Оллид смотрит на него с удивлением: брат совсем не похож на себя. У него единственного не отрублена голова, и длинны волосы, рыжие, а не чёрные, спадают до самого пояса. Колдун вглядывается в незнакомое лицо, усыпанное веснушками, и хмурится. Сквозь разорванную тусарскую одежду виднеется исполосованная медвежьими когтями грудь, которая всё ещё вздымается. Оллид замирает в ужасе, не зная, что делать. И просыпается.
Фьягар недвижимо лежит вдоль стены, справа от колдуна. Не висит на нём окровавленная кольчуга, не болтается позади синий плащ с вышитым белым лосем. Фьягар, должно быть, даже не слышал никогда о Тусарском княжестве. Хотя оно и было не так далеко отсюда... И Фьягар, конечно, совсем не похож на Яргана.
Оллид встал и, ступая бесшумно, чтобы не разбудить спящих в доме, вышел на улицу. Свежий ночной воздух остудил его голову. Убывающая луна сегодня совсем пропала с небосклона, и над миром повисла тьма, разбавленная лишь тусклым мерцанием звёзд.
— Ярган, Ярган, — проговорил колдун, глядя в небо. — Сколько зим уже минуло, а я всё таскаю тебя в своём сердце...
Оллиду казалось, что он давно оставил в прошлом обоих братьев. Жил себе и жил, спрятавшись в Диких горах. Лето сменялось зимой, зима сменялась летом, и ничто не беспокоило колдуна: не являлись ему ни кошмары об обезглавленном Яргане, ни мёртвые семанки, размахивающие кочергой... Оллид утомлённо прикрыл глаза и подумал, не пройтись ли по округе, чтобы немного развеяться и позабыть о тяжёлых снах? Но по всему телу разливалась неприятная слабость, и колдун решил вернуться обратно в дом.
Стоило ему сесть на лавку да облокотиться спиной о стену, как липкая дремота вновь окутала его. Оллид пытался сопротивляться и открывал глаза, но они вскоре сами собой закрывались. Колдун зевнул и потёр лицо руками. Затем повернулся к Фьягару, чтобы проверить, как он, и обомлел. На лавке лежал Ярган и жгучий взгляд его впивался в младшего брата. Теперь он был именно таким, каким помнил его Оллид: с тёмными волосами, собранными в короткий хвост, с вечно нахмуренными бровями и гордо вздёрнутым — даже сейчас! — подбородком. Ярган разомкнул узкую полоску губ:
«Пытаешься помочь мне?» — проговорил он.
«Пытаюсь», — кивнул Оллид.
«Да кому нужно твоё благородство? Перед кем ты теперь выслуживаешься? Отец давно отправился к Халльфре. Просто брось меня, как ты это уже сделал!»
«Я бросил тебя, но я никогда не желал твоей смерти».
Злые огни горели в глазах брата:
«Ненавижу тебя, — признался Ярган. — Ненавижу! Почему ты... такой?! Почему ты не можешь быть хуже меня? Я лучше умру, чем приму твою помощь!»
«Ты уже умер», — заметил Оллид.
Он вздрогнул и проснулся. Первым делом колдун скользнул взглядом по лежащему рядом человеку: это был Фьягар. Просто Фьягар, старший сын Даллиндура. Распахнутые ставни поскрипывали от ветра: дни стояли такие жаркие, что Нилльяда не закрывала окна. Ночь снаружи всё тянулась и тянулась, и, казалось, до рассвета ещё очень далеко. Оллид почувствовал, что ему отчаянно хочется закричать во весь голос, лишь бы сбросить накопившееся напряжение. И в этот миг чьи-то холодные пальцы обхватили его правое запястье. Колдун едва не подскочил от ужаса и резко повернулся.
На него смотрели два распахнутых глаза, принадлежащие несомненно Фьягару, а не тому, кто всё чудился Оллиду вместо него. Юноша нахмурился, всматриваясь в колдуна. Дыхание его было тяжёлым и с присвистом, пальцы — холодными и слабыми, но Оллид с удивлением отметил, что смерть отступила, выпустила Фьягара из своих цепких рук.
Юноша зашевелил пересохшими губами, словно пытаясь что-то сказать. Оллид тотчас потянулся за плошкой с водой и поднёс её больному. Тот сделал несколько глотков и хрипло спросил:
— Как тебя зовут?
