Утро
Сун Фань пробиралась в сад через решётку, спрятанную глубоко под водой, потому что была очень худенькой и любила нырять. В первый раз она просто удирала от братьев, во второй — потому что свистнула утиную ножку из тарелки у стражника, в третий — так как заприметила в том саду плодоносящую грушу.
А затем она стала ходить туда просто так, почти каждый день. Ей нравилось выбираться из озера, ложиться на тёплый камешек, чтобы обсохнуть, а затем молчаливо бродить по саду, в который никто не ходит, кроме неё. Там были разбиты клумбы с невиданными цветами — и ярко-красными, и жёлтыми, и фиолетовыми; там струились каналы, прозрачные, словно роса; там было много-много прекрасных мостиков и пагод, от вида которых у Фань заходилось сердце. А ещё — стоял на вершине пригорка Будда. Пузатый, весь золотой, с проницательным взглядом — и совершенно покинутый. Одинокий! Сун Фань приходила его навестить и ни разу не встретила перед ним дымящейся палочки.
Так что с некоторых пор крошка Фань, дочка простого крестьянина, всегда полуголодная и босая, навещала несчастного Будду, который казался ей ещё более одиноким, чем даже она сама.
— Кто же поставил тебя сюда, милый Будда? — сетовала она, выкладывая на алтарь несколько спелых груш и оставляя себе одну. — Ты смотришь на всех с вершины холма, но смотрит ли кто-нибудь на тебя?..
И Сун Фань ложилась на широкую перекладину в пагоде, где стоял Будда, свешивала одну ногу и качала ей, полдня напролёт глядя в небо, на верхушки деревьев и большой-пребольшой дворец, который был недалеко отсюда. На дворец она смотрела чаще всего — ей казалось, что она может увидеть шныряющих туда-сюда слуг, стайки евнухов и — даже — отблески украшений новой императрицы.
Лишь несколько дней спустя Фань встретила кого-то ещё.
Поднявшись, как всегда, по ступеням из камня, набивая живот грушами и веселясь, она вдруг увидела за кустами шёлковые одежды. Сун Фань спрыгнула с дороги в заросли, испугавшись, и замерла. Каменный лев оказался прямо перед ней, обнажив свои острые зубы, и она обняла его покрепче, чтобы не задрожать.
«Кто-то ещё пришёл к Будде!» — догадалась она.
И простояла вот так, почти не дыша, несколько долгих-долгих минут. Но когда её не нашли (и даже не попытались), Сун Фань осмелела: ей стало любопытно, что же за человек вспомнил наконец-то о Будде.
— Кто он таков? — спросила она у льва.
Крошка Фань вдохнула поглубже (для храбрости) и пробралась к алтарю через кусты, тихо-тихо ступая. И вот, затаившись среди деревьев, крошка Фань смогла увидеть зажжённую палочку, и через дым, через духоту летнего сада — юношу, стоящего на коленях перед статуей Будды. У него были тонкие черты лица, а голова выбрита — лишь одна коса свисала до самого пояса. Он сидел, как будто и не дыша, прижав руки ко лбу. Сун Фань не умела так смиренно молиться!
Он показался для Фань очень странным и, наверное, неземным.
И стоило ей так подумать, как юноша резко открыл глаза. И не глядя на Будду, как полагается, а глядя прямо в её глаза.
Сун Фань замерла. Через лёгкую дымку она смотрела в ответ, пока юноша не моргнул и не разрушил этим их общее замешательство.
Подобрав подол, Сун Фань бросилась вниз без оглядки, громко шлёпая босыми ногами по ступеням из камня.
Не успела она далеко убежать, как настиг её возглас:
— Постой! — услышала Сун Фань, снова скрываясь в кустах.
Юноша спускался, шелестя рукавами, и прыгал сразу через две ступеньки, лишь бы настигнуть бедную Фань. Он внимательно оглядывался и крутил головой, но Сун Фань забилась за статую льва среди кустарника и перестала дышать.
Однако что-то её всё-таки выдало, потому что юноша остановился на ближних ступенях и громко сказал:
— Я не обижу тебя, — а затем наклонился к тому самому льву, за которым свернулась Сун Фань, и добавил: — выходи.
