*ЗОНА ЖИЗНИ*
-Дэн-
Будь проклят Марс! Будьте прокляты, романтично настроенные писаки! Будьте прокляты, ученые, алчно жаждущие новой информации об этой странной и страшной планете!
Миссия на Марс высосала из нас все соки, выпотрошила надежды, иссушила мечты…
Вы знаете, что такое ЗОНА ЖИЗНИ в астрономии? Это расстояние от звезды, где на планетах может существовать вода в жидком состоянии. Наше солнце растет, и зона жизни из-за этого постоянно смещается. Раньше в её границах были Венера и Земля, теперь — уже Земля и Марс. Пройдет еще немного, по астрономическим меркам, времени, и наша планета тоже выйдет из границ, где возможна жизнь…
Так что обживать Марс все-таки придется. Во всяком случае, это разумно, ведь не зря в народе говорят: «Не держи все яйца в одной корзине».
Колонизация планет — дело небыстрое, а потому начинать следует как можно раньше.
Мы с Таткой мечтали о космосе со школы. У нас ещё там, за партой, случилась большая любовь другу к другу и к астрономии. Вернее, именно к межпланетным путешествиям и открытиям новых миров.
— Ты представляешь: марсоходы, которые летают на воздушной подушке, скользят по поверхности, лавируют между скал. — В этот момент я показывал Татке, как я буду маневрировать по марсианским каньонам и кратерам, верхом на устройстве, похожем на скутер.
— Глупый ты, Данька! Там же атмосферы практически нет. Все сразу же улетает в космос безвозвратно. На какой-такой воздушной подушке ты летать надумал? Где столько воздуха-то взять? Если и будем жить на Марсе, то как кроты. Окопаемся и примемся строить подземные города да искать жизнь в подземных морях. — Татка касалась моей руки вроде как случайно, искренне думая, что я не замечаю. А я замечал, и мне это нравилось. И тепло её кожи, и то, как меня щекотали тоненькие белые волоски…
Сердце сжало болью от трепетного воспоминания. Да, жена, конечно, была ближе к истине, но и она не предполагала, насколько на самом деле свиреп и коварен кровавый Марс.
Мы высадились недалеко от карстового провала, опустились в пещеру, в рекордно короткие сроки соорудили жилые отсеки. Работали, как ненормальные, на стимуляторах, посменно — четыре часа через четыре.
Команда маленькая, всего двенадцать человек, а работы много. Не было никаких разведывательных экспедиций — радиация на поверхности бешеная. Да и видимость из-за частых пылевых бурь оставляла желать лучшего.
В общем, жизнь на Марсе — это просто подземная ремонтная мастерская для роботов и марсоходов, которые потом нелепыми и медленными мурашами ползали по поверхности, изучая разновидности песка, грязи и пыли.
Да, да… отправлять на соседскую планету новых роботов — дороговато. Гораздо бюджетнее забросить сюда команду наивных, романтично настроенных придурков, чтобы они на месте собрали конвейер по производству исследовательских машин. А так же наладили надежную связь этого сборочного конвейера с Землей.
Все казалось простым и героическим ТАМ, а на поверку ЗДЕСЬ это… Трудное, скучное дерьмовое дельце в консервной банке. Уже после полугода пребывания мы так и называли нашу станцию — консервная банка.
Хуже всего, что техника постоянно сбоила. Не то чтобы умирала совсем, а просто работала с ошибками и зависаниями всех систем. А такой процесс никак не отладить до полной автоматизации. Очень похоже, что мы не учитывали какие-то излучения по типу импульсов, магнитных или радиационных, а они были и они БИЛИ! Сначала только по технике, а потом и по людям.
Марс высасывал из нас жизнь. Из глаз — задор и огонь желания, из мышц — силу и ловкость, из сердец — способность радоваться и трепетать страстью.
Мы превратились сначала в биороботов, а потом некоторые из нас и вовсе впали в коматозное состояние…
Овощи на Марсе не росли, но ими здесь становились люди…
Эта чума поразила всех… всех, кроме моей Татки!
Талантливый биолог, медик и психолог, моя жена единственная не теряла присутствие духа. Все рвалась найти подземные моря, а в них — марсианскую жизнь.
