Шел пятый год нашей миссии по колонизации АМА-3.0 в созвездии Лиры. Романтика первых месяцев совсем сошла на нет, и все, что поначалу восхищало и радовало на планете с идеальной гармонией сосуществования всего живого, теперь ужасно раздражало.
Еще в юности я увлекался древними учениями, Ведами. Там говорилось о райских планетах, где нет агрессии, нет болезнетворных бактерий, где всё предназначено для долгой жизни и духовного развития. Столько фантазий у меня было про эти чудо-миры! Сколько мечталось о них!
И знаете, каков этот «рай» в реальности?
Это мир грибов, водорослей, лишайников, кораллоподобных колоний, простейших, гидр и червей. Всё! На этом развитие планеты закончилось, уютно устроившись в точке гармонии.
Влажно и жарко. Кислорода в атмосфере больше, чем в земной, на 15 процентов, а сила тяжести — в два раза выше. Все океаны заполнены одноклеточными водорослями. Слизи здесь столько, как бывает в носу при особо злобной простуде, и в ней извиваются белесые, безобидные червячки, каждый — не толще волоса.
Когда идешь по планете, то под ногами все время что-то хлюпает, чавкает, хрустит и лопается или противно скрипит.
Все безобидно, но совершенно отвратительно!
И скука… скука такая, что депрессией сразило чуть ли не половину команды..
Первая партия людей сюда заброшена небольшая, всего 46 человек — 23 семейные пары. Но детей заводить нельзя! Так как для адаптации организму нужны семь лет. Флирт или попытки измен жестко пресекаются. «Моногамия как принцип безопасности и стабильности группы!» — гласит непререкаемый постулат.
Тем не менее, первая потеря случилась уже через год. Кася — наш командный врач — сломалась и в приступе психоза покончила собой, устроив себе банальный передоз морфина. Поговаривают, что из-за запретной любви.
Её муж Майк, отличный биолог, через 9 месяцев вынужденного одиночества собрал вещички, загрузил ими платформу на воздушной подушке, и, разбрасывая фонтанами слизь в разные стороны, эффектно поскользил в лиловый закат.
Так и не вернулся он из этой отчаянной экспедиции.
Где сгинул, как сгинул — непонятно.
Такой была наша жизнь на станции, когда появилась она… Ориф!
Да, это был шок! Прямо у входа в защищенный купол стоит неземная (в самом прямом смысле этого слова!) красотка, причем в одежде Майка. И на чистом английском (наш биолог — англичанин) просит выйти с ней на цивилизованный межпланетный контакт. Охренеть!
Отправили поговорить психолога Катю, заместителя командира экипажа Сандру и инженера Су-цинь. Короче, девки одни пошли, так как у мужиков наших глазки забегали, а у некоторых в уголке рта даже слюна блеснула.
Множество допросов, три месяца карантина, более тысячи анализов и тестов, в результате которых Ориф хоть и с опаской, но была принята в наше общество.
Оказалось, что здешний народец живет глубоко под землей.
Все условия жизни на поверхности для них опасны. Майк добрался до местных, соблазнил Ориф, а затем, путем серии экспериментов, два ученых ума обманули природу и перепрограммировали ДНК — дали своим телам суперсхожесть и выносливость.
Но у Майка, со временем, пошли какие-то сбои. Иммунитет сошел с ума и сожрал беднягу изнутри. А вот у Ориф мутация оказалась вполне стабильной. Только не приняли эту идею остальные её соплеменники. Сочтя жалким уродцем, изгнали красавицу из своей общины.
— Так местные не похожи на людей?
— Нет, конечно, дурачок! Я одна такая. Это Майк меня ваял по вашему образу и подобию — вернее, по своему образу и подобию. Жалко, что его больше нет… — И хрустальная слезинка заблестела на великолепии пушистых ресниц.
Как же мне хотелось сейчас прижать к себе эту пушистую головку, пожалеть Ориф, укутать теплотой и нежностью, хотя бы просто коснуться этого невероятно прекрасного изгиба плеч.
Бля… секунда — и уже пульс стучит в висках, в штанах предательское шевеление, и я с трудом сохраняю ровность дыхания, чтоб не выдать себя. Пора в душ! Причем срочно! Это дикое напряжение само по себе никуда не денется.
