И вот, сегодня поутру, Молли, купив шляпку, прямиком направилась в писчебумажный магазин, что стоял неподалеку от салона Аннет, по Вивальди-стрит.
Не обращая ни на что внимания, мисс Моли вступила на брусчатку мостовой.
Все ее мысли были о покупке. Позади ее, в двадцати пяти ярдах*, раздавался какой-то шум. Шум не походил на привычные крики погонщиков лошадей и кэбменов, и поэтому мисс Фоссет не обращала на него никакого внимания. Но шум приближался и становился, поистине не выносим. И когда молодая женщина решила обратить свое внимание, на то, что творится у нее за спиной, её ждало серьёзное потрясение:
По Вивальди-стрит на нее неслось страшное железное чудище. Занимая собой все пространство, громыхая и нещадно воняя газолином, на тонких стальных колесах, рассыпая во все стороны ужасные искры, по камням мостовой несся мобиль.
«Мобиль», «авто», «самобеглая телега», - у этой штуковины было масса названий. И вот одна из этих неистовых конструкций, в данный момент, надвигалась на бедную мисс Фоссет.
Как она кричала, как она махала шофферу! Бедная мисс Молли пыталась убежать, да куда там! Как огнедышащий дракон, металлическое чудовище нагнало свою жертву!
Шоффер мобиля, достопочтенный сэр Джонс Уильям Стенуик, не смог сразу остановить своего железного коня. Он делал все попытки избежать трагедии, натягивал тормозной ремень, пытался неуклюже повернуть свой транспорт, но все было зря.
Мисс Молли Фоссет, получила несильный удар железной балкой мобиля прямо пониже спины. Упала лицом в лужу. При этом сломала левый каблук и порвала чулок. О судьбе шляпки доподлинно ничего не известно.
Подбежавшие прохожие, помогли упавшей женщине выбраться из лужи. В этот момент, с извинениями, подошел сэр Джон Стэнуик. От разъяренной жертвы, одного из первых в мире ДТП, шоффера спасли подоспевшие констебли.
По постановлению окружного судьи, на сэра Джона Уильяма Стенуика был наложен штраф в размере: одного фунта стерлингов, шести шиллингов и двенадцати пенсов, в пользу потерпевшей мисс Молли Фоссет.
На дворе стоял одна тысяча восемьсот девяносто восьмой год.
Из доклада констебля Уильяма, проводившего первоначальный опрос на месте происшествия:
«Мобиль, под управлением сэра Джона, двигался с непозволительной скоростью: пять миль* в час…»
Из постановления окружного судьи:
«Отныне и впредь, все самобеглые коляски, мобили и иже с ними авто, должны иметь предупреждающие огни и звуковые сигналы, дабы предупреждать прохожих о своем приближении. За неимением оных, перед ними (самобеглые коляски, мобили и прочие авто) должен бежать человек со звуковым рожком и предупреждать прохожих о грозящей им опасности…»
Примечание автора**: «5 миль в час = 8 км в час», «25 ярдов (англ. мера длины) = 22,86 метра».
Карамелька
(12+)
Трупы лежали вдоль обочины грунтовой дороги. Еще вчера ночью они были грозными бойцами Народной Армии, за независимость чего–то там. Еще вчера ночью они грозно кричали гортанными голосами:
-Эй, русский, сейчас тебя резать будем. Будем твоя девка любить. Твоя мать плакать будет, деньги собирать, калым платить за твоя жопа….
А сейчас они лежали, мертвые и одинаковые, как братья. В пыли и грязи, окровавленные и умиротворенные. Тихо и спокойно их бороды топорщились в синее вечеряющее небо.