— Дэн, жизнь есть, я в этом уверенна! Ведь на нашей родной планете, в земляном пласте, на три километра в глубину — миллиарды миллиардов бактерий, архей и нематод. Их больше по весу, чем всей флоры и фауны скопом на поверхности, всех слонов, китов, людей и прочих! Мне обязательно нужно найти подземные источники и взять пробы воды и грязи. — И глазюки такие распахнутые, с бездонными колодцами зрачков, смотрят мне в душу, почти не моргая.
И я бы даже поверил в её энтузиазм, если бы… она не грызла нервно ногти, не раздирала кожу в кровавые полосы из-за нестерпимого зуда и украдкой, до моего пробуждения, не собирала выпавшие волосы с подушки и простыней.
Весь этот огонь научных исканий был не более, чем искусной ширмой, актерской игрой.
— Прекрати, Тата… Я все вижу, не слепой! — Она было рванула ко мне, с неуместной лаской и желанием что-то объяснить. Наверняка что-то типа: «Я же это все для тебя, любимый… Чтоб вернуть тебя к жизни, к той жизни, о которой ты всегда мечтал и столько мне рассказывал удивительных историй…», и меня просто скрутило от этой мысли, до отвращения от себя самого и от неё, такой идеальной. Я оттолкнул жену резко, грубо, так чтоб не лезла. — Все ужасно… Никакие мы не «…младенцы, рожденные из лона матушки-Земли в суровые реалии Марса». Мы её выкидыши, абортированное, нежизнеспособное месиво. Нами просто попользуются и тут же забудут! Мы — прокладка между учеными умами NASA и машинами-роботами NASA. Нет никакой жизни на этой планете! И мы скоро прекратим нашу жизнь… бессмысленно и бесславно!
До сих пор не могу простить себе той грубости… Я просто убил мою Татку этими словами.
Конечно же, понял это не сразу. Слишком занят был своей злостью и не заметил, как она поникла… посерела… Так бывает, когда в марте с сухой и блеклой ёлки слишком ленивые хозяева снимают гирлянды с шарами, и она стоит в углу сухая, обесчещенная, лишенная жизни и цвета. Моя Татка тоже выцвела в этот день, смирилась со смертью.
Через неделю уже сидела и смотрела в одну точку, а через две полностью впала кататонический ступор.
И тогда очнулся я! Дурак… Какой же дурак!
Всю жизнь искал и шел к своей космической мечте, не замечая, что нашел… случайно нашел гораздо большее! Её, Татку — мою большую любовь. Не оценил. Не уберег…
С остатками команды мы заставили Землю прервать нашу миссию и досрочно выдать «билет домой».
Но моя жена все равно умерла через два месяца. Уже в космосе. И это надломило меня. Наверно, в тот самый момент, когда я держал её остывающую ладошку, стараясь перекачать в неё свою жизнь, своё здоровье гулкими ударами израненного сердца.
Я отпустил Татку, клятвенно пообещав вернуть её на землю, в траву и цветы… и посадить потом на могиле самое прекрасное дерево в мире.
Спустя пару недель погибли еще четыре члена экипажа, трое впали в ступор.
На ученом совете приняли решение погрузить всех в искусственную кому, оставив одного, самого крепкого, присматривать за системой и командой в «отключке» — то есть, меня.
Я не особо сопротивлялся… Жил тогда только одним, своим обещанием — вернуть любимую на Землю.
Да и как я мог позабыть об этом, если Татка приходила ко мне каждую ночь во сне.
Лежала рядом, сдувала непослушную прядь волос с моего лица, целовала сладко в губы, даже любила меня с той же страстью, как прежде. Просыпался мокрым, в поту, с тяжелым дыханием и поллюциями, как подросток… А потом орал во все горло, не жалея связок, и в кровь разбивал кулаки о гладкие, металлические стены.
Еще и техника сбоила, сука, точно так же, как на Марсе. Трудно сказать, в чем причина. Там, на планете, мы грешили на вездесущую пыль, но в космосе ее не было, а вечные перезагрузки системы и её подвисания случались ох как регулярно.
