— Важно, что будет, — Закончил фразу рядовой и умолк, переводя дыхание. Рейнеке кивнул.
— И вправду. То ли ясень, то ли бук, то ли дуб. Кровать себе делаешь, рядовой?
— Точно так.
— Хорошая, наверно, кровать получится. Только... Рейнеке оглядел дуб пристальней, показал пальцем на дупла, — вот те буркалы сначала стеши. А то, будто глаза чьи на нас пялятся.
Дуб зашумел, дождем посыпались на голову желтые листья. По темному стволу пробежали складки — волной. Дупла втянулись. Погас, спрятался зеленый огонь. Рейнеке и Анна засмеялись — хором. Потом Анна подошла, погладила кору. Ласково так.
— Похоже на чистосердечное, — проворковала она, так, что Рейнеке на миг заскрипел зубами, — Но ты вправду дуб. Ну что, звать лесорубов, или сам скажешь, где документы? И на кого ты, деревянный, работаешь?
В ветвях раздался скрип, потом треск. Похожий то-ли на ругательство,то-ли на чей-то гимн.
Рейнеке достал бумагу, откашлялся и с важным видом прочел абзац-другой из «наставления мастеру за лесопилкой» .
Скрип испуганно стих, ветки замерли.
— Подождите. — короткий окрик. Еще один. Катаржина успела встать на ноги. И колун брошенный подобрать. Видок — кудрявые волосы смяты и встрёпаны, платок улетел, грудь рвётся из порванной шнуровки наружу. В лунном свете белым — крутое бедро. И топор в руках блестит ледяной, убийственной сталью.
— Вообще-то она добрая у меня, — ласково ухмыльнулся Майер в усы.
Катаржина проходя улыбнулась.Коснулась плеча свободной рукой. Нежно так. И повернулась, к мужу задом, к дубу передом. Сказала сердито:
— Ага. Добрая я. Обычно. Тока сейчас настроение не очень. Один деревянный мне юбку порвал. Совсем почти новую. Так что... — Катаржина присмотрелась, хмыкнула.
— Я вас, козлов, носом чую. Майер, милый, вот этот сук мне сруби, — и ткнула обухом в переплетение ветвей внизу, на уровне пояса.
— Сейчас, — Майер с Рейнеке дружно оскалились, шагнули вперед. Сверкнула сталь. Дуб заскрипел, замахал ветвями — будто заныл. Жалобно так, умоляюще. Треснуло, затрещала деревянная плоть, кора разошлась, выплюнув людям под ноги холщовую сумку.
Лязгнул медный замок. Прошелестела бумага. Анна пролистнула несколько листов, посмотрела на печати. Кивнула. То самое. Сумка имперского курьера с документами государственной важности.
— Дело сделано, — Майер обнял жену. Та выпустила топор, кивнула. И улыбнулась ему. Маленькая фигурка почти утонула в его лапище. И они пошли с поляны прочь, оставив за спиной Рейнеке и Анну. И одно хитрое дерево — то ли ясень, то ли бук, то ли дуб — в поисках верного ответа на вопрос: на кого ты, мачта, работешь ?
Ушли, впрочем недалеко. До первого поворота, до первого ствола — уже не дуба а нормальной березы. Где поцеловались. От души и за успех операции. Потом ещё раз. И ещё. Потом здоровому Майеру надоело нагибаться, он подхватил жену на руки, обнял, стиснул в могучмх руках. Но не рассчитал, раненная пять лет назад нога подвернулась. Гигант рухнул, сумев обернуться спиной вниз уже в полете. Катаржина приземлилась сверху. Как кошка — на все четыре. Майер чертыхнулся, охнул, попытался встать. Руки, ища опору, поднялись вверх. И нашли, да только вставать тому сразу расхотелось. Уж больно ладно легли в ладони Катаржинины груди. А в её пальцах щёлкнула пряжка солдатского ремня.
— Погодь. А зачем мы с погоней огород городили? — прервал он ее, чувствуя как вспыхивает и плывет по венам темное пламя.
— Для конь.. Этой как ее конспирации... — Катаржина чертыхнулась. Дернула пряжку, — Интересней так, — пояснила она. Пряжка, наконец поддалась и обоим стало не до вопросов. Насчёт "закрытых ставен" и "швейцарского манира" Катаржина безбожно врала. Шрам ее ничуть не пугал. Сама же его мужу пять лет назад и нарисовала.
— Так на кого же он работал ? Этот, то ли ясень, то ли пень, то ли дуб? — Спросил Рейнеке жену. Уже потом, дома. В комнате, на втором этаже снятого ими особняка. Горел камин, трещали, плевались теплом и терпким смолистым дымом поленья. Анна сидела за столом, писала, покрывая мелким бисерным почерком лист за листом. Рейнеке чистил оружие. Скрипело перо. Вжикала сталь, скользя по точильному камню. Город спал за окном. Вдали шумел лес — теперь уже безопасный.
Анна закончила писать, поставила точку. Потом зачеркнула, смешно ойкнув — в заголовке ж не ставится. Махнула рукой. Точка была большая, жирная. Муж подошел, посмотрел, обнял.
— За кляксу сойдёт, — прошептал он ей на ухо. Анна присыпала бумагу песком, отложила. Повернулась к мужу:
— На Хмеля работал. Теперь на нас.
— На кого ? — Рейнеке удивился. Анна пояснила:
На Хмеля. Хмельницкого то бишь, или как там его. Новоявленный герцог Запорожья и прочих хрен-найдешь-на-карте краев. Он новичок, гребёт себе кого ни попадя. Вот его агент нам и попался. Быстро и глупо. Жаль, я надеялась на Московита. Но увы. Да и соловецкие — люди серьезные, их чуды — тут Анна споткнулась на странном слове — нам не по силам. Пока.
Рейнеке клацнул зубами, показывая всю ложность данного утверждения. Анна улыбнулась. Может быть. Будущее покажет. А сейчас... Бумаги осмотрены, подписаны и отложены, дела — сделаны и до рассвета ещё далеко.
Тянул грудь корсет — богато вышитый, глухой, парадный. На дело Анна ушла с приёма у коменданта. В ее честь. Но он был гораздо скушнее, чем то, что потом. А остаток ночи.... Анна протянулась, разведя в стороны тонкие изящные руки. Золотыми искрами — пламя в ее волосах. Белым жемчугом по алым, манящим губам — ласковая улыбка.
— Помоги со шнуровкой, милый..
