Все молча и не сговариваясь, приступили к коротким сборам. Фагот перезарядил «Калашников». Валя вытащила из джипа и взяла за ручку на манер чемодана металлический ящик. Лёня сунул за пояс револьвер и набил карманы пуховика заветными патронами, а свой дробовик вручил Захарчуку. Последний громко захлопнул дверь опустевшего автомобиля, и все двинулись было в сторону склада. Но в этот момент молчание прервал, словно внезапно очнувшийся Петров.
— В смысле пг’овег’им? Вы сег’ьёзно?!— заголосил он.— Вы видели что вокг’уг твог’ится?! Если есть безопасное место давайте пг’осто поског’ее свалим туда!
— Там тоже могут быть люди,— спокойно ответил Леонид и повторил за Захарчуком,— Надо проверить.
— Тебе надо ты и пг’овег’яй! Я на такое не подписывался! И вообще... Чего это ты тут г’аскомандовался?
Лёня окинул Петрова презрительным взглядом и, не сказав ни слова, уверенно зашагал в сторону склада. Валя последовала за ним.
— Ты чего? Зассал, Истфак? Решил дезертировать?— понизив голос, прохрипел Фагот.— Эти ребята вдвоём нас всех вытащили. Не побоялись. А что если там кому-то тоже помощь нужна? Только о своей шкуре думаешь? Можешь тут остаться, только я не думаю, что после этого тебя кто-то ещё будет спасать. Я так уж точно. Сдохнешь один – и хер с тобой.
— Да не боись ты, майдановец,— примирительно и даже добродушно проговорил Захарчук, по всей видимости, решив взять на себя роль хорошего полицейского, и даже похлопал студента по плечу.— Мы же тебя прикроем в случае чего. На вот! На всякий пожарный...
Майор сунул в руки Петрову зажигалку и пару оставшихся освежителей, после чего все трое тоже неторопливо пошли к складам.
в которой происходят новые открытия, старые сослуживцы вспоминают былые времена, а Толик осознаёт совместимость гения и злодейства.
С самого утра сумрачную тишину небольшой квартирки ничего не нарушало. Даже неутомимый пластилиновый человечек в банке, вновь нежно слепленный толстыми и морщинистыми профессорскими пальцами, сейчас не стучал, а просто неподвижно лежал, притулившись к стенке своей стеклянной темницы. Лежал и сам хозяин квартиры. Правда, в отличие от своего пластилинового друга, Борис Сергеевич всё-таки порождал в воздухе звуковые колебания то своим похрюкивающим стариковским храпом, то скрипом дивана, с трудом сносящего давление грузного профессорского тела.
Серия коротких и слишком интеллигентных стуков в дверь была недостаточно громкой, чтобы нарушить этот благостный сон. За дверью послышался разговор:
— Может, ушёл... Или случилось что-то?
— Да куда ему? Живой он! Не слышит просто. Снова, поди, бородой своей уши завесил и дрыхнет. Вот так надо!
Новый стук в дверь, куда более громкий и настойчивый, заставил Бориса Сергеевича проснуться и с кряхтением подняться на ноги.
— Открывай, Дед Мороз! Это свои!— послышался из-за двери голос Толика.
— Сейчас, сейчас, молодые люди,— засуетился профессор, щёлкая замками и тяжело поддающейся цепочкой. Наконец он открыл дверь и уже даже натянул под седыми усами и бородой добродушную гостеприимную улыбку, но, увидев вошедших, слегка отшатнулся в сторону и так и замер с этим глупым выражением лица.
— Вы?!
Пётр Петрович шагнул внутрь квартиры, а скорее брезгливо перенёс через порог ноги в остроносых зеленовато-коричневых ботинках с бетона лестничной площадки на влажную тряпку, тщательно вытер их, неторопливо расстегнул озябшими пальцами пуговицы пальто, освободил шею от нескольких оборотов шарфа и только потом с язвительной усмешкой ответил:
— Я.