— Простите меня, господин! — сразу кинулась ему в ноги Сун Фань, не поднимая глаз. — Я случайно пришла в этот сад и увидела Будду — а как же можно пройти мимо него, не помолившись?
— Случайно? — удивился юноша.
Сун Фань покраснела и схватилась за уши.
— Честное слово! Я здесь первый раз в жизни!
— И груши ты не срывала, а просто нашла.
Крошка Фань аккуратно оглянулась и ахнула. Оказалось, что она выронила почти все груши, когда бросилась на колени, и теперь они лежали возле неё, уличая во лжи.
Сун Фань зажмурилась от испуга.
— Господин, я не нарочно, — выпалила она. А затем робко подняла на юношу взгляд: он показался ещё выше, чем прежде, и дракон с его одежды смотрел прямо на Фань, словно не вышитый, а живой. — Я пришла, чтобы навестить одинокого Будду — ему очень скучно совсем одному…
— Всего лишь?
— Всего лишь.
Юноша потопал ногой в раздумьях. Он сложил руки за спиной, наклонился, прищурился. Сун Фань показался он смутно знакомым — в первый и последний, пожалуй, раз.
— Знаешь ли ты, чей это сад? — спросил он вдруг.
Сун Фань пожала плечами:
— Нет, господин.
— Хорошо, — кивнул юноша.
— А чей?
— Я тоже не знаю.
Крошка Фань посмотрела на него недоверчиво. Юноша это, должно быть, почувствовал и в одно мгновение переменился: он присел возле Фань и начал собирать груши.
— Я просто захожу сюда через проём в стене, когда получается, — пояснил он с улыбкой.
— Проём в стене, господин?
— Можешь звать меня братцем. Или, знаешь, — озарилось его лицо, — зови даже просто — Линь! Хорошо?
Никогда раньше Сун Фань не называла вельможу по имени, так что она, не раздумывая, согласилась.
«Когда ещё выпадет такая возможность!» — решила Сун Фань про себя.
Братец Линь тем временем поднял её с колен.
— Вот, держи, — передал он ей все груши, отчего-то сияя и радуясь, — можешь и дальше приходить сюда, если хочешь. Я никому не скажу, если и ты никому не скажешь.
— Про вас? — уточнила Сун Фань.
— Конечно. Пускай у нас разные положения, но мне тоже нельзя быть там, где меня не ждут. Хорошо, крошка… Как же тебя зовут?
— Сун Фань, господин… То есть, братец!
— Хорошо, крошка Фань?
— Хорошо, — пообещала Сун Фань, робко улыбаясь, но смелее рассматривая юношу перед собой.
Между тем, было очень неловко оставаться с ним один на один. Как только окончилось это знакомство, она поклонилась и сообщила, что убегает домой.
— Как — уже? — удивился искренне Линь.
— Меня дома… ждут, — опять соврала Сун Фань и всё-таки пообещала: — но я приду сюда завтра… ведь можно?
— Мы об этом договорились.
И стоило Сун Фань отвернуться, зашлёпать босыми ногами по разгорячённым камням, как этот вельможа окликнул её:
— Крошка Фань!
— Да, братец! — отозвалась Сун Фань громко, едва различая за деревьями силуэт.
— Значит, это ты приносила груши к алтарю? — спросил её Линь.
И Сун Фань кротко кивнула, будто бы он мог её разглядеть.
— А вы?.. А ты? — крикнула она, не удержавшись.
Линь показался из-за яркой июльской листвы, вынырнул, будто какой-то зверь:
— А я их все съел.
И улыбнулся так широко, так тепло и приятно, а ещё — со знакомым для Фань лукавством (так улыбались братья), что она поняла: «Мы хорошо поладим!».
И в целом — оказалась права.
День
С тех пор они подружились.
Сун Фань этим очень гордилась, а ещё — ей нравился Линь: он не походил на других знатных особ. Одежды у него, конечно, были из шёлка, но ни разу Линь не взглянул на Сун Фань свысока (даже учитывая разницу в росте). Он был простым и добрым — так решила про себя Фань.
