Эль Бланк, Ольга Копылова "Моревна и Чароит"
Гулкий удар упавшего камня отразился от гряды невысоких скал. Мощной волной пронёсся по песку, потревожив рябь на дюне. Едва неживая природа успокоилась, пробудилась живая — воздух наполнило яростное шипение, а из мелкого каменного крошева, судорожно извиваясь, вынырнуло гибкое длинное тело. Быстрым рывком ударило клыкастыми зубами по придавившему его валуну, а затем опалило огнём, в который обратилось, окончательно развоплощаясь.
Камень, миновав жаркую обжигающую волну, продолжил катиться под уклон бархана. В движении принял облик мужчины, прижавшего голову к груди и обхватившего руками согнутые колени. Увязнув в песке, стихийник вскочил на ноги, суматошно осматриваясь и прислушиваясь, пытаясь обнаружить очередную угрозу. И едва успел закаменеть, когда со спины на него бросилась ещё одна пустынная гадюка.
В неподвижном облике раздавить тварь он не мог. Пришлось выжидать, пока змея отползёт от неуязвимого камня, и лишь тогда менять ипостась на человеческую. А затем спешно бежать к скалам, потому что теперь ему вдогонку бросилось не меньше десятка змей, почуявших возможную добычу, которой в пустыне не так много.
Однако и скалы не стали спасением. Природные обломки горной породы вырывались из-под ног мужчины, словно живые, и царапали руки, когда он пытался за них ухватиться. Но стихийник упорно карабкался, преследуемый яростным шипением. Пот заливал глаза, растрепавшиеся волосы лезли в лицо и мешали обзору, горячий сухой воздух обжигал горло…
Жуткий вскрик разнёсся по ущелью — не заметивший разлома, оступившийся, беглец провалился в пугающую темноту. Ударившись о выступ, невольно принял стихийную ипостась — обратился в валун, который кубарем прокатился по наклонной стене. Выкатился на дно пещеры, с разгона сминая древесную кору, мох, сухую траву и проламывая скорлупу лежащих на этой подстилке яиц.
Вновь принявший облик мужчины, стихийник пытался встать. От неожиданности и непонимания ошарашенно осматривался. С ужасом уставился на свернувшихся в позе эмбриона дракончиков размером с человеческую голову, жутко шевелящихся в осколках серой скорлупы и развоплощающихся в струйки воздуха.
Накатившие сожаление, чувство вины и паника длились недолго, сметённые ворвавшимся в пещеру ураганом. Разгневанная стихия подхватила невольного убийцу, подняла к самому потолку пещеры и с наполненным болью рёвом швырнула вниз. И снова облик камня спас мужчину. Вот только сохранять его долго сил уже не осталось. Ещё миг — и оглушённого, расцарапанного об острые грани преступника вновь вздёрнуло в воздух, чтобы уничтожить. В последнее мгновение сумев обрести каменную ипостась и тут же её потеряв, ничего не понимающий стихийник с трудом встал на колени. Поднял голову, смиренно ожидая расплаты. И она последовала без промедления — воздушный вихрь свился в тёмно-серого дракона с большими кожистыми крыльями и узким изящным телом.
В свинцово-серых глазах бушевали гнев и отчаяние, загнутые когти мощных лап яростно швыряли каменное крошево — ящер желал отомстить за своих детёнышей.
Мужчина приготовился развоплотиться — приближающаяся раскрытая зубастая пасть не оставляла ему шансов выжить. Он зажмурился и потому не увидел, как в чешуйчатую спину вонзилась покрытая смолой стрела. Следом ещё одна. Ящер оглушающе взревел и закружился в своём животном облике, не имея возможности изменить его на стихийный. Хвостом задев так и не уничтоженного врага, отбросил его на камни.
Дракон бился о стены пещеры, стараясь стряхнуть с себя жалящие, глубоко впивающиеся иглы. Но новые стрелы окончательно лишили его сил, и он рухнул бездыханной тушей на травяную подстилку, прикрывая собой остатки гнезда.
— Ты в порядке? — донёсся до дезориентированного мужчины уверенный спокойный голос. — Эй, ребята! Тащите эту тушу.
