Я пишу этот рассказ с целью предостеречь гипотетического читателя от взаимодействия с данной книгой. Прошу — нет, я умоляю не брать её в руки, не открывать и уж тем более не читать и строчки этого дьявольского изделия. Ознакомьтесь с содержимым данных листов до конца, после чего положите записи обратно и тщательно всё закопайте или же поместите в более надёжное недосягаемое место, если такое имеется. К сожалению, особого выбора места для захоронения у меня не было ввиду сильного физического и морального истощения, о причинах появления которых будет понятно по окончании прочтения рассказа. У меня нет никаких иных способов обезопасить возможного читателя от взаимодействия с этой книгой, кроме как попытаться объяснить причины своего катастрофического беспокойства даже от одной лишь мысли, что "Сборник сказок с разных уголков мира для детей" Марка Эврайта, гори он в аду, может попасть в человеческие руки.
Дариус Климт являлся моим единственным близким другом, с которым мы были знакомы чуть ли не с младенчества. Живший в пятнадцати минутах ходьбы от меня, Дариус уже с малых лет начал проявлять признаки индивидуализма и некой отрешённости от нашего мира. Однако первые двадцать лет с проявления данных черт Климт отлично сосуществовал с ними и не без их помощи добился огромных успехов в литературе, став одним из наиболее читаемых и влиятельных писателей-философов своего времени. Пусть нити наших судеб и были тесно переплетены мойрами, я был далёк от ознакомления хотя бы с одной из книг друга до роковых событий, о чём теперь могу лишь сожалеть каждую мучительную минуту оставшейся и близящейся к концу жизни.
Одевался Дариус всегда по моде. Порой можно было удивиться его экстравагантному внешнему виду, который уж очень выделялся на фоне остальных мужских элементов гардероба, однако через некоторое время удивление вырастало, когда представители высшего общества начинали будто подражать Дариусу и одеваться схожим образом. Даже бедняки и обычные работники заводов удивительным образом старались найти у себя в шкафу или же купить на рынке что-нибудь похожее. Брился он всегда гладко и порой по несколько раз за день, предпочитал короткие стрижки и воск для волос, с помощью которого его волосы всегда были ровно уложены на бок, зубы чистил после сна и перед ним, а также после каждого приёма пищи, чем неоднократно удивлял даже самых законченных чистюль. Не любивший морщиться, чтобы, по его же словам, к старости иметь более лицеприятный вид, Дариус всегда поддерживал в своих глазах огонь, заряжавший энергией всех вокруг.
Он всегда был окружён вниманием, а его круг общения состоял из лучших умов страны, которые с искренним и чистым интересом посещали лекции Климта наравне с студентами Тирсенского Университета, в котором мой друг читал по несколько раз в неделю с жаром в сердце о разных выдающихся творцах своего ремесла и их шедеврах. Примечательно, что Дариус, по заверениям Веры Проун, его жены, в которой он ни чаял души, никогда не готовил никаких записей для пересказа на паре. У него не было даже плана занятия! При этом ни один другой профессор не мог сравниться с ним в ораторском мастерстве даже если бы месяц готовился только к одному занятию.
Несмотря на большую занятость, множество знакомых, он не забывал про своего старого Эштона Брента Начиная отсюда, я буду использовать эти имя и фамилию при упоминании себя. Причину такого непонятного действия мне назвать трудно. Да, при попытке изучить биографию Дариуса у вас может появиться шанс узнать мои настоящие имя и фамилию, но он крайне мал.
Мы ходили в театр на лучшие представления и сидели на лучших местах. Бродили, летали, плавали, ездили по лучшим уголкам мира с лучшими экскурсоводами. Общались с умнейшими людьми планеты, а Дариус ещё и неоднократно выступал при них с своей новой философской книгой, перевернувшей умы даже у самых закоренелых ницшеанцев. Конечно, по началу мне было безумно неудобно составлять компанию настолько большому человеку, потому что понимал, что своим присутствием в столь достопочтенных кругах и местах я обязан лишь ему. В ответ я пытался приглашать Дариуса на эксклюзивные показы своих кинофильмов, что, конечно, не могло сравниться с тем, что он давал мне. Такие потуги с моей стороны его искренне умиляли и он всегда говорил, что большего ему не нужно, а во всех командировках и на всех собраниях без меня ему бы быстро становилась скучно и одиноко ввиду напыщенного окружения.
