Честер торопился. Пританцовывая, он шёл по «мёртвой дороге», то и дело, впиваясь взглядом в корявые буквы из записки: «я буду ждать тебя в три часа на водохранилище». Дрожащими потными руками Честер шарил по карманам куртки, но всякий раз, натыкаясь на мятую пачку сигарет, тряс головой, щёлкал пальцами, словно гипнотизируя самого себя, и повторял, что курение его убьёт. Своеобразного гипноза хватало на минуту, и вот уже Честер вновь тянется к карманам.
Она ненавидела табачный дым. Честер знал, что она начнёт задыхаться, даже если кто-то покурит на другом конце страны. Её образ — готически-романтичный — не сочетался с окурками и сопутствующим им вонью, не мог сочетаться; хотя Честер не сомневался, что мундштук будет ей к лицу.
Она была одной из тех, кто гонял курящих старшеклассников по школе, не боясь какой-либо расправы после. Она была единственной, кому Честер старался попасться на глаза с сигаретой в зубах. Тогда он наблюдал, как она небрежно откидывает вьющуюся чёлку с узкого лба, как вздымается её маленькая грудь, как она холодно и жёстко требует, чтобы Честер потушил сигарету и перестал курить на территории школы. И он слушался. Честер послушно тушил сигарету и обещал оставить дурную привычку в прошлом, а потом сбегал посреди урока в туалет, где, закрывшись в кабинке, смаковал и облизывал фильтр прежде потушенной сигареты.
Друзья посмеивались над Честером: они не понимали, почему он не поставит зазнавшуюся девчонку на место и не вдарит ей пару раз по челюсти, в частности не понимал Чак, который испытывал маниакальную страсть к насилию; до того, как Тициана Ланд воткнула перьевую ручку в его руку, Чак приставал ко всем, кто был ниже и меньше его, а с седьмого класса измывался над одноклассниками, манипулируя младшими мальчишками: они собирались в маленькие группы и под руководством Чака нападали на тех, кто не решился бы дать отпор.
Честер отшучивался и оправдывался, что у него нет времени разбираться с каждой дурочкой, и друзья в ответ пожимали плечами: они не понимали и не видели, какими глазами Честер смотрит на ту, чьё появление вызывало у них рвотные позывы.
Они не понимали и не видели, что Честер — их любимый раздолбай Честер, у которого карманы всегда были набиты до отвала сигаретами и грязными центами, а рот новыми и неприличными шуточками — влюбился в…
—…Во внебрачную дочь Носферату! — завизжал Чак. — Целься во внебрачную дочь Носферату!
Честер хихикнул и направил рогатку на одноклассницу.
Девочка обернулась и Честер, сгорбатившись, закатил глаза и загудел, имитируя вой проснувшегося голодного призрака. Чак, держась за трясущийся живот, хохотал так, что чудом не задохнулся и не заляпал вылетевшими соплями тетрадь.
—Стреляй! Стреляй! — кричал он.
Честер прищурил правый глаз.
Девочка, как и Честер, сидела, сгорбатившись, но, в отличие от Честера, она не играла, чтобы насмешить Чака, она родилась с уродливым горбом; её чёрные сальные волосы падали на стол, а испуганные выпученные глаза внимательно следили за движениями Честера: её зрачки бегали в такт с карандашом, зажатым в длинных тонких пальцах; девочка постоянно что-то рисовала.
—У тебя всё хорошо, Лия? Никто тебя не обижает? — мисс Беннет положила руку на спину девочки и тут же осеклась. Горб, который она невзначай задела, словно жил своей жизнью. Словно был не изъяном и не чудовищной — чудовищной и несправедливой ошибкой природы, а естественным продолжением тела девочки.
Лия не шевелилась, зато её горб поднимался, будто дышал в полную силу.
Честер спрятал рогатку в сумку.
Лия уткнулась носом в кончик пишущего карандаша.
—Нет.
—Ты меня не обманываешь?
