Вэйя зашла в кафе уверенно, но немного сутулясь. Приблизилась к стойке, бросила пару фраз, поулыбалась. Видимо, что-то заказала и, помахав мне рукой, стала пробираться узким лабиринтом пластиковых столиков.
Одета просто: джинсы, красная майка, воздушный золотистый шарфик.
— Привет. Я вроде как и не опоздала, а меня тут уже ждут-пождут, оказывается… — Моя гостья уселась в кресло, сумочку повесив на спинку.
— Добрый день. Да, я люблю приходить пораньше, чтоб собраться с мыслями и освоиться. — Волнуюсь почему-то. Вот я мастер себя накручивать! Сидит напротив меня обыкновенная девчонка двадцати пяти лет. Ну да, макияж ярковат для дневного. Вернее, глаза… тут тебе и стрелки, и тушь, и тени в нескольких оттенках, а вот губы красить не стала совсем. Короче, от моего понимания того, как именно должны выглядеть типичные экстрасенсы, в моей гостье нет, прямо скажем, ничегошеньки.
— Ну…я готова! Задавайте свои журналистские вопросики. Напоминаю: отвечу при условии, чтоб ни одна душа не прознала, кто я и как меня найти. Такая себе дама икс.
— Да, да, конечно! Хотя странно. Ведь это будет хорошая реклама для вас.
— Боже упаси! Кому надо, того и так судьба приведёт, а лишних мне и не требуется.
— Действительно. Ладно, давайте уже начнем. — Сдержав эмоции, я спокойно и деловито запустила запись на диктофоне. — Как это у вас происходит?
Она рассмеялась, а потом вздохнула тяжело и ответила:
— Как дышать, как чихать, как плакать, как ругаться матом. Что-то —само собой и постоянно, что-то накатывает внезапно и неудержимо, чему-то нужно открыться и впустить, ну а от чего-то отчаянно защищаешься.
— Очень какой-то аморфный ответ! — Непроизвольно скривилась я.
— А ты не задавай аморфные вопросы! — передразнила Вэйя. А потом добавила уже с улыбкой и по-доброму: — Будь поконкретнее, пожалуйста.
— Хорошо. Что конкретно вы используете для вхождения в транс или для получения информации?
— Ничего не использую. Я, к сожалению, в этом «трансе» живу. Фокус внимания на что направлен — туда и проваливаешься.
— Например?
— Ну вот смотри… видишь, бабулька жалуется подруге, что дети её игнорят? Занимаются своей жизнью, а ею, такой хорошей, совсем не интересуются. Ну, а я в это время вижу ее молодость. И вижу это глазами и сердцем её детей, маленьких и школьного возраста. Вижу, как она занята исключительно собой, своей жизнью, а к ним холодна, скупа на эмоции… их беды и страдания высмеивает, отмахивается, как от назойливых мух. Короче, не любит их совсем. А то, что получает сейчас — так это неизбежное следствие.
— Вы правы, это следствие и настолько банальное, и просчитываемое логически, что больше походит на психологию, а не на сверхспособности.
— Милая, это не сверхспособности! Это есть абсолютно у всех — способность видеть все, как есть, саму суть, вне влияния времени. А сверхспособность — это как раз умение игнорировать, которым вот вы обладаете, а я нет! Вот такая между нами разница. — И она еще раз горько вздохнула. — Расскажу вам, пожалуй, одну историю. Прихожу я к подруге в гости, впервые в жизни. Зашла за ней в спальню, где она искала книгу, и обомлела… смотрю глазами — просто стена, но одновременно вижу на месте этой стены дверной проём. В нем — несчастная женщина: лицо — сплошной синяк, губы кровоточат, вместо передних зубов — осколки. Она с большим трудом передвигается. Снимает большую икону с крюка, что над дверью, закидывает веревку, влезает в петлю и… вешается.
Тело умирает медленно, бьется в конвульсиях минут пять, наверное, не меньше, в конце затихает и истекает мочой. Как только все заканчивается — словно кто-то нажимает кнопку REplay, и в тот же миг все повторяется в точности… снова, снова и снова.
Я говорю подруге:
— Здесь всегда была стена?