В один из дней, который можно считать отправной точкой неотвратимого конца, я был приглашён в величавое поместье Климтов. И случай, как впоследствии выяснилось, был особенным. Визуальные представления о внушительной и несравненной библиотекой Дариуса я имел, поскольку бывал частым гостем, но в тот раз появилось нечто, чего раньше я однозначно не видел: сделанная под заказ стойка, предназначенная для одной книги.
— Дорогой Эштон, ты знаешь, что книгам я обязан многому в этой жизни. Но ту, что мне спустя столько лет удалось раздобыть, не заменит вся моя библиотека! Повтори она судьбу Александрийской, я бы и глазом не моргнул, если бы удалось спасти лишь ту самую.
— И для этой книги ты подготовил стойку?
— Совершенно верно! Тебе, милый друг, выпала честь первым после, конечно же, меня взглянуть на это потрясающее творение руки человека. Данное произведение поможет мне создать свой magnum opus, взглянуть на мир с другой перспективы!
Его речь звучала возбуждённее и мечтательнее обычного. На миг мне даже захотелось сравнить её с психопатической одержимостью. Но тут у меня появился более насущный вопрос, когда Дариусу на его рабочий письменный стол слуга поместил ветхую коробку:
— Ты никогда не рассказывал мне о поисках этой книги. Почему?
— Ох, прости, Эштон.. Это сложно объяснить.. Скажем так: я не хотел делиться грёзами о поисках столь мифического объекта до тех пор, пока наконец-то не найду книгу или же не докажу её вымышленную природу.
Из коробки Климт вытащил запыленную и в меру грязноватую книженцию с пожелтевшими страницами, на обложке которой не было никакого узора, никакого названия. После открытия первой страницы я прочитал название фолианта и вопросительным взглядом посмотрел на Дариуса:
— Ты, стало быть, разыгрываешь меня.
Дариус залился смехом:
— Вовсе нет! Что может быть искуснее, чем сборник сказок с разных уголков мира? Марк Эврайт был мастером своего дела. Человеком, на столетия опередившим своё время. И теперь у меня есть уникальнейшая возможность стать его преемником!
Я ощутил, как холодок пробежал по моему телу. Всё же в речи друга было что-то противное мне. Чувство было смутным, странным, будто рефлекторным, подобным страху, испытываемому при волчьем вое во время одинокой прогулки по ночному лесу при полной луне.
Когда Дариус раскрыл переплёт с содержанием, у меня закружилась голова. Мне почудилось, будто какой-то чужеродный воздух влетел в окно и окутал наши тела, не забыв нашептать злые заклинания на запретном мёртвом языке. Климт, увлечённый жадным чтением строк своей «великой» книги, не заметил, как я начал шататься. И даже не обратил внимания на мою потерю сознания с сопровождающим её громким падением на пол.
Пришёл в себя я у себя в постели, возле которой стоял Пьер, старый слуга Дариуса. На лице его была видна тревога, не виданная мною ранее. Человек, знавший моего друга лучше меня самого, явно был чем-то сильно обеспокоен и желал как можно скорее поделиться со мной своими переживаниями:
— Слава Богу, Вы пришли в себя, мистер Брент! Я боялся, что Вы сильно…
— Спасибо, Пьер, всё в порядке! Ты довёз меня до дома?
— Да, мистер Брент!
— Спасибо большое! Как там Дариус?