Лия и Честер были новичками в классе математики мисс Беннет, но если за Честера учительница не переживала (мальчик без проблем влился в компанию семиклассников), то отстранённость Лии она воспринимала как личное упущение (никто не хотел дружить со странной, молчаливой девочкой, к которой прилагался горб) и делала всё возможное, чтобы Лия не чувствовала себя одинокой. Мисс Беннет заглядывала к ней на переменах и подолгу стояла за её спиной, расспрашивая о рисунках.
—Нет, мисс Беннет.
Учительница осторожно коснулась плеча Лии.
—Что ты рисуешь?
—Облака.
—А почему они красные?
—Они не красные, мисс Беннет. Они кровавые.
От неловкого разговора мисс Беннет спас секретарь, заглянувший в кабинет. Учительница извинилась перед Лией и выскочила в коридор.
Честер что-то шепнул на ухо Чаку (тот завизжал и, задыхаясь от распирающего смеха, в припадке забил ладонями по столу), вскочил со стула, отряхнул штаны и медленно, изображая полупарализованного человека, зашагал к Лие, но, споткнувшись…
…об петли, торчащие из бетонных пластов, Честер едва удержался на ногах. Чертыхнувшись, он достал сигареты, выругался ещё раз и запустил пачку в забор, заслоняющий жителей от жуткого леса.
Время поджимало. Его часы показывали без пяти минут три.
Он сбежал вниз по «трясиновской» дороге, задержался на минуту у бара (перевёл дух и проверил, не покрылась ли футболка мокрыми пятнами и не воняют ли подмышки) и, удостоверившись, что он хорош собой, спустился к булькающему водохранилищу.
Шестьдесят секунд до назначенной встречи. Самые долгие шестьдесят секунд в его жизни. Честер засунул руки в карманы и ухмыльнулся: как некстати он решил бросить курить. Безоблачное сентябрьское небо громыхнуло. Честер задрал голову.
После убийства мисс Беннет горбатая девчонка исчезла на четыре года и вернулась в школу лишь в выпускном классе: теперь они с Честером пересекались на уроках английского и на переменах, если она ловила его за курением.
От «внебрачной дочери Носферату» остались лишь чёрные глаза, внимательно следящие за движениями Честера. Вместо «дышащего» горба — идеальная ровная спина, сальные волосы стали пышными и блестящими и падали не на стол, а на обнажённые плечи: белые изношенные одежды, в которые Лия куталась в седьмом классе, сменились на длинные тёмные платья с неподобающими, по мнению администрации школы, вырезами в области шеи, груди или плеч. Она манила и пугала одновременно: эта странная, молчаливая девочка, избавившаяся от горба.
Когда Честер прочитал в записке, которую Лия вложила в его ладонь в школьном коридоре, что она просит прийти его после уроков в «трясину», он обрадовался: Чак не увяжется за ним, потому что обходит Олм стрит и не приближается к «мёртвой дороге». Честер слышал, что однажды какой-то итальянский мальчишка, которого обижал Чак, натравил на обидчика своих приятелей из «трясины» и те чуть не вспороли хулигану брюхо, однако, сам Чак никогда эту историю Честеру не рассказывал.
Честер поднял с земли камушек и пока думал, куда его деть — то ли бросить в воду, то ли закинуть в траву — от резкой пронизывающей боли в ногах он завалился…
…на колени, повиснув на углу стола. Улыбнувшись Чаку, обмахивающемуся тетрадью от бессилия перед смехом, Честер выпрямился и навис над Лией, чей карандаш заскользил по бумаге в два раза быстрее.
—Что ты рисуешь? —спросил Честер.
—Облака.
Он встал за спиной одноклассницы и подмигнул Чаку.
—Какие облака?
—Кровавые.
—Хм,—он прижал кулак к подбородку. Честер изображал усердную мыслительную деятельность, пока раскрасневшийся друг не махнул ему рукой, чтобы он перестал его смешить. — Не похоже.
Карандаш застыл в воздухе.
—Разве? — искренне расстроилась девочка.
—Да. Хочешь, я покажу тебе настоящие…
—…кровавые облака? — выкрикнула Лия и трижды ударила железной трубой по спине Честера.
Он предпринял слабую попытку подняться на локтях, когда девушка, вцепившись в его волосы, оттянула назад…
…голову чуть ли не до хруста пахнувшей плесенью шеи.