— Оллид, — ответил колдун. — Оллид, сын Калли.
Фьягар кивнул, прикрывая глаза:
— Похоже, ты спас меня от смерти, Оллид, сын Калли... Я этого не забуду.
И едва договорив, он вновь провалился в сон. Колдун положил руку ему на грудь и ощутил, как над углями жизни, которые уже почти потухли, появился слабый огонёк. «Кто бы мог подумать... Выкарабкался, — изумился Оллид. — Что ж, госпожа Халльфра... Однажды он всё равно будет твоим. Но придётся теперь подождать».
Колдун лёг на соседнюю лавку, вытянувшись во весь рост. Он даже не стал снимать сапоги: просто накрылся плащом, сомкнул глаза и, наконец, спокойно уснул. И больше не мучили его ни Ярган, ни Виллинар, ни сотни тусарских воинов, погибших за Лисьей Падью — там, где ныне вырос огромный Ощрицкий лес.
На утро вся деревня уже знала о чуде: Фьягар, сын Даллиндура, пришёл в себя! Люди толпились возле крыльца, заглядывали в окна, желая лично увидеть юношу. Любопытная ребятня даже лезла на крышу, да оттуда ничего не было слышно, так что с громкими визгами дети вскоре скатывались вниз.
— Никто не верил, а он очнулся!
— Говорят, какой-то лекарь помог.
— Какой ещё лекарь? Наш Друнган уж год как помер...
— Да не Друнган. Говорят, Даллиндур приютил лекаря из Лисьей Пади.
— Да будет врать! Никого я тут не видел!
— Да там он, там. Нилльяда мне сегодня на него показывала.
— И как он выглядел, этот твой лекарь?
— Да я что-то не разглядела.
Оллид тем временем уже потихоньку вывел Туринара из стойла и стороной обходил дом Даллиндура. Гиацу семенил за ним, пробираясь сквозь высокую траву, которую тут, верно, берегли для сена. Они уже спустились с холма, как вдруг сам хозяин окрикнул их:
— Неужто не отпразднуешь с нами? — спросил он, догоняя гостей. — Ведь это празднество будет в твою честь, Оллид, сын Калли.
Колдун обернулся.
— Я и так задержался в твоём доме. Мне давно пора ехать.
— Жаль это слышать. Фьягар был бы рад пообщаться с тобой.
— Он уже поблагодарил меня, этого достаточно, — отмахнулся Оллид. Но лицо его вдруг помрачнело: — Но вот что, Даллиндур... Лучше бы ты молчал о том, что тебе помог какой-то лекарь. Дойдут вести до лисьепадского князя, наведается он к тебе лично и всю душу вытрясет из тебя и твоих сыновей. Зачем тебе лишние проблемы?
Даллиндур пристально вгляделся в лицо Оллида:
— Так, стало быть, ты всё-таки не простой лекарь? — усмехнулся он и тотчас поднял руку, останавливая открывшего рот Оллида: — Не надо, не возражай мне. Я ведь не слепой и не дурак. Да и сыновья мои тоже. А Нилльяде я велю не болтать впредь. Что бы ни связывало тебя с лисьепадским князем, это ваши с ним дела. А мы у тебя в долгу, — с этими словами он протянул Оллиду мешочек. — Возьми. Деньги в дороге лишними не бывают. Слуга твой растёт, может, ещё одёжа понадобится.
Оллид не стал отказываться и повязал мешочек к поясу. Тут вдруг с холма кубарем скатился рыжий мальчишка.
— Успел! — выкрикнул он, задыхаясь. — Стойте...
Мьярн добежал до путников и сам какое-то время стоял, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться. Затем он распрямился и протянул Гиацу деревянный корабль, который до того крепко прижимал к груди. Это оказался один из тех кораблей, что ребята недавно пускали по реке.
— Будет твой, — решительно сообщил Мьярн, и лицо его залило краской. — Мне Фьягар теперь новых намастерит. Ну, всё! Пока! — и он, покраснев ещё сильнее, развернулся и побежал обратно.