Пострадавший, приходя в себя, с трудом сфокусировал взгляд на подошедшем мужчине. Темноволосом, с аккуратной окладистой бородкой, одетом в добротную походную куртку и суконные штаны, заправленные в высокие голенища кожаных сапог. Лицо, хоть и выглядело холёным, не казалось спесивым, скорее наоборот, внушало доверие.
Закончив раздавать указания, незнакомец вновь повернулся к спасённому. Типичные для снежника льдисто-голубые глаза посмотрели с неодобрением, проскользнувшим и в интонациях:
— Ты чего в одиночку в гнездо полез? И без оружия! Жить надоело?
— Я от гадюк убегал. Случайно сюда провалился.
Мужчина хмыкнул, присел на камень рядом. От его цепкого взгляда не укрылись ни исцарапанные руки, ни ссадины на лице, ни потрёпанная одежда — разодранная в клочья, непонятная, когда-то белая накидка на плечах, висящие лоскутами порванные штаны, покрытые толстым слоем пыли башмаки.
Снежник невольно ему посочувствовал — ведь парень совсем молодой! Лет двадцать пять от силы. Неужто ограбили лихие стихийники и бросили на погибель? Досталось ему крепко, раз весь в грязи. Даже цвет волос трудно разобрать, ясно только, что тёмные.
— Кто таков? Откуда? Звать как? — решил выяснить, что же произошло.
— Чароит, — без раздумий выдал пострадавший. — Я из…
Он осёкся и умолк. На лице застыла растерянность, в карих глазах отразились мучительные попытки восстановить в памяти события, предшествующие его появлению в пустыне.
Увы, в голове царила пугающая пустота, порождая беспомощность и смятение. Стихийник и рад был бы ответить на вопросы, да только говорить оказалось нечего. Оттого и схватился за голову, пробормотав:
— Чтоб мне развоплотиться! Ничего не помню.
Снежник насторожился. Мелькнула мысль, что собеседник что-то желает утаить, и тут же пропала — очень уж неподдельными были слова и действия. Да и шишка на лбу, наливающаяся багровым, наглядно свидетельствовала о причине помутнения рассудка.
— Ты Изначальную-то попусту не гневи, — пристыдил он Чароита. — Её милостью выжил. Знать, не пришёл ещё твой черёд развоплощаться. Имя при тебе, и то недурно. Уже есть о чём говорить.
Он снял с себя куртку, накинул на плечи пострадавшего, и тот с изумлением пробормотал:
— Спасибо, конечно, только не стоило. И так помог мне, да ещё и куртку отдал. Я верну… как смогу. Или заплачу.
— Чудно ты говоришь. Вроде слова знакомые, а будто и не по-нашему. Видать, головой сильно приложился. Или край твой далече. Забыл ты, что долг жизни превыше ничтожной вещи.
— Тебе не нужна компенсация за куртку? — Чароит с растерянностью взглянул на мужчину, не понимая, каких слов тот ждёт.
— Чего с тебя взять-то, бедовый? — хмыкнул снежник. — Рода племени не знаешь, весь оборванный. Не бери в голову. Изначальная меня покарает, если я с тебя, убогого, лишку требовать стану.
Он обернулся и подскочил, услышав:
— Князь! Князь Град! Скорее сюда идите!
Чароит, хоть и чувствовал себя разбитым, тоже поднялся и, держась за стену, подошёл к столпившимся вокруг разорённого гнезда стихийникам. Не сразу понял, в чём причина царящего среди них возбуждения. Лишь когда все расступились, пропуская князя, увидел, как тот склонился над единственным уцелевшим яйцом. Оно вело себя странно: шевелилось, дрожало, вибрировало. То, что находилось внутри, пыталось вырваться наружу. И у него это получилось. Невольно все отшатнулись от неожиданности, когда скорлупу разорвало на клочки и разметало в стороны маленьким плотным вихрем.
— Тише, малыш, — успокоил князь, подставляя руки и обхватывая стихию. А та с шипением свернулась, меняя ипостась, и вцепилась в него миниатюрной копией своей родительницы, которую оттащили к выходу из пещеры.