Меня изматывало это все, изводило. Тело хватало судорогами, то в ногах, то в руках. Кожа зудела — казалось, что по мне ползают незримые насекомые, поднимая каждый волосок лапками.
Побрился весь полностью — зуд пропал. Но гадливое и тревожное ощущение все равно не проходило.
-Татка-
Я очень люблю мужа! Мы всегда были и будем с ним одним целым.
Да, полеты в космос и колонизация иных планет — это его мечта, не моя…
Но я всегда знала, что мне хорошо там, где ему хорошо.
Я словно дышала его счастьем и огнем желаний, таких несбыточных, но таких прекрасных.
Сам Марс мне никогда не был страшен, потому, как всегда, смотрела на эту затею реалистично.
Ну каменюка и каменюка — унылая, радиоактивная, мертвая…
Только это все ерунда, когда рядом любимый и он смеется. Сидит над чертежами, весь такой серьезный, и упорно работает. Когда играет с друзьями в покер, с лицом злобного гения. Когда нежит в своих объятьях и страстно любит, изливаясь в меня горячим. Вот это все моя жизнь! И неважно, на какой планете, в какой точке вселенной.
Но злобный красный карлик со временем превратил моего мужа в вечно недовольного, противного ворчуна. Он сдулся и принялся варить в себе дерьмо: «Все вокруг козлы, все виноваты!». И вот это отняло у меня кислород, перекрыло дыхание, изматывало удушьем. Я крепилась. Старалась вытащить Дэна из этой трясины разочарований и неконтролируемой злобы… Но он не позволил.
И тогда «воздух» кончился, и я задохнулась.
В первый момент, когда расстаёшься навсегда с телом, сбрасываешь его с себя, как изодранный плащ, тебя пронизывает такой восторг, ТАКОЕ СЧАСТЬЕ, что нет еще слов у людей передать это потрясающее ощущение! Ты чувствуешь потоки света, солнечного ветра, вездесущего нейтрино, струящиеся сквозь тебя, и они, как пальцы, коснувшиеся струн души, теперь извлекают божественную музыку без фальши и напряжения.
А потом я увидела Даньку лежащим в обнимку с пустой оболочкой МЕНЯ, как он беззвучно воет и зовет меня обратно, и музыку выключили…
Ах, как это больно — впитывать его страдания и кричать во все горло:
— Любимый, это просто мешок с мясом, это не я! Я здесь, рядом, и люблю тебя сильнее прежнего! — Беру его за руку, целую в губы. — Услышь меня, милый! Впусти в свое сердце!
Бью кулаками и ногами деревенеющее блеклое тельце, измученное странной болезнью, и кричу в пустоту, что это не я…
Дэн не слышит, но совершенно точно что-то чувствует! Он воет уже не как рыба, беспомощно открывая рот, а в голос, и явно мне вторя. Он жмется к моей невидимой и неосязаемой руке и срывается в рыдания, когда обнимаю его нежно…
Я вижу… Вижу, как жизнь из его тела переходит в меня с каждым прикосновением. И оттого я сыплюсь искрами статического электричества, треском и вспышками прорываюсь в привычную реальность.
Это получается, что, касаясь страдающего любимого, я высасываю из него жизнь?! О, ужас!
Рванула от него в дальний угол, а затем и в коридор, как можно дальше! И остолбенела…
Весь корабль кишит маленькими, похожими на крыс, ежиков или хомяков, существами. Они, как и я, незримые, но ЖИВЫЕ!
Пищат, дерутся, стремятся к медотсеку, где лежит, в лекарственном сне, все, что осталось от некогда звездной команды.
Пробираюсь туда с трудом, отпихивая и отшвыривая вопящие и жалящие комочки, и вижу, как тысячи существ облепили спящих и высасывают из них ЖИЗНЬ.
С тех пор я ни на шаг не отхожу от Дэна и гоняю от него эту странную марсианскую живность. Не всегда получается, но я стараюсь.
И сама стараюсь не прикасаться к любимому, только в снах прихожу за объятьями и поцелуями. Так оказалось безопасно.
Хоть в снах могу его поддержать и исцелить страдающую душу.
Жаль только, что он так и не слышит меня, не понимает.
