В поле ни гула, ни рокота, бивни молний остались далеко позади. Нанизывая облака, блестели они где-то за горой, и это было уже не страшно, не грозно; только у Несси вымокли туфельки — вот такая беда!
Ячмень был с жирными золотыми колосьями, и он цеплялся за платье, словно репейник; а Несси шла тихим пружинистым шагом, зажав в каждой руке по туфле. Заноз она не боялась, змей и кузнечиков не боялась, в общем и целом, не боялась она ничего, что связано с жизнью.
В шагах двадцати на северо-запад лежал пруд, подбитый со всех сторон густыми зарослями канареечника и лопуха. В нём отражались отбелившиеся облака, радуга и лошадь.
А морда у лошади была под цвет облаков.
Своими большими губами она трогала сиреневые головки просвирника, а тот качался от ветра, не сухой и не жёсткий, а ещё свеженький.
Несси заулыбалась. Чтобы пробраться через бурьян, она отыскала средь ячменя трухлявый пенёк и уселась, натягивая сырую обувку на ножки. Кто-то прокряхтел ей с дерева словно играючи: наверное, старый грач, он ведь ещё тот негодник! Когда трава была выше головы, как сейчас, пахло не иссушенными колосьями, а умытыми ягодами земляники и сырым деревом.
Как птичка, Несси не встала, а вспрыгнула на ноги, её аккуратная головка выглянула из-за волнующегося моря трав. Девушка бодро зашагала к лошади, преодолевая и разлапистые заросли лопуха, и крапиву, и канареечник. Животное, зажав во рту соцветие просвирника, лениво повернуло к Несси голову и дёрнуло ухом. Ноздри у лошади были крупные, влажные, глаза любопытные, а круп упругий и шкура цвета пены морской.
— Ух ты, ло-ошадь! — звонко не сказала, почти пропела обрадованная Несси.
Лошадь моргнула и пару раз пожевала своей тяжёлой челюстью.
И вдруг:
— С незнакомцами не знакомлюсь.
А Несси оторопело схватилась за грудь, распахнула розовый ротик, да так и осталась стоять. Похожая на рыбку в красивом ситцевом платье, алых туфлях и с буклями на голове.
Лошадь наклонилась к пруду, выдрала сырой корешок и продолжила жевать, обдавая себя хвостом по бокам.
— Это… это как же? — наконец, выговорила Несси.
— Принципиально.
— Говоришь, — продолжала о своём Несси, испуганно хлопая глазами.
— Не знакомлюсь принципиально, а говорю с удовольствием. Только не с незнакомцами, — и лошадь с подозрением оглядела девушку из-под гривы. — Ты мне знакомец?
Несси несколько мгновений молчала, всё ещё не веря в чудесную встречу, а потом вдруг вся выпрямилась, как бравый солдатик, и с воодушевлением ответила:
— Знакомец я. Я — знакомец!
"Лишь бы лошадь ещё говорила", — решила хитрая Несси.
— Но мы же не знакомились, — возразила умная Лошадь.
— Но вы же со мной разговариваете. Если бы я была незнакомцем, вы бы со мной не разговаривали. Или разговаривали не со мной.
— Мне нравится эта мысль, — удовлетворённо покивала лошадь и вновь цапнула с земли желтоватый пучок.
И вид у неё был деловой-деловой, словно не пасётся она, а пишет шестистопный ямб или мусолит во рту кисть, стоя перед мольбертом. Несси сразу это заметила. И теперь даже смогла улыбнуться. Какая забавная кобылка!
Осторожно подойдя ближе, девушка раздвинула листья лопуха и села на них. Села, восторженными глазами следя за тем, как говорящая лошадь обрывает очередной цветок или прислоняется носом к кромке воды, то ли нюхая её, то ли смотря на себя.
— А я Несси, — осмелилась девушка, накручивая локон на пальцы.
Лошадь оторвалась от своей трапезы и вновь обернулась, сверкнув добрыми, смешливыми глазами.
— Вот как, — только и отвечала она.
