, крепко-накрепко привязать к ложу. Зрение, которое прежде застилала темнота, стало помаленьку проясняться, а вместе с ним и разум. Шаг за шагом я восстанавливала события, которые привели меня... куда? Ну, куда-то. Сюда.
Вот я выхожу из лечебницы — вечерний час, я застряла после дежурства на целый день, потому что у Рьена была сложная операция, я ему ассистировала, а потом наблюдала больного, не доверив тяжелый случай никому другому...
Вот шаги за спиной. Они вызывают смутное беспокойство, и я ускоряю шаг. Идти мне всего ничего — я решила переночевать в городе и уже с утра вернуться в школу. Но шаги не отстают, улицы безлюдны, а беспокойство перерастает в тревогу. Поэтому, когда на моем пути возникают двое — мужчина и женщина — я выдыхаю с облегчением.
— Ох, — восклицает женщина, — это же лекарка, она поможет!
Лицо женщины кажется мне смутно знакомым, а те, кто таится в темноте за спиной таят в себе угрозу, поэтому я делаю шаг навстречу этим двоим и спрашиваю нарочито громко:
— Что случилось?
— Пойдемте, пойдемте скорее, — торопит меня мужчина, и я подаюсь тревоге в его голосе и иду за ним.
Наличие явной опасности сзади не оставляет мне времени задуматься. Передо мной — гостеприимно открытая дверь, я делаю шаг через порог — и все. Темнота.
Не похоже, чтобы меня ударили по голове, ничего не болит. Значит, одурманили чем-то. И это что-то было быстродействующим и, по всей вероятности, газообразным.
Пока я вспоминала, мое вынужденное уединение нарушили — вошла средних лет женщина в чепце, смерила меня строгим взглядом, затушила свечу, которая едва справлялась с освещением крохотного пятачка в центре небольшой комнатки, даже не пытаясь бороться с тенями по углам. Но надолго я в темноте не осталась — женщина тут же запалила другую свечу, бросила на меня еще один взгляд и вышла.
Я еще немного полежала, пытаясь сосредоточиться и обдумать свое положение, но мысли начали путаться, настроение беспричинно поднялось — я даже задергалась в путах, пытаясь выразить движениями свое восторженное состояние, — а затем сознание словно разделилось на две половины: одна была объята неуместным весельем, которое не уживалось ни с одной мыслью, другая, слегка придавленная, пульсировала тревогой. Думать не получалось ни одной половиной.
Потом за мной пришли — та женщина, которую я уже видела, и вторая, чуть помоложе, обряженная в такое же бесцветное платье. Двигались они как-то дергано. Старшая, едва войдя, погасила свечу и только после этого поманила внутрь другую. Меня развязали, стянули через голову сорочку, покрутили, осмотрев со всех сторон. Я не сопротивлялась и вообще чувствовала себя отдельно от этого тела, с которым имели дело пришелицы. Младшая из женщин тем временем разложила на постели сверток, который принесла с собой. Там оказалось платье серебристо-голубое платье. «Не мой цвет», — неуловимой тенью мелькнула мысль, словно забредшая извне. Нижнего белья не было. «Опять!» — подумала я и весело хихикнула. Женщины покосились на меня с опаской, но я ничего больше не делала, и они успокоились. Впихнули меня в платье — оно оказалось великовато во всех измерениях, но женщин это не озаботило. Меня подхватили под руки и повели. Пару раз я запнулась о слишком длинный подол, но мои стражницы были бдительны и не давали мне упасть.
Привели меня... да, в храм. Молодой нескладный жрец раскладывал на узорчатой ткани принадлежности для ритуала. Я смотрела на него, улыбаясь — мне было весело. Но еще и немного тревожно — где-то в глубине. Казалось, размеренные движения жреца будили какие-то ассоциации, которые мое сознание не в состоянии было уловить. Но что-то подобное — я знала — со мной уже происходило. И этот жрец... или не этот.. другой. И мужчина, посматривающий выжидательно то на служителя божия, то на меня. Нет, мужчина точно другой. Тот был страшный, этот — противный. Но тоже злой. Это я знала точно — злой, опасный... неправильный. И все здесь было неправильно, а я не могла этому противиться. Почему? «Наверно, меня снова опоили», — родилась здравая мысль в той задавленной части разума, где жила тревога. Другой моей половине мысль показалась забавной. Я покрутила ее со всех сторон, рассмотрела, подумала еще немного и решила, что не согласна. Не с мыслью — с состоянием.