— Успели! — с облегчением выдохнул кто-то рядом с Чароитом. И, взглянув на чужака, пояснил: — Вылупился бы он чуть раньше, сложно было бы князю создать стихийную связь и сделать его питомцем. Мы же специально сюда ехали, давно за этим гнездом следили, знали, что вот-вот вылупятся. А уносить яйца из гнезда нельзя, только дракониха чувствует, какие им нужны условия. Мы надеялись всех детёнышей с собой забрать. Они дорогие.
— Торговцам веры нет, они могут степных ящериц за драконов выдать, — подхватил любимую тему ещё один стихийник. — Из гнезда взять вернее. Досадно, что остальные яйца разбились…
— Хватит лясы точить! — резко оборвал словоохотливых помощников князь. — Нечего тут стоять, бездельничать! Дракониху на телегу грузите. Лошадей проверьте, запрягайте повозку. Рубаху, штаны и башмаки принесите. Негоже стихийника раздетым оставлять.
Он, поглаживая льнувшего к нему серого дракончика, повернулся к спасённому и предложил:
— Мы с дружиной мимо приграничного города поедем. Могу подвезти. В свой Снежный край не зову, вряд ли ты оттуда, ближайшее поселение далеко. Скорее всего, сюда из Песчаного края забрёл. Там родню и ищи.
Чароит кивнул. Не оставаться же ему в предгорье, в драконьем гнезде? Тем более он не понимал, как тут оказался, и предположение Града звучало логично. Решил, что в знакомой обстановке память вернётся.
Яркое полуденное светило на чистом голубом безоблачном небе жарило нещадно, раскаляя каменные стены домов, в основном двухэтажных, крытых глиняной черепицей. Нагревало воздух и крышу одноместной двухколёсной повозки, в которой ехала миловидная молодая стихийница — Моревна.
Впрочем, даже не зная имени, в ней легко можно было признать водницу. Глубокого синего цвета глаза, светлые волосы, развеваюшиеся от лёгкого ветра, в который обращался рикша-воздушник. Он то бежал в облике человека и толкал повозку вперёд за оглобли, громко крича: «Дорогу!», то вновь становился воздушным потоком, ударяя в натянутый перед ним парус-полотнище.
Неширокая дорога из плотно утрамбованного песка была оживлённой, заполненной многочисленными рикшами и пешеходами. Зато кони и большие экипажи здесь были редкостью, потому сразу привлекали к себе внимание.
Вот девушка и не удержалась от любопытства, не в силах оторвать взгляд от остановившегося на обочине обоза из группы верховых и телеги, на которой распласталась привязанная верёвками туша воздушного дракона. Рядом с ней стоял статный солидный мужчина, хорошо и дорого одетый, с породистым лицом и тёмными, практически чёрными волосами в сочетании с голубыми глазами. Снежник, да не простой: либо богатый, либо знатный... Моревна даже не удивилась бы, окажись он князем. А вот беседовал незнакомец с утомлённым и изрядно потрёпанным парнем. Однако определить, какой у него стихийный облик, было сложно — цвета глаз девушка не разглядела, а тусклые тёмно-русые волосы могли принадлежать кому угодно, кроме огневиков и водников.
Охотник за драконами — решила стихийница, заметив ссадины и порезы на его лице. Да и деньги получает за работу — вон князь награды не пожалел! Два золотых в ладонь положил…
Путешественница в сердцах отвернулась, едва сдержав гневное возмущение. Драконов ей всегда было жаль. Может, и не самые миролюбивые создания, и поладить с ними практически невозможно, разве что с новорождённым дракончиком стихийную связь закрепить, но зачем-то их Изначальная ведь создала?! И кто такие стихийники, чтобы уничтожать её творения? Слишком самоуверенные, раз возомнили себя вершителями чужих судеб.
И это касается не только отношения к животными, но и к детям. Моревну отец принудительно отправил в закрытый пансион для юных стихийниц. Другие княжны получали домашнее образование, а ей не позволили остаться в замке. Ну да, у неё опасная стихийная ипостась, но любящий отец нашёл бы возможность не разлучаться с дочерью. И сам бы учил её самоконтролю, а не выслал из родного дома, словно она бесприданница-сирота.