А мы уходили в очередной рейд. Наш взвод, двенадцать человек шли выполнять очередную боевую задачу. Через три дня и две ночи мы вернемся. Слава богу, аллаху и прочему небесному братству, все целы, только двое «трехсотых»*. Средней степени. Один в ногу, второй в живот. Идти не могут. Несем на руках. Но это мелочи. Дойдем до своих и вызовем вертушку. Парням «триста»* недельки на две отдых обеспечен…
А нам сутки на отдых и опять в ночь…
Какая сука сказала, что «калаш» дерьмо автомат? Я ему в зад шопмол бы автоматный засунул, чтобы не умничал. Ну да, кучность не та, у «амеров» чуть получше. Ну да, прицельная дальность не такая.
Да и флаг, кое-кому в энное место. Отстрелял три рожка, ствол чуть ли не светится. Граната летит. Упал лицом в грязь. Как говорил мой старшина в учебке: «морда в грязь, а жопа целой дольше будет». Прав оказался старшина. Все осколки прошлись над головой. Автомат из грязи вытаскиваю. Рукавом обтер, из «лифчика»* рожок достал, вставил, затвор с-сука не передергивается. Я его ногою, лежа на боку в луже. Руками за мушку, каблуком по крючку затвора. Ничего, «кривой»* патрон улетел в грязь, автомат перезарядил. Тут как раз, мордка обрисовалась небритая, орет что-то, прет прямо на меня. Ну, я и срезал его короткой очередью. Обозначил свое присутствие и понеслась…
На войне, почему-то обычные, казалось бы, вещи в той, еще гражданской жизни, приобретают некоторое особенное значение:
«Вот допустим карамелька. На гражданке я их разве, что в детстве лопал, да и то, когда шоколадок не хватало. А сейчас, уставшие мужики сидят, рожи закопченные от пороха и дыма. Чаек разогрели, на спиртовке. Заварки пару ложек кинули в жестяные кружки, и три конфетки на пять рыл. Откусишь кусочек и как будто в той жизни довоенной оказался, когда и чай из кружки фарфоровой, и ложечка, серебрённая тоненько звенит и мама рядом стоит и конфетками угощает:
- На сынок, пей чай с конфетами, вырастешь большой и сильный…
Или, допустим, покурить? Да кто скажет, что он стал бы курить эти чудовищные самокрутки с травкой, или «Приму»* эту поганую? Да ни в жизнь! Если, что и покурить, то только «Космос»*, или на крайний случай «BT»*.
А сейчас на цедульку с ханкой*, собранной и смешанной с табаком из последних бычков, смотришь как на неведомое наслаждение. Сидишь в круге, и ждешь, когда дойдет твоя очередь курнуть и, окутавшись легким дымком, поднимаешься над всей этой грязью, кровью и болью войны…
А те трупы так и пролежали три дня вдоль обочины. И никому не было до них дела. На войне быстро ко всему привыкаешь…
Страшно было в первые дни, когда пьяные деды поймали где–то «душару» и привели его в расположение. А потом дают тебе в руки штык-нож и орут: «Убей его! Иначе он завтра вырежет тебе сердце, а домой к твоей матери полетит цинковый гроб». Режь его!!!
И ты режешь его.
А потом…
В кишлаке, выскакивает мальчишка десяти лет и убивает твоих друзей, одним выстрелом из гранатомета. А еще через час, ты вместе с подоспевшим подкреплением, соседским взводом, к чертовой матери, выжигаете весь кишлак. Не оставляя ни единой живой души…
Мы уходим, а за нами остается черный дым от кострищ…
Примечание автора:***
«300», «трехсотый»,- кодовое обозначение раненного солдата.
«Лифчик»,- нагрудная сумка-держатель автоматных магазинов, одевается поверх бронежилета.
«Кривой патрон», - автоматный патрон, застрявший в затворной раме АК.
«Прима»,- дешевые сигареты без фильтра, выпускаемые в Советском Союзе.
«Космос»,- популярная марка сигарет. Времен СССР.
«ВТ»,- от «Булгар Табак», популярная и жутко дефицитная марка сигарет болгарского производства.