— О, он… Признаюсь, я никогда не видел его таким. Он человек занятый, безусловно, но тут он был настолько погружён в исследование этой своей новой книги, что не только не заметил, как Вы лишились чувств, но и не обратил внимание на меня! Лишь через минуту криков я смог отвлечь его взгляд от неё. Сборник сказок для детей.. что за вздор! Уж простите меня.. Я мало смыслю в литературе, но мне не нравится такая ярая тяга к книге, которая вообще предназначена для детей…
Пьер умолк ненадолго и продолжил, с толикой печали и смирением своей судьбы в голосе:
— Мистер Климт попросил меня доставить Вас до дома и передать, что, цитирую, силы Вашего ума недостаточно для совладания с книгой, а потому Вам лучше ближайшие несколько недель — возможно, больше — не навещать мистера Климта, не писать ему писем и в целом не пытаться как-либо выйти с ним на связь. — Старик замолчал, отвёл глаза вниз и добавил от себя. — Мне жаль, мистер Брент. Прошу меня простить.. Мистер Климт просил вернуться как можно скорее. Ему необходима помощь по дому…
Оставшись в одиночестве, я оказался вновь полон смешанных чувств. Да, у нас бывали перепалки с Дариусом в детстве и отрочестве, но такого — и уж тем более в зрелом возрасте — никогда. Он никогда не дерзил мне, был чутким и добрым человеком. Но здесь что-то определённо было не так. Мне хотелось подумать над возможным планом действий, как вдруг сильная слабость и головокружение снова дали о себе знать. Я провалился в сон. При попытке описать то, что я увидел в бесконечной череде сновидений, мне становится чересчур дурно. Но для полноты картины всё же стоит это сделать. Пока ещё есть силы…
Я видел, как какой-то человек с закрытыми глазами, словно лунатик, с бешеной скоростью исписывал непонятными движениями пера страницу за страницей некоторой книги. А также шёпот, казавшийся невыносимо громким и сводящим с ума. В какой-то миг мне казалось, что я тот самый писатель, в другой же я был этим шёпотом и мне хотелось, чтобы меня услышало как можно больше людей, заразившись моим безумием. Вдруг последовала боль, сопровождаемая диким рёвом и болью в шее, словно её что-то — или кто-то! — сдавливал.
Осознав, что нахожусь во сне, высасывающем из меня жизненные силы, я хотел было закричать, но не мог! Тело меня не слушалось, ибо было парализовано. Гул нарастал, все картины в моём сознании начинали менять цвета, смешиваться, выворачиваться наизнанку, а звуки воспроизводились в обратном направлении, чувство падения сменялось чувством сдавливания. Проснувшись в холодном поту аккурат с первым лучом солнца, так и пролежал весь день в кровати, молча и тупым взглядом рассматривая потолок.
Время от времени до меня доходили слухи о жутких криках и смехе, якобы раздававшихся из поместья Климтов. Также мне стало известно о кончине слуги Пьера и поездке Веры к себе на Родину. Получалось, что Дариус остался один, но из-за детской обиды и в какой-то мере из-за страха перед книгой я всё равно не отважился приехать. Пока не получил письмо от него самого.
За два месяца человек, которому ранее я был готов доверить собственную жизнь, умер, а его труп продолжал рефлекторно выполнять обычные житейские движения, но в довольно примитивной и нелепой, а порой и даже устрашающей, форме. Длинные непричёсанные седые волосы с кучей проплешин на голове, обвисшая морщинистая кожа, как у девяностолетнего деда, выцветшие глаза, сгнившие зубы, длинные и местами вросшие, поломанные ногти, рваная одежда в кровоподтёках, крошках, блевотных следах заставили меня подумать о том, что передо мной кто угодно, но не Дариус Климт. Лишь страшный низкий сиплый голос, выдувавшийся из рта, словно наполненного собственным прахом, напомнил мне о моём любимом друге, но в такой дикой манере, что это можно было воспринять за очень неудачную и чёрную шутку, способную вызвать в лучшем случае нервный смешок, в худшем — смертельный обморок. В состоянии шока не предоставлялось возможности как-либо ответить на приветствие, а потому я продолжил стоять вросшим в пол.
Треморная костяная рука, проекция некогда крепкой ладони, победившая в армрестлинге не одного самодовольного атлета, теперь внушала лишь замогильный ужас. Это было не рукопожатие. Лишь прикосновение рук. Поскольку, как я считал, даже самое малое приложение силы попросту бы сломало кисть или бы стёрло её в порошок.
— Эштн… Знаю: ты не читл моё… Но это магнм опс… И всё блгдаря Мрку .врайт!
Старик подошёл к тумбочке, начал судорожно хлопать ладонями по своему телу снизу вверх, пока не остановился в области сердца и на его лице не хлынула злостная улыбка, обнажившая пару зубов и чёрные бездонные пробелы между ними. Оттянув ночную рубашку в области шеи, которая, о боги — впрочем, в их существовании я окончательно усомнился на следующий день — выглядела так, словно Дариуса недавно вздёрнули, он схватил ключ, висевший на грязной тугой верёвочке, с трудом снял его и следующую минуту пытался попасть в замочную скважину тумбочки.