А по полю, было слышно, бежал русак, прибивая траву к земле, а в воде плавала краснопёрка, высовывая серебристую чешую — любопытно ей, желтоглазой.
Несси посидела вот так, на лопухах, смиренно сцепив ладони, но ей больше не сказали ни слова.
— Как зовут тебя? — попробовала она ещё разок.
Тёплый взгляд опять тронул девичье личико. Теперь уже очень надолго.
— Лошадь.
— Лошадь по имени Лошадь? Так не бывает, — быстро возразила Несси, а сама только и думала о том, как бы не расхохотаться от радости.
— Но ты же Несси по имени Несси. А я — лошадь по имени Лошадь.
— Я девушка по имени Несси. А не девушка по имени Девушка.
— А почему ты не Девушка?
— Потому что я Несси.
— Вот видишь. А я — Лошадь. Очень приятно.
Честно говоря, Несси ничего толком не поняла. Но спорить она не стала. Протянула свою пыльную ладошку и опомниться не успела, как в ней оказалось прохладное копыто, шишковатое, рябое, но очень приятное на ощупь.
Красотища!
* * *
— Любое стихотворение на свете написано о Лошади.
— Смею заметить, это чушь.
— Ну-ка, давай поспорим, — заулыбалась Лошадь, нетерпеливо переступая ногами.
Несси собрала губы в бантик, сдвинула их в один бок, после в другой — совершенно детская привычка. И наконец, надумала:
— А давай!
Девушка сложила ноги по-турецки, руками взялась за потускневшие носочки туфель и стала покачиваться туда-сюда, туда-сюда, вспоминая какое-нибудь стихотворение, в котором уж точно ни слова не будет о лошадях. А лучше всего — вообще без животных.
С минуту Несси восстанавливала в памяти тексты, а потом, приосанившись, глянула Лошади в глаза дерзко и с вызовом. Лошадь, кажется, не смеялась, но что-то скользило в её морде весёлое, и бархатистые уши подрагивали, и дрожали мясистые губы с налипшей на них травой.
Несси сказала:
— Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
— И от зависти всё воет:
Нет Лошадки у меня!
— Постой-постой, не так было, — попыталась возразить Несси, но Лошадь посмотрела на неё исподлобья. И девушке вдруг захотелось помолчать.
— Давай следующее, — обиженно потребовала Лошадь, тяжелым взглядом пригвоздив Несси к земле.
И под радугой, и под солнцем, между прудом и полем, когда сверху пекло, а по ногам тянуло прохладой, — завертелось.
* * *
Девушка судорожно обдумывала, какое бы стихотворение взять посложнее, чтобы Лошадь его не испортила. Испорченное стихотворение — это, честно говоря, неприлично, его нельзя ни слушать, ни сочинять.
Несси, перебирая пальцами каёмку платьица, начала вновь (очень-очень проникновенно):
— Чем глубже в раковины ночи
Уходишь внутренней тропой…
— Тем больше знаешь, нет уж мочи:
О, Лошадь, скорей явись передо мной!
Девушка многозначительно молчала, с укоризной глядя на Лошадь.
— Что? — искренно возмутилась та. — Волошина, думаешь, не знаю? В мои-то годы?
И фыркнула.
— Ладно, — вздохнула девушка, решив и на этот раз уступить, — предположим, всё верно.
— Сомневаешься? Давай ещё! — с азартом воскликнула Лошадь и для убедительности даже стукнула копытом в пенёк.
Несси задумчиво почесала коленку. И решила про себя, что если и это стихотворение Лошадь переиначит, то следующему — не бывать. Так-то!
И тогда девушка серьёзным тоном зачитала следующее:
— Бог дает, Бог берет — вот и весь тебе сказ,
Что к чему — остается загадкой для нас.
— Один только в жизни есть ясный указ:
Лошадь, как совесть, хороша без прикрас.
Несси цокнула языком и подскочила, оставив на земле кусочек белого ситца:
— Нет, это слишком, я терпеть не могу.
А Лошадь подошла к ней вплотную и заулыбалась прямо в лицо. Хулиганка!