«Ханка»,- «травка, анаша, марихуана»,- наркотическая трава, растущее в Средней Азии.
Точка возврата
Сидят воробьи. Два молодых и один бывалый. Поживший уже, все повидавший на своем птичьем веку. Разместились на стропиле стальной, под крышей продуктового рынка, завели разговоры от том, о сем. О жизни. Старый рассказывает:
- Прослышали как-то воробьи, что за морем есть волшебная земля со сказочными полями, полными зерна. И вот решились как-то двое, самых удалых «желторотиков», слетать туда и разузнать все. Их отговаривали все и млад и стар. Да куда там? Растопырили перья свои, хвосты распушили, кричат:
- Трусы вы все, и поэтому живете впроголодь, боитесь приподняться над всем этим. Этой голодной жизнью. А мы будем героями!
Тут одна воробьиха, взмахнула крылом и говорит:
- Если чувствуете в себе силы, то летите и сделайте то, что считаете нужным. Если найдете благословенную землю, дадите нам знать, и мы все туда полетим. Но! Лететь придется очень далеко и тяжко. Море бескрайнее, никто из наших так далеко не залетал. Если кто испугается, он не сможет долететь до другого берега. Поэтому подумайте еще раз, а стоит ли? Прямо посередине моря будет крохотный островок. Даже не островок, а так себе кочка, торчит из воды. Когда долетите до нее, будет время еще решить. Потом обратного пути назад уже не будет.
- Да ладно вам,- сказали молодые,- погода спокойная, море чистое, сил хватит. И полетели…
- И что? – Спрашивает молодой, сидящий слева на стропиле.
- Что, что. Летят, говорю, наши желторотики над морем.- Продолжает бывалый,- берега уже не видно, море стало серым, ветерок подул. На воде появились белые барашки…
- Может, вернемся, а? – спрашивает первый, заводила, - да и погода портится.
- Что ослаб уже? – Напарник, блин. Еще и до середины не отмахали.
Летят, значит, они далее. Ветер тем временем стал крепчать, уже ощутимо в воздухе швырять начинает. Первый, заводила, который, нервничать начинает:
- Слушай, ну ты, блин, напарник. Не долетим ведь? Что ты такой упертый, кому ты хочешь что доказать?
- Сдрейфил? Ну, что, валяй тогда к маменьке под теплое крылышко. Вон этот каменюка, серединка значит. Решай!
- Дурак, ты и клюв твой холодный! Я обратно лечу…
- И что? – задал вопрос молодой справа. – Кто куда долетел?
- Тот, который летел вперед, пролетел еще немного. Но потом передумал и, вернувшись, переждал непогоду на маленьком каменном огрызке. А его друг, летевший обратно, попал в бурю и утонул…
- Да уж! А этот смелый, что? Который на острове просидел.
- А, что он? Ночь пересидел на камне. Утром налегке, просохнув под солнышком, полетел далее…
Сидевшая до этого поодаль, недавно прилетевшая, толстенькая воробьиха пододвинулась и хитро спросила:
- А нашел ли он эту прекрасную землю?
- Ну, насчет земли не скажу. – Бывалый воробей подсел поближе к своей подруге.- А вот сказку свою нашел. И потерся клювом о ее крыло.
Шел снег
"Варкалось,
хливкие шорьки шпыняли по наве,
И хрюкотали зелюки ,
как мюмзики в наве...",
- пела Алиса. Сидя в своем Зазеркалье. А может и нет. А может и не пела. А может это кот Бармаглот пел. И не пел а мяукал. А может и не он пел. А вовсе учитель математики из провинциального городишки пел. И звали его Льюис, а может и нет...
А может это пьяный дворник был, и пел он вовсе не про мюмзиков а про пластилиновую ворону. А может и нет...
Шел снег, по паркету оставляя за собою следы... следы были, почему то кошачьими...
Все таки Бармаглот сволачь, подумала Алиса. - Мог бы гад и ноги вытереть...