Она отвечает:
— Нет, здесь был дверной проем, который я заложила, когда пристройку к дому делала. И теперь у меня еще одна комната! — Прям светится от гордости за себя.
— А ты знаешь, что тут женщина повесилась, в этом дверном проеме?
— Ну, так это же давно было. Еще в пятидесятых годах. И она нам не родственница. Просто сожительница деда. Он её бил крепко — говорят, она из-за этого и повесилась.
— И что, тебе действительно хорошо спится в этой комнате? — Я полна недоумения. Мне искренне непонятно, как можно ТАКОЕ не чувствовать — вернее, игнорировать?
— Нет, не очень. Но, наверно, потому, что мы с мужем все время ругаемся в спальне. Как-то так получается, что только тут наедине остаемся, ну и начинаем решать все сложности, произошедшие за день.
— Дура ты! За то время, пока мы с тобой тут находимся, эта суицидница уже три раза повесилась!
…Я так живо представила эту картину, описанную Вэйей, что меня аж в жар кинуло. Словно кино посмотрела!
— Ох и нагнали вы на меня жути. Но я все равно с вами не согласна. Как можно не хотеть такое знать, но всё равно видеть? Если это все правда, конечно…
— Ну потому что это хоррор! Потому и ваша психика от этого защищается. Вот вы, например, сначала предложили встретиться в кафе напротив. Мол, там людей почти нет, мешать никто не будет. Были там раньше сами?
— Да. Ой, только не говорите, что там кто-то тоже вешался. — В моем голосе не было испуга — лёгкий сарказм, разве что.
— Нет, не вешался. Но ладно — говорить не буду. — И умолкла, попивая свой безалкогольный мохито.
— Ну…. Ну говорите уже!
— Проследи за своими словами. Видишь, как уже возводишь защитные стены? Как боишься правды, как её отталкиваешь? Хорошо, удовлетворю твоё любопытство. В годы оккупации немцами там находилось отделение ГЕСТАПО. И не простая канцелярия, а дознавательская. Весь этот дом пропитан ужасом, пытками, проклятьями, мольбами и смертью. В ушах звенит от криков и жесткого металла немецкой речи. А теперь вспомни: когда ты ходила в то кафе — что там чувствовала?
— Ну, не знаю. Мне как-то нормально. Ну, после того как выйду может… — Я зависла, вспоминая. — Радость, собранность, вдохновение. Ничего особенного.
Словно тень пробежала по лицу моей собеседницы. Она на миг вцепилась в меня взглядом, но тут же отпустила.
— Понятно. Хорошо, пусть так. — И снова улыбнулась.
— Так может, у вас просто хорошая фантазия и знание истории.
— Может. — Вэйя пожала плечами.
— И вы не будете меня переубеждать?
— Нет, а зачем?
— Ну, чтоб доказать мне, что вы не аферистка. — Я уже начала давить. Завершать беседу сейчас не было никакого желания, тем более — на такой ноте.
— Ты хочешь, чтобы я оказалась аферисткой? — И опять этот цепкий взгляд, который шарит в глубине моего подсознания, перебирает там разные вещички, рассматривает, цокает языком.
— Нет, я правды хочу и ясности! Вернее, того хотят мои читатели…
— Давай ты уже сразу про детей спросишь, и мы разойдемся. — Она проговорила это, улыбаясь, но меня как-то стало познабливать от этой улыбочки.
— Ну хорошо. — Я сглотнула нервный ком (откуда она знает?) и спросила: — Почему у некоторых женщин нет детей? В том смысле, что зачать не получается.
— Тысячи разных причин, и всегда они тянутся из прошлых жизней. Это мы сейчас о тех, кому не удается многие лета, да и вряд ли получится, несмотря ни на ЭКО, ни на бабок-ворожеек, ни на святые мощи. Всех их объединяет одно: дети, по той или иной причине, не хотят к ним приходить. И причина всегда тянется оттуда… — Она многозначительно указала двумя пальцами мне за спину.
Внутри что-то ёкнуло, и так страшно стало, словно позади меня не шумный зал с разноцветными столиками и стульями, а прямо какая-то дыра в прошлое, бездна, которая тянет и старается поглотить…
А Вэйя смотрела на меня спокойно и молчала. Ждала.