Следующей мыслью стало открытие, что с состоянием можно и нужно бороться. Для этого надо просто обратиться к чему-то внутри себя. К какой-то другой себе, кажется. Вроде бы меня было две?.. Или нет, это что-то другое. Вот! Кровь — во мне текла другая кровь, особенная. И к этой крови надо было обратиться... воззвать.
И я воззвала, как сумела. Веселье плеснуло через край, и я расхохоталась. Жрец вздрогнул, поднял голову, увенчанную пушистыми рыжими волосами, и вдруг отшатнулся, едва удержавшись на ногах.
— Змея, — почти беззвучно прошептал он.
Мужчина — тот самый, недобрый — шарахнулся тоже. Женщины с визгом выпустили мои руки. Свобода! Я шагнула вперед, вновь наступила на подол и, уже никем не удерживая, повалилась на пол. Однако веселье уже захлестнуло меня с головой — я хохотала. Пыталась подняться, снова цеплялась за подол, падала, не чувствуя боли. И смеялась. Чешуйки теперь расползались не только по щекам, они поднимались по рукам от ладоней к плечам серебристо-черными дорожками, забавно топорщились при каждом движении и вызывали новые приступы смеха.
— Лари?!
Знакомый голос словно послужил сигналом к концу веселого представления. Занавес опустился, накрывая мое сознание темной волной, искорки смеха погасли, отдавая меня тишине...
Очнулась я в незнакомой комнате. Не одна. Кто-то, обнаружив, что я пришла в себя, склонился надо мной. Лэйриш. Я вздохнула с облегчением: что бы со мной ни случилось, оно уже точно позади.
— Тебе принести что-нибудь? — спросил он.
— Фильку, — прошептала-просипела я.
— Что?! — изумился мужчина.
— Филшу, — я улыбнулась.
— А-а-а... Подожди немного.
За окном было темно, но я знала, что декан сыскарей может попасть в любое помещение школы, не беспокоя хозяев. Так что филшу из питомника мне доставили в два счета.
— Положи... На меня... — скомандовала шепотом.
Лэйриш водрузил Фильку мне на грудь, и кошка, быстро-быстро перебирая лапками, забралась под одеяло и переместилась на живот, где ей было самое место.
— Лечит? — понимающе осведомился менталист.
— Ага, — кивнула в ответ.
— Как ты?
— Кажется, ничего. Во рту только противно... Чем там все закончилось?
— Закончилось тем, что я погрузил твоего горе-жениха в стазис и вызвал столичную стражу. Остальные даже и не подумали сопротивляться. Да и сам... жених был малость дезориентирован после твоего концерта. Что это такое было, милая?
— Обращение к змеиной крови на фоне какой-то дурманящей дряни, которой меня вынудили надышаться. Неожиданный эффект, — я хихикнула, вполне отчетливо вспомнив пережитое.
— Да уж, — хмыкнул магистр.
А потом я задремала и проснулась уже глубокой ночью. Лэйриш сидел в кресле и тепло смотрел на меня. Предательница-филшу разлеглась у него на коленях, нежась под ласками изящных мужских пальцев. На мгновение я представила себе, что эти пальцы ласкают меня, а не крылатую кошку, и едва не задохнулась от нахлынувшей волны возбуждения.
— Что? — похоже, не понял... и это хорошо.
— Я бы хотела встать и умыться.
— В ванной есть новая зубная щетка и... я приготовил для тебя халат, — с этими словами граф Релинэр покинул комнату, давая мне возможность подняться без смущения.