Всё кружит да зацеловывает…, любит так страстно и нежно, как никогда при жизни! Прекрасный медовый месяц, прожитый в снах.
А я все тщетно пытаюсь объяснить ему, что на Землю везти эту живность нельзя! Это приведет к катастрофе! Они голодны и ненасытны, миллиарды лет ожидания превратили эти души в настоящих монстров. Страшно представить, сколько их было там, где мы жили… видимо, кишмя кишели!
Я не желаю землянам такой участи!
Но Дэн не слышит меня… или не хочет слышать…
-Дэн-
Прости, Татка, похоже, я умираю… Мне холодно, бьет озноб, тело сводит судорогами. Не будет ни цветов, ни травы, ни прекрасного дерева на твоей могиле…
Я жалок, я неудачник…
Часами смотрю на солнце в телескоп, до жуткой рези в глазах, потому что вижу в его меняющейся, живой поверхности твоё лицо. Чувствую, как протуберанцами ко мне тянутся твои руки.
Я подставляю сомкнутые веки для твоих солнечных поцелуев и чувствую исцеление в них.
Все мертвы, я остался один. И мне не хочется возвращаться домой без тебя! Это как осквернить каждый камень, на который ты ступала, каждый глоток воды, которому ты радовалась, каждую снежинку, к которой ты прикоснулась. Мне не нужен этот мир без тебя!
Я хочу тепла, хочу солнца, его янтарных и медовых рек…
Прости меня… опять твоему глупому и романтичному мужу звезды милее Земли.
________________
Они стояли, обнявшись, когда корабль, направленный Дэном на солнце, наконец-то приблизился к светилу и начал распадаться на молекулы, атомы, нейтрино. Вокруг их бесплотных тел струились вихри, рождающие чарующие вибрации.
Они вспыхнули ярко, оба сразу, единой волною восторга. Обернувшись квантами света с безумной скоростью, все еще сцепившись пальцами, устремились к Земле.
И она приняла их… листьями и травой… А потом выдохнула с облегчением, ароматами цветов и пьянящим озоном:
— С возвращением, дети мои!
-Дэн-
Будь проклят Марс! Будьте прокляты, романтично настроенные писаки! Будьте прокляты, ученые, алчно жаждущие новой информации об этой странной и страшной планете!
Миссия на Марс высосала из нас все соки, выпотрошила надежды, иссушила мечты…
Вы знаете, что такое ЗОНА ЖИЗНИ в астрономии? Это расстояние от звезды, где на планетах может существовать вода в жидком состоянии. Наше солнце растет, и зона жизни из-за этого постоянно смещается. Раньше в её границах были Венера и Земля, теперь — уже Земля и Марс. Пройдет еще немного, по астрономическим меркам, времени, и наша планета тоже выйдет из границ, где возможна жизнь…
Так что обживать Марс все-таки придется. Во всяком случае, это разумно, ведь не зря в народе говорят: «Не держи все яйца в одной корзине».
Колонизация планет — дело небыстрое, а потому начинать следует как можно раньше.
Мы с Таткой мечтали о космосе со школы. У нас ещё там, за партой, случилась большая любовь другу к другу и к астрономии. Вернее, именно к межпланетным путешествиям и открытиям новых миров.
— Ты представляешь: марсоходы, которые летают на воздушной подушке, скользят по поверхности, лавируют между скал. — В этот момент я показывал Татке, как я буду маневрировать по марсианским каньонам и кратерам, верхом на устройстве, похожем на скутер.
— Глупый ты, Данька! Там же атмосферы практически нет. Все сразу же улетает в космос безвозвратно. На какой-такой воздушной подушке ты летать надумал? Где столько воздуха-то взять? Если и будем жить на Марсе, то как кроты. Окопаемся и примемся строить подземные города да искать жизнь в подземных морях. — Татка касалась моей руки вроде как случайно, искренне думая, что я не замечаю. А я замечал, и мне это нравилось. И тепло её кожи, и то, как меня щекотали тоненькие белые волоски…
Сердце сжало болью от трепетного воспоминания. Да, жена, конечно, была ближе к истине, но и она не предполагала, насколько на самом деле свиреп и коварен кровавый Марс.