Гиацу ошарашенно смотрел на корабль: он и мечтать не мог о таком подарке! Все его игрушки сгорели на родине, так далеко отсюда, что и за целую жизнь теперь не добраться! Даллиндур улыбнулся и довольно пригладил бороду:
— Это мой Фьягар вырезал, — сообщил он с гордостью. — Я как-то брал его с собой в Тюлень-град. Он там насмотрелся всякого и с тех пор вот такие кораблики мастерит. А Нилльяда им паруса шьёт.
— Ну что ж, благодарим за подарки! — воскликнул Оллид.
Он вскочил на коня, подхватил остолбеневшего Гиацу под мышки и усадил перед собой. Семанин, наконец, очнулся и выпалил по-алльдски:
— Спасибо!
Даллиндур махнул рукой на прощание. И Туринар понёс седоков прочь от шумной деревни Илльгирки — в тень густых прохладных лесов и туманных топей.
Лес плыл сплошным пёстро-зелёным облаком, и Гиацу даже не успевал рассмотреть его. Как и всегда, не вилась под копытами коня никакая тропа — Оллид старательно избегал возможных встреч с людьми. Да и ни один человек, будь он в здравом уме, не рискнул бы пробираться столь гиблой дорогой. Заросли кругом с каждым днём становились всё плотнее и жёстче. И если Туринар и выбегал на открытые пространства, то они оказывались заболоченными низинами, в которых колыхался беспокойный туман. Поначалу низин было немного, но вскоре Гиацу обнаружил, что твёрдая почва постепенно сменяется болотами.
Путники провели в дороге уже много дней. Луна в небе всё наливалась и наливалась, грозя вот-вот стать полностью круглой. Спали мало, и в основном — днём. В тёмное же время колдун гнал коня сквозь непроглядный мрак: как Туринар разбирал, куда ехать, для Гиацу оставалось загадкой. Небо то и дело застилали облака. Звёзды — и те появлялись не всякий раз. Какое-то время конь скакал на запад, огибая болота и углубляясь во всё более дикие и безлюдные дебри. Затем Оллид повернул на север, и Туринар побежал медленнее и осторожнее: наступишь не туда и увязнешь по самое брюхо.
Колдун давно не бывал в этих местах, но изменились они с тех пор мало: разве что туман, круживший по болотам, стал гуще да темнее. Он тянулся с востока, где в самом сердце Гиблой трясины, подобно пауку в ожидании добычи, сидела в своём доме Инганда. Оллид не любил её и потому старался обойти её владения стороной. Он предпочёл бы добираться до Диких гор через болота в землях лайя, но неизвестный преследователь спутал его замыслы.
Оллида с Ингандой сейчас разделяло много дней пути, но он всё равно ощущал её незримое присутствие во всём: в тихом, вкрадчивом ветерке, цеплявшемся за плащ; в холодной, колкой мороси, порой сыпавшей из нависших над болотом облаков; и даже в воде, дрожащей под копытами коня. Эта колдунья была старше Оллида на несколько сотен зим. Когда он родился, она уже жила на болотах. Говорили, будто она никогда не покидала их и сама подобна гиблой топи.
Большинство колдунов избирали путь лекарей. Некоторые, как Инг Серебряный или мать Оллида, помогали советами князьям, боролись с засухами, неурожаями и наводнениями. Иные бродили по земле, накапливая знания да пытаясь проникнуть в тайны мира, — когда-то и Оллид был в их числе. Инганда же сидела в своём ветхом доме и вместо знаний собирала утопленников. Как и другие колдуны, она избегала убийств. Но болото прекрасно справлялось с этим вместо неё, и оборвавшиеся жизни служили Инганде своего рода защитой. Она окружала себя ими, и они становились её войском, манившим в пучину каждого прохожего, будь то простой охотник или князь с верной дружиной. Оллид считал, что рано или поздно старая колдунья пожалеет об этом. Но шли года, зима сменялась новой зимой, а Инганда всё так же здравствовала, и люди всё так же пропадали на её болотах.
Этой ночью Оллид не стал гнать Туринара вперёд, а остановился на ночёвку. Топи кругом были уже слишком глубоки и опасны, чтобы так же легко ехать по ним во тьме. Густели сизые сумерки: казалось, они плотным кольцом окружают незадачливых путников, и даже бравый конь, никогда ничего не боявшийся, недовольно мотал головой, отгоняя липкий мрак.