Ориф совсем обжилась на станции. Оказалась прекрасным врачом. Девчонкам провела серию блестящих косметических операций. Теперь все наши бабы — куколки! Ни лишнего жира, ни обвисших поп. Моя жена Софи расцвела майской розой, но я не хочу её. Да, я, наверно, никогда и не любил свою подругу жизни, просто удобно и уютно было с ней рядом. Но скорее всего виновата эта несбыточная страсть — я попросту потерял голову от неземной красотки.
Многие из наших мужиков норовили пристроиться промеж этих прекрасных бедер, но Ориф всем отказывала. Эпично страдала по потерянному Майку. Женщин станции это только радовало и ещё больше располагало их к этой таинственной и прекрасной иной.
Для меня все изменилось внезапно. Проводя работы в шахте лифта, я сорвался. Упал относительно удачно, ничего не было поломано, но левый бок пострадал больше всего: отбитая селезенка дала течь.
И вот лежу я, весь такой умиротворенный после операции, у Ориф в медблоке, и наблюдаю неотрывно, как она движется… как откидывает с нежной шейки прядь волос… как закидывает ногу на ногу… как тоненькие пальчики порхают бабочками… Из горла вырвался предательский стон, а «Брайан-младший» гордо вскинул свою голову. И ведь сейчас в душ не сбежишь!
Черт! Она заметила! Подходит, садится на край, смотрит пристально с полуоткрытыми, чувственными губами. Проводит ручкой своею нежно по моей щеке. Перехватываю ладошку, целую пальчики, потом запястье… тяну её к себе, как же она восхитительно пахнет! Наш первый поцелуй был скрыт от мира водопадом её роскошных волос. Он был хорош, хотя и очень робок. Но с каждой секундой я был все смелее и все настойчивее. И через пять минут не осталось между нами ни одежды, ни стеснения.
Более совершенного тела мне видеть еще не приходилось: бронзовая кожа, высокая грудь, плоский живот. Ориф оседлала меня и направила младшего Брайана в своё лоно. Ах, черт! Не знаю, что там генетически намудрил Майкл, но блаженством накрыло с головой уже от первых мощных толчков. Словно сотни нежных язычков ласкали меня внутри, крепко обхватывая кольцами у основания.
— О, Брайн! Еще, еще, сильнее! — она стонала сладко и выгибалась, целиком отдавшись страсти и жаркому желанию. Чертовка настолько хорошо играла моим напряжением, что это даже можно было назвать изнасилованием. Я не мог добежать до вершины по своему желанию, это она решала за меня: когда, сколько, как глубоко и насколько ненасытно. Зато финал был фееричен! Мне показалось, что я сам создатель того самого большого взрыва, сотворившего вселенную!
На станции предаваться любовным утехам было опасно. И потому мы облюбовали одну коралловую пещерку неподалеку. Встречались там часто, заранее обменявшись условными сигналами.
Ориф оказалась той еще нимфоманкой! Это мне было очень на руку, потому как и меня изводил сладострастный зуд, а бубенчики звенели чаще обычного.
Я постоянно хотел секса, до такой степени, что и моей Софи перепадало. В общем, как мне показалось, выиграли от страстного романа все!
Моя жена ходила довольная и счастливая, как выглаженная кошка, я бурлил энергией и желанием изменить этот мир, а у Ориф, как у Джоконды, появилась на лице неповторимая улыбка-загадка.
Жизнь на станции вообще очень изменилась, скука улетучилась! Смех, шутки, гениальные идеи буквально наэлектризовывали воздух… пока не случилось ЧП.
Серж покончил с собой. Да еще и как страшно.
Он зашел в камеру полной утилизации, которая используется для особо опасного мусора, и сам запустил процесс. Оставил, конечно, прощальное видео, где плакал, просил прощения у жены, у своей мамы, проклинал себя и эту мерзкую планету. В общем, эмоций и «розовых соплей» — море, а сути не разобрать. Трагично.