Полочка не поддавалась, и я всё же решился посодействовать. Вдвоём нам удалось вытащить её на нужное расстояние, после чего Дариус произнёс:
— Вот!! Возьм её!
Один вид книги являлся неоспоримым доводом в пользу её сжения. Обтянутая кожей непонятного происхождения с фактурой, напоминающей засохшее лицо человека с открытым, словно в крике агонии, ртом и растрёпанными остатками некогда заплетённых выше лба волос.
— Что это, Дариус?..
— Мгнум.. опс!
— Я… ты же знаешь, что я… не лю.. не очень хороший чтец.
— Эт книга подойдёт кждому, Эшн! Йа написл её так, чтобы кажды.. смог!
— Прости меня за откровенность, но меня несколько настораживает обложка. Она выглядит крайне… отталкивающе. — После этих слов старик залился нечеловеческим смехом, по сравнению с которым вопли самых опасных и древних зверей казались бы чириканьем птенцов. Затем он закашлял, прикрыл ладонь рукой, после чего снова взялся ей за книгу, оставив на ней кровавый отпечаток.
— Эштн, открой! Она бы хотла этого! — В его и без того опасном голосе повысился градус напряжённости, смыв все намёки на какую-либо тень дружелюбности, посему я всё же взял в руки книгу.
Обложка ощущалась живой и в то же время мёртвой, измученной, истерзанной, а затем наижесточайшим образом убитой. При этом нахлынувший откуда-то авантюризм на миг взял верх над моим духом, потому раскрыть первый пролёт оказалось простой задачей. Но лучше бы я этого не делал…
«Росуждения о дабре и зле. Дариуз Клим» стр. 1
Приводить содержание, указанное на третьей странице, я отказываюсь. Не столько потому, что плохо запомнил его, а столько потому, насколько извращённым и злым оно было, таившим в себе нечто противоестественное и полное отвращения ко всему живому.
В первой главе я, пересиливая себя и пытаясь сконцентрироваться на тексте, написанным в спешке, небрежно и с множеством орфографических, пунктуационных, логических и фактических ошибок человеком, который бы никогда себе такого не позволил даже в шутку и который стоял ко мне вплотную, дыша зловонно прямо мне в лицо, узнал то, что подтвердило одну мимолётную дикую мысль, проскочившую у меня в мозгу при первом взгляде на книгу. Переполненный множеством эмоций, от глубокой печали до бескрайней ярости, от животного страха до истерического смеха, я засунул руку в карман куртки, откуда достал перчатку, надел её на руку и треснул поганому ублюдку в его перекошенную морду со всей силы.
Мой кулак застрял в его скукожившемся лице, откуда начал сочиться гной.
Дариус Климт являлся моим единственным близким другом, с которым мы были знакомы чуть ли не с младенчества. Живший в пятнадцати минутах ходьбы от меня, Дариус уже с малых лет начал проявлять признаки индивидуализма и некой отрешённости от нашего мира. Однако первые двадцать лет с проявления данных черт Климт отлично сосуществовал с ними и не без их помощи добился огромных успехов в литературе, став одним из наиболее читаемых и влиятельных писателей-философов своего времени. Пусть нити наших судеб и были тесно переплетены мойрами, я был далёк от ознакомления хотя бы с одной из книг друга до роковых событий, о чём теперь могу лишь сожалеть каждую мучительную минуту оставшейся и близящейся к концу жизни.
Одевался Дариус всегда по моде. Порой можно было удивиться его экстравагантному внешнему виду, который уж очень выделялся на фоне остальных мужских элементов гардероба, однако через некоторое время удивление вырастало, когда представители высшего общества начинали будто подражать Дариусу и одеваться схожим образом. Даже бедняки и обычные работники заводов удивительным образом старались найти у себя в шкафу или же купить на рынке что-нибудь похожее. Брился он всегда гладко и порой по несколько раз за день, предпочитал короткие стрижки и воск для волос, с помощью которого его волосы всегда были ровно уложены на бок, зубы чистил после сна и перед ним, а также после каждого приёма пищи, чем неоднократно удивлял даже самых законченных чистюль. Не любивший морщиться, чтобы, по его же словам, к старости иметь более лицеприятный вид, Дариус всегда поддерживал в своих глазах огонь, заряжавший энергией всех вокруг.