Обычно они встречались в пагоде возле воды — там было всегда прохладно — и потом Линь рассказывал что-нибудь интересное. Это были самые разные истории — и про дворец, и про небесных жителей, и про то, как в детстве Линь убегал (прямо как Фань). Он говорил об этом, смеясь:
— Няньки носились за мной, а я прятался у матушки в комнате. Она никогда не выдавала меня!
— Как? — удивлялась Фань. — Разве тебя могли забрать у матушки, братец?
— Забирали, когда находили, — пожимал плечами Линь, и Сун Фань казалось, что улыбка его тускнеет. — Но ты только послушай!..
И он продолжал очередную историю, ничего не боясь.
А потом наступил момент, когда они научились молчать. Они просто сидели рядом, иногда — перед Буддой, иногда — у воды, думали о своём, смотрели на небо, на кроны деревьев, братец Линь вырезал фигурку иль дудочку, Сун Фань ела груши или спала, и им было уютно и хорошо. Крошка Фань сквозь ресницы могла наблюдать, как хмурится Линь, когда что-то не получается, как в чёрных его глазах отражаются блики света — ей нравились подобные вещи. Если бы её братья были такими добрыми, как и Линь!
«Может быть, они злые, потому что полуголодные?» — подумала как-то Фань и ещё раз взглянула на Линя украдкой — он был хорошо одет, сыт, причёсан, и на каждую встречу приносил пирожные из цветов. Даже пах он не так, как все остальные. Удивительно — он походил на сад!
Так однажды она и сказала, когда Линь говорил о поэзии — Линь вообще знал много того, о чём не подозревала малышка Фань.
— Как бы ты описала меня, сестрица? — спросил её Линь в тот день.
Тогда-то Фань и сказала ему, как есть:
— Ты похож на горячие камни у озера, братец Линь. И на ветки ивы, которые тонут в воде. И на все эти красивые мостики! Ты похож на цветы, которые здесь растут, и на дорожки, по которым никто не ходит — мне с тобой хорошо, как в этом саду: ты такой же прекрасный, братец Линь, и никем неизведанный! В тебе, кажется, только я, только Будда и только ты…
— А как же император? — спросил, улыбаясь, Линь. — Он ведь тоже бывает в этом саду.
Сун Фань задумалась на мгновение.
— Но гораздо чаще он здесь не бывает, разве не так, братец Линь?
А после она всё же заметила, что Линь помрачнел, нахмурился даже, как туча, и решила после этого не говорить о том, как ей нравится, что они лишь втроём, и что нигде она не чувствует себя лучше, чем в саду перед самым дворцом императора.
А то, что сад императорский, она узнала от стражников — однажды, когда Фань проплывала между прутьев решётки, они подошли очень близко — и она расслышала разговор:
— Император гуляет по саду сегодня, — сказал один из них. — Что-то он зачастил!
— Молится, — ответил второй.
— Есть, с чего…
Но Фань уже поднырнула и оказалась в саду. К тому же, она похолодела от мысли, что император сейчас гуляет там, где гуляет и Линь!
Со всех ног она бросилась к пагоде у воды, а не найдя там друга, побежала к Будде — и действительно, Линь сидел перед ним.
— Линь, скорее, бежим! — задыхаясь, Сун Фань схватила его за рукав и потянула в сторону озера.
— Почему? — удивился Линь.
Он даже не успел распрямиться — так и побежал следом за Фань полусогнутый.
— Там император! Он казнит нас, если увидит!
— Кто так сказал? — не испугался Линь.
— Все так говорят.
И действительно, что уж знала об императоре Фань, так это то, как он бывает не мил. Однажды знакомый торговец пришёл к её отцу и рассказал, что во дворце льются алые реки. Это Фань хорошо запомнила (целый месяц потом она плавала в красной воде по ночам), так что Сун Фань знала наверняка: есть груши в чужом саду — это плохой поступок, за который могут хорошо наказать.
Поэтому она бежала, не отпуская Линя, и его шёлковый рукав то и дело выскальзывал, и её ноги то и дело заплетались, и только то, что Линь бежал вместе с ней, придавало ей сил и смелости. Преодолев ступеньки, оставив позади льва и львицу, бамбуковый мостик через канал, крошка Фань влетела под тень пагоды и пригнулась. Запыхавшийся Линь пригнулся следом, загадочно улыбаясь.