Поднакрыло всех. Из меня словно выкачали всю воду: разбила слабость и сонливость. Да теперь еще и тошнотворное чувство не покидает — от слизи, от спор грибов, летающих в воздухе. Наверное, на нервной почве развилась аллергия. Зуд головки стал противно болезненным, да и все тело — чувствительным, будто на солнце обожженным.
Попросил себе отдельную каюту, сославшись на депрессию. Это никого не удивило: после смерти Сержа очень многие так поступали. Хотелось побыть наедине с собой и со своими мыслями.
Черт… я, наверно, в этих антисанитарных вылазках на природу подхватил какую-то дрянь. Мошонка опухла, ходить стало тяжело, а сегодня ночью показалось, что оба яичка шевельнулись, одно за другим. Я, как ужаленный, прилетел в медблок.
Ориф осмотрела все внимательно, сделала и рентген, и узи, но ничего не нашла. Сказала, что скопилось много жидкости вокруг яичек — может, на нервной почве. Предложила дренировать лишнюю лимфу и посмотреть, что из этого получится. Но мне как-то не хотелось превращать мошонку в подушку для иголок!
Попросил освободительный документ от работ и ядреный антибиотик.
Без преувеличения… ношу теперь свои бубенцы двумя руками, чтобы хоть как-то передвигаться по комнате. Заперся в каюте, принимаю только еду. Видеть никого не хочу. Хотя, похоже, все таки придется идти сдаваться и спускать лишнюю жидкость с моей слоновьей мошонки. Стыдоба… дикое уродство…
Сегодня ночью вернулся невыносимый сладострастный зуд. Крышу рвало, как захотелось секса. Яички, брыкались как кони! И я, наверное, сейчас убил бы кого угодно ради соития. Маякнул Ориф и поплелся враскоряку к коралловой пещере.
Она прибежала тут же, взволнованная! Разгоряченная и тоже полная желания, слава тебе господи!
И чего я боялся ей показываться, дурак! Ни тени отвращения, только ласка, только нежность, только понимание.
Я срывал с неё одежду, жадно припадая губами, сжимая руками до боли. Ох, меня сейчас не хватало на долгие ласки, и как я рад, что она опять оседлала меня, опять захватила контроль.
— Любимый я помогу тебе, только не бойся! — И сразу после этих слов она отрыгнула на меня поток вязкой и очень липкой слизи. Я почувствовал, как накрепко увяз в этой жиже, словно клей сковавшей все движения.
Я испугался ? Не то слово! Я был в ужасе! И не мог никак понять почему стояк-то не проходит?!
Оказывается, она захватила младшего Брайана плотным кольцом своей мощной девочки, у самого основания, и теперь кровь не может схлынуть обратно в моё несчастное тело.
И вот тут начался кромешный ад! Всхлипывающее, чавкающее, сосущее её нутро стало тянуть из меня все нервы, словно ниточки. Заорал от боли, дернулся всем телом, но тут же сотня острых зубов вонзились в мой разгоряченный ствол. Матерь божья, мне казалось, что я трахаю ежа против шерсти! Оставалось только закусить губу и тихонько скулить, стараясь не шевелится совсем. А она работала все усерднее, с каким-то дьявольски-странным ритмом. И это случилось!
Из моих слоновьих яичек, извиваясь и царапаясь чем-то острым, принялось выбираться ОНО. Боль стала невыносимой! Везде, где было узко, червь прогрызал себе дорогу, а кровь служила для него смазкой, по которой легче было двигаться к зовущему, сосущему лону. А она помогала ему, тащила в себя гребаным вакуумом. Меня раздирали и внутри и снаружи, хотелось рвануться и оставить в этих жутких зубах свое хозяйство, но липкая слизь намертво приклеивала меня к Ориф…
На миг пришло облегчение, в тот самый момент, как личинка покинула моё истерзанное, изгрызенное тело, вылетев пробкой и затерявшись в глубинах лона Ориф. Но счастье было очень недолгим. Через десять секунд все продолжилось… Опять стали чавкать, сосать, терзать и пережёвывать то, что когда-то было моими гениталиями…
И… вторая личинка — гораздо больше первой — принялась прогрызать себе путь к выходу! Боль стала настолько нестерпимой, что меня пробило до самого мозга и выключило.
Я очнулся в дальнем углу пещеры, залитый слизью, в ней копошились сотни маленьких белесых червячков.