— Я хочу знать, почему ко мне не хотят идти дети! — сказала с нажимом, вроде бы шёпотом, но мне почудилось, что криком.
— Вот это конкретный вопрос, наконец-то. Сказать не скажу. Можешь либо прямо сейчас решиться прыгнуть в бездну, и все поймешь, либо отпустить эту идею раз и навсегда. Просто построй свою жизнь без семьи и детей, ничего в этом страшного нет.
— Я хочу знать! — Во мне бушевал гнев, я её буквально ненавидела в этот момент.
— Ну так иди… иди в свою прошлую жизнь, что медлишь? Представь, как делаешь два шага в то, что сейчас очень явно чувствуешь спиной! — И она мигнула в меня… Да, странно так говорить, но именно это я почувствовала. Её взгляд был опять внутри меня, где-то в той бездне…
И я пошла: шаг, второй!
Сначала было чувство, что умираю! Тону в болоте, захлёбываюсь в жиже, пускаю пузыри. Ругаю себя, что забрался в это топкое место, спасаясь от погони.
Потом привиделась сама погоня. Их было много, шли с собаками, а я их уводил за собой, от чего-то очень-очень для меня важного.
А теперь я в густом лесу и закапываю полиэтиленовую бочку. Закрываю дерном, присыпаю сухими ветками. Ухожу, не оглядываясь. Эмоций особых нет.
Опять прыжок-воспоминание. Восторг и эйфория. Пахнет резко и сладко. Чувствую пальцами журчание крови… горячая… раздвигаю ткани, любуюсь алой «улыбкой» вскрытого, но еще живого тела. Напряжение и тревога, которые изводили меня целый месяц, постепенно отпускают.
Смерть невидимым облаком накрывает меня и ЭТО. Становится уютно, тепло, нежно. Сейчас разрешу себе немного поспать, а потом спрячу ЭТО в бочку с техническим спиртом, что умыкнул на заводе, и вывезу в лес. У меня там есть одно приметное место.
Выдох…
Вдох…
Вдохновение!
Я маленький. Лет семь, не больше. Слушаю храп отца. Он опять пьян. Боюсь его пробуждения, потому что станет колотить почем зря. Ненавижу его! Хочу к маме… Зачем она умерла одна? Почему кинула, не забрала с собой? Беру нож, режу себе руки, как мама. Очень больно, но терплю, не хочу скулить. Алые браслеты плачут красными каплями на пол. Отец ворочается и стонет. Сейчас увидит, что я натворил, и будет бить, и опять по голове. Ему нельзя это все увидеть. Подбираюсь к нему ближе и смотрю зачарованно на пульсирующую точку на шее, если ее проткнуть — он умрет! СТРАШНО… сердце стучит как молот, не дышу! Заныл затылок, напомнил о тяжелом кулаке. Батька еще страшнее, чем то, что я задумал! А эта прекрасная дергающаяся точка, которую можно покрасить красным, зачаровывает — тыкаю в неё ножом! Еще и еще…. Он визжит, как свинья, мечется, поливает ягодным фонтаном и меня, и пол, и стены и даже потолок.
Его смерть красиво разрисовала наш жалкий дом яркой краской с приторным, сладким запахом! ОЧЕНЬ КРАСИВО!!!
Смотрю как дергается, как затихает… ложусь рядом, мне тепло и спокойно, нежно.
Я очнулась от морока и взревела:
— Аферистка! Одурманила меня чем-то! — отталкиваю от себя столик в её сторону, пытаясь ударить.
— Дай несчастным родителям похоронить своих любимых по-человечески, и оплакать, — спокойно ответила Вэйя на мой выпад и, бросив крупную купюру на столик, просто ушла.
О, Боже! Молю тебя, дай мне все это забыть! Я же все уже сделала, как ты хотел! Разыскала и город, и лес, и приметное место. Я выкопала, своими руками, все чертовы 43 бочки! Не осмелилась открыть, так как знала страшную тайну каждой из них.
Следствие уже давно закрыли, детей похоронили, кресты на их могилках стоят… Что ты хочешь от меня ещё? Я это не ОН! Убей это чудище, живущее у меня внутри, избавь от его липких и гнусных воспоминаний…
Любую цену заплачу за спасительное забвение и неведение!