— Мы прячемся, — сообщила ему Фань, думая, что он до сих пор ничего не понял.
— Это слышала вся округа.
— Думаешь, братец Линь? — испугалась Сун Фань. — Значит, слышал и император?
Линь улыбнулся ещё ослепительнее, ещё шире:
— Мне кажется, император вообще ничего не слышит.
— Почему?
— В последнее время ему, должно быть, не хочется.
— Почему? — не отставала Фань.
— Наверное, он очень устал.
— Откуда ты знаешь?
— Все это знают, сестрица, — покачал головой Линь. — Одна ты у нас в облаках!
— Неправда.
— Правда.
— Про сокровища в холме говорят, про восстание, про то, что император казнит всех во дворце. А вот про это, братец Линь, никто не говорит! Ни единого слова!
Сун Фань разозлилась, даже, наверное, разобиделась. Её почему-то задело, что Линь считает, будто она совершенно не при делах. А ведь целые дни, которые Фань проводила вне сада, она проводила среди людей: на базаре, на улицах, даже дома — и она знала наверняка, о чём взрослые говорят (и о чём — только шепчутся).
Но не успела она надуться, как братец окликнул её — без тени былой улыбки.
— Так значит, император всех убивает?
Сун Фань обернулась: Линь глядел на неё в тот момент как зверь, не мигая. Он и раньше порой смотрел очень пристально, словно в душу, но в этот раз у Фань похолодело внутри.
Она замялась немного, схватилась за мочки ушей, как делала, если боялась или стеснялась кого-то.
— Так говорят, — тихо сказала она.
— Многие?
— Все… Разве ты не слыхал, братец?
Линь как-то повёл плечом, некрасиво (так на него не похоже!), и сразу спросил о другом:
— И что за сокровища?
А Сун Фань была и рада сменить наконец-то тему:
— Они здесь спрятаны — все в округе об этом знают!
— Правда?
— Но я их уже нашла.
И Сун Фань аккуратно выглянула, поманив за собой и Линя. В саду никого не было (куда же пропал император?), и крошка Фань спокойно указала пальцем на дерево, с которого обычно срывала груши:
— Если бы я принесла в дом сокровища, братец Линь, то никто бы не поверил, что я их нашла. Зато если я приношу груши, то все едят — и продлевают жизнь! Разве это не счастье — поесть, когда хочется?
— Я не ем груши, — сказал тихо Линь. — Не люблю.
— Значит, будешь коротко жить.
— Так говорят?
— Так говорят… Постой, братец Линь! Но ты съел все груши, которые я принесла на алтарь!
— Именно тогда я и понял, сестрица, что они — точно не для меня!
И Линь рассмеялся, прищурив глаза, и Сун Фань толкнула его в плечо за такую шутку, и вместе они упали, широко улыбаясь, на горячий от солнца пол.
— Ну что ж, — вздохнул Линь уже как-то привычно, прижимая к себе крошку Фань, — посмотрим, как получится у меня…
И больше они не разговаривали на эту тему, как больше и не слышали про императора, зашедшего в их сад — с их сокровищами, их дружбой и их собственным Буддой, который вечно куда-то смотрит (и вечно о чём-то молчит).
Между тем, в жизни Фань это лето было самым коротким — время в саду пролетало мимо, словно на крыльях у журавля.
Линь говорил иногда чудные, красивые вещи.
Как-то:
— Смотри-ка, сестрица, как плывёт дракон!
— Где? — удивлялась Сун Фань.
— В небе, конечно!
И Фань поднимала голову, высовывалась из пагоды и смотрела, смотрела, смотрела, пока не начинали слезиться глаза — и тогда она точно видела, как из облаков складывается дракон, как блестит его чешуя и развевается ус. Его хвост порою обхватывал солнце, а порой — падал за крыши дворца, будто благословляя его.
Линь улыбался, смотрел на Фань, как обычно, пристально:
— Ну? — спрашивал он игриво. — Видишь?