Следом за ним вошёл Толик и, не особо церемонясь, прямо в верхней одежде протопал на кухню. Все эти разговоры учёных головастиков его сейчас увлекали куда меньше, чем возможность разжиться чем-нибудь съестным в профессорском холодильнике.
— Не мог подумать, что мои записи окажутся именно у вас...— пробормотал Борис Сергеевич, наблюдая, как Пётр Петрович по-хозяйски пристраивает своё пальто на плечики в гардеробе.
— Других не осталось,— коротко ответил он.— А это принципиально?
— Нет... В общем, нет,— замялся старик.— И что же? Вы с ними ознакомились?
— В общем и целом. В общем и целом, Борис Сергеевич,— всё так же торопливо ответил Петр Петрович, проходя в комнату.— Можно сказать, наши соображения относительно колебаний внешнего индуцирующего поля были параллельными.
— Вы что же? Желаете оспорить приоритет моего открытия?— пробормотал старик.
— Увольте, Борис Сергеевич,— рассмеялся его учёный коллега.— Ваши лавры останутся при вас. Возможно, вы даже войдёте в школьные учебники. Хотите, назовём эффект вашей фамилией? Я готов поспособствовать этому. Вот только... Я экспериментально определил частоту этих индуцирующих колебаний.
— Определили частоту? Вы уже ставили эксперимент?— удивился Борис Сергеевич и опустился в кресло, потому что ноги вдруг перестали его слушаться.
— Представьте себе,— хихикнул Пётр Петрович, расслабленно рассматривая книги на длинных кособоких полках, протянувшихся вдоль стены, напротив дивана.— Для этого просто необходимо было почаще задерживаться на работе и работать, а не отсиживаться дома, записывая видосики для интернета.
— Да, разумеется,— растерянно погладил свою лысую макушку седовласый профессор.— Просто, кто бы мог подумать... Вы никогда не были достаточно аккуратны в постановке экспериментов. Взять хотя бы тот раз, когда вы запороли опыты по сверхплотной передаче цифрового радиосигнала...
Пётр Петрович моментально побагровел.
— Это была случайность.
— Ну-да, ну-да... Я помню. Проводок отошёл.
— Всё бы сработало, если бы нам подписали повторную серию испытаний.
— Да куда там... Просто тема была бесперспективна,— проговорил старик.
— С вашей точки зрения!
— Согласно результатам вашего испытания.
— Только не надо делать вид, что вы сожалеете,— злобно сверкнул глазами Пётр Петрович.
— Отчего же? Не стану спорить... Я даже рад. По крайней мере, мы смогли до поры свести концы с концами. А наш институт тогда неплохо сэкономил, закрыв парочку сомнительных проектов без окупаемости. Вы знаете, как плохо я отношусь к недостаточно обоснованным и затратным проектам...
— Тем не менее, потом это не помешало вам растащить с них всю материально-техническую базу,— перебил коллегу Пётр Петрович.
— Ну, это другое...
— И сколько упёрли лично вы?
— Вы сейчас всерьёз решили предъявить мне обвинение?— Борис Сергеевич грустно, почти разочарованно, посмотрел на Петра Петровича.
— Нет, я оставлю это на вашей совести,— снова усмехнулся учёный.— Меня интересует лампа 6И1П с индексом Э4.
— Экспериментальный гептод? Зачем?— удивился седовласый профессор.— Технология уже морально устарела.
— Не для моих целей,— отрезал Пётр Петрович.— В институте не осталось ни одного действующего образца. А вы... Просто не могли не умыкнуть себе несколько штук.
— Это правда,— согласился Борис Сергеевич.— И, справедливости ради, имел на это право... В конце концов я приложил руку к их созданию. Мог же я хоть немного компенсировать этот свой труд...
Он тяжко подвинулся вперёд всем телом вместе с креслом, какое-то время копался в выдвижном ящике старенькой стенки, заваленной книгами и разным хламом, достал оттуда отвёртку и принялся неловко откручивать заднюю стенку пузатого полированного телевизора, покрытого сверху кружевной салфеточкой. Закреплённая всего на паре винтов, пластмассовая крышка быстро поддалась и отпала. Борис Сергеевич забрался рукой внутрь старомодного агрегата и вынул наружу поблёскивающую стеклом и металлом продолговатую лампу.
