Глава 1 Эмми. Белый мамонт
Эмми Харт и не подозревала, что полярная тундра может быть такой теплой. В прошлый раз мороз пробрал ее до костей. Всю — от корней волос до сжавшегося в испуге сердца. В ee прошлый визит сюда — если можно назвать визитом тот краткий час, когда ее перекинули с борта орбитального челнока на старый плавучий транспорт. За шкирку, быстро, как мешок или котенка в прорубь — тогда. Каких-то три недели назад, хотя Эмми они уже казались вечностью. Тогда был холод и снег в лицо. Приполярная тундра встретила ссыльную каторжницу Эмму Харт вымораживающим душу холодом, вонью немытых тел и затхлым духом пересыльного барака. Сейчас вокруг нее все та же тундра, но теперь воздух чист, от боков ездового зверя идет тепло, ворс шубы щекочет нос и тают в воздухе, едва не долетая до лица, мелкие злые снежинки. И запах так же кружит голову — но уже другой, острый дух мокрой шерсти, пота и прогорклого сала. Сверкнула вспышка вдали. Впереди, в серой хмари, у горизонта. Там, где небо сливалось с такой же серой, укрытой туманом землей. Сверкнула, хлестнула рокотом по ушам и канула в небе, подсветив облака рыжей иглой ракетного выхлопа. Там, впереди — Космопорт. Качнулась земля. Ездовой зверь под Эмми взмахнул ушами, взревел, приветствуя взлетающий транспорт. Задрал в небо голову, тяжелую, с двумя бивнями и толстым, лохматым хоботом. Сердито топнул ногой — так, что корзину с Эмми на высоком боку нехило качнуло. Погонщица на загривке — маленькая, закутанная до глаз в меха туземка — хлопнула гиганта рукой, прокричала команду — тихо, гортанно и ласково. Зверь будто понял человечьи слова, унялся, тряхнув напоследок лохматой седой башкой. Новая вспышка над головой, опять рыжее сияние в небе над облаками, опять резкий гул — другой транспорт шел на посадку.
За какой-то месяц Эмми сделала по «Счастью» полный круг, возвращаясь обратно, в космопорт. В этот раз — уже не под конвоем, как зечка, а свободной, верхом на мамонте, с оружием в руках. Жизнь. Причуда судьбы. Точнее, ее олицетворения здесь - господина Жана-Клода Дювалье, доктора медицины. "Иди, — сказал он ей, провожая ее на рейд. Позавчера, в его директорском кабинете, на командном этаже летучего дома, — иди в космопорт, проберись в туннели, найди двадцать седьмой ангар и убей всех, кто там есть. Они украли мою собственность". Тихий стук кости о дерево — световое перо зависло в его руках, стукнув о резную столешницу. Белая бумага, белая кость, на листе, черным росчерком – недописанная строка, короткая, оборванная – резко, как линия жизни. На соседней стене - портрет Дювалье-старшего. Старик смотрел тяжело, будто мерил Эмми тяжелым, немигающим взглядом.
"Надо наказать", — добавил вслед Дювалье, улыбнувшись ей усталой, тихой улыбкой. Привычно закружилась голова.
Эмми лишь кивнула в ответ. Молча. Отдала честь, повернулась и ушла готовиться. Звон каблуков — россыпью, эхом от стальных стен, окон дымного стекла и яркого полированного керамлита. Собственность, так собственность, украли, так украли. Очень плохо для них. За каких-то пару дней ее жизнь настолько переменилась, что думать о ком-то кроме себя сейчас казалось непростительной глупостью. Глухой рев вдалеке. Эмми открыла глаза, встряхнулась, возвращаясь в «теперь». Вдали, на туманной линии горизонта — россыпь алых и рыжих ярких огней. Ездовой зверь мерно трусил вперед, корзина с Эмми на его боку мягко покачивалась — в тон шагам, убаюкивающе, плавно. Длинная шерсть свисала клоками со зверино спины, трепетала на ветру, взвиваясь, кутая пассажиров мягким, уютным пледом. Огни приближались, обретая форму у людей на глазах. Тонкий, мерцающий холодным неоновым светом карандаш диспетчерской вышки, переливающаяся неярким солнцем диск — тарелка радара, теплый свет ламп на дверях пакгаузов и предупреждающий, лунный — на крышах плоских взлетных платформ. Двойным рядом, по кругу — россыпь зловещих багровых огней. Защитный периметр.