Прости меня… Отпусти меня… Я смотрю зачарованно, как алые браслеты беззубо улыбаются мне и плачут красными каплями на пол...
Одета просто: джинсы, красная майка, воздушный золотистый шарфик.
— Привет. Я вроде как и не опоздала, а меня тут уже ждут-пождут, оказывается… — Моя гостья уселась в кресло, сумочку повесив на спинку.
— Добрый день. Да, я люблю приходить пораньше, чтоб собраться с мыслями и освоиться. — Волнуюсь почему-то. Вот я мастер себя накручивать! Сидит напротив меня обыкновенная девчонка двадцати пяти лет. Ну да, макияж ярковат для дневного. Вернее, глаза… тут тебе и стрелки, и тушь, и тени в нескольких оттенках, а вот губы красить не стала совсем. Короче, от моего понимания того, как именно должны выглядеть типичные экстрасенсы, в моей гостье нет, прямо скажем, ничегошеньки.
— Ну…я готова! Задавайте свои журналистские вопросики. Напоминаю: отвечу при условии, чтоб ни одна душа не прознала, кто я и как меня найти. Такая себе дама икс.
— Да, да, конечно! Хотя странно. Ведь это будет хорошая реклама для вас.
— Боже упаси! Кому надо, того и так судьба приведёт, а лишних мне и не требуется.
— Действительно. Ладно, давайте уже начнем. — Сдержав эмоции, я спокойно и деловито запустила запись на диктофоне. — Как это у вас происходит?
Она рассмеялась, а потом вздохнула тяжело и ответила:
— Как дышать, как чихать, как плакать, как ругаться матом. Что-то —само собой и постоянно, что-то накатывает внезапно и неудержимо, чему-то нужно открыться и впустить, ну а от чего-то отчаянно защищаешься.
— Очень какой-то аморфный ответ! — Непроизвольно скривилась я.
— А ты не задавай аморфные вопросы! — передразнила Вэйя. А потом добавила уже с улыбкой и по-доброму: — Будь поконкретнее, пожалуйста.
— Хорошо. Что конкретно вы используете для вхождения в транс или для получения информации?
— Ничего не использую. Я, к сожалению, в этом «трансе» живу. Фокус внимания на что направлен — туда и проваливаешься.
— Например?
— Ну вот смотри… видишь, бабулька жалуется подруге, что дети её игнорят? Занимаются своей жизнью, а ею, такой хорошей, совсем не интересуются. Ну, а я в это время вижу ее молодость. И вижу это глазами и сердцем её детей, маленьких и школьного возраста. Вижу, как она занята исключительно собой, своей жизнью, а к ним холодна, скупа на эмоции… их беды и страдания высмеивает, отмахивается, как от назойливых мух. Короче, не любит их совсем. А то, что получает сейчас — так это неизбежное следствие.
— Вы правы, это следствие и настолько банальное, и просчитываемое логически, что больше походит на психологию, а не на сверхспособности.
— Милая, это не сверхспособности! Это есть абсолютно у всех — способность видеть все, как есть, саму суть, вне влияния времени. А сверхспособность — это как раз умение игнорировать, которым вот вы обладаете, а я нет! Вот такая между нами разница. — И она еще раз горько вздохнула. — Расскажу вам, пожалуй, одну историю. Прихожу я к подруге в гости, впервые в жизни. Зашла за ней в спальню, где она искала книгу, и обомлела… смотрю глазами — просто стена, но одновременно вижу на месте этой стены дверной проём. В нем — несчастная женщина: лицо — сплошной синяк, губы кровоточат, вместо передних зубов — осколки. Она с большим трудом передвигается. Снимает большую икону с крюка, что над дверью, закидывает веревку, влезает в петлю и… вешается.
Тело умирает медленно, бьется в конвульсиях минут пять, наверное, не меньше, в конце затихает и истекает мочой. Как только все заканчивается — словно кто-то нажимает кнопку REplay, и в тот же миг все повторяется в точности… снова, снова и снова.
Я говорю подруге:
— Здесь всегда была стена?
Она отвечает:
— Нет, здесь был дверной проем, который я заложила, когда пристройку к дому делала. И теперь у меня еще одна комната! — Прям светится от гордости за себя.