— Вы использовали её для телевизора? Как убого...— удивился Пётр Петрович, всё это время смотревший на профессора с нескрываемым презрением.
— Мы же делали лампу под стандартный разъём,— пожал круглыми плечами Борис Сергеевич и протянул миниатюрное устройство своему бывшему коллеге.
Пётр Петрович хотел сказать ещё что-то неприятное, но в комнате появился взволнованный Толик. При одном лишь взгляде на его лицо было понятно, что начало происходить нечто непредвиденное. Учёный подошёл к окну и осторожно выглянул из-за плотной шторы, будто такая осторожность могла на что-то повлиять.
Во двор из дома Бориса Сергеевича, из подъездов соседних домов, из соседних дворов, покачиваясь, ползли вереницы тёмных фигур. Они неторопливо, но довольно быстро собирались в небольшие группы, примыкали друг к другу всё плотнее, заполняя практически всё свободное пространство. Складывалось ощущение, что жильцы вдруг решили собраться на стихийный митинг и вот-вот начнут взволнованно обсуждать какой-нибудь насущный вопрос ЖКХ, вроде внепланового отключения горячей воды. Но в данном случае всё происходило в полной тишине, отчего делалось особенно жутко.
— Боюсь, Анатолий Ефремович, чаепитие отменяется,— проговорил Пётр Петрович и, подняв с пола свой чемодан, раскрыл его на старом телевизоре, как на импровизированной тумбочке. Всё пространство внутри занимал какой-то хитроумный прибор, больше всего напоминающий вывернутый наизнанку радиоприёмник с большим количеством подстроечных катушек, кнопок, тумблеров и всевозможных крутилочек. Солидная часть была отведена под пару-тройку десятков аккумуляторов от мобильных телефонов, скрученных вместе изолентой и, очевидно, питавших всё устройство.
Учёный не без удовольствия вытащил из хитросплетения проводов круглый серый разъём, с расположенными по кругу дырочками, воткнул в него электронную лампу, так же любовно спрятал внутрь, щёлкнул тумблером и принялся со знанием дела поворачивать многочисленные ручки.
— Занимательно,— оценил Борис Сергеевич, с интересом разглядывая устройство через плечо Петра Петровича.
— Неужели очередная вундервафля от нашего доктора апокалипсических наук?— воодушевился Толик.— Не иначе сейчас все зомбари лягут в радиусе ста километров.
— Вы излишне оптимистичны на счёт моих способностей, Анатолий Ефремович,— ответил учёный.— Но благодаря патологической запасливости многоуважаемого Бориса Сергеевича, мы теперь можем воздействовать на наших неживых друзей более тонко, через управляющее поле. Полагаю, это будет куда более научно, чем просто долбить их разрядами и электромагнитными импульсами.
— Вы ведь собрали что-то вроде радиоприёмника?— уточнил старик.
— Приёмника-передатчика,— кивнул Пётр Петрович.— Что-то вроде супергетеродинного приёмника-передатчика, если быть точным. Высокая чувствительность и избирательность позволяет ему работать на тех же режимах, что используют и эти... существа.
— Занимательно,— задумчиво повторил Борис Сергеевич.
Тем временем Пётр Петрович закончил настройку, закрыл чемодан, выпрямившись в полный рост, деловито произнёс:
— Ну, вот и всё. Спасибо. Теперь мы можем идти,— и вместе с чемоданом проследовал в прихожую. Окинув растерянного Бориса Сергеевича насмешливым взглядом, Толик последовал за учёным.
— Постойте... Как же? Вы просто уходите?— забормотал седобородый старик, явно не ожидавший такого стремительного развития событий.
— Да,— спокойно ответил Пётр Петрович, тщательно наматывая на шею шарф и надевая пальто.— Мы уходим, а вы остаётесь. Сердечно благодарим за содействие. Отечественная наука не забудет ваш труд...