Хотя кот был вовсе не Бармаглот, а Чеширский, но это уже не имело никакого значения....
А Бармаглот вовсе не был сволочью, он был просто огромным черным котом и звали его, не Бармаглот, а Бегемот и был он очень умным котом. А сейчас он шел вверх по лестнице и нес в руках самовар, с настоящим русским чаем. Ведь профессор вместе с Азазелем любили пить чай черный и крепкий, в отличии от Алисы, которая вовсе не терпела чая, правда тот чаек был английским и жидковатым, но это дела не меняло...
А Льюис Кэрол написал бессмертную сказку про девочку Алису, а Мастер написал свою историю жизни и смерти последнего пророка Иешуа, или как его прозвали люди,- Иисуса.
А черный кот Бегемот споткнулся и пролил чай...
А голая Гела охмуряла чиновников из Московской жилищной комиссии. А Маргарита в порыве чувств разгромила квартиру критика Латунского...
Пластилиновая ворона на бумаге живет своей жизнью, в Зазеркалье текут никому неведомые страсти. На том свете нет ничего и никого. Маргарита и Мастер нашли друг друга.
А девочка Алиса решила все-таки вылезти из Зазеркалья. Сидит за столом и пьет свой истинно английский чай с молоком...
Був смажень, і швимкі яски
Спіралили в кружві,
І марамульки йшли в псашки,
Як трулі долові.
Двенадцать жизней у кошки
Кошка медленно шла по больничному коридору. Вот уже несколько лет, она бродила по ночам в детском отделении. Днем она появляться на глаза остерегалась, ввиду суровости медицинских порядков и строгости начальства. А по ночам добрые медсестры, зная, что придет их любимая кошка, всегда оставляли для нее плошку с теплым молочком.
Кошка прожила уже много лет на свете. Её котята давно повырастали и разбежались по всему огромному городу. А кошка, как-то раз, нечаянно прибилась к этой отдельной больнице, да так и осталась при ней.
Вот и сейчас идя вдоль ряда больничных дверей, она осторожно принюхалась. И направилась к двери номер «четыре». Осторожно подтолкнув носиком дверь, кошка вошла в палату. На кровати, весь окутанный проводами и трубками, лежал маленький мальчик. Возле кровати стояли грозные электрические шкафы и сердито моргали разноцветными лампочками. Из-под простыни выбилась тоненькая и совершенно белая детская ручонка.
Кошке было совершенно наплевать на всю современную медицину, на всю эту электронику и биологию. Она просто запрыгнула на кровать и села подле руки мальчика. Долго нюхала, а затем стала ее облизывать. Затем улеглась на подушке, рядом с головой закутанного ребенка. Обернула на манер шарфа хвостом его шею и заснула.
Спала она недолго. Встала. Еще раз внимательно принюхалась и облизала щеку мальчика.
Неподвижные пальчики на тонкой исхудавшей руке вздрогнули. В этот момент замигала красная лампочка, и сердито запищала какая-то штучка на панели возле кровати.
Кошка потрогала лапкой мальчика за руку и, убедившись, что все идет как надо, соскочила с кровати.
В этот момент в палату ворвались люди. Возбужденно переговариваясь, дежурные, врач и медсестра, подбежали к мальчику.
-Это невероятно! При таком диагнозе, практически без шансов, взять да и выйти из комы… немедленно вызывайте бригаду!
На, спрятавшуюся за тумбой громоздкого электронного шкафа, кошку никто не обратил внимания…
Сидя на коньке больничной крыши, кошка ждала, когда взойдет солнце. Ей было очень плохо. Ведь она прожила очень долгую жизнь, была очень мудрой кошкой и знала, что в какой-то раз она просто не сможет уйти из палаты и подняться на крышу, чтобы встретить очередной восход.