Конечно, тогда, когда ей было всего девять, Моревна рыдала, переживала, не могла понять причину его поступка. Ей было сложно объяснить себе проявленную жестокость, свыкнуться с мыслью, что придётся покинуть родной край.
Сейчас, будучи на грани совершеннолетия и набравшись опыта в пансионе, девушка воспринимала всё иначе. Это мачеха не пожелала её присутствия в замке. Отец дочь любил, просто пошёл на поводу у стервозной второй жены, которая полностью завладела его вниманием. Ещё обиднее было то, что своего сынка от первого брака женщина оставила при себе. Мол, стихия у него безопасная, и помощник в делах растёт. А какой из него помощник, если Моревна сама видела, как этот подросток ворует фрукты в саду, вместо того чтобы дождаться, когда их подадут к столу? Ломает персиковые деревья и даже не думает, что труд земледельцев тяжёлый. Мало того, ещё и врёт, что напакостил сын садовника.
Возвращаясь в родное княжество, даже спустя десять лет Моревна не хотела встречаться ни с ним, ни с мачехой. И потому радость от знакомых мест и приятное умиротворение сменялись тревогой, неприятием и печалью. Она бы ещё пару месяцев с большим удовольствием оставалась в пансионе, несмотря на строгие порядки и требования наставниц, однако уехать ей приказали — из Песчаного края пришло известие о развоплощении отца-князя. Подробностей трагедии не сообщалось, но будущую княгиню просили прибыть домой как можно быстрее.
От приграничного города до замка оставалось совсем немного, всего полдня пути, но Моревна, несмотря на спешку, попросила рикшу остановиться у гостиницы. И ему, который проделал долгий путь, нужно было дать отдых, и ей — пообедать и привести свой внешний вид и мысли в порядок.
Привыкший к длинным дистанциям бегун хоть и посмеивался, утверждая, что полон сил, но заметно было, что он благодарен пассажирке. Не каждый клиент заботится о наёмном работнике, большинство полагает, что платы достаточно.
На закате белое светило превратилось в жёлто-оранжевое и расплылось кляксой по далёкому горизонту. Дорога петляла по открытой каменисто-песчаной равнине, огибая небольшие валуны. За очередным поворотом, вдали, наконец-то показались сначала сторожевые башни из песчаника, а затем и княжеский замок, окружённый хозяйственными постройками и домиками для семей прислуги и работников.
Моревна с замиранием сердца и ностальгией смотрела на колонновидные башни с окошечками-бойницами и плоской огороженной площадкой наверху. Не могла отвести взгляда от центрального главного здания с крышей-куполом — высокого, четырёхэтажного, с узкими вытянутыми окнами, забранными ажурными решётками. В детстве ей всё это казалось огромным, необъятным. Сад, который был разбит позади замка, помнился юной княжне гигантским, очень пышным, зелёным. Теперь же всё словно измельчало, потеряв былую мощь и внушительность. Крыльцо стало ниже, окна — меньше, деревья — чахлыми. Может, за десять лет всё обветшало, а может, просто Моревне, побывавшей в более плодородном и цветущем крае, было с чем сравнивать. Прежде она ничего не видела, кроме окрестностей замка. Из княжества уезжала маленькая испуганная девочка, а вернулась уверенная в себе, образованная, молодая княжна.
Спрыгнув с подножки повозки, Моревна забрала с сиденья дорожный саквояж, и лишь тогда дверь открылась, а на крыльцо вышел немолодой стихийник, служивший управляющим ещё при старом князе. Щуря подслеповатые глаза, он сначала ворчал — мол, кого на ночь глядя принесло? А когда узнал, ахнул и заковылял к девушке. Засуетился, стараясь выхватить сумку из её рук и бормоча:
— Наша девочка вернулась! А мы и не чаяли, что приедешь! Почему весточку не послала? Что ж так, скрытно?