Он всегда был окружён вниманием, а его круг общения состоял из лучших умов страны, которые с искренним и чистым интересом посещали лекции Климта наравне с студентами Тирсенского Университета, в котором мой друг читал по несколько раз в неделю с жаром в сердце о разных выдающихся творцах своего ремесла и их шедеврах. Примечательно, что Дариус, по заверениям Веры Проун, его жены, в которой он ни чаял души, никогда не готовил никаких записей для пересказа на паре. У него не было даже плана занятия! При этом ни один другой профессор не мог сравниться с ним в ораторском мастерстве даже если бы месяц готовился только к одному занятию.
Несмотря на большую занятость, множество знакомых, он не забывал про своего старого Эштона Брента Начиная отсюда, я буду использовать эти имя и фамилию при упоминании себя. Причину такого непонятного действия мне назвать трудно. Да, при попытке изучить биографию Дариуса у вас может появиться шанс узнать мои настоящие имя и фамилию, но он крайне мал.
Мы ходили в театр на лучшие представления и сидели на лучших местах. Бродили, летали, плавали, ездили по лучшим уголкам мира с лучшими экскурсоводами. Общались с умнейшими людьми планеты, а Дариус ещё и неоднократно выступал при них с своей новой философской книгой, перевернувшей умы даже у самых закоренелых ницшеанцев. Конечно, по началу мне было безумно неудобно составлять компанию настолько большому человеку, потому что понимал, что своим присутствием в столь достопочтенных кругах и местах я обязан лишь ему. В ответ я пытался приглашать Дариуса на эксклюзивные показы своих кинофильмов, что, конечно, не могло сравниться с тем, что он давал мне. Такие потуги с моей стороны его искренне умиляли и он всегда говорил, что большего ему не нужно, а во всех командировках и на всех собраниях без меня ему бы быстро становилась скучно и одиноко ввиду напыщенного окружения.
В один из дней, который можно считать отправной точкой неотвратимого конца, я был приглашён в величавое поместье Климтов. И случай, как впоследствии выяснилось, был особенным. Визуальные представления о внушительной и несравненной библиотекой Дариуса я имел, поскольку бывал частым гостем, но в тот раз появилось нечто, чего раньше я однозначно не видел: сделанная под заказ стойка, предназначенная для одной книги.
— Дорогой Эштон, ты знаешь, что книгам я обязан многому в этой жизни. Но ту, что мне спустя столько лет удалось раздобыть, не заменит вся моя библиотека! Повтори она судьбу Александрийской, я бы и глазом не моргнул, если бы удалось спасти лишь ту самую.
— И для этой книги ты подготовил стойку?
— Совершенно верно! Тебе, милый друг, выпала честь первым после, конечно же, меня взглянуть на это потрясающее творение руки человека. Данное произведение поможет мне создать свой magnum opus, взглянуть на мир с другой перспективы!
Его речь звучала возбуждённее и мечтательнее обычного. На миг мне даже захотелось сравнить её с психопатической одержимостью. Но тут у меня появился более насущный вопрос, когда Дариусу на его рабочий письменный стол слуга поместил ветхую коробку:
— Ты никогда не рассказывал мне о поисках этой книги. Почему?
— Ох, прости, Эштон.. Это сложно объяснить.. Скажем так: я не хотел делиться грёзами о поисках столь мифического объекта до тех пор, пока наконец-то не найду книгу или же не докажу её вымышленную природу.
Из коробки Климт вытащил запыленную и в меру грязноватую книженцию с пожелтевшими страницами, на обложке которой не было никакого узора, никакого названия. После открытия первой страницы я прочитал название фолианта и вопросительным взглядом посмотрел на Дариуса:
— Ты, стало быть, разыгрываешь меня.
Дариус залился смехом:
— Вовсе нет! Что может быть искуснее, чем сборник сказок с разных уголков мира? Марк Эврайт был мастером своего дела. Человеком, на столетия опередившим своё время. И теперь у меня есть уникальнейшая возможность стать его преемником!
Я ощутил, как холодок пробежал по моему телу. Всё же в речи друга было что-то противное мне. Чувство было смутным, странным, будто рефлекторным, подобным страху, испытываемому при волчьем вое во время одинокой прогулки по ночному лесу при полной луне.