Сун Фань пробиралась в сад через решётку, спрятанную глубоко под водой, потому что была очень худенькой и любила нырять. В первый раз она просто удирала от братьев, во второй — потому что свистнула утиную ножку из тарелки у стражника, в третий — так как заприметила в том саду плодоносящую грушу.
А затем она стала ходить туда просто так, почти каждый день. Ей нравилось выбираться из озера, ложиться на тёплый камешек, чтобы обсохнуть, а затем молчаливо бродить по саду, в который никто не ходит, кроме неё. Там были разбиты клумбы с невиданными цветами — и ярко-красными, и жёлтыми, и фиолетовыми; там струились каналы, прозрачные, словно роса; там было много-много прекрасных мостиков и пагод, от вида которых у Фань заходилось сердце. А ещё — стоял на вершине пригорка Будда. Пузатый, весь золотой, с проницательным взглядом — и совершенно покинутый. Одинокий! Сун Фань приходила его навестить и ни разу не встретила перед ним дымящейся палочки.
Так что с некоторых пор крошка Фань, дочка простого крестьянина, всегда полуголодная и босая, навещала несчастного Будду, который казался ей ещё более одиноким, чем даже она сама.
— Кто же поставил тебя сюда, милый Будда? — сетовала она, выкладывая на алтарь несколько спелых груш и оставляя себе одну. — Ты смотришь на всех с вершины холма, но смотрит ли кто-нибудь на тебя?..
И Сун Фань ложилась на широкую перекладину в пагоде, где стоял Будда, свешивала одну ногу и качала ей, полдня напролёт глядя в небо, на верхушки деревьев и большой-пребольшой дворец, который был недалеко отсюда. На дворец она смотрела чаще всего — ей казалось, что она может увидеть шныряющих туда-сюда слуг, стайки евнухов и — даже — отблески украшений новой императрицы.
Лишь несколько дней спустя Фань встретила кого-то ещё.
Поднявшись, как всегда, по ступеням из камня, набивая живот грушами и веселясь, она вдруг увидела за кустами шёлковые одежды. Сун Фань спрыгнула с дороги в заросли, испугавшись, и замерла. Каменный лев оказался прямо перед ней, обнажив свои острые зубы, и она обняла его покрепче, чтобы не задрожать.
«Кто-то ещё пришёл к Будде!» — догадалась она.
И простояла вот так, почти не дыша, несколько долгих-долгих минут. Но когда её не нашли (и даже не попытались), Сун Фань осмелела: ей стало любопытно, что же за человек вспомнил наконец-то о Будде.
— Кто он таков? — спросила она у льва.
Крошка Фань вдохнула поглубже (для храбрости) и пробралась к алтарю через кусты, тихо-тихо ступая. И вот, затаившись среди деревьев, крошка Фань смогла увидеть зажжённую палочку, и через дым, через духоту летнего сада — юношу, стоящего на коленях перед статуей Будды. У него были тонкие черты лица, а голова выбрита — лишь одна коса свисала до самого пояса. Он сидел, как будто и не дыша, прижав руки ко лбу. Сун Фань не умела так смиренно молиться!
Он показался для Фань очень странным и, наверное, неземным.
И стоило ей так подумать, как юноша резко открыл глаза. И не глядя на Будду, как полагается, а глядя прямо в её глаза.
Сун Фань замерла. Через лёгкую дымку она смотрела в ответ, пока юноша не моргнул и не разрушил этим их общее замешательство.
Подобрав подол, Сун Фань бросилась вниз без оглядки, громко шлёпая босыми ногами по ступеням из камня.
Не успела она далеко убежать, как настиг её возглас:
— Постой! — услышала Сун Фань, снова скрываясь в кустах.
Юноша спускался, шелестя рукавами, и прыгал сразу через две ступеньки, лишь бы настигнуть бедную Фань. Он внимательно оглядывался и крутил головой, но Сун Фань забилась за статую льва среди кустарника и перестала дышать.
Однако что-то её всё-таки выдало, потому что юноша остановился на ближних ступенях и громко сказал:
— Я не обижу тебя, — а затем наклонился к тому самому льву, за которым свернулась Сун Фань, и добавил: — выходи.