ПРОЛОГ
Гулкий удар упавшего камня отразился от гряды невысоких скал. Мощной волной пронёсся по песку, потревожив рябь на дюне. Едва неживая природа успокоилась, пробудилась живая — воздух наполнило яростное шипение, а из мелкого каменного крошева, судорожно извиваясь, вынырнуло гибкое длинное тело. Быстрым рывком ударило клыкастыми зубами по придавившему его валуну, а затем опалило огнём, в который обратилось, окончательно развоплощаясь.
Камень, миновав жаркую обжигающую волну, продолжил катиться под уклон бархана. В движении принял облик мужчины, прижавшего голову к груди и обхватившего руками согнутые колени. Увязнув в песке, стихийник вскочил на ноги, суматошно осматриваясь и прислушиваясь, пытаясь обнаружить очередную угрозу. И едва успел закаменеть, когда со спины на него бросилась ещё одна пустынная гадюка.
В неподвижном облике раздавить тварь он не мог. Пришлось выжидать, пока змея отползёт от неуязвимого камня, и лишь тогда менять ипостась на человеческую. А затем спешно бежать к скалам, потому что теперь ему вдогонку бросилось не меньше десятка змей, почуявших возможную добычу, которой в пустыне не так много.
Однако и скалы не стали спасением. Природные обломки горной породы вырывались из-под ног мужчины, словно живые, и царапали руки, когда он пытался за них ухватиться. Но стихийник упорно карабкался, преследуемый яростным шипением. Пот заливал глаза, растрепавшиеся волосы лезли в лицо и мешали обзору, горячий сухой воздух обжигал горло…
Жуткий вскрик разнёсся по ущелью — не заметивший разлома, оступившийся, беглец провалился в пугающую темноту. Ударившись о выступ, невольно принял стихийную ипостась — обратился в валун, который кубарем прокатился по наклонной стене. Выкатился на дно пещеры, с разгона сминая древесную кору, мох, сухую траву и проламывая скорлупу лежащих на этой подстилке яиц.
Вновь принявший облик мужчины, стихийник пытался встать. От неожиданности и непонимания ошарашенно осматривался. С ужасом уставился на свернувшихся в позе эмбриона дракончиков размером с человеческую голову, жутко шевелящихся в осколках серой скорлупы и развоплощающихся в струйки воздуха.
Накатившие сожаление, чувство вины и паника длились недолго, сметённые ворвавшимся в пещеру ураганом. Разгневанная стихия подхватила невольного убийцу, подняла к самому потолку пещеры и с наполненным болью рёвом швырнула вниз. И снова облик камня спас мужчину. Вот только сохранять его долго сил уже не осталось. Ещё миг — и оглушённого, расцарапанного об острые грани преступника вновь вздёрнуло в воздух, чтобы уничтожить. В последнее мгновение сумев обрести каменную ипостась и тут же её потеряв, ничего не понимающий стихийник с трудом встал на колени. Поднял голову, смиренно ожидая расплаты. И она последовала без промедления — воздушный вихрь свился в тёмно-серого дракона с большими кожистыми крыльями и узким изящным телом.
В свинцово-серых глазах бушевали гнев и отчаяние, загнутые когти мощных лап яростно швыряли каменное крошево — ящер желал отомстить за своих детёнышей.
Мужчина приготовился развоплотиться — приближающаяся раскрытая зубастая пасть не оставляла ему шансов выжить. Он зажмурился и потому не увидел, как в чешуйчатую спину вонзилась покрытая смолой стрела. Следом ещё одна. Ящер оглушающе взревел и закружился в своём животном облике, не имея возможности изменить его на стихийный. Хвостом задев так и не уничтоженного врага, отбросил его на камни.
Дракон бился о стены пещеры, стараясь стряхнуть с себя жалящие, глубоко впивающиеся иглы. Но новые стрелы окончательно лишили его сил, и он рухнул бездыханной тушей на травяную подстилку, прикрывая собой остатки гнезда.
— Ты в порядке? — донёсся до дезориентированного мужчины уверенный спокойный голос. — Эй, ребята! Тащите эту тушу.