— Не бойся, любимый! Они тебя подлечат. Они очень хорошие, доверься им. Ты будешь как новенький и даже еще лучше! — Она отвлеклась на сообщение, что пришло на личный коммутатор. — Я сейчас буду немного занята, а ты лежи смирно и восстанавливайся!
Я не мог ответить. Во рту ощущал шевелящийся комок «целительных» соплей, между ног, казалось, разорвалась граната. Меня будто пропустили через уничтожитель бумаг, порезав все добро на тонкие ленты…
В пещеру, качаясь и враскоряку, зашел Лу Чжоу. А справа от меня, штабелем, уже лежали еще четверо несчастных, истерзанных мужчин.
Ориф собрала все свои личинки и пропала. Уже год, как её нет. Все пострадавшие выжили и восстановились. Даже помолодели немного. Ужас стерся из памяти потихоньку, и осталась только тоска… Тоска по страсти, по нежной любви, о незабываемом сексе. Настолько тяжко эта тоска переносилась, что мы вшестером даже пробовали разыскать Ориф и её подземный город. А нашли только тело Майкла с развороченными гениталиями на его грузовой платформе.
Нет, походу, никакого города, никакой иной цивилизации. А что вы хотели, если венец биологического творения на этой планете — черви! Кто знает, куда именно я засовывал своего младшенького, думая, что это прекрасный и чувственный цветочек её гениталий.
Не все повелись на злобные чары червяка. Несколько мужиков были щедро награждены за верность. Они свободны во всех смыслах, а мы как слезшие, не по своей воле, с иглы наркоманы. Жестоко… жестоко вот так бросать нас!
Ориф вернулась через год, окруженная двенадцатью прекрасными девочками лет десяти. У двух из них — глаза моей мамы и рыженький цвет волос, как у младшей сестры. Мои лапочки… какое чудо…. Ориф, я люблю тебя!
Колонии на планете Амазоя* требуются мужчины. Сильные, выносливые, возраст не важен. Настолько смелые, что не побоятся стать матерью, когда придет время. Женщины не требуются, поэтому им просьба не беспокоить.
*Амазоя — матерь всех амазонок, упомянутая у Гомера.
Еще в юности я увлекался древними учениями, Ведами. Там говорилось о райских планетах, где нет агрессии, нет болезнетворных бактерий, где всё предназначено для долгой жизни и духовного развития. Столько фантазий у меня было про эти чудо-миры! Сколько мечталось о них!
И знаете, каков этот «рай» в реальности?
Это мир грибов, водорослей, лишайников, кораллоподобных колоний, простейших, гидр и червей. Всё! На этом развитие планеты закончилось, уютно устроившись в точке гармонии.
Влажно и жарко. Кислорода в атмосфере больше, чем в земной, на 15 процентов, а сила тяжести — в два раза выше. Все океаны заполнены одноклеточными водорослями. Слизи здесь столько, как бывает в носу при особо злобной простуде, и в ней извиваются белесые, безобидные червячки, каждый — не толще волоса.
Когда идешь по планете, то под ногами все время что-то хлюпает, чавкает, хрустит и лопается или противно скрипит.
Все безобидно, но совершенно отвратительно!
И скука… скука такая, что депрессией сразило чуть ли не половину команды..
Первая партия людей сюда заброшена небольшая, всего 46 человек — 23 семейные пары. Но детей заводить нельзя! Так как для адаптации организму нужны семь лет. Флирт или попытки измен жестко пресекаются. «Моногамия как принцип безопасности и стабильности группы!» — гласит непререкаемый постулат.
Тем не менее, первая потеря случилась уже через год. Кася — наш командный врач — сломалась и в приступе психоза покончила собой, устроив себе банальный передоз морфина. Поговаривают, что из-за запретной любви.
Её муж Майк, отличный биолог, через 9 месяцев вынужденного одиночества собрал вещички, загрузил ими платформу на воздушной подушке, и, разбрасывая фонтанами слизь в разные стороны, эффектно поскользил в лиловый закат.
Так и не вернулся он из этой отчаянной экспедиции.
Где сгинул, как сгинул — непонятно.