— Простите меня, господин! — сразу кинулась ему в ноги Сун Фань, не поднимая глаз. — Я случайно пришла в этот сад и увидела Будду — а как же можно пройти мимо него, не помолившись?
— Случайно? — удивился юноша.
Сун Фань покраснела и схватилась за уши.
— Честное слово! Я здесь первый раз в жизни!
— И груши ты не срывала, а просто нашла.
Крошка Фань аккуратно оглянулась и ахнула. Оказалось, что она выронила почти все груши, когда бросилась на колени, и теперь они лежали возле неё, уличая во лжи.
Сун Фань зажмурилась от испуга.
— Господин, я не нарочно, — выпалила она. А затем робко подняла на юношу взгляд: он показался ещё выше, чем прежде, и дракон с его одежды смотрел прямо на Фань, словно не вышитый, а живой. — Я пришла, чтобы навестить одинокого Будду — ему очень скучно совсем одному…
— Всего лишь?
— Всего лишь.
Юноша потопал ногой в раздумьях. Он сложил руки за спиной, наклонился, прищурился. Сун Фань показался он смутно знакомым — в первый и последний, пожалуй, раз.
— Знаешь ли ты, чей это сад? — спросил он вдруг.
Сун Фань пожала плечами:
— Нет, господин.
— Хорошо, — кивнул юноша.
— А чей?
— Я тоже не знаю.
Крошка Фань посмотрела на него недоверчиво. Юноша это, должно быть, почувствовал и в одно мгновение переменился: он присел возле Фань и начал собирать груши.
— Я просто захожу сюда через проём в стене, когда получается, — пояснил он с улыбкой.
— Проём в стене, господин?
— Можешь звать меня братцем. Или, знаешь, — озарилось его лицо, — зови даже просто — Линь! Хорошо?
Никогда раньше Сун Фань не называла вельможу по имени, так что она, не раздумывая, согласилась.
«Когда ещё выпадет такая возможность!» — решила Сун Фань про себя.
Братец Линь тем временем поднял её с колен.
— Вот, держи, — передал он ей все груши, отчего-то сияя и радуясь, — можешь и дальше приходить сюда, если хочешь. Я никому не скажу, если и ты никому не скажешь.
— Про вас? — уточнила Сун Фань.
— Конечно. Пускай у нас разные положения, но мне тоже нельзя быть там, где меня не ждут. Хорошо, крошка… Как же тебя зовут?
— Сун Фань, господин… То есть, братец!
— Хорошо, крошка Фань?
— Хорошо, — пообещала Сун Фань, робко улыбаясь, но смелее рассматривая юношу перед собой.
Между тем, было очень неловко оставаться с ним один на один. Как только окончилось это знакомство, она поклонилась и сообщила, что убегает домой.
— Как — уже? — удивился искренне Линь.
— Меня дома… ждут, — опять соврала Сун Фань и всё-таки пообещала: — но я приду сюда завтра… ведь можно?
— Мы об этом договорились.
И стоило Сун Фань отвернуться, зашлёпать босыми ногами по разгорячённым камням, как этот вельможа окликнул её:
— Крошка Фань!
— Да, братец! — отозвалась Сун Фань громко, едва различая за деревьями силуэт.
— Значит, это ты приносила груши к алтарю? — спросил её Линь.
И Сун Фань кротко кивнула, будто бы он мог её разглядеть.
— А вы?.. А ты? — крикнула она, не удержавшись.
Линь показался из-за яркой июльской листвы, вынырнул, будто какой-то зверь:
— А я их все съел.
И улыбнулся так широко, так тепло и приятно, а ещё — со знакомым для Фань лукавством (так улыбались братья), что она поняла: «Мы хорошо поладим!».
И в целом — оказалась права.
День
С тех пор они подружились.
Сун Фань этим очень гордилась, а ещё — ей нравился Линь: он не походил на других знатных особ. Одежды у него, конечно, были из шёлка, но ни разу Линь не взглянул на Сун Фань свысока (даже учитывая разницу в росте). Он был простым и добрым — так решила про себя Фань.