Пострадавший, приходя в себя, с трудом сфокусировал взгляд на подошедшем мужчине. Темноволосом, с аккуратной окладистой бородкой, одетом в добротную походную куртку и суконные штаны, заправленные в высокие голенища кожаных сапог. Лицо, хоть и выглядело холёным, не казалось спесивым, скорее наоборот, внушало доверие.
Закончив раздавать указания, незнакомец вновь повернулся к спасённому. Типичные для снежника льдисто-голубые глаза посмотрели с неодобрением, проскользнувшим и в интонациях:
— Ты чего в одиночку в гнездо полез? И без оружия! Жить надоело?
— Я от гадюк убегал. Случайно сюда провалился.
Мужчина хмыкнул, присел на камень рядом. От его цепкого взгляда не укрылись ни исцарапанные руки, ни ссадины на лице, ни потрёпанная одежда — разодранная в клочья, непонятная, когда-то белая накидка на плечах, висящие лоскутами порванные штаны, покрытые толстым слоем пыли башмаки.
Снежник невольно ему посочувствовал — ведь парень совсем молодой! Лет двадцать пять от силы. Неужто ограбили лихие стихийники и бросили на погибель? Досталось ему крепко, раз весь в грязи. Даже цвет волос трудно разобрать, ясно только, что тёмные.
— Кто таков? Откуда? Звать как? — решил выяснить, что же произошло.
— Чароит, — без раздумий выдал пострадавший. — Я из…
Он осёкся и умолк. На лице застыла растерянность, в карих глазах отразились мучительные попытки восстановить в памяти события, предшествующие его появлению в пустыне.
Увы, в голове царила пугающая пустота, порождая беспомощность и смятение. Стихийник и рад был бы ответить на вопросы, да только говорить оказалось нечего. Оттого и схватился за голову, пробормотав:
— Чтоб мне развоплотиться! Ничего не помню.
Снежник насторожился. Мелькнула мысль, что собеседник что-то желает утаить, и тут же пропала — очень уж неподдельными были слова и действия. Да и шишка на лбу, наливающаяся багровым, наглядно свидетельствовала о причине помутнения рассудка.
— Ты Изначальную-то попусту не гневи, — пристыдил он Чароита. — Её милостью выжил. Знать, не пришёл ещё твой черёд развоплощаться. Имя при тебе, и то недурно. Уже есть о чём говорить.
Он снял с себя куртку, накинул на плечи пострадавшего, и тот с изумлением пробормотал:
— Спасибо, конечно, только не стоило. И так помог мне, да ещё и куртку отдал. Я верну… как смогу. Или заплачу.
— Чудно ты говоришь. Вроде слова знакомые, а будто и не по-нашему. Видать, головой сильно приложился. Или край твой далече. Забыл ты, что долг жизни превыше ничтожной вещи.
— Тебе не нужна компенсация за куртку? — Чароит с растерянностью взглянул на мужчину, не понимая, каких слов тот ждёт.
— Чего с тебя взять-то, бедовый? — хмыкнул снежник. — Рода племени не знаешь, весь оборванный. Не бери в голову. Изначальная меня покарает, если я с тебя, убогого, лишку требовать стану.
Он обернулся и подскочил, услышав:
— Князь! Князь Град! Скорее сюда идите!
Чароит, хоть и чувствовал себя разбитым, тоже поднялся и, держась за стену, подошёл к столпившимся вокруг разорённого гнезда стихийникам. Не сразу понял, в чём причина царящего среди них возбуждения. Лишь когда все расступились, пропуская князя, увидел, как тот склонился над единственным уцелевшим яйцом. Оно вело себя странно: шевелилось, дрожало, вибрировало. То, что находилось внутри, пыталось вырваться наружу. И у него это получилось. Невольно все отшатнулись от неожиданности, когда скорлупу разорвало на клочки и разметало в стороны маленьким плотным вихрем.
— Тише, малыш, — успокоил князь, подставляя руки и обхватывая стихию. А та с шипением свернулась, меняя ипостась, и вцепилась в него миниатюрной копией своей родительницы, которую оттащили к выходу из пещеры.