— Эх, неверующая знакомка, — прошептала она. — Лошади — это всё и обо всех. Что за разница, как говорили, если говорили о Лошади?
— Да-да, знаю, — иронично закивала Несси, ощупывая дырку в платье и зачем-то нанизывая её на палец, — ведь человек предполагает, а Лошадь располагает.
Лошадь, наконец, не выдержала и заржала, оголив ровные большие зубы, блестящие, словно слюда, оттопырив губу с прожилками цвета ежевики.
— Забавная девочка! Хорошо мне с тобой, — и когда отсмеялась кобылка, то встряхнула гривой в репейниках и пару раз довольно пофыркала через свои огромные ноздри. — А есть ведь стихи про нас, честное слово. Знаешь иль нет?
Несси задумалась. Лирику она очень любила, знала многих, знала о многом, а вот о лошадях что-то не припоминалось ей. Может, назло. А может, о лошадях пишут меньше, чем хотелось бы некоторым.
— Есть. Есть, клянусь тебе! — с разочарованием говорила Несси, всплеснув руками, забыв даже о дырке в платье. — Если я не помню, так не значит, что нет их совсем?
А Лошадь смотрела влажным глубоким взглядом, склонив морду к Несси. Она молчала, только дыхание, пропахшее мятой и лопухом, тепло обдавало девичьи щёки.
— Не значит, — и отвернулась, и глухо поцокала к полю, приминая камыш.
Несси поспешила за ней робкими, но упрямыми шагами. Она спотыкалась о сучья, подло зарывшиеся в бурьян, обжигалась крапивой, однако не отставала.
— Постой, милая Лошадь! — окликнула она, но Лошадь продолжала выбираться из бурьяна, не оборачиваясь. Стуча копытами о крошащуюся землю.
Девушка запыхалась, и когда животное нырнуло в покачивающийся ячмень и остановилось, то и Несси убавила шаг. Перепрыгивая крапиву, угодив туфелькой в муравейник, девушка добралась до своего странного друга. И сказала тогда виновато:
— А я вот вспомню.
— К росстани, милая, или выбрать тебе дорожку? — ласковым голосом спросила Лошадь, обмахиваясь хвостом и щурясь.
Несси задумалась ненадолго.
— К росстани. Дорожку я выберу сама.
И пошли они рядом, бок о бок. Несси трогала пальцем большой репейник в спутанной гриве, а кобылка ей говорила:
— Никто не помнит теперь о Лошади, — спокойно, глубоким голосом, — никто не верит в неё.
* * *
Потом так случилось, что Несси устала. И Лошадь подставила свою спину, и девушка взобралась.
— Без седла приятнее, — сделала вывод наездница. — Я тебя чувствую, ты живая.
— Я живая, а ты живёшь.
— Есть разница? — искренно удивилась девчушка, почёсывая большой белый бок, похожий на облако.
— Может быть, — лениво ответила Лошадь.
А шли они уже долго-долго — такое большое поле.
Молчали. Говорили стихи. Смотрели, как опускается вечер.
— Я тебе расскажу отрывок. Вспомнила!
И опять начала Несси. Воодушевлённо, обрадовано. А Лошадь даже остановилась; заводила своими ушами, прислушалась.
— …Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их —
Рыжих, не увидевших земли.
Несси закончила, вдруг подумав о том, насколько безрадостное стихотворение только что прочитала.
Солнце катилось за гору, стыло. В поле — безмолвно, только слышно, как ветер щекочет верхушки деревьев и трав, а стройные лошадиные ноги глухо стучат о землю. И пухлые колосья трогают щиколотки — так приятно. Бросить вечность к ногам такому дню — и умереть счастливым.
И вот…
— Грустно как, — сказала Лошадь, чуть погодя. Несси почувствовала, как поднялись широкие бока под её каблучками — это Лошадь вздохнула.
Девушке стало совестно, что из всех стихотворений вспомнилось только это. И она, ухватившись за мягкую гриву, судорожно вертела в уме имена поэтов, заголовки стихов, лишь бы вспомнить, лишь бы обрадовать нового друга.