Десять раз она входила в детские палаты этой мрачной и страшной больницы, десять раз повинуясь инстинктам, природе, и зову своего маленького кошачьего сердца, она отдавала кусочек своей жизни. Чтобы спасти, дать им шанс, этим забавным человеческим детенышам…
Сегодня был одиннадцатый!
Говорят, что кошка имеет двенадцать жизней? Кто их знает. Для нашей героини это не имело никакого значения. Она просто сидела на крыше, отдыхала и ждала свой восход солнца…
Хокку, полет мотылька
Санта, Мороз,-
Стоят в центре Европы,
- Бр-р холода, надо выпить
Падает снег
Уголь в камине горит
Дым из трубы
Снег за окнами,
Стоит ночи тишина,
На душе луна.
Не обращая ни на что внимания, мисс Моли вступила на брусчатку мостовой.
Все ее мысли были о покупке. Позади ее, в двадцати пяти ярдах*, раздавался какой-то шум. Шум не походил на привычные крики погонщиков лошадей и кэбменов, и поэтому мисс Фоссет не обращала на него никакого внимания. Но шум приближался и становился, поистине не выносим. И когда молодая женщина решила обратить свое внимание, на то, что творится у нее за спиной, её ждало серьёзное потрясение:
По Вивальди-стрит на нее неслось страшное железное чудище. Занимая собой все пространство, громыхая и нещадно воняя газолином, на тонких стальных колесах, рассыпая во все стороны ужасные искры, по камням мостовой несся мобиль.
«Мобиль», «авто», «самобеглая телега», - у этой штуковины было масса названий. И вот одна из этих неистовых конструкций, в данный момент, надвигалась на бедную мисс Фоссет.
Как она кричала, как она махала шофферу! Бедная мисс Молли пыталась убежать, да куда там! Как огнедышащий дракон, металлическое чудовище нагнало свою жертву!
Шоффер мобиля, достопочтенный сэр Джонс Уильям Стенуик, не смог сразу остановить своего железного коня. Он делал все попытки избежать трагедии, натягивал тормозной ремень, пытался неуклюже повернуть свой транспорт, но все было зря.
Мисс Молли Фоссет, получила несильный удар железной балкой мобиля прямо пониже спины. Упала лицом в лужу. При этом сломала левый каблук и порвала чулок. О судьбе шляпки доподлинно ничего не известно.
Подбежавшие прохожие, помогли упавшей женщине выбраться из лужи. В этот момент, с извинениями, подошел сэр Джон Стэнуик. От разъяренной жертвы, одного из первых в мире ДТП, шоффера спасли подоспевшие констебли.
По постановлению окружного судьи, на сэра Джона Уильяма Стенуика был наложен штраф в размере: одного фунта стерлингов, шести шиллингов и двенадцати пенсов, в пользу потерпевшей мисс Молли Фоссет.
На дворе стоял одна тысяча восемьсот девяносто восьмой год.
Из доклада констебля Уильяма, проводившего первоначальный опрос на месте происшествия:
«Мобиль, под управлением сэра Джона, двигался с непозволительной скоростью: пять миль* в час…»
Из постановления окружного судьи:
«Отныне и впредь, все самобеглые коляски, мобили и иже с ними авто, должны иметь предупреждающие огни и звуковые сигналы, дабы предупреждать прохожих о своем приближении. За неимением оных, перед ними (самобеглые коляски, мобили и прочие авто) должен бежать человек со звуковым рожком и предупреждать прохожих о грозящей им опасности…»
Примечание автора**: «5 миль в час = 8 км в час», «25 ярдов (англ. мера длины) = 22,86 метра».
Карамелька
(12+)
Трупы лежали вдоль обочины грунтовой дороги. Еще вчера ночью они были грозными бойцами Народной Армии, за независимость чего–то там. Еще вчера ночью они грозно кричали гортанными голосами:
-Эй, русский, сейчас тебя резать будем. Будем твоя девка любить. Твоя мать плакать будет, деньги собирать, калым платить за твоя жопа….