Ночь выдалась особенно зябкая, и хотя ужин сегодня готовить не надо было, Оллид решил, что костёр всё равно не помешает. В этой части болота оказалось много деревьев — в основном, старых, поваленных, обвитых другими растениями и покрытых плотной бронёй из мха и лишайника. Ветви легко сами отваливались от мёртвых стволов: колдуну даже не потребовалось собирать дрова лично. Он лишь поднял ветер, который одним сильным порывом наломал целую кучу хвороста и бросил её прямо к ногам Оллида.
— Почему ты всегда так не делаешь, Оллид-тан? — спросил Гиацу, вынимая несколько веток из растрепавшихся волос и кидая в общую кучу. — Будь я колдуном, я бы только так и собирал дрова!
— Скажи это по-алльдски, — попросил Оллид.
Гиацу насупился. Он уже неплохо понимал местный язык: господин постоянно учил его, пока они были в пути. Теперь Оллид не только называл всё вокруг, чтобы семанин запомнил новые слова, но и рассказывал мальчику длинные истории, заставляя повторять их. Но говорил семанин всё равно с трудом.
— Ну же! — поторопил колдун. — Не будешь пробовать, никогда не научишься.
— Почему ты делать... — медленно начал Гиацу.
Оллид молча отобрал часть веток про запас, а из другой части сложил небольшой костёр. Он велел дровам просохнуть, и тёмный дым с шипением поднялся над ними, сливаясь с подступающими сумерками. Затем колдун махнул рукой:
— Гори! — приказал он.
Тотчас вспыхнуло пламя, озарив тёплым сиянием маленький клочок земли посреди болота. Высоко взметнулись красновато-рыжие языки огня, отражаясь в тёмной глади воды. Но вскоре они присмирели и спокойно затанцевали по сложенным веткам.
— Почему ты не делать... — снова попытался Гиацу.
Оллид достал котелок и, зачерпнув грязной воды, поставил его в алое сердце пламени, а сам уселся рядом на расстеленную ткань для навеса и поглядел на семанина.
— Почему ты не делать всегда? — спросил, наконец, тот.
— Хорошо, — похвалил Оллид и медленно произнёс фразу полностью: — «Почему ты не делаешь так всегда?», — и сам себе ответил на алльдском: — Я и воду подогреть могу без огня. Но мне нравится заниматься обыденными вещами. Я люблю смотреть, как горят дрова, как медленно закипает вода в котелке. Когда живёшь семьсот зим, торопиться некуда. Хочется наслаждаться каждым действием. Почему бы не подождать, пока вода закипит? И не собрать дрова самому? А заодно и размяться.
Гиацу озадаченно молчал: так много слов на чужом языке! Даже прозвучали вопросы. Надо ли на них отвечать? Семанин приблизил руки к костру, желая согреться и потянуть время. Оллид усмехнулся:
— Кроме того, если часто тратить силы по мелочи, их может не хватить на что-то важное. Например, на то, чтобы кого-то вылечить.
— О! — кивнул Гиацу: в этот раз он понял всё сказанное.
— А ещё, — продолжил Оллид, — я не люблю без веского повода повелевать миром вокруг. Иначе мир рано или поздно взбунтуется против такой власти. Как тот лес, в котором мы были...
Вокруг стояла тишина: смолкли даже лягушки и комары, чей беспрестанный писк уже много дней преследовал путников. Сумерки плотным кольцом обступили клочок земли, на котором ярко полыхал костёр. Какое-то время Гиацу ещё слышал птицу, кричавшую протяжно и тоскливо вдали, но теперь стихла и она. Даже ветер — и тот затаился. Мальчик поёжился и подвинулся ближе к господину.
Вода стала закипать, и Оллид выудил из-за пазухи маленький мешочек с растёртыми лекарственными травами и ссыпал немного в котёл. Эти травы способны были даже из опасной болотной жижи сделать пригодную для питья воду — нужно лишь хорошенько поварить их. Здесь, к западу от Гиблой трясины, негде отыскать родники или чистые ручейки. Живность — и та вся прячется. Так что окажись на месте Оллида обычный путник, без значительных запасов питья и пищи, он бы долго не протянул.