— Успели! — с облегчением выдохнул кто-то рядом с Чароитом. И, взглянув на чужака, пояснил: — Вылупился бы он чуть раньше, сложно было бы князю создать стихийную связь и сделать его питомцем. Мы же специально сюда ехали, давно за этим гнездом следили, знали, что вот-вот вылупятся. А уносить яйца из гнезда нельзя, только дракониха чувствует, какие им нужны условия. Мы надеялись всех детёнышей с собой забрать. Они дорогие.
— Торговцам веры нет, они могут степных ящериц за драконов выдать, — подхватил любимую тему ещё один стихийник. — Из гнезда взять вернее. Досадно, что остальные яйца разбились…
— Хватит лясы точить! — резко оборвал словоохотливых помощников князь. — Нечего тут стоять, бездельничать! Дракониху на телегу грузите. Лошадей проверьте, запрягайте повозку. Рубаху, штаны и башмаки принесите. Негоже стихийника раздетым оставлять.
Он, поглаживая льнувшего к нему серого дракончика, повернулся к спасённому и предложил:
— Мы с дружиной мимо приграничного города поедем. Могу подвезти. В свой Снежный край не зову, вряд ли ты оттуда, ближайшее поселение далеко. Скорее всего, сюда из Песчаного края забрёл. Там родню и ищи.
Чароит кивнул. Не оставаться же ему в предгорье, в драконьем гнезде? Тем более он не понимал, как тут оказался, и предположение Града звучало логично. Решил, что в знакомой обстановке память вернётся.
ГЛАВА 1.«Никогда не знаешь заранее, что встретишь кого-то очень важного»
Яркое полуденное светило на чистом голубом безоблачном небе жарило нещадно, раскаляя каменные стены домов, в основном двухэтажных, крытых глиняной черепицей. Нагревало воздух и крышу одноместной двухколёсной повозки, в которой ехала миловидная молодая стихийница — Моревна.
Впрочем, даже не зная имени, в ней легко можно было признать водницу. Глубокого синего цвета глаза, светлые волосы, развеваюшиеся от лёгкого ветра, в который обращался рикша-воздушник. Он то бежал в облике человека и толкал повозку вперёд за оглобли, громко крича: «Дорогу!», то вновь становился воздушным потоком, ударяя в натянутый перед ним парус-полотнище.
Неширокая дорога из плотно утрамбованного песка была оживлённой, заполненной многочисленными рикшами и пешеходами. Зато кони и большие экипажи здесь были редкостью, потому сразу привлекали к себе внимание.
Вот девушка и не удержалась от любопытства, не в силах оторвать взгляд от остановившегося на обочине обоза из группы верховых и телеги, на которой распласталась привязанная верёвками туша воздушного дракона. Рядом с ней стоял статный солидный мужчина, хорошо и дорого одетый, с породистым лицом и тёмными, практически чёрными волосами в сочетании с голубыми глазами. Снежник, да не простой: либо богатый, либо знатный... Моревна даже не удивилась бы, окажись он князем. А вот беседовал незнакомец с утомлённым и изрядно потрёпанным парнем. Однако определить, какой у него стихийный облик, было сложно — цвета глаз девушка не разглядела, а тусклые тёмно-русые волосы могли принадлежать кому угодно, кроме огневиков и водников.
Охотник за драконами — решила стихийница, заметив ссадины и порезы на его лице. Да и деньги получает за работу — вон князь награды не пожалел! Два золотых в ладонь положил…
Путешественница в сердцах отвернулась, едва сдержав гневное возмущение. Драконов ей всегда было жаль. Может, и не самые миролюбивые создания, и поладить с ними практически невозможно, разве что с новорождённым дракончиком стихийную связь закрепить, но зачем-то их Изначальная ведь создала?! И кто такие стихийники, чтобы уничтожать её творения? Слишком самоуверенные, раз возомнили себя вершителями чужих судеб.