Через четверть часа я вышла из спальни в гостиную, чувствуя себя вполне свежей и бодрой.
— Вина после всех твоих приключений даже предлагать не стану. Мало ли к какому эффекту это приведет — вдруг у тебя еще не все зелье выветрилось? — подмигнул Лэйриш. — Как насчет отвара?
— С удовольствием, — я улыбнулась.
Отвар мы пили в молчании, только поглядывая друг на друга, а потом вместе перебрались на диван, и я откинулась на спинку — и на руку Лэйриша... и это казалось в тот момент столь естественным, что ни капли не смущало. Лэйриш помедлил немножко, а потом обнял меня за плечи прижал к себе — осторожно, словно бы нерешительно. И тут же ответил на мой невысказанный вопрос:
— Я теперь боюсь...
— Меня? — удивилась.
— Нет. За тебя. Но сейчас я не об этом. Боюсь, что ты подумаешь, что я тоже охотник за приданным. А мне нужна только ты сама...
— Почему? — спросила я, и этот вопрос прозвучал как-то по-детски.
— Разве для этого нужны причины?
— Не причины, нет... — я попыталась подобрать подходящие слова. — Просто... ты меня видел практически ребенком. Не тогда ведь это началось, не сразу?..
— Гм... — задумался магистр. — вообще-то я сразу обратил на тебя внимание. Поначалу просто заинтересовался девчонкой, которая рассуждает как взрослый человек., а потом сам не заметил, как мой интерес перерос во что-то большее. Но как-то проявить его я не решался — все-таки недвусмысленный интерес взрослого мужчины мог напугать столь юную особу, которой ты мне тогда казалась. И лишь потом, после сканирования, когда я узнал, что тебе настоящей куда больше лет, чем можно было бы предположить, я решил, что зря медлил.
— Нет, — я помотала головой.
— Что — нет?
— Не зря. Именно потому, что лет мне на самом деле было больше лет, чем казалось, я могла бы счесть твой интерес к девочке-подростку нездоровым. Вот будь мне на самом деле пятнадцать-шестнадцать, такой интерес мог бы польстить...
— Да, пожалуй, что и так... — задумался мужчина. — А потом я наблюдал — издалека, стараясь лишний раз не тревожить. До того момента, когда мне представился случай... заглянуть внутрь тебя. Я боялся и хотел этого. И... то, что я узнал, поразило меня в самое сердце. Как удар молнии. Вот тогда я понял, что сделаю все, чтобы тебя заполучить.
Я улыбнулась и потерлась головой о его плечо. Мужчина прижал меня крепче, коснулся губами виска, прошептал что-то за гранью слышимости.
— Что? — встрепенулась я.
— Я не мог простить себя за то, что ты вынуждена была пережить этим летом. Я не подумал о том, что за опасность продолжает нависать над тобой. И... мне в голову не пришло, что мое деликатное вмешательство может привести к частичной потере памяти.
— Ты не виноват, это сработали какие-то внутренние механизмы.
— Я виноват, — возразил Лэйриш, — должен был предусмотреть. А я... заигрался. Подсунул тебе кровь в шкатулку. Мне казалось, что я вернусь — и ты обратишься ко мне. Просто спросишь. А вернулся — и понял, что опоздал. Из-за моих глупых мальчишечьих игр ты вынуждена была сделать то, чего ни в коем случае не должна была делать, и пережила то, что не должна была пережить.
— Пустое это, — откликнулась я, — что было — то было, прошлого не вернешь. Надо жить будущим.
— Будущим? — улыбнулся Лэйриш. — Тогда я предлагаю тебе свой вариант будущего: выходи за меня замуж. Ты поразишь этим сразу две цели — избавишься от нежелательных претендентов на руку и сердце в комплекте с сермиритом и одновременно заполучишь мужчину, которому нужна только ты, а сермирит у него и свой имеется.
Мужчина нахмурился.
— Подожди, — я положила руку ему на грудь, — не обижайся, пожалуйста.