— Но ты же не рыжая, — наконец, чуть не плача, промолвила она тихо.
— И то верно: что я, рыжая, что ли? — хохотнула Лошадь, и её длинный волнистый хвост шлёпнул Несси по ножке. — Да и вообще, я знаю одно стихотворение. Другого мне не нужно. Я его, такое тоскливое, запоминать не буду.
— Это какое же? — с облегчением, робко улыбаясь, спросила Несси.
— А вот, послушай. Там вторая строчка — лепота!
— Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
«Какая гигантская лошадь-ублюдок».
Несси прыснула, запрокинув голову. Она так весело рассмеялась, что на глаза навернулись слёзы, и всё тело девушки опасно закачалось на взмокшем крупе.
А Лошадь цокала вновь по тропинке:
— Хороша строчка, да? — улыбалась она во все свои тридцать шесть, обернувшись к Несси. И глаз её, тот, который видела девушка, был лукаво сощурен, круглый маслянистый зрачок дрожал под лохматой чёлкой. — Но ты послушай дальше, дружок.
И Лошадь начала всё заново:
— Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
«Какая гигантская лошадь-ублюдок».
Верблюд же вскричал: «Да лошадь разве ты?!
Ты просто-напросто — верблюд недоразвитый».
И знал лишь бог седобородый,
Что эти животные — разной породы.
* * *
— Белая. Ты — белая!
— Мел ем. Вот и белая.
— Глупость говоришь, — с укором покачала головой Несси.
— Главное, глупость не думать, — уверенно отвечала на это Лошадь.
— Теперь мне нравится мысль.
— Дарю её. А не возьмёшь, так выброшу, авось кто подберёт и использует.
— И много мыслей таких валяется? — любопытствовала неугомонная девчушка.
— Всё, что видишь — всё мысли, которые брошены.
Несси недоверчиво сморщилась и потянула из-за лошадиного уха узел репейника:
— И гора эта?
— И гора.
— И вон та букашка?
— И букашка.
— Букашечная мысль…
— Божьякоровная, если точнее, — и Лошадь аккуратно переступила через божьекоровную мысль, покачивающуюся на травинке.
— Псих, — заключила Несси, глядя Лошади в темечко.
Вздохнули.
И ехали они потом молча до самой границы поля, Несси — болтая ногами, Лошадь — улыбаясь.
А когда показалась росстань, выплыли из-за кустов дорожки, усыпанные гравием, так остановились друзья — пришли.
Несси нехотя слезла, ладошками трогая шею Лошади, чувствуя тепло и мощь всего тела через это прикосновение. Репейник почти весь был вытащен. Красивая грива, блестит.
— Ты выбирай и иди, а я посмотрю, — и Лошадь моргнула, и ткнулась мордой в чужое плечо.
— Знаешь, кто в Лошадей верит? — спросила на прощание девушка, глядя серьёзно из-под ресниц, теребя кружева.
— Кто же?
Хитрюга! Улыбается опять, стерлядь, нагло так улыбается и уши пристраивает ближе к девичьим губам.
А Несси и не стесняется. Она говорит честно:
— Я.
И уходит вперёд.
* * *
Сумрак накрыл и поле, и лес, и пруд, всё то, что осталось далеко позади. Застрекотало в смородиновых кустах, в воздухе вспыхнули первые веснушки из светлячков. Где-то сидела кукушка и куковала почти надрывно, без устали…
Лошадь смотрела вслед Несси. Стояла вот так, недвижимо, пока не стукнул последний раз каблучок, не обернулась головка; и в мыслях у неё поселилось совсем не лошадиное стихотворение. Она даже прочитала его пару раз с выражением, вслух, медленно ворочая языком в сухой пасти.
Мягким шёпотом с придыханием:
Что за ночь на свете, что за ночь!
Тихо как…
Сейчас случится чудо.
Я услышу голос твой:
«Мне худо!
Приходи. Ты можешь мне помочь!»
Примечания:
В тексте использованы стихотворения следующих авторов: Максимилиан Волошин, Маргарита Алигер, Омар Хайям, Пушкин А.С, Слуцкий Б.А, Владимир Маяковский.