— Черт, как мы пройдем? — вздрогнув на миг, подумала Эмми. Огни на горизонте качнулись, Мамонт ускорил шаг. Эмми подумала еще раз и пожала плечами. Ряд багровых ламп впереди — это бетонная стена, два ряда колючей проволоки, вышки, но еще — это все не ее дело, пока. Ее работа начнется внутри. За периметр отвечал черный Абим и он, на глаз, был уверен в успехе.
Флаер с Эмми, Абимом — суровым черным гигантом, помощником и личным секретарем Дювалье и еще десятком штурмовиков из личной охраны босса прилетел в тундру вчера вечером. Прилетел, приземлился, откинул рампу. В лицо Эмми ударил тусклый свет — серый, неяркий, непривычный после ослепительных тропиков. И колючий мороз — после джунглей, солнца и тропической влажной жары он показался Эмми пронзительным, острым до рези в горле. Абим хлопнул ее по плечу. Неожиданно улыбнулся — белый снег хлестнул по его черным щекам и сполз вниз протеками влаги. Шагнул, пригнув голову, вниз. Эмми спустилась за ним, щурясь на свет и дивясь беспредельности мира.
Не так уж и холодно — влажно хлюпнул снег под ногой. Равнина вокруг — туманная, плоская, на глазах загибающаяся вверх — не поймешь, где здесь земля, а где небо. Седые, лохматые туши — Эмми сперва подумала, что это холмы, но потом один такой холм заворчал, тряхнул ушами, подняв вверх хобот. Повел тяжелой башкой, уставившись на гостей маленькими черными глазами. Высоко над головой — кривые клыки. Нет, даже не клыки, длинные, загибающиеся в стороны бивни.
Абим впереди, дурачась, поднял руку, с отогнутым большим пальцем вверх, крикнул зверю:
— До космопорта. Два счетчика, шеф...
Мамонт вытянул хобот, фыркнул ему в лицо, обдав нос Эмми теплым, тяжелым ветром. Их окликнули:
— эттык тунгутури ..
Дикие, звенящие галькой на перекате звуки, прожженные морозом голоса. Чужие слова закружились в ушах — гортанны, звучны и непонятны до дрожи в коленях. Туземцы подошли — такие же серые в шубах, мохнатые, похожие на своих исполинских зверей. Меховые шапки, лица укрыты до глаз — белая изморозь взлетала с их голосами вверх и оседала влагой на капюшонах. Лишь винтовки на ремнях за спиной — туземные, знакомой Эмми по джунглям «Счастья» системы. Абим обернулся и заговорил — быстро, помогая себе руками. То ли черный гигант волновался, то ли согреться хотел — ветер посвежел, хлестнул по лицу, полярная куртка на плечах вмиг показалась Эмми очень и очень тонкой. Один из туземцев поднял ладони ко рту, крикнул — одним горлом, протяжно, заливисто. Дрогнула земля. Гигантский зверь вдалеке сделал шаг, загораживая пришельцев. Эмми поежилась. Ветер утих. Двое штурмовиков на глазах Эмми пробежали, положили к ногам туземцев дары: патронные ящики, тюк парашютного шелка. Люди заговорили опять — быстро, размахивая руками. Переводчик в ушах Эмми захлебывался, выхватывая из кучи звуков отдельные слова. Космопорт, Дювалье, босс… Бизнес…. Эмми оборачивалась, глазела вокруг — дивясь и не понимая. Туземцы тоже дивились, украдкой показывая пальцами на Эмми, Абима и его черные, отливающие углем в полутьме щеки. Мамонты вокруг - переминались, махали хоботами, шумно втягивая воздух — нюхали прибывших людей и крылья летучей машины. Туземка в середине толпы что-то крикнула, подняв руки — за складками шубы и капюшона не угадывался ни возраст, ни пол, но голос показался Эмми по-женски тонким. Толпа загудела опять, Абим обернулся, украдкой показав Эмми большой палец — все, мол, хорошо. Шепнул тихо:
— Договорились. В лучшем виде. Завтра с утра поедем.