Так я и сделала. Только не удержалась от приписки в конце: «Ваше величество, вам наверняка уже докладывали о моем интересе к одному делу. Я очень надеюсь, что вы все-таки сможете ответить на несколько моих вопросов. Готова принести клятву о неразглашении». Да уж, о неразглашении — пожалуйста, лишь бы не клятву «абсолютной верности», уж больно неудобная и опасная штука, никогда заранее не знаешь, какую твою мысль древняя магия сочтет изменнической.
Ответа я сначала ждала с нетерпением, но его все не было, а потом все эти беспокойства... нет, не забылись вовсе, но как-то отступили на задний план, потому что внезапно оказалось, что до зимней сессии осталось всего ничего, и я опять погрузилась в учебу по самые уши, выныривая лишь для того, чтобы проверить, как дела у Мара и у других домашних, даже дежурства в лечебнице стали чем-то рутинным, не посягая на то, чтобы отвлекать меня от насущного.
А еще близилось праздничное междугодье, и мне предстояло решить, в каких дворцовых мероприятиях я буду участвовать, а какие стоит проигнорировать. Как, к примеру, большой зимний бал. Я уж лучше на школьный схожу, тут поспокойнее.
Мои сомнения разрешил сам его величество император: уже перестав ждать ответа на свою просьбу, я внезапно получила от него приглашение на личную беседу. Встречу он назначил за два часа до начала концерта императорского оркестра. К слову, это был достойный повод познакомиться с серьезной музыкой моего нового мира — до сих пор я слышала только уличных музыкантов или тех, кто выступал в трактирах. Надо сказать, они не особо отличались друг от друга репертуаром и набором используемых инструментов, разве что трактирные были чуть поискуснее. Еще была, конечно, танцевальная музыка — та, что звучала на балах. Я никогда не была меломаном, но мне было любопытно — я подозревала, что могу открыть для себя немало нового.
От раздумий над приглашением меня отвлекла Рейяна — соседка как раз зашла в комнату и увидела у меня в руке конверт со знакомой монограммой.
— О! — восхитилась она. — Неужели снова на казнь?
— Пока нет, но в перспективе — не исключено, — попыталась отшутиться я.
— Какая интере-э-эсная у тебя жизнь, — протянула соседка.
— Никому не пожелаю, — буркнула я в ответ.
Да уж... Это явно была не та жизнь, о которой я мечтала.
Глава 9
Меня тошнило. Нет, меня ТОШНИ-И-ИЛО!
Мир ритмично поскрипывал и раскачивался, не позволяя сосредоточиться ни на одной здравой мысли. Впрочем, мыслей не было. Откуда бы?
Я перегнулась через край мира и без всяких сожалений рассталась с содержимым своего желудка. Внизу, за пределами качающегося мира, кто-то грязно выругался. Значит, мир простирался немного дальше, чем я себе представляла. Это стало первой здравой мыслью. И последней, потому что единственным способом справиться с подступающей тошнотой было погружение обратно во тьму, ведь тьма была густой и неподвижной — в ней ничто не качалось, не скрипело и не ругалось грубыми голосами.
Когда я очнулась в следующий раз, мир пребывал в относительном покое. Было по-прежнему темно, но где-то в отдалении, словно за ватной стеной, слышались голоса, пахло сырым деревом, чуть-чуть плесенью, костром и... рвотой. По всей вероятности, моей. Было мокро и потому зябко. Потом кто-то подошел и укрыл меня головой, отрезая от мира звуков и запахов. И я снова отключилась.
Пробуждение было неприятным и даже болезненным — чьи-то неласковые руки рывком перевернули меня на спину, и незнакомый голос зарычал прямо в ухо:
— И на этом я должен жениться?! Вымойте ее хотя бы — даже прикасаться противно.