Обычно они встречались в пагоде возле воды — там было всегда прохладно — и потом Линь рассказывал что-нибудь интересное. Это были самые разные истории — и про дворец, и про небесных жителей, и про то, как в детстве Линь убегал (прямо как Фань). Он говорил об этом, смеясь:
— Няньки носились за мной, а я прятался у матушки в комнате. Она никогда не выдавала меня!
— Как? — удивлялась Фань. — Разве тебя могли забрать у матушки, братец?
— Забирали, когда находили, — пожимал плечами Линь, и Сун Фань казалось, что улыбка его тускнеет. — Но ты только послушай!..
И он продолжал очередную историю, ничего не боясь.
А потом наступил момент, когда они научились молчать. Они просто сидели рядом, иногда — перед Буддой, иногда — у воды, думали о своём, смотрели на небо, на кроны деревьев, братец Линь вырезал фигурку иль дудочку, Сун Фань ела груши или спала, и им было уютно и хорошо. Крошка Фань сквозь ресницы могла наблюдать, как хмурится Линь, когда что-то не получается, как в чёрных его глазах отражаются блики света — ей нравились подобные вещи. Если бы её братья были такими добрыми, как и Линь!
«Может быть, они злые, потому что полуголодные?» — подумала как-то Фань и ещё раз взглянула на Линя украдкой — он был хорошо одет, сыт, причёсан, и на каждую встречу приносил пирожные из цветов. Даже пах он не так, как все остальные. Удивительно — он походил на сад!
Так однажды она и сказала, когда Линь говорил о поэзии — Линь вообще знал много того, о чём не подозревала малышка Фань.
— Как бы ты описала меня, сестрица? — спросил её Линь в тот день.
Тогда-то Фань и сказала ему, как есть:
— Ты похож на горячие камни у озера, братец Линь. И на ветки ивы, которые тонут в воде. И на все эти красивые мостики! Ты похож на цветы, которые здесь растут, и на дорожки, по которым никто не ходит — мне с тобой хорошо, как в этом саду: ты такой же прекрасный, братец Линь, и никем неизведанный! В тебе, кажется, только я, только Будда и только ты…
— А как же император? — спросил, улыбаясь, Линь. — Он ведь тоже бывает в этом саду.
Сун Фань задумалась на мгновение.
— Но гораздо чаще он здесь не бывает, разве не так, братец Линь?
А после она всё же заметила, что Линь помрачнел, нахмурился даже, как туча, и решила после этого не говорить о том, как ей нравится, что они лишь втроём, и что нигде она не чувствует себя лучше, чем в саду перед самым дворцом императора.
А то, что сад императорский, она узнала от стражников — однажды, когда Фань проплывала между прутьев решётки, они подошли очень близко — и она расслышала разговор:
— Император гуляет по саду сегодня, — сказал один из них. — Что-то он зачастил!
— Молится, — ответил второй.
— Есть, с чего…
Но Фань уже поднырнула и оказалась в саду. К тому же, она похолодела от мысли, что император сейчас гуляет там, где гуляет и Линь!
Со всех ног она бросилась к пагоде у воды, а не найдя там друга, побежала к Будде — и действительно, Линь сидел перед ним.
— Линь, скорее, бежим! — задыхаясь, Сун Фань схватила его за рукав и потянула в сторону озера.
— Почему? — удивился Линь.
Он даже не успел распрямиться — так и побежал следом за Фань полусогнутый.
— Там император! Он казнит нас, если увидит!
— Кто так сказал? — не испугался Линь.
— Все так говорят.
И действительно, что уж знала об императоре Фань, так это то, как он бывает не мил. Однажды знакомый торговец пришёл к её отцу и рассказал, что во дворце льются алые реки. Это Фань хорошо запомнила (целый месяц потом она плавала в красной воде по ночам), так что Сун Фань знала наверняка: есть груши в чужом саду — это плохой поступок, за который могут хорошо наказать.
Поэтому она бежала, не отпуская Линя, и его шёлковый рукав то и дело выскальзывал, и её ноги то и дело заплетались, и только то, что Линь бежал вместе с ней, придавало ей сил и смелости. Преодолев ступеньки, оставив позади льва и львицу, бамбуковый мостик через канал, крошка Фань влетела под тень пагоды и пригнулась. Запыхавшийся Линь пригнулся следом, загадочно улыбаясь.