Еда, которую собрала в дорогу Нилльяда, уже давно кончилась, и на днях колдун снова принялся за охоту. Вчера ему удалось наловить достаточно дичи, и теперь нужно лишь разогреть приготовленный заранее ужин. Развернув пропитавшиеся жиром листья, Оллид нанизал на ветку куски мяса, чтобы удобно было держать над костром, и передал их Гиацу.
Фьягар недвижимо лежит вдоль стены, справа от колдуна. Не висит на нём окровавленная кольчуга, не болтается позади синий плащ с вышитым белым лосем. Фьягар, должно быть, даже не слышал никогда о Тусарском княжестве. Хотя оно и было не так далеко отсюда... И Фьягар, конечно, совсем не похож на Яргана.
Оллид встал и, ступая бесшумно, чтобы не разбудить спящих в доме, вышел на улицу. Свежий ночной воздух остудил его голову. Убывающая луна сегодня совсем пропала с небосклона, и над миром повисла тьма, разбавленная лишь тусклым мерцанием звёзд.
— Ярган, Ярган, — проговорил колдун, глядя в небо. — Сколько зим уже минуло, а я всё таскаю тебя в своём сердце...
Оллиду казалось, что он давно оставил в прошлом обоих братьев. Жил себе и жил, спрятавшись в Диких горах. Лето сменялось зимой, зима сменялась летом, и ничто не беспокоило колдуна: не являлись ему ни кошмары об обезглавленном Яргане, ни мёртвые семанки, размахивающие кочергой... Оллид утомлённо прикрыл глаза и подумал, не пройтись ли по округе, чтобы немного развеяться и позабыть о тяжёлых снах? Но по всему телу разливалась неприятная слабость, и колдун решил вернуться обратно в дом.
Стоило ему сесть на лавку да облокотиться спиной о стену, как липкая дремота вновь окутала его. Оллид пытался сопротивляться и открывал глаза, но они вскоре сами собой закрывались. Колдун зевнул и потёр лицо руками. Затем повернулся к Фьягару, чтобы проверить, как он, и обомлел. На лавке лежал Ярган и жгучий взгляд его впивался в младшего брата. Теперь он был именно таким, каким помнил его Оллид: с тёмными волосами, собранными в короткий хвост, с вечно нахмуренными бровями и гордо вздёрнутым — даже сейчас! — подбородком. Ярган разомкнул узкую полоску губ:
«Пытаешься помочь мне?» — проговорил он.
«Пытаюсь», — кивнул Оллид.
«Да кому нужно твоё благородство? Перед кем ты теперь выслуживаешься? Отец давно отправился к Халльфре. Просто брось меня, как ты это уже сделал!»
«Я бросил тебя, но я никогда не желал твоей смерти».
Злые огни горели в глазах брата:
«Ненавижу тебя, — признался Ярган. — Ненавижу! Почему ты... такой?! Почему ты не можешь быть хуже меня? Я лучше умру, чем приму твою помощь!»
«Ты уже умер», — заметил Оллид.
Он вздрогнул и проснулся. Первым делом колдун скользнул взглядом по лежащему рядом человеку: это был Фьягар. Просто Фьягар, старший сын Даллиндура. Распахнутые ставни поскрипывали от ветра: дни стояли такие жаркие, что Нилльяда не закрывала окна. Ночь снаружи всё тянулась и тянулась, и, казалось, до рассвета ещё очень далеко. Оллид почувствовал, что ему отчаянно хочется закричать во весь голос, лишь бы сбросить накопившееся напряжение. И в этот миг чьи-то холодные пальцы обхватили его правое запястье. Колдун едва не подскочил от ужаса и резко повернулся.
На него смотрели два распахнутых глаза, принадлежащие несомненно Фьягару, а не тому, кто всё чудился Оллиду вместо него. Юноша нахмурился, всматриваясь в колдуна. Дыхание его было тяжёлым и с присвистом, пальцы — холодными и слабыми, но Оллид с удивлением отметил, что смерть отступила, выпустила Фьягара из своих цепких рук.
Юноша зашевелил пересохшими губами, словно пытаясь что-то сказать. Оллид тотчас потянулся за плошкой с водой и поднёс её больному. Тот сделал несколько глотков и хрипло спросил:
— Как тебя зовут?
— Оллид, — ответил колдун. — Оллид, сын Калли.
Фьягар кивнул, прикрывая глаза:
— Похоже, ты спас меня от смерти, Оллид, сын Калли... Я этого не забуду.