Холодный пот вдруг прошиб Бориса Сергеевича. И вовсе не потому, что сейчас он снова останется один в своей небольшой квартирке, заваленной старыми вещами и книгами. А от внезапного осознания собственной бесполезности. Всё, что ещё могло твориться, происходило где-то снаружи, вне его жизни, а его возможные притязания, достижения, мечты о признании на глазах рассыпались, просачивались, словно песок между пальцами.
— А как же... Я? Мои наблюдения? Записи?— засуетился старый учёный.— Вам же может понадобиться совет ваших более опытных старших коллег.
— Позвольте мне усомниться в этом,— после некоторой паузы сухо произнёс Пётр Петрович наблюдая, как старик торопливо засовывает свои ноги в тяжёлые ботинки и, путаясь в рукавах, натягивает пуховик на своё шарообразное тело.
Тем не менее учёный и студент всё-таки дождались престарелого профессора. Все трое вышли из подъезда одновременно. Первым, широким и уверенным шагом, шёл Пётр Петрович с чемоданом в руках. За ним, напряжённо озираясь и на всякий случай, держа на изготовке циркулярную пилу, двигался Толик. Борис Сергеевич, поспешал в самом конце, волоча подмышкой полиэтиленовый пакет, куда он запихнул стопку общих тетрадей со своими записями.
Толпа мертвецов, будто ретируясь от такой безудержной самоуверенности и наглости, расступалась перед людьми, оставляя вокруг них пространство около семи-восьми метров в поперечнике. Находясь в этом своеобразном пузыре, троица довольно быстро продвигалась к выходу из двора.
— Круто...— восхитился Толик.— Они боятся нас, да? Как собаки ультразвука или типа того?
— Скорее не видят,— отозвался Пётр Петрович.— Но в том, что это круто, вы, Анатолий Ефремович, полностью правы. Моё устройство переизлучает колебания, которым подчиняются эти создания. Волны накладываются в противофазе, амплитуды взаимно вычитаются и возникает своеобразная зона, куда мёртвые просто не могут зайти...
— Мёртвая зона для мёртвых,— усмехнулся студент.
— Да, это определённо успех,— запыхавшимся голосом поддакнул сзади, порядком отставший Борис Сергеевич.— Вы ведь не забудете о своём обещании упомянуть меня в ваших работах? Только подождите... Вы идёте слишком быстро.
Пётр Петрович резко остановился и оглянулся на престарелого профессора.
— Научный прогресс движется стремительно. Он не будет вас ждать. А нам с Анатолием Ефремовичем предстоит ещё много важных и срочных дел... Но не переживайте, я ничего не забываю. В том числе и своих обещаний... Надеюсь, отношения с соседями у вас лучше, чем с коллегами?
Борис Сергеевич хотел было переспросить, чего конкретно касался этот внезапный вопрос, но неожиданно встретился глазами с колким взглядом Петра Петровича и всё понял. Толян мельком заметил, как палец учёного легонько поворачивает круглый переключатель на верхней панели у самой ручки чемодана. Невидимый безопасный пятачок вокруг устройства мгновенно сжался метров до трёх, оставив перепуганного Бориса Сергеевича вне своих границ. Смыкающаяся вокруг толпа мертвецов, потянула к человеку свои ледяные руки.
— Что происходит?— взвизгнул старик, теряя пакет, из которого на снег посыпались тетрадки.
— Не знаю... Наверное, просто проводок отошёл,— холодно ответил Пётр Петрович, наблюдая, как множество рук тащат в сторону его бывшего коллегу. Скрюченные пальцы хватали пухлого профессора за одежду и бороду, сжимались на его шее, поднимали над страшными скалящимися лицами, тянули влево и вправо. Ещё хрипящего и барахтающегося человека разорвали на части. Кто-то из мертвецов впился зубами в оторванную руку. Другой, распатронив профессорское брюхо, с увлечением вытаскивал наружу окровавленные кишки.
Поморщившись, Пётр Петрович поспешил отвести взгляд от столь неприглядного зрелища.
— Полагаю, Анатолий Ефремович, вы понимаете, что подобные несчастные случаи иногда происходят.
Толян молча кивнул.