Ячмень был с жирными золотыми колосьями, и он цеплялся за платье, словно репейник; а Несси шла тихим пружинистым шагом, зажав в каждой руке по туфле. Заноз она не боялась, змей и кузнечиков не боялась, в общем и целом, не боялась она ничего, что связано с жизнью.
В шагах двадцати на северо-запад лежал пруд, подбитый со всех сторон густыми зарослями канареечника и лопуха. В нём отражались отбелившиеся облака, радуга и лошадь.
А морда у лошади была под цвет облаков.
Своими большими губами она трогала сиреневые головки просвирника, а тот качался от ветра, не сухой и не жёсткий, а ещё свеженький.
Несси заулыбалась. Чтобы пробраться через бурьян, она отыскала средь ячменя трухлявый пенёк и уселась, натягивая сырую обувку на ножки. Кто-то прокряхтел ей с дерева словно играючи: наверное, старый грач, он ведь ещё тот негодник! Когда трава была выше головы, как сейчас, пахло не иссушенными колосьями, а умытыми ягодами земляники и сырым деревом.
Как птичка, Несси не встала, а вспрыгнула на ноги, её аккуратная головка выглянула из-за волнующегося моря трав. Девушка бодро зашагала к лошади, преодолевая и разлапистые заросли лопуха, и крапиву, и канареечник. Животное, зажав во рту соцветие просвирника, лениво повернуло к Несси голову и дёрнуло ухом. Ноздри у лошади были крупные, влажные, глаза любопытные, а круп упругий и шкура цвета пены морской.
— Ух ты, ло-ошадь! — звонко не сказала, почти пропела обрадованная Несси.
Лошадь моргнула и пару раз пожевала своей тяжёлой челюстью.
И вдруг:
— С незнакомцами не знакомлюсь.
А Несси оторопело схватилась за грудь, распахнула розовый ротик, да так и осталась стоять. Похожая на рыбку в красивом ситцевом платье, алых туфлях и с буклями на голове.
Лошадь наклонилась к пруду, выдрала сырой корешок и продолжила жевать, обдавая себя хвостом по бокам.
— Это… это как же? — наконец, выговорила Несси.
— Принципиально.
— Говоришь, — продолжала о своём Несси, испуганно хлопая глазами.
— Не знакомлюсь принципиально, а говорю с удовольствием. Только не с незнакомцами, — и лошадь с подозрением оглядела девушку из-под гривы. — Ты мне знакомец?
Несси несколько мгновений молчала, всё ещё не веря в чудесную встречу, а потом вдруг вся выпрямилась, как бравый солдатик, и с воодушевлением ответила:
— Знакомец я. Я — знакомец!
"Лишь бы лошадь ещё говорила", — решила хитрая Несси.
— Но мы же не знакомились, — возразила умная Лошадь.
— Но вы же со мной разговариваете. Если бы я была незнакомцем, вы бы со мной не разговаривали. Или разговаривали не со мной.
— Мне нравится эта мысль, — удовлетворённо покивала лошадь и вновь цапнула с земли желтоватый пучок.
И вид у неё был деловой-деловой, словно не пасётся она, а пишет шестистопный ямб или мусолит во рту кисть, стоя перед мольбертом. Несси сразу это заметила. И теперь даже смогла улыбнуться. Какая забавная кобылка!
Осторожно подойдя ближе, девушка раздвинула листья лопуха и села на них. Села, восторженными глазами следя за тем, как говорящая лошадь обрывает очередной цветок или прислоняется носом к кромке воды, то ли нюхая её, то ли смотря на себя.
— А я Несси, — осмелилась девушка, накручивая локон на пальцы.
Лошадь оторвалась от своей трапезы и вновь обернулась, сверкнув добрыми, смешливыми глазами.
— Вот как, — только и отвечала она.
А по полю, было слышно, бежал русак, прибивая траву к земле, а в воде плавала краснопёрка, высовывая серебристую чешую — любопытно ей, желтоглазой.