И едва договорив, он вновь провалился в сон. Колдун положил руку ему на грудь и ощутил, как над углями жизни, которые уже почти потухли, появился слабый огонёк. «Кто бы мог подумать... Выкарабкался, — изумился Оллид. — Что ж, госпожа Халльфра... Однажды он всё равно будет твоим. Но придётся теперь подождать».
Колдун лёг на соседнюю лавку, вытянувшись во весь рост. Он даже не стал снимать сапоги: просто накрылся плащом, сомкнул глаза и, наконец, спокойно уснул. И больше не мучили его ни Ярган, ни Виллинар, ни сотни тусарских воинов, погибших за Лисьей Падью — там, где ныне вырос огромный Ощрицкий лес.
***
На утро вся деревня уже знала о чуде: Фьягар, сын Даллиндура, пришёл в себя! Люди толпились возле крыльца, заглядывали в окна, желая лично увидеть юношу. Любопытная ребятня даже лезла на крышу, да оттуда ничего не было слышно, так что с громкими визгами дети вскоре скатывались вниз.
— Никто не верил, а он очнулся!
— Говорят, какой-то лекарь помог.
— Какой ещё лекарь? Наш Друнган уж год как помер...
— Да не Друнган. Говорят, Даллиндур приютил лекаря из Лисьей Пади.
— Да будет врать! Никого я тут не видел!
— Да там он, там. Нилльяда мне сегодня на него показывала.
— И как он выглядел, этот твой лекарь?
— Да я что-то не разглядела.
Оллид тем временем уже потихоньку вывел Туринара из стойла и стороной обходил дом Даллиндура. Гиацу семенил за ним, пробираясь сквозь высокую траву, которую тут, верно, берегли для сена. Они уже спустились с холма, как вдруг сам хозяин окрикнул их:
— Неужто не отпразднуешь с нами? — спросил он, догоняя гостей. — Ведь это празднество будет в твою честь, Оллид, сын Калли.
Колдун обернулся.
— Я и так задержался в твоём доме. Мне давно пора ехать.
— Жаль это слышать. Фьягар был бы рад пообщаться с тобой.
— Он уже поблагодарил меня, этого достаточно, — отмахнулся Оллид. Но лицо его вдруг помрачнело: — Но вот что, Даллиндур... Лучше бы ты молчал о том, что тебе помог какой-то лекарь. Дойдут вести до лисьепадского князя, наведается он к тебе лично и всю душу вытрясет из тебя и твоих сыновей. Зачем тебе лишние проблемы?
Даллиндур пристально вгляделся в лицо Оллида:
— Так, стало быть, ты всё-таки не простой лекарь? — усмехнулся он и тотчас поднял руку, останавливая открывшего рот Оллида: — Не надо, не возражай мне. Я ведь не слепой и не дурак. Да и сыновья мои тоже. А Нилльяде я велю не болтать впредь. Что бы ни связывало тебя с лисьепадским князем, это ваши с ним дела. А мы у тебя в долгу, — с этими словами он протянул Оллиду мешочек. — Возьми. Деньги в дороге лишними не бывают. Слуга твой растёт, может, ещё одёжа понадобится.
Оллид не стал отказываться и повязал мешочек к поясу. Тут вдруг с холма кубарем скатился рыжий мальчишка.
— Успел! — выкрикнул он, задыхаясь. — Стойте...
Мьярн добежал до путников и сам какое-то время стоял, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться. Затем он распрямился и протянул Гиацу деревянный корабль, который до того крепко прижимал к груди. Это оказался один из тех кораблей, что ребята недавно пускали по реке.
— Будет твой, — решительно сообщил Мьярн, и лицо его залило краской. — Мне Фьягар теперь новых намастерит. Ну, всё! Пока! — и он, покраснев ещё сильнее, развернулся и побежал обратно.
Гиацу ошарашенно смотрел на корабль: он и мечтать не мог о таком подарке! Все его игрушки сгорели на родине, так далеко отсюда, что и за целую жизнь теперь не добраться! Даллиндур улыбнулся и довольно пригладил бороду:
— Это мой Фьягар вырезал, — сообщил он с гордостью. — Я как-то брал его с собой в Тюлень-град. Он там насмотрелся всякого и с тех пор вот такие кораблики мастерит. А Нилльяда им паруса шьёт.