Мы высадились недалеко от карстового провала, опустились в пещеру, в рекордно короткие сроки соорудили жилые отсеки. Работали, как ненормальные, на стимуляторах, посменно — четыре часа через четыре.
Команда маленькая, всего двенадцать человек, а работы много. Не было никаких разведывательных экспедиций — радиация на поверхности бешеная. Да и видимость из-за частых пылевых бурь оставляла желать лучшего.
В общем, жизнь на Марсе — это просто подземная ремонтная мастерская для роботов и марсоходов, которые потом нелепыми и медленными мурашами ползали по поверхности, изучая разновидности песка, грязи и пыли.
Да, да… отправлять на соседскую планету новых роботов — дороговато. Гораздо бюджетнее забросить сюда команду наивных, романтично настроенных придурков, чтобы они на месте собрали конвейер по производству исследовательских машин. А так же наладили надежную связь этого сборочного конвейера с Землей.
Все казалось простым и героическим ТАМ, а на поверку ЗДЕСЬ это… Трудное, скучное дерьмовое дельце в консервной банке. Уже после полугода пребывания мы так и называли нашу станцию — консервная банка.
Хуже всего, что техника постоянно сбоила. Не то чтобы умирала совсем, а просто работала с ошибками и зависаниями всех систем. А такой процесс никак не отладить до полной автоматизации. Очень похоже, что мы не учитывали какие-то излучения по типу импульсов, магнитных или радиационных, а они были и они БИЛИ! Сначала только по технике, а потом и по людям.
Марс высасывал из нас жизнь. Из глаз — задор и огонь желания, из мышц — силу и ловкость, из сердец — способность радоваться и трепетать страстью.
Мы превратились сначала в биороботов, а потом некоторые из нас и вовсе впали в коматозное состояние…
Овощи на Марсе не росли, но ими здесь становились люди…
Эта чума поразила всех… всех, кроме моей Татки!
Талантливый биолог, медик и психолог, моя жена единственная не теряла присутствие духа. Все рвалась найти подземные моря, а в них — марсианскую жизнь.
— Дэн, жизнь есть, я в этом уверенна! Ведь на нашей родной планете, в земляном пласте, на три километра в глубину — миллиарды миллиардов бактерий, архей и нематод. Их больше по весу, чем всей флоры и фауны скопом на поверхности, всех слонов, китов, людей и прочих! Мне обязательно нужно найти подземные источники и взять пробы воды и грязи. — И глазюки такие распахнутые, с бездонными колодцами зрачков, смотрят мне в душу, почти не моргая.
И я бы даже поверил в её энтузиазм, если бы… она не грызла нервно ногти, не раздирала кожу в кровавые полосы из-за нестерпимого зуда и украдкой, до моего пробуждения, не собирала выпавшие волосы с подушки и простыней.
Весь этот огонь научных исканий был не более, чем искусной ширмой, актерской игрой.
— Прекрати, Тата… Я все вижу, не слепой! — Она было рванула ко мне, с неуместной лаской и желанием что-то объяснить. Наверняка что-то типа: «Я же это все для тебя, любимый… Чтоб вернуть тебя к жизни, к той жизни, о которой ты всегда мечтал и столько мне рассказывал удивительных историй…», и меня просто скрутило от этой мысли, до отвращения от себя самого и от неё, такой идеальной. Я оттолкнул жену резко, грубо, так чтоб не лезла. — Все ужасно… Никакие мы не «…младенцы, рожденные из лона матушки-Земли в суровые реалии Марса». Мы её выкидыши, абортированное, нежизнеспособное месиво. Нами просто попользуются и тут же забудут! Мы — прокладка между учеными умами NASA и машинами-роботами NASA. Нет никакой жизни на этой планете! И мы скоро прекратим нашу жизнь… бессмысленно и бесславно!
До сих пор не могу простить себе той грубости… Я просто убил мою Татку этими словами.
Конечно же, понял это не сразу. Слишком занят был своей злостью и не заметил, как она поникла… посерела… Так бывает, когда в марте с сухой и блеклой ёлки слишком ленивые хозяева снимают гирлянды с шарами, и она стоит в углу сухая, обесчещенная, лишенная жизни и цвета. Моя Татка тоже выцвела в этот день, смирилась со смертью.