Когда Дариус раскрыл переплёт с содержанием, у меня закружилась голова. Мне почудилось, будто какой-то чужеродный воздух влетел в окно и окутал наши тела, не забыв нашептать злые заклинания на запретном мёртвом языке. Климт, увлечённый жадным чтением строк своей «великой» книги, не заметил, как я начал шататься. И даже не обратил внимания на мою потерю сознания с сопровождающим её громким падением на пол.
Пришёл в себя я у себя в постели, возле которой стоял Пьер, старый слуга Дариуса. На лице его была видна тревога, не виданная мною ранее. Человек, знавший моего друга лучше меня самого, явно был чем-то сильно обеспокоен и желал как можно скорее поделиться со мной своими переживаниями:
— Слава Богу, Вы пришли в себя, мистер Брент! Я боялся, что Вы сильно…
— Спасибо, Пьер, всё в порядке! Ты довёз меня до дома?
— Да, мистер Брент!
— Спасибо большое! Как там Дариус?
— О, он… Признаюсь, я никогда не видел его таким. Он человек занятый, безусловно, но тут он был настолько погружён в исследование этой своей новой книги, что не только не заметил, как Вы лишились чувств, но и не обратил внимание на меня! Лишь через минуту криков я смог отвлечь его взгляд от неё. Сборник сказок для детей.. что за вздор! Уж простите меня.. Я мало смыслю в литературе, но мне не нравится такая ярая тяга к книге, которая вообще предназначена для детей…
Пьер умолк ненадолго и продолжил, с толикой печали и смирением своей судьбы в голосе:
— Мистер Климт попросил меня доставить Вас до дома и передать, что, цитирую, силы Вашего ума недостаточно для совладания с книгой, а потому Вам лучше ближайшие несколько недель — возможно, больше — не навещать мистера Климта, не писать ему писем и в целом не пытаться как-либо выйти с ним на связь. — Старик замолчал, отвёл глаза вниз и добавил от себя. — Мне жаль, мистер Брент. Прошу меня простить.. Мистер Климт просил вернуться как можно скорее. Ему необходима помощь по дому…
Оставшись в одиночестве, я оказался вновь полон смешанных чувств. Да, у нас бывали перепалки с Дариусом в детстве и отрочестве, но такого — и уж тем более в зрелом возрасте — никогда. Он никогда не дерзил мне, был чутким и добрым человеком. Но здесь что-то определённо было не так. Мне хотелось подумать над возможным планом действий, как вдруг сильная слабость и головокружение снова дали о себе знать. Я провалился в сон. При попытке описать то, что я увидел в бесконечной череде сновидений, мне становится чересчур дурно. Но для полноты картины всё же стоит это сделать. Пока ещё есть силы…
Я видел, как какой-то человек с закрытыми глазами, словно лунатик, с бешеной скоростью исписывал непонятными движениями пера страницу за страницей некоторой книги. А также шёпот, казавшийся невыносимо громким и сводящим с ума. В какой-то миг мне казалось, что я тот самый писатель, в другой же я был этим шёпотом и мне хотелось, чтобы меня услышало как можно больше людей, заразившись моим безумием. Вдруг последовала боль, сопровождаемая диким рёвом и болью в шее, словно её что-то — или кто-то! — сдавливал.
Осознав, что нахожусь во сне, высасывающем из меня жизненные силы, я хотел было закричать, но не мог! Тело меня не слушалось, ибо было парализовано. Гул нарастал, все картины в моём сознании начинали менять цвета, смешиваться, выворачиваться наизнанку, а звуки воспроизводились в обратном направлении, чувство падения сменялось чувством сдавливания. Проснувшись в холодном поту аккурат с первым лучом солнца, так и пролежал весь день в кровати, молча и тупым взглядом рассматривая потолок.
Время от времени до меня доходили слухи о жутких криках и смехе, якобы раздававшихся из поместья Климтов. Также мне стало известно о кончине слуги Пьера и поездке Веры к себе на Родину. Получалось, что Дариус остался один, но из-за детской обиды и в какой-то мере из-за страха перед книгой я всё равно не отважился приехать. Пока не получил письмо от него самого.