И это касается не только отношения к животными, но и к детям. Моревну отец принудительно отправил в закрытый пансион для юных стихийниц. Другие княжны получали домашнее образование, а ей не позволили остаться в замке. Ну да, у неё опасная стихийная ипостась, но любящий отец нашёл бы возможность не разлучаться с дочерью. И сам бы учил её самоконтролю, а не выслал из родного дома, словно она бесприданница-сирота.
Конечно, тогда, когда ей было всего девять, Моревна рыдала, переживала, не могла понять причину его поступка. Ей было сложно объяснить себе проявленную жестокость, свыкнуться с мыслью, что придётся покинуть родной край.
Сейчас, будучи на грани совершеннолетия и набравшись опыта в пансионе, девушка воспринимала всё иначе. Это мачеха не пожелала её присутствия в замке. Отец дочь любил, просто пошёл на поводу у стервозной второй жены, которая полностью завладела его вниманием. Ещё обиднее было то, что своего сынка от первого брака женщина оставила при себе. Мол, стихия у него безопасная, и помощник в делах растёт. А какой из него помощник, если Моревна сама видела, как этот подросток ворует фрукты в саду, вместо того чтобы дождаться, когда их подадут к столу? Ломает персиковые деревья и даже не думает, что труд земледельцев тяжёлый. Мало того, ещё и врёт, что напакостил сын садовника.
Возвращаясь в родное княжество, даже спустя десять лет Моревна не хотела встречаться ни с ним, ни с мачехой. И потому радость от знакомых мест и приятное умиротворение сменялись тревогой, неприятием и печалью. Она бы ещё пару месяцев с большим удовольствием оставалась в пансионе, несмотря на строгие порядки и требования наставниц, однако уехать ей приказали — из Песчаного края пришло известие о развоплощении отца-князя. Подробностей трагедии не сообщалось, но будущую княгиню просили прибыть домой как можно быстрее.
От приграничного города до замка оставалось совсем немного, всего полдня пути, но Моревна, несмотря на спешку, попросила рикшу остановиться у гостиницы. И ему, который проделал долгий путь, нужно было дать отдых, и ей — пообедать и привести свой внешний вид и мысли в порядок.
Привыкший к длинным дистанциям бегун хоть и посмеивался, утверждая, что полон сил, но заметно было, что он благодарен пассажирке. Не каждый клиент заботится о наёмном работнике, большинство полагает, что платы достаточно.
На закате белое светило превратилось в жёлто-оранжевое и расплылось кляксой по далёкому горизонту. Дорога петляла по открытой каменисто-песчаной равнине, огибая небольшие валуны. За очередным поворотом, вдали, наконец-то показались сначала сторожевые башни из песчаника, а затем и княжеский замок, окружённый хозяйственными постройками и домиками для семей прислуги и работников.
Моревна с замиранием сердца и ностальгией смотрела на колонновидные башни с окошечками-бойницами и плоской огороженной площадкой наверху. Не могла отвести взгляда от центрального главного здания с крышей-куполом — высокого, четырёхэтажного, с узкими вытянутыми окнами, забранными ажурными решётками. В детстве ей всё это казалось огромным, необъятным. Сад, который был разбит позади замка, помнился юной княжне гигантским, очень пышным, зелёным. Теперь же всё словно измельчало, потеряв былую мощь и внушительность. Крыльцо стало ниже, окна — меньше, деревья — чахлыми. Может, за десять лет всё обветшало, а может, просто Моревне, побывавшей в более плодородном и цветущем крае, было с чем сравнивать. Прежде она ничего не видела, кроме окрестностей замка. Из княжества уезжала маленькая испуганная девочка, а вернулась уверенная в себе, образованная, молодая княжна.
Спрыгнув с подножки повозки, Моревна забрала с сиденья дорожный саквояж, и лишь тогда дверь открылась, а на крыльцо вышел немолодой стихийник, служивший управляющим ещё при старом князе. Щуря подслеповатые глаза, он сначала ворчал — мол, кого на ночь глядя принесло? А когда узнал, ахнул и заковылял к девушке. Засуетился, стараясь выхватить сумку из её рук и бормоча:
— Наша девочка вернулась! А мы и не чаяли, что приедешь! Почему весточку не послала? Что ж так, скрытно?