Через неделю уже сидела и смотрела в одну точку, а через две полностью впала кататонический ступор.
И тогда очнулся я! Дурак… Какой же дурак!
Всю жизнь искал и шел к своей космической мечте, не замечая, что нашел… случайно нашел гораздо большее! Её, Татку — мою большую любовь. Не оценил. Не уберег…
С остатками команды мы заставили Землю прервать нашу миссию и досрочно выдать «билет домой».
Но моя жена все равно умерла через два месяца. Уже в космосе. И это надломило меня. Наверно, в тот самый момент, когда я держал её остывающую ладошку, стараясь перекачать в неё свою жизнь, своё здоровье гулкими ударами израненного сердца.
Я отпустил Татку, клятвенно пообещав вернуть её на землю, в траву и цветы… и посадить потом на могиле самое прекрасное дерево в мире.
Спустя пару недель погибли еще четыре члена экипажа, трое впали в ступор.
На ученом совете приняли решение погрузить всех в искусственную кому, оставив одного, самого крепкого, присматривать за системой и командой в «отключке» — то есть, меня.
Я не особо сопротивлялся… Жил тогда только одним, своим обещанием — вернуть любимую на Землю.
Да и как я мог позабыть об этом, если Татка приходила ко мне каждую ночь во сне.
Лежала рядом, сдувала непослушную прядь волос с моего лица, целовала сладко в губы, даже любила меня с той же страстью, как прежде. Просыпался мокрым, в поту, с тяжелым дыханием и поллюциями, как подросток… А потом орал во все горло, не жалея связок, и в кровь разбивал кулаки о гладкие, металлические стены.
Еще и техника сбоила, сука, точно так же, как на Марсе. Трудно сказать, в чем причина. Там, на планете, мы грешили на вездесущую пыль, но в космосе ее не было, а вечные перезагрузки системы и её подвисания случались ох как регулярно.
Меня изматывало это все, изводило. Тело хватало судорогами, то в ногах, то в руках. Кожа зудела — казалось, что по мне ползают незримые насекомые, поднимая каждый волосок лапками.
Побрился весь полностью — зуд пропал. Но гадливое и тревожное ощущение все равно не проходило.
-Татка-
Я очень люблю мужа! Мы всегда были и будем с ним одним целым.
Да, полеты в космос и колонизация иных планет — это его мечта, не моя…
Но я всегда знала, что мне хорошо там, где ему хорошо.
Я словно дышала его счастьем и огнем желаний, таких несбыточных, но таких прекрасных.
Сам Марс мне никогда не был страшен, потому, как всегда, смотрела на эту затею реалистично.
Ну каменюка и каменюка — унылая, радиоактивная, мертвая…
Только это все ерунда, когда рядом любимый и он смеется. Сидит над чертежами, весь такой серьезный, и упорно работает. Когда играет с друзьями в покер, с лицом злобного гения. Когда нежит в своих объятьях и страстно любит, изливаясь в меня горячим. Вот это все моя жизнь! И неважно, на какой планете, в какой точке вселенной.
Но злобный красный карлик со временем превратил моего мужа в вечно недовольного, противного ворчуна. Он сдулся и принялся варить в себе дерьмо: «Все вокруг козлы, все виноваты!». И вот это отняло у меня кислород, перекрыло дыхание, изматывало удушьем. Я крепилась. Старалась вытащить Дэна из этой трясины разочарований и неконтролируемой злобы… Но он не позволил.
И тогда «воздух» кончился, и я задохнулась.
В первый момент, когда расстаёшься навсегда с телом, сбрасываешь его с себя, как изодранный плащ, тебя пронизывает такой восторг, ТАКОЕ СЧАСТЬЕ, что нет еще слов у людей передать это потрясающее ощущение! Ты чувствуешь потоки света, солнечного ветра, вездесущего нейтрино, струящиеся сквозь тебя, и они, как пальцы, коснувшиеся струн души, теперь извлекают божественную музыку без фальши и напряжения.