в которой тяжёлым испытаниям подвергается дружба, семейные ценности, топор, а главное — пуфик с бордовой обивкой и арабскими узорами, зато Марина оживает, а Вексель наконец-то расслабляется
— В смысле пг’овег’им? Вы сег’ьёзно?!— заголосил он.— Вы видели что вокг’уг твог’ится?! Если есть безопасное место давайте пг’осто поског’ее свалим туда!
— Там тоже могут быть люди,— спокойно ответил Леонид и повторил за Захарчуком,— Надо проверить.
— Тебе надо ты и пг’овег’яй! Я на такое не подписывался! И вообще... Чего это ты тут г’аскомандовался?
Лёня окинул Петрова презрительным взглядом и, не сказав ни слова, уверенно зашагал в сторону склада. Валя последовала за ним.
— Ты чего? Зассал, Истфак? Решил дезертировать?— понизив голос, прохрипел Фагот.— Эти ребята вдвоём нас всех вытащили. Не побоялись. А что если там кому-то тоже помощь нужна? Только о своей шкуре думаешь? Можешь тут остаться, только я не думаю, что после этого тебя кто-то ещё будет спасать. Я так уж точно. Сдохнешь один – и хер с тобой.
— Да не боись ты, майдановец,— примирительно и даже добродушно проговорил Захарчук, по всей видимости, решив взять на себя роль хорошего полицейского, и даже похлопал студента по плечу.— Мы же тебя прикроем в случае чего. На вот! На всякий пожарный...
Майор сунул в руки Петрову зажигалку и пару оставшихся освежителей, после чего все трое тоже неторопливо пошли к складам.
Глава 29. Коллеги
в которой происходят новые открытия, старые сослуживцы вспоминают былые времена, а Толик осознаёт совместимость гения и злодейства.
С самого утра сумрачную тишину небольшой квартирки ничего не нарушало. Даже неутомимый пластилиновый человечек в банке, вновь нежно слепленный толстыми и морщинистыми профессорскими пальцами, сейчас не стучал, а просто неподвижно лежал, притулившись к стенке своей стеклянной темницы. Лежал и сам хозяин квартиры. Правда, в отличие от своего пластилинового друга, Борис Сергеевич всё-таки порождал в воздухе звуковые колебания то своим похрюкивающим стариковским храпом, то скрипом дивана, с трудом сносящего давление грузного профессорского тела.
Серия коротких и слишком интеллигентных стуков в дверь была недостаточно громкой, чтобы нарушить этот благостный сон. За дверью послышался разговор:
— Может, ушёл... Или случилось что-то?
— Да куда ему? Живой он! Не слышит просто. Снова, поди, бородой своей уши завесил и дрыхнет. Вот так надо!
Новый стук в дверь, куда более громкий и настойчивый, заставил Бориса Сергеевича проснуться и с кряхтением подняться на ноги.
— Открывай, Дед Мороз! Это свои!— послышался из-за двери голос Толика.
— Сейчас, сейчас, молодые люди,— засуетился профессор, щёлкая замками и тяжело поддающейся цепочкой. Наконец он открыл дверь и уже даже натянул под седыми усами и бородой добродушную гостеприимную улыбку, но, увидев вошедших, слегка отшатнулся в сторону и так и замер с этим глупым выражением лица.
— Вы?!
Пётр Петрович шагнул внутрь квартиры, а скорее брезгливо перенёс через порог ноги в остроносых зеленовато-коричневых ботинках с бетона лестничной площадки на влажную тряпку, тщательно вытер их, неторопливо расстегнул озябшими пальцами пуговицы пальто, освободил шею от нескольких оборотов шарфа и только потом с язвительной усмешкой ответил:
— Я.
Следом за ним вошёл Толик и, не особо церемонясь, прямо в верхней одежде протопал на кухню. Все эти разговоры учёных головастиков его сейчас увлекали куда меньше, чем возможность разжиться чем-нибудь съестным в профессорском холодильнике.