А сейчас они лежали, мертвые и одинаковые, как братья. В пыли и грязи, окровавленные и умиротворенные. Тихо и спокойно их бороды топорщились в синее вечеряющее небо.
А мы уходили в очередной рейд. Наш взвод, двенадцать человек шли выполнять очередную боевую задачу. Через три дня и две ночи мы вернемся. Слава богу, аллаху и прочему небесному братству, все целы, только двое «трехсотых»*. Средней степени. Один в ногу, второй в живот. Идти не могут. Несем на руках. Но это мелочи. Дойдем до своих и вызовем вертушку. Парням «триста»* недельки на две отдых обеспечен…
А нам сутки на отдых и опять в ночь…
Какая сука сказала, что «калаш» дерьмо автомат? Я ему в зад шопмол бы автоматный засунул, чтобы не умничал. Ну да, кучность не та, у «амеров» чуть получше. Ну да, прицельная дальность не такая.
Да и флаг, кое-кому в энное место. Отстрелял три рожка, ствол чуть ли не светится. Граната летит. Упал лицом в грязь. Как говорил мой старшина в учебке: «морда в грязь, а жопа целой дольше будет». Прав оказался старшина. Все осколки прошлись над головой. Автомат из грязи вытаскиваю. Рукавом обтер, из «лифчика»* рожок достал, вставил, затвор с-сука не передергивается. Я его ногою, лежа на боку в луже. Руками за мушку, каблуком по крючку затвора. Ничего, «кривой»* патрон улетел в грязь, автомат перезарядил. Тут как раз, мордка обрисовалась небритая, орет что-то, прет прямо на меня. Ну, я и срезал его короткой очередью. Обозначил свое присутствие и понеслась…
На войне, почему-то обычные, казалось бы, вещи в той, еще гражданской жизни, приобретают некоторое особенное значение:
«Вот допустим карамелька. На гражданке я их разве, что в детстве лопал, да и то, когда шоколадок не хватало. А сейчас, уставшие мужики сидят, рожи закопченные от пороха и дыма. Чаек разогрели, на спиртовке. Заварки пару ложек кинули в жестяные кружки, и три конфетки на пять рыл. Откусишь кусочек и как будто в той жизни довоенной оказался, когда и чай из кружки фарфоровой, и ложечка, серебрённая тоненько звенит и мама рядом стоит и конфетками угощает:
- На сынок, пей чай с конфетами, вырастешь большой и сильный…
Или, допустим, покурить? Да кто скажет, что он стал бы курить эти чудовищные самокрутки с травкой, или «Приму»* эту поганую? Да ни в жизнь! Если, что и покурить, то только «Космос»*, или на крайний случай «BT»*.
А сейчас на цедульку с ханкой*, собранной и смешанной с табаком из последних бычков, смотришь как на неведомое наслаждение. Сидишь в круге, и ждешь, когда дойдет твоя очередь курнуть и, окутавшись легким дымком, поднимаешься над всей этой грязью, кровью и болью войны…
А те трупы так и пролежали три дня вдоль обочины. И никому не было до них дела. На войне быстро ко всему привыкаешь…
Страшно было в первые дни, когда пьяные деды поймали где–то «душару» и привели его в расположение. А потом дают тебе в руки штык-нож и орут: «Убей его! Иначе он завтра вырежет тебе сердце, а домой к твоей матери полетит цинковый гроб». Режь его!!!
И ты режешь его.
А потом…
В кишлаке, выскакивает мальчишка десяти лет и убивает твоих друзей, одним выстрелом из гранатомета. А еще через час, ты вместе с подоспевшим подкреплением, соседским взводом, к чертовой матери, выжигаете весь кишлак. Не оставляя ни единой живой души…
Мы уходим, а за нами остается черный дым от кострищ…
Примечание автора:***
«300», «трехсотый»,- кодовое обозначение раненного солдата.