Такой была наша жизнь на станции, когда появилась она… Ориф!
Да, это был шок! Прямо у входа в защищенный купол стоит неземная (в самом прямом смысле этого слова!) красотка, причем в одежде Майка. И на чистом английском (наш биолог — англичанин) просит выйти с ней на цивилизованный межпланетный контакт. Охренеть!
Отправили поговорить психолога Катю, заместителя командира экипажа Сандру и инженера Су-цинь. Короче, девки одни пошли, так как у мужиков наших глазки забегали, а у некоторых в уголке рта даже слюна блеснула.
Множество допросов, три месяца карантина, более тысячи анализов и тестов, в результате которых Ориф хоть и с опаской, но была принята в наше общество.
Оказалось, что здешний народец живет глубоко под землей.
Все условия жизни на поверхности для них опасны. Майк добрался до местных, соблазнил Ориф, а затем, путем серии экспериментов, два ученых ума обманули природу и перепрограммировали ДНК — дали своим телам суперсхожесть и выносливость.
Но у Майка, со временем, пошли какие-то сбои. Иммунитет сошел с ума и сожрал беднягу изнутри. А вот у Ориф мутация оказалась вполне стабильной. Только не приняли эту идею остальные её соплеменники. Сочтя жалким уродцем, изгнали красавицу из своей общины.
— Так местные не похожи на людей?
— Нет, конечно, дурачок! Я одна такая. Это Майк меня ваял по вашему образу и подобию — вернее, по своему образу и подобию. Жалко, что его больше нет… — И хрустальная слезинка заблестела на великолепии пушистых ресниц.
Как же мне хотелось сейчас прижать к себе эту пушистую головку, пожалеть Ориф, укутать теплотой и нежностью, хотя бы просто коснуться этого невероятно прекрасного изгиба плеч.
Бля… секунда — и уже пульс стучит в висках, в штанах предательское шевеление, и я с трудом сохраняю ровность дыхания, чтоб не выдать себя. Пора в душ! Причем срочно! Это дикое напряжение само по себе никуда не денется.
Ориф совсем обжилась на станции. Оказалась прекрасным врачом. Девчонкам провела серию блестящих косметических операций. Теперь все наши бабы — куколки! Ни лишнего жира, ни обвисших поп. Моя жена Софи расцвела майской розой, но я не хочу её. Да, я, наверно, никогда и не любил свою подругу жизни, просто удобно и уютно было с ней рядом. Но скорее всего виновата эта несбыточная страсть — я попросту потерял голову от неземной красотки.
Многие из наших мужиков норовили пристроиться промеж этих прекрасных бедер, но Ориф всем отказывала. Эпично страдала по потерянному Майку. Женщин станции это только радовало и ещё больше располагало их к этой таинственной и прекрасной иной.
Для меня все изменилось внезапно. Проводя работы в шахте лифта, я сорвался. Упал относительно удачно, ничего не было поломано, но левый бок пострадал больше всего: отбитая селезенка дала течь.
И вот лежу я, весь такой умиротворенный после операции, у Ориф в медблоке, и наблюдаю неотрывно, как она движется… как откидывает с нежной шейки прядь волос… как закидывает ногу на ногу… как тоненькие пальчики порхают бабочками… Из горла вырвался предательский стон, а «Брайан-младший» гордо вскинул свою голову. И ведь сейчас в душ не сбежишь!
Черт! Она заметила! Подходит, садится на край, смотрит пристально с полуоткрытыми, чувственными губами. Проводит ручкой своею нежно по моей щеке. Перехватываю ладошку, целую пальчики, потом запястье… тяну её к себе, как же она восхитительно пахнет! Наш первый поцелуй был скрыт от мира водопадом её роскошных волос. Он был хорош, хотя и очень робок. Но с каждой секундой я был все смелее и все настойчивее. И через пять минут не осталось между нами ни одежды, ни стеснения.
Более совершенного тела мне видеть еще не приходилось: бронзовая кожа, высокая грудь, плоский живот. Ориф оседлала меня и направила младшего Брайана в своё лоно. Ах, черт! Не знаю, что там генетически намудрил Майкл, но блаженством накрыло с головой уже от первых мощных толчков. Словно сотни нежных язычков ласкали меня внутри, крепко обхватывая кольцами у основания.