— Не мог подумать, что мои записи окажутся именно у вас...— пробормотал Борис Сергеевич, наблюдая, как Пётр Петрович по-хозяйски пристраивает своё пальто на плечики в гардеробе.
— Других не осталось,— коротко ответил он.— А это принципиально?
— Нет... В общем, нет,— замялся старик.— И что же? Вы с ними ознакомились?
— В общем и целом. В общем и целом, Борис Сергеевич,— всё так же торопливо ответил Петр Петрович, проходя в комнату.— Можно сказать, наши соображения относительно колебаний внешнего индуцирующего поля были параллельными.
— Вы что же? Желаете оспорить приоритет моего открытия?— пробормотал старик.
— Увольте, Борис Сергеевич,— рассмеялся его учёный коллега.— Ваши лавры останутся при вас. Возможно, вы даже войдёте в школьные учебники. Хотите, назовём эффект вашей фамилией? Я готов поспособствовать этому. Вот только... Я экспериментально определил частоту этих индуцирующих колебаний.
— Определили частоту? Вы уже ставили эксперимент?— удивился Борис Сергеевич и опустился в кресло, потому что ноги вдруг перестали его слушаться.
— Представьте себе,— хихикнул Пётр Петрович, расслабленно рассматривая книги на длинных кособоких полках, протянувшихся вдоль стены, напротив дивана.— Для этого просто необходимо было почаще задерживаться на работе и работать, а не отсиживаться дома, записывая видосики для интернета.
— Да, разумеется,— растерянно погладил свою лысую макушку седовласый профессор.— Просто, кто бы мог подумать... Вы никогда не были достаточно аккуратны в постановке экспериментов. Взять хотя бы тот раз, когда вы запороли опыты по сверхплотной передаче цифрового радиосигнала...
Пётр Петрович моментально побагровел.
— Это была случайность.
— Ну-да, ну-да... Я помню. Проводок отошёл.
— Всё бы сработало, если бы нам подписали повторную серию испытаний.
— Да куда там... Просто тема была бесперспективна,— проговорил старик.
— С вашей точки зрения!
— Согласно результатам вашего испытания.
— Только не надо делать вид, что вы сожалеете,— злобно сверкнул глазами Пётр Петрович.
— Отчего же? Не стану спорить... Я даже рад. По крайней мере, мы смогли до поры свести концы с концами. А наш институт тогда неплохо сэкономил, закрыв парочку сомнительных проектов без окупаемости. Вы знаете, как плохо я отношусь к недостаточно обоснованным и затратным проектам...
— Тем не менее, потом это не помешало вам растащить с них всю материально-техническую базу,— перебил коллегу Пётр Петрович.
— Ну, это другое...
— И сколько упёрли лично вы?
— Вы сейчас всерьёз решили предъявить мне обвинение?— Борис Сергеевич грустно, почти разочарованно, посмотрел на Петра Петровича.
— Нет, я оставлю это на вашей совести,— снова усмехнулся учёный.— Меня интересует лампа 6И1П с индексом Э4.
— Экспериментальный гептод? Зачем?— удивился седовласый профессор.— Технология уже морально устарела.
— Не для моих целей,— отрезал Пётр Петрович.— В институте не осталось ни одного действующего образца. А вы... Просто не могли не умыкнуть себе несколько штук.
— Это правда,— согласился Борис Сергеевич.— И, справедливости ради, имел на это право... В конце концов я приложил руку к их созданию. Мог же я хоть немного компенсировать этот свой труд...
Он тяжко подвинулся вперёд всем телом вместе с креслом, какое-то время копался в выдвижном ящике старенькой стенки, заваленной книгами и разным хламом, достал оттуда отвёртку и принялся неловко откручивать заднюю стенку пузатого полированного телевизора, покрытого сверху кружевной салфеточкой. Закреплённая всего на паре винтов, пластмассовая крышка быстро поддалась и отпала. Борис Сергеевич забрался рукой внутрь старомодного агрегата и вынул наружу поблёскивающую стеклом и металлом продолговатую лампу.
— Вы использовали её для телевизора? Как убого...— удивился Пётр Петрович, всё это время смотревший на профессора с нескрываемым презрением.