«Лифчик»,- нагрудная сумка-держатель автоматных магазинов, одевается поверх бронежилета.
«Кривой патрон», - автоматный патрон, застрявший в затворной раме АК.
«Прима»,- дешевые сигареты без фильтра, выпускаемые в Советском Союзе.
«Космос»,- популярная марка сигарет. Времен СССР.
«ВТ»,- от «Булгар Табак», популярная и жутко дефицитная марка сигарет болгарского производства.
«Ханка»,- «травка, анаша, марихуана»,- наркотическая трава, растущее в Средней Азии.
Точка возврата
Сидят воробьи. Два молодых и один бывалый. Поживший уже, все повидавший на своем птичьем веку. Разместились на стропиле стальной, под крышей продуктового рынка, завели разговоры от том, о сем. О жизни. Старый рассказывает:
- Прослышали как-то воробьи, что за морем есть волшебная земля со сказочными полями, полными зерна. И вот решились как-то двое, самых удалых «желторотиков», слетать туда и разузнать все. Их отговаривали все и млад и стар. Да куда там? Растопырили перья свои, хвосты распушили, кричат:
- Трусы вы все, и поэтому живете впроголодь, боитесь приподняться над всем этим. Этой голодной жизнью. А мы будем героями!
Тут одна воробьиха, взмахнула крылом и говорит:
- Если чувствуете в себе силы, то летите и сделайте то, что считаете нужным. Если найдете благословенную землю, дадите нам знать, и мы все туда полетим. Но! Лететь придется очень далеко и тяжко. Море бескрайнее, никто из наших так далеко не залетал. Если кто испугается, он не сможет долететь до другого берега. Поэтому подумайте еще раз, а стоит ли? Прямо посередине моря будет крохотный островок. Даже не островок, а так себе кочка, торчит из воды. Когда долетите до нее, будет время еще решить. Потом обратного пути назад уже не будет.
- Да ладно вам,- сказали молодые,- погода спокойная, море чистое, сил хватит. И полетели…
- И что? – Спрашивает молодой, сидящий слева на стропиле.
- Что, что. Летят, говорю, наши желторотики над морем.- Продолжает бывалый,- берега уже не видно, море стало серым, ветерок подул. На воде появились белые барашки…
- Может, вернемся, а? – спрашивает первый, заводила, - да и погода портится.
- Что ослаб уже? – Напарник, блин. Еще и до середины не отмахали.
Летят, значит, они далее. Ветер тем временем стал крепчать, уже ощутимо в воздухе швырять начинает. Первый, заводила, который, нервничать начинает:
- Слушай, ну ты, блин, напарник. Не долетим ведь? Что ты такой упертый, кому ты хочешь что доказать?
- Сдрейфил? Ну, что, валяй тогда к маменьке под теплое крылышко. Вон этот каменюка, серединка значит. Решай!
- Дурак, ты и клюв твой холодный! Я обратно лечу…
- И что? – задал вопрос молодой справа. – Кто куда долетел?
- Тот, который летел вперед, пролетел еще немного. Но потом передумал и, вернувшись, переждал непогоду на маленьком каменном огрызке. А его друг, летевший обратно, попал в бурю и утонул…
- Да уж! А этот смелый, что? Который на острове просидел.
- А, что он? Ночь пересидел на камне. Утром налегке, просохнув под солнышком, полетел далее…
Сидевшая до этого поодаль, недавно прилетевшая, толстенькая воробьиха пододвинулась и хитро спросила:
- А нашел ли он эту прекрасную землю?
- Ну, насчет земли не скажу. – Бывалый воробей подсел поближе к своей подруге.- А вот сказку свою нашел. И потерся клювом о ее крыло.
Шел снег
"Варкалось,
хливкие шорьки шпыняли по наве,
И хрюкотали зелюки ,
как мюмзики в наве...",
- пела Алиса. Сидя в своем Зазеркалье. А может и нет. А может и не пела. А может это кот Бармаглот пел. И не пел а мяукал. А может и не он пел. А вовсе учитель математики из провинциального городишки пел. И звали его Льюис, а может и нет...