— О, Брайн! Еще, еще, сильнее! — она стонала сладко и выгибалась, целиком отдавшись страсти и жаркому желанию. Чертовка настолько хорошо играла моим напряжением, что это даже можно было назвать изнасилованием. Я не мог добежать до вершины по своему желанию, это она решала за меня: когда, сколько, как глубоко и насколько ненасытно. Зато финал был фееричен! Мне показалось, что я сам создатель того самого большого взрыва, сотворившего вселенную!
***
На станции предаваться любовным утехам было опасно. И потому мы облюбовали одну коралловую пещерку неподалеку. Встречались там часто, заранее обменявшись условными сигналами.
Ориф оказалась той еще нимфоманкой! Это мне было очень на руку, потому как и меня изводил сладострастный зуд, а бубенчики звенели чаще обычного.
Я постоянно хотел секса, до такой степени, что и моей Софи перепадало. В общем, как мне показалось, выиграли от страстного романа все!
Моя жена ходила довольная и счастливая, как выглаженная кошка, я бурлил энергией и желанием изменить этот мир, а у Ориф, как у Джоконды, появилась на лице неповторимая улыбка-загадка.
Жизнь на станции вообще очень изменилась, скука улетучилась! Смех, шутки, гениальные идеи буквально наэлектризовывали воздух… пока не случилось ЧП.
Серж покончил с собой. Да еще и как страшно.
Он зашел в камеру полной утилизации, которая используется для особо опасного мусора, и сам запустил процесс. Оставил, конечно, прощальное видео, где плакал, просил прощения у жены, у своей мамы, проклинал себя и эту мерзкую планету. В общем, эмоций и «розовых соплей» — море, а сути не разобрать. Трагично.
Поднакрыло всех. Из меня словно выкачали всю воду: разбила слабость и сонливость. Да теперь еще и тошнотворное чувство не покидает — от слизи, от спор грибов, летающих в воздухе. Наверное, на нервной почве развилась аллергия. Зуд головки стал противно болезненным, да и все тело — чувствительным, будто на солнце обожженным.
Попросил себе отдельную каюту, сославшись на депрессию. Это никого не удивило: после смерти Сержа очень многие так поступали. Хотелось побыть наедине с собой и со своими мыслями.
Черт… я, наверно, в этих антисанитарных вылазках на природу подхватил какую-то дрянь. Мошонка опухла, ходить стало тяжело, а сегодня ночью показалось, что оба яичка шевельнулись, одно за другим. Я, как ужаленный, прилетел в медблок.
Ориф осмотрела все внимательно, сделала и рентген, и узи, но ничего не нашла. Сказала, что скопилось много жидкости вокруг яичек — может, на нервной почве. Предложила дренировать лишнюю лимфу и посмотреть, что из этого получится. Но мне как-то не хотелось превращать мошонку в подушку для иголок!
Попросил освободительный документ от работ и ядреный антибиотик.
Без преувеличения… ношу теперь свои бубенцы двумя руками, чтобы хоть как-то передвигаться по комнате. Заперся в каюте, принимаю только еду. Видеть никого не хочу. Хотя, похоже, все таки придется идти сдаваться и спускать лишнюю жидкость с моей слоновьей мошонки. Стыдоба… дикое уродство…
Сегодня ночью вернулся невыносимый сладострастный зуд. Крышу рвало, как захотелось секса. Яички, брыкались как кони! И я, наверное, сейчас убил бы кого угодно ради соития. Маякнул Ориф и поплелся враскоряку к коралловой пещере.
Она прибежала тут же, взволнованная! Разгоряченная и тоже полная желания, слава тебе господи!
И чего я боялся ей показываться, дурак! Ни тени отвращения, только ласка, только нежность, только понимание.
Я срывал с неё одежду, жадно припадая губами, сжимая руками до боли. Ох, меня сейчас не хватало на долгие ласки, и как я рад, что она опять оседлала меня, опять захватила контроль.
— Любимый я помогу тебе, только не бойся! — И сразу после этих слов она отрыгнула на меня поток вязкой и очень липкой слизи. Я почувствовал, как накрепко увяз в этой жиже, словно клей сковавшей все движения.