— Мы же делали лампу под стандартный разъём,— пожал круглыми плечами Борис Сергеевич и протянул миниатюрное устройство своему бывшему коллеге.
Пётр Петрович хотел сказать ещё что-то неприятное, но в комнате появился взволнованный Толик. При одном лишь взгляде на его лицо было понятно, что начало происходить нечто непредвиденное. Учёный подошёл к окну и осторожно выглянул из-за плотной шторы, будто такая осторожность могла на что-то повлиять.
Во двор из дома Бориса Сергеевича, из подъездов соседних домов, из соседних дворов, покачиваясь, ползли вереницы тёмных фигур. Они неторопливо, но довольно быстро собирались в небольшие группы, примыкали друг к другу всё плотнее, заполняя практически всё свободное пространство. Складывалось ощущение, что жильцы вдруг решили собраться на стихийный митинг и вот-вот начнут взволнованно обсуждать какой-нибудь насущный вопрос ЖКХ, вроде внепланового отключения горячей воды. Но в данном случае всё происходило в полной тишине, отчего делалось особенно жутко.
— Боюсь, Анатолий Ефремович, чаепитие отменяется,— проговорил Пётр Петрович и, подняв с пола свой чемодан, раскрыл его на старом телевизоре, как на импровизированной тумбочке. Всё пространство внутри занимал какой-то хитроумный прибор, больше всего напоминающий вывернутый наизнанку радиоприёмник с большим количеством подстроечных катушек, кнопок, тумблеров и всевозможных крутилочек. Солидная часть была отведена под пару-тройку десятков аккумуляторов от мобильных телефонов, скрученных вместе изолентой и, очевидно, питавших всё устройство.
Учёный не без удовольствия вытащил из хитросплетения проводов круглый серый разъём, с расположенными по кругу дырочками, воткнул в него электронную лампу, так же любовно спрятал внутрь, щёлкнул тумблером и принялся со знанием дела поворачивать многочисленные ручки.
— Занимательно,— оценил Борис Сергеевич, с интересом разглядывая устройство через плечо Петра Петровича.
— Неужели очередная вундервафля от нашего доктора апокалипсических наук?— воодушевился Толик.— Не иначе сейчас все зомбари лягут в радиусе ста километров.
— Вы излишне оптимистичны на счёт моих способностей, Анатолий Ефремович,— ответил учёный.— Но благодаря патологической запасливости многоуважаемого Бориса Сергеевича, мы теперь можем воздействовать на наших неживых друзей более тонко, через управляющее поле. Полагаю, это будет куда более научно, чем просто долбить их разрядами и электромагнитными импульсами.
— Вы ведь собрали что-то вроде радиоприёмника?— уточнил старик.
— Приёмника-передатчика,— кивнул Пётр Петрович.— Что-то вроде супергетеродинного приёмника-передатчика, если быть точным. Высокая чувствительность и избирательность позволяет ему работать на тех же режимах, что используют и эти... существа.
— Занимательно,— задумчиво повторил Борис Сергеевич.
Тем временем Пётр Петрович закончил настройку, закрыл чемодан, выпрямившись в полный рост, деловито произнёс:
— Ну, вот и всё. Спасибо. Теперь мы можем идти,— и вместе с чемоданом проследовал в прихожую. Окинув растерянного Бориса Сергеевича насмешливым взглядом, Толик последовал за учёным.
— Постойте... Как же? Вы просто уходите?— забормотал седобородый старик, явно не ожидавший такого стремительного развития событий.
— Да,— спокойно ответил Пётр Петрович, тщательно наматывая на шею шарф и надевая пальто.— Мы уходим, а вы остаётесь. Сердечно благодарим за содействие. Отечественная наука не забудет ваш труд...
Холодный пот вдруг прошиб Бориса Сергеевича. И вовсе не потому, что сейчас он снова останется один в своей небольшой квартирке, заваленной старыми вещами и книгами. А от внезапного осознания собственной бесполезности. Всё, что ещё могло твориться, происходило где-то снаружи, вне его жизни, а его возможные притязания, достижения, мечты о признании на глазах рассыпались, просачивались, словно песок между пальцами.