Эмми пригляделась — и впрямь, дары исчезли с земли. Туземка приглашающе махнула рукой. Указала на дом — его Эмми сперва приняла за прилегшего отдохнуть мамонта — такой же полукруглый, мохнатый, большой. Лишь полог откинут вверх да светлый дымок вьется в небо от крыши. Люди вокруг замахали, жестами приглашая внутрь штурмовиков. Налетел ветер, пробрался, на мгновение сдул капюшон с головы. Толпа охнула, туземцы загудели — дружно, на все лады, показывая пальцами, как ветер мнет ее рыжие, длинные волосы. Мороз защипал, будто укусил за ухо. Абим наклонился к ней, кивнул, показав вокруг, пальцем — на туземных мужчин с винтовками.
— Будешь?
Эмми не поняла, но, на всякий случай замотала головой в отрицательном жесте. Абим дернул щекой, оскалился:
— Зря. Если для дела — шеф возражать не будет.
Эмми совсем запутавшись, замерла. Абим, видя ее смущение, пожал плечами, буркнул под нос: "дело твое". А потом, лязгнув ножом, надрезал себе палец, провел ей по лицу — тонкой полосой крови по щекам крест-накрест. Гул утих. Взгляды туземцев заскользили по ней, задерживаясь на миг на кровавом кресте — и улетали прочь, как Эмми показалось — разочарованно. Вспыхнуло небо над головой — искрящимся, рыжим огнем, мерцающим на лицах и шкурах животных. Эмми поежилась, потом увидела в небе звезды и поняла: садящийся транспорт подсветил облака, окрасив их рыжим и алым. Гул движков хлестнул по ушам. Старый мамонт поднял хобот вверх, трубно взревел — протяжно, провожая взглядом остроносый небесный корабль.
Абим повернулся спиной. Эмми – за ним, скользя осторожно за полог мохнатого туземного дома. За первым пологом — второй, из плотной вязаной ткани, потом третий, четвёртый. Они поднимались перед гостями и опускались сразу после — быстро, с тихим шорохом, лишь бы не выпустить наружу тепло. После первого — мороз перестал грызть, после третьего пот потек по спине и куртка на плечах вмиг показалась Эмми слишком тяжелой. Заложило нос — воздух жилища был плотен и густ, запах такой, что обоняние Эмми покрутило пальцем у виска, наотрез отказавшись раскладывать его на составляющие. Кто-то закашлялся за спиной, высокий Абим пригнул голову — низко, согнувшись почти до земли. Эмми удивилась, но повторила за ним — действительно, так дышать было намного легче. Украдкой огляделась вокруг — полукруглые, связанные ремнями жерди над головой, седые шкуры внахлест. Мех с внутренней стороны свит, переплетен и завязан в хитрые косы. Черный, клубящийся дым под потолком, на растяжках и балках — бубенцы и яркие блестки. Эмми сперва подумала: серебро, потом пригляделась и увидела раздвоенные хвосты, ребра и чешую — коптилась рыба. Тусклым червонным золотом светилось в полутьме белое мясо, тусклым серебром — чешуя. Шкуры и войлок вокруг — проход был узок, пространство внутри разбивалась тканью на множество мелких закутков и загородок. Похоже — жилых, порожки подметены, пологи чисты и изящно вышиты в ромб алым и желтым узором. Эмми споткнулась о растяжку, присела, аккуратно ковырнула прихотливо вьющуюся нить — золотая. Абим придержал ее.
— Тумгытум — окликнули их. Слова, будто галька на речном перекате — стукались, звенели непонятно и весело.