Несси посидела вот так, на лопухах, смиренно сцепив ладони, но ей больше не сказали ни слова.
— Как зовут тебя? — попробовала она ещё разок.
Тёплый взгляд опять тронул девичье личико. Теперь уже очень надолго.
— Лошадь.
— Лошадь по имени Лошадь? Так не бывает, — быстро возразила Несси, а сама только и думала о том, как бы не расхохотаться от радости.
— Но ты же Несси по имени Несси. А я — лошадь по имени Лошадь.
— Я девушка по имени Несси. А не девушка по имени Девушка.
— А почему ты не Девушка?
— Потому что я Несси.
— Вот видишь. А я — Лошадь. Очень приятно.
Честно говоря, Несси ничего толком не поняла. Но спорить она не стала. Протянула свою пыльную ладошку и опомниться не успела, как в ней оказалось прохладное копыто, шишковатое, рябое, но очень приятное на ощупь.
Красотища!
* * *
— Любое стихотворение на свете написано о Лошади.
— Смею заметить, это чушь.
— Ну-ка, давай поспорим, — заулыбалась Лошадь, нетерпеливо переступая ногами.
Несси собрала губы в бантик, сдвинула их в один бок, после в другой — совершенно детская привычка. И наконец, надумала:
— А давай!
Девушка сложила ноги по-турецки, руками взялась за потускневшие носочки туфель и стала покачиваться туда-сюда, туда-сюда, вспоминая какое-нибудь стихотворение, в котором уж точно ни слова не будет о лошадях. А лучше всего — вообще без животных.
С минуту Несси восстанавливала в памяти тексты, а потом, приосанившись, глянула Лошади в глаза дерзко и с вызовом. Лошадь, кажется, не смеялась, но что-то скользило в её морде весёлое, и бархатистые уши подрагивали, и дрожали мясистые губы с налипшей на них травой.
Несси сказала:
— Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
— И от зависти всё воет:
Нет Лошадки у меня!
— Постой-постой, не так было, — попыталась возразить Несси, но Лошадь посмотрела на неё исподлобья. И девушке вдруг захотелось помолчать.
— Давай следующее, — обиженно потребовала Лошадь, тяжелым взглядом пригвоздив Несси к земле.
И под радугой, и под солнцем, между прудом и полем, когда сверху пекло, а по ногам тянуло прохладой, — завертелось.
* * *
Девушка судорожно обдумывала, какое бы стихотворение взять посложнее, чтобы Лошадь его не испортила. Испорченное стихотворение — это, честно говоря, неприлично, его нельзя ни слушать, ни сочинять.
Несси, перебирая пальцами каёмку платьица, начала вновь (очень-очень проникновенно):
— Чем глубже в раковины ночи
Уходишь внутренней тропой…
— Тем больше знаешь, нет уж мочи:
О, Лошадь, скорей явись передо мной!
Девушка многозначительно молчала, с укоризной глядя на Лошадь.
— Что? — искренно возмутилась та. — Волошина, думаешь, не знаю? В мои-то годы?
И фыркнула.
— Ладно, — вздохнула девушка, решив и на этот раз уступить, — предположим, всё верно.
— Сомневаешься? Давай ещё! — с азартом воскликнула Лошадь и для убедительности даже стукнула копытом в пенёк.
Несси задумчиво почесала коленку. И решила про себя, что если и это стихотворение Лошадь переиначит, то следующему — не бывать. Так-то!
И тогда девушка серьёзным тоном зачитала следующее:
— Бог дает, Бог берет — вот и весь тебе сказ,
Что к чему — остается загадкой для нас.
— Один только в жизни есть ясный указ:
Лошадь, как совесть, хороша без прикрас.
Несси цокнула языком и подскочила, оставив на земле кусочек белого ситца:
— Нет, это слишком, я терпеть не могу.
А Лошадь подошла к ней вплотную и заулыбалась прямо в лицо. Хулиганка!
— Эх, неверующая знакомка, — прошептала она. — Лошади — это всё и обо всех. Что за разница, как говорили, если говорили о Лошади?