— А как же... Я? Мои наблюдения? Записи?— засуетился старый учёный.— Вам же может понадобиться совет ваших более опытных старших коллег.
— Позвольте мне усомниться в этом,— после некоторой паузы сухо произнёс Пётр Петрович наблюдая, как старик торопливо засовывает свои ноги в тяжёлые ботинки и, путаясь в рукавах, натягивает пуховик на своё шарообразное тело.
Тем не менее учёный и студент всё-таки дождались престарелого профессора. Все трое вышли из подъезда одновременно. Первым, широким и уверенным шагом, шёл Пётр Петрович с чемоданом в руках. За ним, напряжённо озираясь и на всякий случай, держа на изготовке циркулярную пилу, двигался Толик. Борис Сергеевич, поспешал в самом конце, волоча подмышкой полиэтиленовый пакет, куда он запихнул стопку общих тетрадей со своими записями.
Толпа мертвецов, будто ретируясь от такой безудержной самоуверенности и наглости, расступалась перед людьми, оставляя вокруг них пространство около семи-восьми метров в поперечнике. Находясь в этом своеобразном пузыре, троица довольно быстро продвигалась к выходу из двора.
— Круто...— восхитился Толик.— Они боятся нас, да? Как собаки ультразвука или типа того?
— Скорее не видят,— отозвался Пётр Петрович.— Но в том, что это круто, вы, Анатолий Ефремович, полностью правы. Моё устройство переизлучает колебания, которым подчиняются эти создания. Волны накладываются в противофазе, амплитуды взаимно вычитаются и возникает своеобразная зона, куда мёртвые просто не могут зайти...
— Мёртвая зона для мёртвых,— усмехнулся студент.
— Да, это определённо успех,— запыхавшимся голосом поддакнул сзади, порядком отставший Борис Сергеевич.— Вы ведь не забудете о своём обещании упомянуть меня в ваших работах? Только подождите... Вы идёте слишком быстро.
Пётр Петрович резко остановился и оглянулся на престарелого профессора.
— Научный прогресс движется стремительно. Он не будет вас ждать. А нам с Анатолием Ефремовичем предстоит ещё много важных и срочных дел... Но не переживайте, я ничего не забываю. В том числе и своих обещаний... Надеюсь, отношения с соседями у вас лучше, чем с коллегами?
Борис Сергеевич хотел было переспросить, чего конкретно касался этот внезапный вопрос, но неожиданно встретился глазами с колким взглядом Петра Петровича и всё понял. Толян мельком заметил, как палец учёного легонько поворачивает круглый переключатель на верхней панели у самой ручки чемодана. Невидимый безопасный пятачок вокруг устройства мгновенно сжался метров до трёх, оставив перепуганного Бориса Сергеевича вне своих границ. Смыкающаяся вокруг толпа мертвецов, потянула к человеку свои ледяные руки.
— Что происходит?— взвизгнул старик, теряя пакет, из которого на снег посыпались тетрадки.
— Не знаю... Наверное, просто проводок отошёл,— холодно ответил Пётр Петрович, наблюдая, как множество рук тащат в сторону его бывшего коллегу. Скрюченные пальцы хватали пухлого профессора за одежду и бороду, сжимались на его шее, поднимали над страшными скалящимися лицами, тянули влево и вправо. Ещё хрипящего и барахтающегося человека разорвали на части. Кто-то из мертвецов впился зубами в оторванную руку. Другой, распатронив профессорское брюхо, с увлечением вытаскивал наружу окровавленные кишки.
Поморщившись, Пётр Петрович поспешил отвести взгляд от столь неприглядного зрелища.
— Полагаю, Анатолий Ефремович, вы понимаете, что подобные несчастные случаи иногда происходят.
Толян молча кивнул.
Глава 30. Компас
в которой тяжёлым испытаниям подвергается дружба, семейные ценности, топор, а главное — пуфик с бордовой обивкой и арабскими узорами, зато Марина оживает, а Вексель наконец-то расслабляется