Дальше с меня снимали одежду, потом мыли, терли нещадно, будто кожу хотели содрать, но в конце концов облачили во что-то вроде безразмерной сорочки, в которой ноги путались при малейшем движении, уложили на кровать и оставили в покое, не забыв, впрочем, крепко-накрепко привязать к ложу. Зрение, которое прежде застилала темнота, стало помаленьку проясняться, а вместе с ним и разум. Шаг за шагом я восстанавливала события, которые привели меня... куда? Ну, куда-то. Сюда.
***
Вот я выхожу из лечебницы — вечерний час, я застряла после дежурства на целый день, потому что у Рьена была сложная операция, я ему ассистировала, а потом наблюдала больного, не доверив тяжелый случай никому другому...
Вот шаги за спиной. Они вызывают смутное беспокойство, и я ускоряю шаг. Идти мне всего ничего — я решила переночевать в городе и уже с утра вернуться в школу. Но шаги не отстают, улицы безлюдны, а беспокойство перерастает в тревогу. Поэтому, когда на моем пути возникают двое — мужчина и женщина — я выдыхаю с облегчением.
— Ох, — восклицает женщина, — это же лекарка, она поможет!
Лицо женщины кажется мне смутно знакомым, а те, кто таится в темноте за спиной таят в себе угрозу, поэтому я делаю шаг навстречу этим двоим и спрашиваю нарочито громко:
— Что случилось?
— Пойдемте, пойдемте скорее, — торопит меня мужчина, и я подаюсь тревоге в его голосе и иду за ним.
Наличие явной опасности сзади не оставляет мне времени задуматься. Передо мной — гостеприимно открытая дверь, я делаю шаг через порог — и все. Темнота.
Не похоже, чтобы меня ударили по голове, ничего не болит. Значит, одурманили чем-то. И это что-то было быстродействующим и, по всей вероятности, газообразным.
***
Пока я вспоминала, мое вынужденное уединение нарушили — вошла средних лет женщина в чепце, смерила меня строгим взглядом, затушила свечу, которая едва справлялась с освещением крохотного пятачка в центре небольшой комнатки, даже не пытаясь бороться с тенями по углам. Но надолго я в темноте не осталась — женщина тут же запалила другую свечу, бросила на меня еще один взгляд и вышла.
Я еще немного полежала, пытаясь сосредоточиться и обдумать свое положение, но мысли начали путаться, настроение беспричинно поднялось — я даже задергалась в путах, пытаясь выразить движениями свое восторженное состояние, — а затем сознание словно разделилось на две половины: одна была объята неуместным весельем, которое не уживалось ни с одной мыслью, другая, слегка придавленная, пульсировала тревогой. Думать не получалось ни одной половиной.
Потом за мной пришли — та женщина, которую я уже видела, и вторая, чуть помоложе, обряженная в такое же бесцветное платье. Двигались они как-то дергано. Старшая, едва войдя, погасила свечу и только после этого поманила внутрь другую. Меня развязали, стянули через голову сорочку, покрутили, осмотрев со всех сторон. Я не сопротивлялась и вообще чувствовала себя отдельно от этого тела, с которым имели дело пришелицы. Младшая из женщин тем временем разложила на постели сверток, который принесла с собой. Там оказалось платье серебристо-голубое платье. «Не мой цвет», — неуловимой тенью мелькнула мысль, словно забредшая извне. Нижнего белья не было. «Опять!» — подумала я и весело хихикнула. Женщины покосились на меня с опаской, но я ничего больше не делала, и они успокоились. Впихнули меня в платье — оно оказалось великовато во всех измерениях, но женщин это не озаботило. Меня подхватили под руки и повели. Пару раз я запнулась о слишком длинный подол, но мои стражницы были бдительны и не давали мне упасть.