Я испугался ? Не то слово! Я был в ужасе! И не мог никак понять почему стояк-то не проходит?!
Оказывается, она захватила младшего Брайана плотным кольцом своей мощной девочки, у самого основания, и теперь кровь не может схлынуть обратно в моё несчастное тело.
И вот тут начался кромешный ад! Всхлипывающее, чавкающее, сосущее её нутро стало тянуть из меня все нервы, словно ниточки. Заорал от боли, дернулся всем телом, но тут же сотня острых зубов вонзились в мой разгоряченный ствол. Матерь божья, мне казалось, что я трахаю ежа против шерсти! Оставалось только закусить губу и тихонько скулить, стараясь не шевелится совсем. А она работала все усерднее, с каким-то дьявольски-странным ритмом. И это случилось!
Из моих слоновьих яичек, извиваясь и царапаясь чем-то острым, принялось выбираться ОНО. Боль стала невыносимой! Везде, где было узко, червь прогрызал себе дорогу, а кровь служила для него смазкой, по которой легче было двигаться к зовущему, сосущему лону. А она помогала ему, тащила в себя гребаным вакуумом. Меня раздирали и внутри и снаружи, хотелось рвануться и оставить в этих жутких зубах свое хозяйство, но липкая слизь намертво приклеивала меня к Ориф…
На миг пришло облегчение, в тот самый момент, как личинка покинула моё истерзанное, изгрызенное тело, вылетев пробкой и затерявшись в глубинах лона Ориф. Но счастье было очень недолгим. Через десять секунд все продолжилось… Опять стали чавкать, сосать, терзать и пережёвывать то, что когда-то было моими гениталиями…
И… вторая личинка — гораздо больше первой — принялась прогрызать себе путь к выходу! Боль стала настолько нестерпимой, что меня пробило до самого мозга и выключило.
Я очнулся в дальнем углу пещеры, залитый слизью, в ней копошились сотни маленьких белесых червячков.
— Не бойся, любимый! Они тебя подлечат. Они очень хорошие, доверься им. Ты будешь как новенький и даже еще лучше! — Она отвлеклась на сообщение, что пришло на личный коммутатор. — Я сейчас буду немного занята, а ты лежи смирно и восстанавливайся!
Я не мог ответить. Во рту ощущал шевелящийся комок «целительных» соплей, между ног, казалось, разорвалась граната. Меня будто пропустили через уничтожитель бумаг, порезав все добро на тонкие ленты…
В пещеру, качаясь и враскоряку, зашел Лу Чжоу. А справа от меня, штабелем, уже лежали еще четверо несчастных, истерзанных мужчин.
***
Ориф собрала все свои личинки и пропала. Уже год, как её нет. Все пострадавшие выжили и восстановились. Даже помолодели немного. Ужас стерся из памяти потихоньку, и осталась только тоска… Тоска по страсти, по нежной любви, о незабываемом сексе. Настолько тяжко эта тоска переносилась, что мы вшестером даже пробовали разыскать Ориф и её подземный город. А нашли только тело Майкла с развороченными гениталиями на его грузовой платформе.
Нет, походу, никакого города, никакой иной цивилизации. А что вы хотели, если венец биологического творения на этой планете — черви! Кто знает, куда именно я засовывал своего младшенького, думая, что это прекрасный и чувственный цветочек её гениталий.
Не все повелись на злобные чары червяка. Несколько мужиков были щедро награждены за верность. Они свободны во всех смыслах, а мы как слезшие, не по своей воле, с иглы наркоманы. Жестоко… жестоко вот так бросать нас!
Ориф вернулась через год, окруженная двенадцатью прекрасными девочками лет десяти. У двух из них — глаза моей мамы и рыженький цвет волос, как у младшей сестры. Мои лапочки… какое чудо…. Ориф, я люблю тебя!
***
Колонии на планете Амазоя* требуются мужчины. Сильные, выносливые, возраст не важен. Настолько смелые, что не побоятся стать матерью, когда придет время. Женщины не требуются, поэтому им просьба не беспокоить.
*Амазоя — матерь всех амазонок, упомянутая у Гомера.