— Ну что ж, благодарим за подарки! — воскликнул Оллид.
Он вскочил на коня, подхватил остолбеневшего Гиацу под мышки и усадил перед собой. Семанин, наконец, очнулся и выпалил по-алльдски:
— Спасибо!
Даллиндур махнул рукой на прощание. И Туринар понёс седоков прочь от шумной деревни Илльгирки — в тень густых прохладных лесов и туманных топей.
Глава 9. Улль с Гиблых болот
Лес плыл сплошным пёстро-зелёным облаком, и Гиацу даже не успевал рассмотреть его. Как и всегда, не вилась под копытами коня никакая тропа — Оллид старательно избегал возможных встреч с людьми. Да и ни один человек, будь он в здравом уме, не рискнул бы пробираться столь гиблой дорогой. Заросли кругом с каждым днём становились всё плотнее и жёстче. И если Туринар и выбегал на открытые пространства, то они оказывались заболоченными низинами, в которых колыхался беспокойный туман. Поначалу низин было немного, но вскоре Гиацу обнаружил, что твёрдая почва постепенно сменяется болотами.
Путники провели в дороге уже много дней. Луна в небе всё наливалась и наливалась, грозя вот-вот стать полностью круглой. Спали мало, и в основном — днём. В тёмное же время колдун гнал коня сквозь непроглядный мрак: как Туринар разбирал, куда ехать, для Гиацу оставалось загадкой. Небо то и дело застилали облака. Звёзды — и те появлялись не всякий раз. Какое-то время конь скакал на запад, огибая болота и углубляясь во всё более дикие и безлюдные дебри. Затем Оллид повернул на север, и Туринар побежал медленнее и осторожнее: наступишь не туда и увязнешь по самое брюхо.
Колдун давно не бывал в этих местах, но изменились они с тех пор мало: разве что туман, круживший по болотам, стал гуще да темнее. Он тянулся с востока, где в самом сердце Гиблой трясины, подобно пауку в ожидании добычи, сидела в своём доме Инганда. Оллид не любил её и потому старался обойти её владения стороной. Он предпочёл бы добираться до Диких гор через болота в землях лайя, но неизвестный преследователь спутал его замыслы.
Оллида с Ингандой сейчас разделяло много дней пути, но он всё равно ощущал её незримое присутствие во всём: в тихом, вкрадчивом ветерке, цеплявшемся за плащ; в холодной, колкой мороси, порой сыпавшей из нависших над болотом облаков; и даже в воде, дрожащей под копытами коня. Эта колдунья была старше Оллида на несколько сотен зим. Когда он родился, она уже жила на болотах. Говорили, будто она никогда не покидала их и сама подобна гиблой топи.
Большинство колдунов избирали путь лекарей. Некоторые, как Инг Серебряный или мать Оллида, помогали советами князьям, боролись с засухами, неурожаями и наводнениями. Иные бродили по земле, накапливая знания да пытаясь проникнуть в тайны мира, — когда-то и Оллид был в их числе. Инганда же сидела в своём ветхом доме и вместо знаний собирала утопленников. Как и другие колдуны, она избегала убийств. Но болото прекрасно справлялось с этим вместо неё, и оборвавшиеся жизни служили Инганде своего рода защитой. Она окружала себя ими, и они становились её войском, манившим в пучину каждого прохожего, будь то простой охотник или князь с верной дружиной. Оллид считал, что рано или поздно старая колдунья пожалеет об этом. Но шли года, зима сменялась новой зимой, а Инганда всё так же здравствовала, и люди всё так же пропадали на её болотах.
Этой ночью Оллид не стал гнать Туринара вперёд, а остановился на ночёвку. Топи кругом были уже слишком глубоки и опасны, чтобы так же легко ехать по ним во тьме. Густели сизые сумерки: казалось, они плотным кольцом окружают незадачливых путников, и даже бравый конь, никогда ничего не боявшийся, недовольно мотал головой, отгоняя липкий мрак.
Ночь выдалась особенно зябкая, и хотя ужин сегодня готовить не надо было, Оллид решил, что костёр всё равно не помешает. В этой части болота оказалось много деревьев — в основном, старых, поваленных, обвитых другими растениями и покрытых плотной бронёй из мха и лишайника. Ветви легко сами отваливались от мёртвых стволов: колдуну даже не потребовалось собирать дрова лично. Он лишь поднял ветер, который одним сильным порывом наломал целую кучу хвороста и бросил её прямо к ногам Оллида.