Привели меня... да, в храм. Молодой нескладный жрец раскладывал на узорчатой ткани принадлежности для ритуала. Я смотрела на него, улыбаясь — мне было весело. Но еще и немного тревожно — где-то в глубине. Казалось, размеренные движения жреца будили какие-то ассоциации, которые мое сознание не в состоянии было уловить. Но что-то подобное — я знала — со мной уже происходило. И этот жрец... или не этот.. другой. И мужчина, посматривающий выжидательно то на служителя божия, то на меня. Нет, мужчина точно другой. Тот был страшный, этот — противный. Но тоже злой. Это я знала точно — злой, опасный... неправильный. И все здесь было неправильно, а я не могла этому противиться. Почему? «Наверно, меня снова опоили», — родилась здравая мысль в той задавленной части разума, где жила тревога. Другой моей половине мысль показалась забавной. Я покрутила ее со всех сторон, рассмотрела, подумала еще немного и решила, что не согласна. Не с мыслью — с состоянием.
Следующей мыслью стало открытие, что с состоянием можно и нужно бороться. Для этого надо просто обратиться к чему-то внутри себя. К какой-то другой себе, кажется. Вроде бы меня было две?.. Или нет, это что-то другое. Вот! Кровь — во мне текла другая кровь, особенная. И к этой крови надо было обратиться... воззвать.
И я воззвала, как сумела. Веселье плеснуло через край, и я расхохоталась. Жрец вздрогнул, поднял голову, увенчанную пушистыми рыжими волосами, и вдруг отшатнулся, едва удержавшись на ногах.
— Змея, — почти беззвучно прошептал он.
Мужчина — тот самый, недобрый — шарахнулся тоже. Женщины с визгом выпустили мои руки. Свобода! Я шагнула вперед, вновь наступила на подол и, уже никем не удерживая, повалилась на пол. Однако веселье уже захлестнуло меня с головой — я хохотала. Пыталась подняться, снова цеплялась за подол, падала, не чувствуя боли. И смеялась. Чешуйки теперь расползались не только по щекам, они поднимались по рукам от ладоней к плечам серебристо-черными дорожками, забавно топорщились при каждом движении и вызывали новые приступы смеха.
— Лари?!
Знакомый голос словно послужил сигналом к концу веселого представления. Занавес опустился, накрывая мое сознание темной волной, искорки смеха погасли, отдавая меня тишине...
Очнулась я в незнакомой комнате. Не одна. Кто-то, обнаружив, что я пришла в себя, склонился надо мной. Лэйриш. Я вздохнула с облегчением: что бы со мной ни случилось, оно уже точно позади.
— Тебе принести что-нибудь? — спросил он.
— Фильку, — прошептала-просипела я.
— Что?! — изумился мужчина.
— Филшу, — я улыбнулась.
— А-а-а... Подожди немного.
За окном было темно, но я знала, что декан сыскарей может попасть в любое помещение школы, не беспокоя хозяев. Так что филшу из питомника мне доставили в два счета.
— Положи... На меня... — скомандовала шепотом.
Лэйриш водрузил Фильку мне на грудь, и кошка, быстро-быстро перебирая лапками, забралась под одеяло и переместилась на живот, где ей было самое место.
— Лечит? — понимающе осведомился менталист.
— Ага, — кивнула в ответ.
— Как ты?
— Кажется, ничего. Во рту только противно... Чем там все закончилось?
— Закончилось тем, что я погрузил твоего горе-жениха в стазис и вызвал столичную стражу. Остальные даже и не подумали сопротивляться. Да и сам... жених был малость дезориентирован после твоего концерта. Что это такое было, милая?
— Обращение к змеиной крови на фоне какой-то дурманящей дряни, которой меня вынудили надышаться. Неожиданный эффект, — я хихикнула, вполне отчетливо вспомнив пережитое.
— Да уж, — хмыкнул магистр.
А потом я задремала и проснулась уже глубокой ночью. Лэйриш сидел в кресле и тепло смотрел на меня. Предательница-филшу разлеглась у него на коленях, нежась под ласками изящных мужских пальцев. На мгновение я представила себе, что эти пальцы ласкают меня, а не крылатую кошку, и едва не задохнулась от нахлынувшей волны возбуждения.
— Что? — похоже, не понял... и это хорошо.
— Я бы хотела встать и умыться.
— В ванной есть новая зубная щетка и... я приготовил для тебя халат, — с этими словами граф Релинэр покинул комнату, давая мне возможность подняться без смущения.