А потом я увидела Даньку лежащим в обнимку с пустой оболочкой МЕНЯ, как он беззвучно воет и зовет меня обратно, и музыку выключили…
Ах, как это больно — впитывать его страдания и кричать во все горло:
— Любимый, это просто мешок с мясом, это не я! Я здесь, рядом, и люблю тебя сильнее прежнего! — Беру его за руку, целую в губы. — Услышь меня, милый! Впусти в свое сердце!
Бью кулаками и ногами деревенеющее блеклое тельце, измученное странной болезнью, и кричу в пустоту, что это не я…
Дэн не слышит, но совершенно точно что-то чувствует! Он воет уже не как рыба, беспомощно открывая рот, а в голос, и явно мне вторя. Он жмется к моей невидимой и неосязаемой руке и срывается в рыдания, когда обнимаю его нежно…
Я вижу… Вижу, как жизнь из его тела переходит в меня с каждым прикосновением. И оттого я сыплюсь искрами статического электричества, треском и вспышками прорываюсь в привычную реальность.
Это получается, что, касаясь страдающего любимого, я высасываю из него жизнь?! О, ужас!
Рванула от него в дальний угол, а затем и в коридор, как можно дальше! И остолбенела…
Весь корабль кишит маленькими, похожими на крыс, ежиков или хомяков, существами. Они, как и я, незримые, но ЖИВЫЕ!
Пищат, дерутся, стремятся к медотсеку, где лежит, в лекарственном сне, все, что осталось от некогда звездной команды.
Пробираюсь туда с трудом, отпихивая и отшвыривая вопящие и жалящие комочки, и вижу, как тысячи существ облепили спящих и высасывают из них ЖИЗНЬ.
С тех пор я ни на шаг не отхожу от Дэна и гоняю от него эту странную марсианскую живность. Не всегда получается, но я стараюсь.
И сама стараюсь не прикасаться к любимому, только в снах прихожу за объятьями и поцелуями. Так оказалось безопасно.
Хоть в снах могу его поддержать и исцелить страдающую душу.
Жаль только, что он так и не слышит меня, не понимает.
Всё кружит да зацеловывает…, любит так страстно и нежно, как никогда при жизни! Прекрасный медовый месяц, прожитый в снах.
А я все тщетно пытаюсь объяснить ему, что на Землю везти эту живность нельзя! Это приведет к катастрофе! Они голодны и ненасытны, миллиарды лет ожидания превратили эти души в настоящих монстров. Страшно представить, сколько их было там, где мы жили… видимо, кишмя кишели!
Я не желаю землянам такой участи!
Но Дэн не слышит меня… или не хочет слышать…
-Дэн-
Прости, Татка, похоже, я умираю… Мне холодно, бьет озноб, тело сводит судорогами. Не будет ни цветов, ни травы, ни прекрасного дерева на твоей могиле…
Я жалок, я неудачник…
Часами смотрю на солнце в телескоп, до жуткой рези в глазах, потому что вижу в его меняющейся, живой поверхности твоё лицо. Чувствую, как протуберанцами ко мне тянутся твои руки.
Я подставляю сомкнутые веки для твоих солнечных поцелуев и чувствую исцеление в них.
Все мертвы, я остался один. И мне не хочется возвращаться домой без тебя! Это как осквернить каждый камень, на который ты ступала, каждый глоток воды, которому ты радовалась, каждую снежинку, к которой ты прикоснулась. Мне не нужен этот мир без тебя!
Я хочу тепла, хочу солнца, его янтарных и медовых рек…
Прости меня… опять твоему глупому и романтичному мужу звезды милее Земли.
________________
Они стояли, обнявшись, когда корабль, направленный Дэном на солнце, наконец-то приблизился к светилу и начал распадаться на молекулы, атомы, нейтрино. Вокруг их бесплотных тел струились вихри, рождающие чарующие вибрации.
Они вспыхнули ярко, оба сразу, единой волною восторга. Обернувшись квантами света с безумной скоростью, все еще сцепившись пальцами, устремились к Земле.
И она приняла их… листьями и травой… А потом выдохнула с облегчением, ароматами цветов и пьянящим озоном:
— С возвращением, дети мои!