—Пожалуйста, не надо,— попросила девочка, но Честер, подстрекаемый завыванием Чака, рывком приложил её лицом к столу.
Второй раз.
Третий.
Её лицо превратилось в ржавый подтекающий кран, кровь из которого залила рисунок и стол и, стекая по разбитому подбородку, капала на белую изношенную одежду.
—Теперь ты видишь? Ты…
—…их видишь?
Лия перевернула Честера на спину.
Его лицо, перепачканное в земле и исцарапанное мелкими камнями, показалось ей недостаточно изуродованным, чтобы оставить Честера в покое; она успокоилась только, когда всё той же железной трубой сломала ему челюсть и выбила левый глаз.
Честер захрипел, отплёвываясь кровью.
—Я не буду ломать тебе руки,—сказала Лия.—Я дам тебе шанс выбраться…
—…отсюда живой!
Честер отпустил волосы Лии, и она, пряча лицо, заревела как раненный зверь и рванула к выходу. Чак, сидевший рядом с дверью, подался вперёд, схватил девочку за юбку и дёрнул: Лия, потеряв направление, ударилась лбом об стену и под ликование мальчишек наощупь искала дверную ручку.
Честер, подлетевший к однокласснице, вытолкал её в дверной проём, где Лию сбил с ног спешивший на урок преподаватель.
Упав на внушительный и болезненный горб, Лия убрала от лица руки и закричала так громко, что старшеклассники, толпившиеся в тот момент возле школы, потом неделю обсуждали, как от её крика все птицы подорвались с веток, на секунду обратив ясное небо в чёрное полотно.
Честер, спрятавшись в кабинете математики, закрыл дверь.
—Мы её не трогали,—он обратился к Чаку.—Это был несчастный случай. Она споткнулась и упала. Никто не поверит, что…
—…на тебя напала хрупкая одноклассница,—Лия склонилась над Честером и, вынув из его кармана записку и зажигалку, подожгла листок.—Это был несчастный случай,—Лия затащила Честера в воду.—Ты споткнулся и упал.
Проводив Лию взглядом, Честер посмотрел на небо, ещё не зная, что через два дня его объявят в розыск и на напрасные поиски его обездвиженного тела, которое уйдёт ко дну через десять минут, выйдет весь город.
Сентябрьское небо громыхало. Сгущались кровавые облака.
Она ненавидела табачный дым. Честер знал, что она начнёт задыхаться, даже если кто-то покурит на другом конце страны. Её образ — готически-романтичный — не сочетался с окурками и сопутствующим им вонью, не мог сочетаться; хотя Честер не сомневался, что мундштук будет ей к лицу.
Она была одной из тех, кто гонял курящих старшеклассников по школе, не боясь какой-либо расправы после. Она была единственной, кому Честер старался попасться на глаза с сигаретой в зубах. Тогда он наблюдал, как она небрежно откидывает вьющуюся чёлку с узкого лба, как вздымается её маленькая грудь, как она холодно и жёстко требует, чтобы Честер потушил сигарету и перестал курить на территории школы. И он слушался. Честер послушно тушил сигарету и обещал оставить дурную привычку в прошлом, а потом сбегал посреди урока в туалет, где, закрывшись в кабинке, смаковал и облизывал фильтр прежде потушенной сигареты.
Друзья посмеивались над Честером: они не понимали, почему он не поставит зазнавшуюся девчонку на место и не вдарит ей пару раз по челюсти, в частности не понимал Чак, который испытывал маниакальную страсть к насилию; до того, как Тициана Ланд воткнула перьевую ручку в его руку, Чак приставал ко всем, кто был ниже и меньше его, а с седьмого класса измывался над одноклассниками, манипулируя младшими мальчишками: они собирались в маленькие группы и под руководством Чака нападали на тех, кто не решился бы дать отпор.
Честер отшучивался и оправдывался, что у него нет времени разбираться с каждой дурочкой, и друзья в ответ пожимали плечами: они не понимали и не видели, какими глазами Честер смотрит на ту, чьё появление вызывало у них рвотные позывы.