— Почему ты всегда так не делаешь, Оллид-тан? — спросил Гиацу, вынимая несколько веток из растрепавшихся волос и кидая в общую кучу. — Будь я колдуном, я бы только так и собирал дрова!
— Скажи это по-алльдски, — попросил Оллид.
Гиацу насупился. Он уже неплохо понимал местный язык: господин постоянно учил его, пока они были в пути. Теперь Оллид не только называл всё вокруг, чтобы семанин запомнил новые слова, но и рассказывал мальчику длинные истории, заставляя повторять их. Но говорил семанин всё равно с трудом.
— Ну же! — поторопил колдун. — Не будешь пробовать, никогда не научишься.
— Почему ты делать... — медленно начал Гиацу.
Оллид молча отобрал часть веток про запас, а из другой части сложил небольшой костёр. Он велел дровам просохнуть, и тёмный дым с шипением поднялся над ними, сливаясь с подступающими сумерками. Затем колдун махнул рукой:
— Гори! — приказал он.
Тотчас вспыхнуло пламя, озарив тёплым сиянием маленький клочок земли посреди болота. Высоко взметнулись красновато-рыжие языки огня, отражаясь в тёмной глади воды. Но вскоре они присмирели и спокойно затанцевали по сложенным веткам.
— Почему ты не делать... — снова попытался Гиацу.
Оллид достал котелок и, зачерпнув грязной воды, поставил его в алое сердце пламени, а сам уселся рядом на расстеленную ткань для навеса и поглядел на семанина.
— Почему ты не делать всегда? — спросил, наконец, тот.
— Хорошо, — похвалил Оллид и медленно произнёс фразу полностью: — «Почему ты не делаешь так всегда?», — и сам себе ответил на алльдском: — Я и воду подогреть могу без огня. Но мне нравится заниматься обыденными вещами. Я люблю смотреть, как горят дрова, как медленно закипает вода в котелке. Когда живёшь семьсот зим, торопиться некуда. Хочется наслаждаться каждым действием. Почему бы не подождать, пока вода закипит? И не собрать дрова самому? А заодно и размяться.
Гиацу озадаченно молчал: так много слов на чужом языке! Даже прозвучали вопросы. Надо ли на них отвечать? Семанин приблизил руки к костру, желая согреться и потянуть время. Оллид усмехнулся:
— Кроме того, если часто тратить силы по мелочи, их может не хватить на что-то важное. Например, на то, чтобы кого-то вылечить.
— О! — кивнул Гиацу: в этот раз он понял всё сказанное.
— А ещё, — продолжил Оллид, — я не люблю без веского повода повелевать миром вокруг. Иначе мир рано или поздно взбунтуется против такой власти. Как тот лес, в котором мы были...
Вокруг стояла тишина: смолкли даже лягушки и комары, чей беспрестанный писк уже много дней преследовал путников. Сумерки плотным кольцом обступили клочок земли, на котором ярко полыхал костёр. Какое-то время Гиацу ещё слышал птицу, кричавшую протяжно и тоскливо вдали, но теперь стихла и она. Даже ветер — и тот затаился. Мальчик поёжился и подвинулся ближе к господину.
Вода стала закипать, и Оллид выудил из-за пазухи маленький мешочек с растёртыми лекарственными травами и ссыпал немного в котёл. Эти травы способны были даже из опасной болотной жижи сделать пригодную для питья воду — нужно лишь хорошенько поварить их. Здесь, к западу от Гиблой трясины, негде отыскать родники или чистые ручейки. Живность — и та вся прячется. Так что окажись на месте Оллида обычный путник, без значительных запасов питья и пищи, он бы долго не протянул.
Еда, которую собрала в дорогу Нилльяда, уже давно кончилась, и на днях колдун снова принялся за охоту. Вчера ему удалось наловить достаточно дичи, и теперь нужно лишь разогреть приготовленный заранее ужин. Развернув пропитавшиеся жиром листья, Оллид нанизал на ветку куски мяса, чтобы удобно было держать над костром, и передал их Гиацу.