Через четверть часа я вышла из спальни в гостиную, чувствуя себя вполне свежей и бодрой.
— Вина после всех твоих приключений даже предлагать не стану. Мало ли к какому эффекту это приведет — вдруг у тебя еще не все зелье выветрилось? — подмигнул Лэйриш. — Как насчет отвара?
— С удовольствием, — я улыбнулась.
Отвар мы пили в молчании, только поглядывая друг на друга, а потом вместе перебрались на диван, и я откинулась на спинку — и на руку Лэйриша... и это казалось в тот момент столь естественным, что ни капли не смущало. Лэйриш помедлил немножко, а потом обнял меня за плечи прижал к себе — осторожно, словно бы нерешительно. И тут же ответил на мой невысказанный вопрос:
— Я теперь боюсь...
— Меня? — удивилась.
— Нет. За тебя. Но сейчас я не об этом. Боюсь, что ты подумаешь, что я тоже охотник за приданным. А мне нужна только ты сама...
— Почему? — спросила я, и этот вопрос прозвучал как-то по-детски.
— Разве для этого нужны причины?
— Не причины, нет... — я попыталась подобрать подходящие слова. — Просто... ты меня видел практически ребенком. Не тогда ведь это началось, не сразу?..
— Гм... — задумался магистр. — вообще-то я сразу обратил на тебя внимание. Поначалу просто заинтересовался девчонкой, которая рассуждает как взрослый человек., а потом сам не заметил, как мой интерес перерос во что-то большее. Но как-то проявить его я не решался — все-таки недвусмысленный интерес взрослого мужчины мог напугать столь юную особу, которой ты мне тогда казалась. И лишь потом, после сканирования, когда я узнал, что тебе настоящей куда больше лет, чем можно было бы предположить, я решил, что зря медлил.
— Нет, — я помотала головой.
— Что — нет?
— Не зря. Именно потому, что лет мне на самом деле было больше лет, чем казалось, я могла бы счесть твой интерес к девочке-подростку нездоровым. Вот будь мне на самом деле пятнадцать-шестнадцать, такой интерес мог бы польстить...
— Да, пожалуй, что и так... — задумался мужчина. — А потом я наблюдал — издалека, стараясь лишний раз не тревожить. До того момента, когда мне представился случай... заглянуть внутрь тебя. Я боялся и хотел этого. И... то, что я узнал, поразило меня в самое сердце. Как удар молнии. Вот тогда я понял, что сделаю все, чтобы тебя заполучить.
Я улыбнулась и потерлась головой о его плечо. Мужчина прижал меня крепче, коснулся губами виска, прошептал что-то за гранью слышимости.
— Что? — встрепенулась я.
— Я не мог простить себя за то, что ты вынуждена была пережить этим летом. Я не подумал о том, что за опасность продолжает нависать над тобой. И... мне в голову не пришло, что мое деликатное вмешательство может привести к частичной потере памяти.
— Ты не виноват, это сработали какие-то внутренние механизмы.
— Я виноват, — возразил Лэйриш, — должен был предусмотреть. А я... заигрался. Подсунул тебе кровь в шкатулку. Мне казалось, что я вернусь — и ты обратишься ко мне. Просто спросишь. А вернулся — и понял, что опоздал. Из-за моих глупых мальчишечьих игр ты вынуждена была сделать то, чего ни в коем случае не должна была делать, и пережила то, что не должна была пережить.
— Пустое это, — откликнулась я, — что было — то было, прошлого не вернешь. Надо жить будущим.
— Будущим? — улыбнулся Лэйриш. — Тогда я предлагаю тебе свой вариант будущего: выходи за меня замуж. Ты поразишь этим сразу две цели — избавишься от нежелательных претендентов на руку и сердце в комплекте с сермиритом и одновременно заполучишь мужчину, которому нужна только ты, а сермирит у него и свой имеется.
Мужчина нахмурился.
— Подожди, — я положила руку ему на грудь, — не обижайся, пожалуйста.