Они не понимали и не видели, что Честер — их любимый раздолбай Честер, у которого карманы всегда были набиты до отвала сигаретами и грязными центами, а рот новыми и неприличными шуточками — влюбился в…
***
—…Во внебрачную дочь Носферату! — завизжал Чак. — Целься во внебрачную дочь Носферату!
Честер хихикнул и направил рогатку на одноклассницу.
Девочка обернулась и Честер, сгорбатившись, закатил глаза и загудел, имитируя вой проснувшегося голодного призрака. Чак, держась за трясущийся живот, хохотал так, что чудом не задохнулся и не заляпал вылетевшими соплями тетрадь.
—Стреляй! Стреляй! — кричал он.
Честер прищурил правый глаз.
Девочка, как и Честер, сидела, сгорбатившись, но, в отличие от Честера, она не играла, чтобы насмешить Чака, она родилась с уродливым горбом; её чёрные сальные волосы падали на стол, а испуганные выпученные глаза внимательно следили за движениями Честера: её зрачки бегали в такт с карандашом, зажатым в длинных тонких пальцах; девочка постоянно что-то рисовала.
—У тебя всё хорошо, Лия? Никто тебя не обижает? — мисс Беннет положила руку на спину девочки и тут же осеклась. Горб, который она невзначай задела, словно жил своей жизнью. Словно был не изъяном и не чудовищной — чудовищной и несправедливой ошибкой природы, а естественным продолжением тела девочки.
Лия не шевелилась, зато её горб поднимался, будто дышал в полную силу.
Честер спрятал рогатку в сумку.
Лия уткнулась носом в кончик пишущего карандаша.
—Нет.
—Ты меня не обманываешь?
Лия и Честер были новичками в классе математики мисс Беннет, но если за Честера учительница не переживала (мальчик без проблем влился в компанию семиклассников), то отстранённость Лии она воспринимала как личное упущение (никто не хотел дружить со странной, молчаливой девочкой, к которой прилагался горб) и делала всё возможное, чтобы Лия не чувствовала себя одинокой. Мисс Беннет заглядывала к ней на переменах и подолгу стояла за её спиной, расспрашивая о рисунках.
—Нет, мисс Беннет.
Учительница осторожно коснулась плеча Лии.
—Что ты рисуешь?
—Облака.
—А почему они красные?
—Они не красные, мисс Беннет. Они кровавые.
От неловкого разговора мисс Беннет спас секретарь, заглянувший в кабинет. Учительница извинилась перед Лией и выскочила в коридор.
Честер что-то шепнул на ухо Чаку (тот завизжал и, задыхаясь от распирающего смеха, в припадке забил ладонями по столу), вскочил со стула, отряхнул штаны и медленно, изображая полупарализованного человека, зашагал к Лие, но, споткнувшись…
***
…об петли, торчащие из бетонных пластов, Честер едва удержался на ногах. Чертыхнувшись, он достал сигареты, выругался ещё раз и запустил пачку в забор, заслоняющий жителей от жуткого леса.
Время поджимало. Его часы показывали без пяти минут три.
Он сбежал вниз по «трясиновской» дороге, задержался на минуту у бара (перевёл дух и проверил, не покрылась ли футболка мокрыми пятнами и не воняют ли подмышки) и, удостоверившись, что он хорош собой, спустился к булькающему водохранилищу.
Шестьдесят секунд до назначенной встречи. Самые долгие шестьдесят секунд в его жизни. Честер засунул руки в карманы и ухмыльнулся: как некстати он решил бросить курить. Безоблачное сентябрьское небо громыхнуло. Честер задрал голову.
После убийства мисс Беннет горбатая девчонка исчезла на четыре года и вернулась в школу лишь в выпускном классе: теперь они с Честером пересекались на уроках английского и на переменах, если она ловила его за курением.
От «внебрачной дочери Носферату» остались лишь чёрные глаза, внимательно следящие за движениями Честера. Вместо «дышащего» горба — идеальная ровная спина, сальные волосы стали пышными и блестящими и падали не на стол, а на обнажённые плечи: белые изношенные одежды, в которые Лия куталась в седьмом классе, сменились на длинные тёмные платья с неподобающими, по мнению администрации школы, вырезами в области шеи, груди или плеч. Она манила и пугала одновременно: эта странная, молчаливая девочка, избавившаяся от горба.