— Мы прячемся, — сообщила ему Фань, думая, что он до сих пор ничего не понял.
— Это слышала вся округа.
— Думаешь, братец Линь? — испугалась Сун Фань. — Значит, слышал и император?
Линь улыбнулся ещё ослепительнее, ещё шире:
— Мне кажется, император вообще ничего не слышит.
— Почему?
— В последнее время ему, должно быть, не хочется.
— Почему? — не отставала Фань.
— Наверное, он очень устал.
— Откуда ты знаешь?
— Все это знают, сестрица, — покачал головой Линь. — Одна ты у нас в облаках!
— Неправда.
— Правда.
— Про сокровища в холме говорят, про восстание, про то, что император казнит всех во дворце. А вот про это, братец Линь, никто не говорит! Ни единого слова!
Сун Фань разозлилась, даже, наверное, разобиделась. Её почему-то задело, что Линь считает, будто она совершенно не при делах. А ведь целые дни, которые Фань проводила вне сада, она проводила среди людей: на базаре, на улицах, даже дома — и она знала наверняка, о чём взрослые говорят (и о чём — только шепчутся).
Но не успела она надуться, как братец окликнул её — без тени былой улыбки.
— Так значит, император всех убивает?
Сун Фань обернулась: Линь глядел на неё в тот момент как зверь, не мигая. Он и раньше порой смотрел очень пристально, словно в душу, но в этот раз у Фань похолодело внутри.
Она замялась немного, схватилась за мочки ушей, как делала, если боялась или стеснялась кого-то.
— Так говорят, — тихо сказала она.
— Многие?
— Все… Разве ты не слыхал, братец?
Линь как-то повёл плечом, некрасиво (так на него не похоже!), и сразу спросил о другом:
— И что за сокровища?
А Сун Фань была и рада сменить наконец-то тему:
— Они здесь спрятаны — все в округе об этом знают!
— Правда?
— Но я их уже нашла.
И Сун Фань аккуратно выглянула, поманив за собой и Линя. В саду никого не было (куда же пропал император?), и крошка Фань спокойно указала пальцем на дерево, с которого обычно срывала груши:
— Если бы я принесла в дом сокровища, братец Линь, то никто бы не поверил, что я их нашла. Зато если я приношу груши, то все едят — и продлевают жизнь! Разве это не счастье — поесть, когда хочется?
— Я не ем груши, — сказал тихо Линь. — Не люблю.
— Значит, будешь коротко жить.
— Так говорят?
— Так говорят… Постой, братец Линь! Но ты съел все груши, которые я принесла на алтарь!
— Именно тогда я и понял, сестрица, что они — точно не для меня!
И Линь рассмеялся, прищурив глаза, и Сун Фань толкнула его в плечо за такую шутку, и вместе они упали, широко улыбаясь, на горячий от солнца пол.
— Ну что ж, — вздохнул Линь уже как-то привычно, прижимая к себе крошку Фань, — посмотрим, как получится у меня…
И больше они не разговаривали на эту тему, как больше и не слышали про императора, зашедшего в их сад — с их сокровищами, их дружбой и их собственным Буддой, который вечно куда-то смотрит (и вечно о чём-то молчит).
Между тем, в жизни Фань это лето было самым коротким — время в саду пролетало мимо, словно на крыльях у журавля.
Линь говорил иногда чудные, красивые вещи.
Как-то:
— Смотри-ка, сестрица, как плывёт дракон!
— Где? — удивлялась Сун Фань.
— В небе, конечно!
И Фань поднимала голову, высовывалась из пагоды и смотрела, смотрела, смотрела, пока не начинали слезиться глаза — и тогда она точно видела, как из облаков складывается дракон, как блестит его чешуя и развевается ус. Его хвост порою обхватывал солнце, а порой — падал за крыши дворца, будто благословляя его.
Линь улыбался, смотрел на Фань, как обычно, пристально:
— Ну? — спрашивал он игриво. — Видишь?