— Да-да, знаю, — иронично закивала Несси, ощупывая дырку в платье и зачем-то нанизывая её на палец, — ведь человек предполагает, а Лошадь располагает.
Лошадь, наконец, не выдержала и заржала, оголив ровные большие зубы, блестящие, словно слюда, оттопырив губу с прожилками цвета ежевики.
— Забавная девочка! Хорошо мне с тобой, — и когда отсмеялась кобылка, то встряхнула гривой в репейниках и пару раз довольно пофыркала через свои огромные ноздри. — А есть ведь стихи про нас, честное слово. Знаешь иль нет?
Несси задумалась. Лирику она очень любила, знала многих, знала о многом, а вот о лошадях что-то не припоминалось ей. Может, назло. А может, о лошадях пишут меньше, чем хотелось бы некоторым.
— Есть. Есть, клянусь тебе! — с разочарованием говорила Несси, всплеснув руками, забыв даже о дырке в платье. — Если я не помню, так не значит, что нет их совсем?
А Лошадь смотрела влажным глубоким взглядом, склонив морду к Несси. Она молчала, только дыхание, пропахшее мятой и лопухом, тепло обдавало девичьи щёки.
— Не значит, — и отвернулась, и глухо поцокала к полю, приминая камыш.
Несси поспешила за ней робкими, но упрямыми шагами. Она спотыкалась о сучья, подло зарывшиеся в бурьян, обжигалась крапивой, однако не отставала.
— Постой, милая Лошадь! — окликнула она, но Лошадь продолжала выбираться из бурьяна, не оборачиваясь. Стуча копытами о крошащуюся землю.
Девушка запыхалась, и когда животное нырнуло в покачивающийся ячмень и остановилось, то и Несси убавила шаг. Перепрыгивая крапиву, угодив туфелькой в муравейник, девушка добралась до своего странного друга. И сказала тогда виновато:
— А я вот вспомню.
— К росстани, милая, или выбрать тебе дорожку? — ласковым голосом спросила Лошадь, обмахиваясь хвостом и щурясь.
Несси задумалась ненадолго.
— К росстани. Дорожку я выберу сама.
И пошли они рядом, бок о бок. Несси трогала пальцем большой репейник в спутанной гриве, а кобылка ей говорила:
— Никто не помнит теперь о Лошади, — спокойно, глубоким голосом, — никто не верит в неё.
* * *
Потом так случилось, что Несси устала. И Лошадь подставила свою спину, и девушка взобралась.
— Без седла приятнее, — сделала вывод наездница. — Я тебя чувствую, ты живая.
— Я живая, а ты живёшь.
— Есть разница? — искренно удивилась девчушка, почёсывая большой белый бок, похожий на облако.
— Может быть, — лениво ответила Лошадь.
А шли они уже долго-долго — такое большое поле.
Молчали. Говорили стихи. Смотрели, как опускается вечер.
— Я тебе расскажу отрывок. Вспомнила!
И опять начала Несси. Воодушевлённо, обрадовано. А Лошадь даже остановилась; заводила своими ушами, прислушалась.
— …Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось — плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их —
Рыжих, не увидевших земли.
Несси закончила, вдруг подумав о том, насколько безрадостное стихотворение только что прочитала.
Солнце катилось за гору, стыло. В поле — безмолвно, только слышно, как ветер щекочет верхушки деревьев и трав, а стройные лошадиные ноги глухо стучат о землю. И пухлые колосья трогают щиколотки — так приятно. Бросить вечность к ногам такому дню — и умереть счастливым.
И вот…
— Грустно как, — сказала Лошадь, чуть погодя. Несси почувствовала, как поднялись широкие бока под её каблучками — это Лошадь вздохнула.
Девушке стало совестно, что из всех стихотворений вспомнилось только это. И она, ухватившись за мягкую гриву, судорожно вертела в уме имена поэтов, заголовки стихов, лишь бы вспомнить, лишь бы обрадовать нового друга.
— Но ты же не рыжая, — наконец, чуть не плача, промолвила она тихо.