За два месяца человек, которому ранее я был готов доверить собственную жизнь, умер, а его труп продолжал рефлекторно выполнять обычные житейские движения, но в довольно примитивной и нелепой, а порой и даже устрашающей, форме. Длинные непричёсанные седые волосы с кучей проплешин на голове, обвисшая морщинистая кожа, как у девяностолетнего деда, выцветшие глаза, сгнившие зубы, длинные и местами вросшие, поломанные ногти, рваная одежда в кровоподтёках, крошках, блевотных следах заставили меня подумать о том, что передо мной кто угодно, но не Дариус Климт. Лишь страшный низкий сиплый голос, выдувавшийся из рта, словно наполненного собственным прахом, напомнил мне о моём любимом друге, но в такой дикой манере, что это можно было воспринять за очень неудачную и чёрную шутку, способную вызвать в лучшем случае нервный смешок, в худшем — смертельный обморок. В состоянии шока не предоставлялось возможности как-либо ответить на приветствие, а потому я продолжил стоять вросшим в пол.
Треморная костяная рука, проекция некогда крепкой ладони, победившая в армрестлинге не одного самодовольного атлета, теперь внушала лишь замогильный ужас. Это было не рукопожатие. Лишь прикосновение рук. Поскольку, как я считал, даже самое малое приложение силы попросту бы сломало кисть или бы стёрло её в порошок.
— Эштн… Знаю: ты не читл моё… Но это магнм опс… И всё блгдаря Мрку .врайт!
Старик подошёл к тумбочке, начал судорожно хлопать ладонями по своему телу снизу вверх, пока не остановился в области сердца и на его лице не хлынула злостная улыбка, обнажившая пару зубов и чёрные бездонные пробелы между ними. Оттянув ночную рубашку в области шеи, которая, о боги — впрочем, в их существовании я окончательно усомнился на следующий день — выглядела так, словно Дариуса недавно вздёрнули, он схватил ключ, висевший на грязной тугой верёвочке, с трудом снял его и следующую минуту пытался попасть в замочную скважину тумбочки.
Полочка не поддавалась, и я всё же решился посодействовать. Вдвоём нам удалось вытащить её на нужное расстояние, после чего Дариус произнёс:
— Вот!! Возьм её!
Один вид книги являлся неоспоримым доводом в пользу её сжения. Обтянутая кожей непонятного происхождения с фактурой, напоминающей засохшее лицо человека с открытым, словно в крике агонии, ртом и растрёпанными остатками некогда заплетённых выше лба волос.
— Что это, Дариус?..
— Мгнум.. опс!
— Я… ты же знаешь, что я… не лю.. не очень хороший чтец.
— Эт книга подойдёт кждому, Эшн! Йа написл её так, чтобы кажды.. смог!
— Прости меня за откровенность, но меня несколько настораживает обложка. Она выглядит крайне… отталкивающе. — После этих слов старик залился нечеловеческим смехом, по сравнению с которым вопли самых опасных и древних зверей казались бы чириканьем птенцов. Затем он закашлял, прикрыл ладонь рукой, после чего снова взялся ей за книгу, оставив на ней кровавый отпечаток.
— Эштн, открой! Она бы хотла этого! — В его и без того опасном голосе повысился градус напряжённости, смыв все намёки на какую-либо тень дружелюбности, посему я всё же взял в руки книгу.
Обложка ощущалась живой и в то же время мёртвой, измученной, истерзанной, а затем наижесточайшим образом убитой. При этом нахлынувший откуда-то авантюризм на миг взял верх над моим духом, потому раскрыть первый пролёт оказалось простой задачей. Но лучше бы я этого не делал…
«Росуждения о дабре и зле. Дариуз Клим» стр. 1
Приводить содержание, указанное на третьей странице, я отказываюсь. Не столько потому, что плохо запомнил его, а столько потому, насколько извращённым и злым оно было, таившим в себе нечто противоестественное и полное отвращения ко всему живому.
В первой главе я, пересиливая себя и пытаясь сконцентрироваться на тексте, написанным в спешке, небрежно и с множеством орфографических, пунктуационных, логических и фактических ошибок человеком, который бы никогда себе такого не позволил даже в шутку и который стоял ко мне вплотную, дыша зловонно прямо мне в лицо, узнал то, что подтвердило одну мимолётную дикую мысль, проскочившую у меня в мозгу при первом взгляде на книгу. Переполненный множеством эмоций, от глубокой печали до бескрайней ярости, от животного страха до истерического смеха, я засунул руку в карман куртки, откуда достал перчатку, надел её на руку и треснул поганому ублюдку в его перекошенную морду со всей силы.
Мой кулак застрял в его скукожившемся лице, откуда начал сочиться гной.