Когда Честер прочитал в записке, которую Лия вложила в его ладонь в школьном коридоре, что она просит прийти его после уроков в «трясину», он обрадовался: Чак не увяжется за ним, потому что обходит Олм стрит и не приближается к «мёртвой дороге». Честер слышал, что однажды какой-то итальянский мальчишка, которого обижал Чак, натравил на обидчика своих приятелей из «трясины» и те чуть не вспороли хулигану брюхо, однако, сам Чак никогда эту историю Честеру не рассказывал.
Честер поднял с земли камушек и пока думал, куда его деть — то ли бросить в воду, то ли закинуть в траву — от резкой пронизывающей боли в ногах он завалился…
***
…на колени, повиснув на углу стола. Улыбнувшись Чаку, обмахивающемуся тетрадью от бессилия перед смехом, Честер выпрямился и навис над Лией, чей карандаш заскользил по бумаге в два раза быстрее.
—Что ты рисуешь? —спросил Честер.
—Облака.
Он встал за спиной одноклассницы и подмигнул Чаку.
—Какие облака?
—Кровавые.
—Хм,—он прижал кулак к подбородку. Честер изображал усердную мыслительную деятельность, пока раскрасневшийся друг не махнул ему рукой, чтобы он перестал его смешить. — Не похоже.
Карандаш застыл в воздухе.
—Разве? — искренне расстроилась девочка.
—Да. Хочешь, я покажу тебе настоящие…
***
—…кровавые облака? — выкрикнула Лия и трижды ударила железной трубой по спине Честера.
Он предпринял слабую попытку подняться на локтях, когда девушка, вцепившись в его волосы, оттянула назад…
***
…голову чуть ли не до хруста пахнувшей плесенью шеи.
—Пожалуйста, не надо,— попросила девочка, но Честер, подстрекаемый завыванием Чака, рывком приложил её лицом к столу.
Второй раз.
Третий.
Её лицо превратилось в ржавый подтекающий кран, кровь из которого залила рисунок и стол и, стекая по разбитому подбородку, капала на белую изношенную одежду.
—Теперь ты видишь? Ты…
***
—…их видишь?
Лия перевернула Честера на спину.
Его лицо, перепачканное в земле и исцарапанное мелкими камнями, показалось ей недостаточно изуродованным, чтобы оставить Честера в покое; она успокоилась только, когда всё той же железной трубой сломала ему челюсть и выбила левый глаз.
Честер захрипел, отплёвываясь кровью.
—Я не буду ломать тебе руки,—сказала Лия.—Я дам тебе шанс выбраться…
***
—…отсюда живой!
Честер отпустил волосы Лии, и она, пряча лицо, заревела как раненный зверь и рванула к выходу. Чак, сидевший рядом с дверью, подался вперёд, схватил девочку за юбку и дёрнул: Лия, потеряв направление, ударилась лбом об стену и под ликование мальчишек наощупь искала дверную ручку.
Честер, подлетевший к однокласснице, вытолкал её в дверной проём, где Лию сбил с ног спешивший на урок преподаватель.
Упав на внушительный и болезненный горб, Лия убрала от лица руки и закричала так громко, что старшеклассники, толпившиеся в тот момент возле школы, потом неделю обсуждали, как от её крика все птицы подорвались с веток, на секунду обратив ясное небо в чёрное полотно.
Честер, спрятавшись в кабинете математики, закрыл дверь.
—Мы её не трогали,—он обратился к Чаку.—Это был несчастный случай. Она споткнулась и упала. Никто не поверит, что…
***
—…на тебя напала хрупкая одноклассница,—Лия склонилась над Честером и, вынув из его кармана записку и зажигалку, подожгла листок.—Это был несчастный случай,—Лия затащила Честера в воду.—Ты споткнулся и упал.
Проводив Лию взглядом, Честер посмотрел на небо, ещё не зная, что через два дня его объявят в розыск и на напрасные поиски его обездвиженного тела, которое уйдёт ко дну через десять минут, выйдет весь город.
Сентябрьское небо громыхало. Сгущались кровавые облака.