— А ты знаешь, что тут женщина повесилась, в этом дверном проеме?
— Ну, так это же давно было. Еще в пятидесятых годах. И она нам не родственница. Просто сожительница деда. Он её бил крепко — говорят, она из-за этого и повесилась.
— И что, тебе действительно хорошо спится в этой комнате? — Я полна недоумения. Мне искренне непонятно, как можно ТАКОЕ не чувствовать — вернее, игнорировать?
— Нет, не очень. Но, наверно, потому, что мы с мужем все время ругаемся в спальне. Как-то так получается, что только тут наедине остаемся, ну и начинаем решать все сложности, произошедшие за день.
— Дура ты! За то время, пока мы с тобой тут находимся, эта суицидница уже три раза повесилась!
…Я так живо представила эту картину, описанную Вэйей, что меня аж в жар кинуло. Словно кино посмотрела!
— Ох и нагнали вы на меня жути. Но я все равно с вами не согласна. Как можно не хотеть такое знать, но всё равно видеть? Если это все правда, конечно…
— Ну потому что это хоррор! Потому и ваша психика от этого защищается. Вот вы, например, сначала предложили встретиться в кафе напротив. Мол, там людей почти нет, мешать никто не будет. Были там раньше сами?
— Да. Ой, только не говорите, что там кто-то тоже вешался. — В моем голосе не было испуга — лёгкий сарказм, разве что.
— Нет, не вешался. Но ладно — говорить не буду. — И умолкла, попивая свой безалкогольный мохито.
— Ну…. Ну говорите уже!
— Проследи за своими словами. Видишь, как уже возводишь защитные стены? Как боишься правды, как её отталкиваешь? Хорошо, удовлетворю твоё любопытство. В годы оккупации немцами там находилось отделение ГЕСТАПО. И не простая канцелярия, а дознавательская. Весь этот дом пропитан ужасом, пытками, проклятьями, мольбами и смертью. В ушах звенит от криков и жесткого металла немецкой речи. А теперь вспомни: когда ты ходила в то кафе — что там чувствовала?
— Ну, не знаю. Мне как-то нормально. Ну, после того как выйду может… — Я зависла, вспоминая. — Радость, собранность, вдохновение. Ничего особенного.
Словно тень пробежала по лицу моей собеседницы. Она на миг вцепилась в меня взглядом, но тут же отпустила.
— Понятно. Хорошо, пусть так. — И снова улыбнулась.
— Так может, у вас просто хорошая фантазия и знание истории.
— Может. — Вэйя пожала плечами.
— И вы не будете меня переубеждать?
— Нет, а зачем?
— Ну, чтоб доказать мне, что вы не аферистка. — Я уже начала давить. Завершать беседу сейчас не было никакого желания, тем более — на такой ноте.
— Ты хочешь, чтобы я оказалась аферисткой? — И опять этот цепкий взгляд, который шарит в глубине моего подсознания, перебирает там разные вещички, рассматривает, цокает языком.
— Нет, я правды хочу и ясности! Вернее, того хотят мои читатели…
— Давай ты уже сразу про детей спросишь, и мы разойдемся. — Она проговорила это, улыбаясь, но меня как-то стало познабливать от этой улыбочки.
— Ну хорошо. — Я сглотнула нервный ком (откуда она знает?) и спросила: — Почему у некоторых женщин нет детей? В том смысле, что зачать не получается.
— Тысячи разных причин, и всегда они тянутся из прошлых жизней. Это мы сейчас о тех, кому не удается многие лета, да и вряд ли получится, несмотря ни на ЭКО, ни на бабок-ворожеек, ни на святые мощи. Всех их объединяет одно: дети, по той или иной причине, не хотят к ним приходить. И причина всегда тянется оттуда… — Она многозначительно указала двумя пальцами мне за спину.
Внутри что-то ёкнуло, и так страшно стало, словно позади меня не шумный зал с разноцветными столиками и стульями, а прямо какая-то дыра в прошлое, бездна, которая тянет и старается поглотить…
А Вэйя смотрела на меня спокойно и молчала. Ждала.
— Я хочу знать, почему ко мне не хотят идти дети! — сказала с нажимом, вроде бы шёпотом, но мне почудилось, что криком.