— И то верно: что я, рыжая, что ли? — хохотнула Лошадь, и её длинный волнистый хвост шлёпнул Несси по ножке. — Да и вообще, я знаю одно стихотворение. Другого мне не нужно. Я его, такое тоскливое, запоминать не буду.
— Это какое же? — с облегчением, робко улыбаясь, спросила Несси.
— А вот, послушай. Там вторая строчка — лепота!
— Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
«Какая гигантская лошадь-ублюдок».
Несси прыснула, запрокинув голову. Она так весело рассмеялась, что на глаза навернулись слёзы, и всё тело девушки опасно закачалось на взмокшем крупе.
А Лошадь цокала вновь по тропинке:
— Хороша строчка, да? — улыбалась она во все свои тридцать шесть, обернувшись к Несси. И глаз её, тот, который видела девушка, был лукаво сощурен, круглый маслянистый зрачок дрожал под лохматой чёлкой. — Но ты послушай дальше, дружок.
И Лошадь начала всё заново:
— Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
«Какая гигантская лошадь-ублюдок».
Верблюд же вскричал: «Да лошадь разве ты?!
Ты просто-напросто — верблюд недоразвитый».
И знал лишь бог седобородый,
Что эти животные — разной породы.
* * *
— Белая. Ты — белая!
— Мел ем. Вот и белая.
— Глупость говоришь, — с укором покачала головой Несси.
— Главное, глупость не думать, — уверенно отвечала на это Лошадь.
— Теперь мне нравится мысль.
— Дарю её. А не возьмёшь, так выброшу, авось кто подберёт и использует.
— И много мыслей таких валяется? — любопытствовала неугомонная девчушка.
— Всё, что видишь — всё мысли, которые брошены.
Несси недоверчиво сморщилась и потянула из-за лошадиного уха узел репейника:
— И гора эта?
— И гора.
— И вон та букашка?
— И букашка.
— Букашечная мысль…
— Божьякоровная, если точнее, — и Лошадь аккуратно переступила через божьекоровную мысль, покачивающуюся на травинке.
— Псих, — заключила Несси, глядя Лошади в темечко.
Вздохнули.
И ехали они потом молча до самой границы поля, Несси — болтая ногами, Лошадь — улыбаясь.
А когда показалась росстань, выплыли из-за кустов дорожки, усыпанные гравием, так остановились друзья — пришли.
Несси нехотя слезла, ладошками трогая шею Лошади, чувствуя тепло и мощь всего тела через это прикосновение. Репейник почти весь был вытащен. Красивая грива, блестит.
— Ты выбирай и иди, а я посмотрю, — и Лошадь моргнула, и ткнулась мордой в чужое плечо.
— Знаешь, кто в Лошадей верит? — спросила на прощание девушка, глядя серьёзно из-под ресниц, теребя кружева.
— Кто же?
Хитрюга! Улыбается опять, стерлядь, нагло так улыбается и уши пристраивает ближе к девичьим губам.
А Несси и не стесняется. Она говорит честно:
— Я.
И уходит вперёд.
* * *
Сумрак накрыл и поле, и лес, и пруд, всё то, что осталось далеко позади. Застрекотало в смородиновых кустах, в воздухе вспыхнули первые веснушки из светлячков. Где-то сидела кукушка и куковала почти надрывно, без устали…
Лошадь смотрела вслед Несси. Стояла вот так, недвижимо, пока не стукнул последний раз каблучок, не обернулась головка; и в мыслях у неё поселилось совсем не лошадиное стихотворение. Она даже прочитала его пару раз с выражением, вслух, медленно ворочая языком в сухой пасти.
Мягким шёпотом с придыханием:
Что за ночь на свете, что за ночь!
Тихо как…
Сейчас случится чудо.
Я услышу голос твой:
«Мне худо!
Приходи. Ты можешь мне помочь!»
Примечания:
В тексте использованы стихотворения следующих авторов: Максимилиан Волошин, Маргарита Алигер, Омар Хайям, Пушкин А.С, Слуцкий Б.А, Владимир Маяковский.