Туземка — та, что говорила с Абимом на поле, махнула рукой, приглашая их внутрь. Только троих — остальных штурмовиков туземцы уже растащили по другим укрытиям. Расшитый внутренний полог поднялся на миг, в лицо пахнуло влажным запахом пота, тепла и горького дыма. В кованой плошке трещал огонек, белый дым вился вверх. Плескался по углам полумрак, кружилась голова — внутри было тепло, тихо и душно. Абим присел на войлок, напротив огня. Откинул капюшон с головы. Капли пота сверкнули в полутьме — черные бусины на черном, блестящем черепе. Туземка чуть охнула, расширились от удивления глаза — узкие, золотые глаза-нити над высокими скулами. Прядь волос выкрутилась из под шапки, скользнула ей на лицо. Она на миг замерла, протянула было руку к Абиму — потрогать, но сдержалась. Села напротив, ловко подогнув ноги под себя. Откинула капюшон — мягко прозвенели бубенцы, серебристыми искрами — мех. Плеснули, рассыпались черные волосы по высоким скулам. Достала бурдюк. Разлила по чашкам белую жидкость — старым, круглым, потемневшим от времени. Одну себе, одну подала Абиму. Потом Эмми — взгляд узких туземных глаз скользнул по ней на миг, задержался на кровавых метках на щеках и ушел дальше, не видя. Четвертую торжественно плеснули в огонь — пламя зашипело, белый пар поднялся столбом, затянув, закрыв влагой пологи. Закрутилась, зазвенела бубенцами под потолком подвешенная на шнурке костяная, точеная фигурка алмазной кошки. Туземка откинулась, завела песнь — одним горлом, глухо, протяжно. По стенам пробежала мелкая дрожь — мамонт взревел вдали, в такт, будто откликнулся. Потом еще один и еще. Рев хлестнул по ушам, Эмми невольно поежилась, опустила руки поближе к оружию. Под курткой, на поясе — люггер и нейроплеть. Эбеновая оплетка, шершавая, нагретая рукоять. Абим поймал ее жест, усмехнулся, мягко перехватив ее руку. Помотал головой. Потянул куртку с плеч. На груди узлами вздулись мощные мышцы. Эмми поймала взгляд туземки — мимо нее, на Абима, в упор. "Плывущий" уже, затуманенный. Увидела, как — алыми искрами по зеркальной коже — румянец ползет вверх по туземным щекам. И скользнула назад в темноту, за складки мехового полога.
Затаилась неслышно, слушая звон бубенцов и тягучий, вибрирующий тон чужой песни. Абим опрокинул стакан. Туземка тоже. Песня умолкла, затих горловой тягучий напев. Лишь бубенчики на потолке звенели — мерно, тихо, волнующе. Скользнул в уши шелест — тихий шелест меха о мех. Разошлись завязки, широкий пояс, звякнув пряжкой, упал, распахнулись полы теплой туземной шубы. Абим усмехнулся — белые зубы сверкнули льдинками в полутьме. Туземка потянулась, мягко толкнула его ладонями в грудь. Абим усмехнулся еще раз и позволил опрокинуть себя назад, спиной на мягкое ложе.
Эмми осталось лишь наблюдать.
Как разошлись меховые полы, как шуба скользнула вниз по плечам и в неярком свете вспыхнула, замерцала под шелком прозрачная кожа туземки. Отраженный свет очага, мягкий рыжий огонь, пламя о двух языках, увенчанный острыми, бесстыдно торчащими в стороны грудями. Вспыхнул, закачался, пробежал искрою по мягкому ворсу ковра. Скользнул змейкой — вперед, Абиму на бёдра. Тонкие ладони опустились, пальцы коснулись его чёрного лица. Скользнули на шею и грудь, застыли, перебирая россыпь навешанных склянок и амулетов. Абим хлопнул ее по руке. Сильно — амулеты были его личные, тайные, колдовские. Схватил за плечи, сгреб, подмял под себя, не слушая тихих дурманящих визгов. Эмми отвернулась, надвинула капюшон на лицо и попыталась ни о чем не думать. Таком. Звуки бились в виски, кружили, пьянили голову не хуже водки. Приснился ей ее шеф, Жан Клод Дювалье. В своем кабинете, у широкого панорамного окна. Под конец — в виде большого белого мамонта.
Поутру ее разбудил мягкий стук и невозможный здесь запах свежего кофе. Эмми вскочила — аккуратно, на всякий случай, держа руки поближе к оружию. В отверстие дымохода сочился тусклый солнечный свет. Огляделась. Они по-прежнему были втроем. Туземка сидела, возилась с плошками у очага. Тихо, чуть напевая под нос — протяжно, мурлычаще весело. Абим, подобравшись, сидел на ковре. Задумчиво, недвижной черной горой, лишь пальцы шевелились, перебирая склянки и корешки — висящие на груди амулеты. А туземка улыбнулась вдруг ей, кивнула, протягивая ей старую чашку. Качнулось пламя в жаровне, искра взлетела, отблеск пробежал по скуле, высветив алую, кровоточащую ссадину.
— След от Абимовой бляхи, — подумала Эмми с непонятным себе раздражением. Алмазная кошка сверкнула с дымохода ей в глаз — льдистым северным блеском. Пряный запах обжег язык — кофе оказался неожиданно вкусным.