— Вот это конкретный вопрос, наконец-то. Сказать не скажу. Можешь либо прямо сейчас решиться прыгнуть в бездну, и все поймешь, либо отпустить эту идею раз и навсегда. Просто построй свою жизнь без семьи и детей, ничего в этом страшного нет.
— Я хочу знать! — Во мне бушевал гнев, я её буквально ненавидела в этот момент.
— Ну так иди… иди в свою прошлую жизнь, что медлишь? Представь, как делаешь два шага в то, что сейчас очень явно чувствуешь спиной! — И она мигнула в меня… Да, странно так говорить, но именно это я почувствовала. Её взгляд был опять внутри меня, где-то в той бездне…
И я пошла: шаг, второй!
***
Сначала было чувство, что умираю! Тону в болоте, захлёбываюсь в жиже, пускаю пузыри. Ругаю себя, что забрался в это топкое место, спасаясь от погони.
Потом привиделась сама погоня. Их было много, шли с собаками, а я их уводил за собой, от чего-то очень-очень для меня важного.
А теперь я в густом лесу и закапываю полиэтиленовую бочку. Закрываю дерном, присыпаю сухими ветками. Ухожу, не оглядываясь. Эмоций особых нет.
Опять прыжок-воспоминание. Восторг и эйфория. Пахнет резко и сладко. Чувствую пальцами журчание крови… горячая… раздвигаю ткани, любуюсь алой «улыбкой» вскрытого, но еще живого тела. Напряжение и тревога, которые изводили меня целый месяц, постепенно отпускают.
Смерть невидимым облаком накрывает меня и ЭТО. Становится уютно, тепло, нежно. Сейчас разрешу себе немного поспать, а потом спрячу ЭТО в бочку с техническим спиртом, что умыкнул на заводе, и вывезу в лес. У меня там есть одно приметное место.
Выдох…
Вдох…
Вдохновение!
Я маленький. Лет семь, не больше. Слушаю храп отца. Он опять пьян. Боюсь его пробуждения, потому что станет колотить почем зря. Ненавижу его! Хочу к маме… Зачем она умерла одна? Почему кинула, не забрала с собой? Беру нож, режу себе руки, как мама. Очень больно, но терплю, не хочу скулить. Алые браслеты плачут красными каплями на пол. Отец ворочается и стонет. Сейчас увидит, что я натворил, и будет бить, и опять по голове. Ему нельзя это все увидеть. Подбираюсь к нему ближе и смотрю зачарованно на пульсирующую точку на шее, если ее проткнуть — он умрет! СТРАШНО… сердце стучит как молот, не дышу! Заныл затылок, напомнил о тяжелом кулаке. Батька еще страшнее, чем то, что я задумал! А эта прекрасная дергающаяся точка, которую можно покрасить красным, зачаровывает — тыкаю в неё ножом! Еще и еще…. Он визжит, как свинья, мечется, поливает ягодным фонтаном и меня, и пол, и стены и даже потолок.
Его смерть красиво разрисовала наш жалкий дом яркой краской с приторным, сладким запахом! ОЧЕНЬ КРАСИВО!!!
Смотрю как дергается, как затихает… ложусь рядом, мне тепло и спокойно, нежно.
***
Я очнулась от морока и взревела:
— Аферистка! Одурманила меня чем-то! — отталкиваю от себя столик в её сторону, пытаясь ударить.
— Дай несчастным родителям похоронить своих любимых по-человечески, и оплакать, — спокойно ответила Вэйя на мой выпад и, бросив крупную купюру на столик, просто ушла.
***
О, Боже! Молю тебя, дай мне все это забыть! Я же все уже сделала, как ты хотел! Разыскала и город, и лес, и приметное место. Я выкопала, своими руками, все чертовы 43 бочки! Не осмелилась открыть, так как знала страшную тайну каждой из них.
Следствие уже давно закрыли, детей похоронили, кресты на их могилках стоят… Что ты хочешь от меня ещё? Я это не ОН! Убей это чудище, живущее у меня внутри, избавь от его липких и гнусных воспоминаний…
Любую цену заплачу за спасительное забвение и неведение!
Прости меня… Отпусти меня… Я смотрю зачарованно, как алые браслеты беззубо улыбаются мне и плачут красными каплями на пол...