А может это пьяный дворник был, и пел он вовсе не про мюмзиков а про пластилиновую ворону. А может и нет...
Шел снег, по паркету оставляя за собою следы... следы были, почему то кошачьими...
Все таки Бармаглот сволачь, подумала Алиса. - Мог бы гад и ноги вытереть...
Хотя кот был вовсе не Бармаглот, а Чеширский, но это уже не имело никакого значения....
А Бармаглот вовсе не был сволочью, он был просто огромным черным котом и звали его, не Бармаглот, а Бегемот и был он очень умным котом. А сейчас он шел вверх по лестнице и нес в руках самовар, с настоящим русским чаем. Ведь профессор вместе с Азазелем любили пить чай черный и крепкий, в отличии от Алисы, которая вовсе не терпела чая, правда тот чаек был английским и жидковатым, но это дела не меняло...
А Льюис Кэрол написал бессмертную сказку про девочку Алису, а Мастер написал свою историю жизни и смерти последнего пророка Иешуа, или как его прозвали люди,- Иисуса.
А черный кот Бегемот споткнулся и пролил чай...
А голая Гела охмуряла чиновников из Московской жилищной комиссии. А Маргарита в порыве чувств разгромила квартиру критика Латунского...
Пластилиновая ворона на бумаге живет своей жизнью, в Зазеркалье текут никому неведомые страсти. На том свете нет ничего и никого. Маргарита и Мастер нашли друг друга.
А девочка Алиса решила все-таки вылезти из Зазеркалья. Сидит за столом и пьет свой истинно английский чай с молоком...
Був смажень, і швимкі яски
Спіралили в кружві,
І марамульки йшли в псашки,
Як трулі долові.
Двенадцать жизней у кошки
Кошка медленно шла по больничному коридору. Вот уже несколько лет, она бродила по ночам в детском отделении. Днем она появляться на глаза остерегалась, ввиду суровости медицинских порядков и строгости начальства. А по ночам добрые медсестры, зная, что придет их любимая кошка, всегда оставляли для нее плошку с теплым молочком.
Кошка прожила уже много лет на свете. Её котята давно повырастали и разбежались по всему огромному городу. А кошка, как-то раз, нечаянно прибилась к этой отдельной больнице, да так и осталась при ней.
Вот и сейчас идя вдоль ряда больничных дверей, она осторожно принюхалась. И направилась к двери номер «четыре». Осторожно подтолкнув носиком дверь, кошка вошла в палату. На кровати, весь окутанный проводами и трубками, лежал маленький мальчик. Возле кровати стояли грозные электрические шкафы и сердито моргали разноцветными лампочками. Из-под простыни выбилась тоненькая и совершенно белая детская ручонка.
Кошке было совершенно наплевать на всю современную медицину, на всю эту электронику и биологию. Она просто запрыгнула на кровать и села подле руки мальчика. Долго нюхала, а затем стала ее облизывать. Затем улеглась на подушке, рядом с головой закутанного ребенка. Обернула на манер шарфа хвостом его шею и заснула.
Спала она недолго. Встала. Еще раз внимательно принюхалась и облизала щеку мальчика.
Неподвижные пальчики на тонкой исхудавшей руке вздрогнули. В этот момент замигала красная лампочка, и сердито запищала какая-то штучка на панели возле кровати.
Кошка потрогала лапкой мальчика за руку и, убедившись, что все идет как надо, соскочила с кровати.
В этот момент в палату ворвались люди. Возбужденно переговариваясь, дежурные, врач и медсестра, подбежали к мальчику.
-Это невероятно! При таком диагнозе, практически без шансов, взять да и выйти из комы… немедленно вызывайте бригаду!
На, спрятавшуюся за тумбой громоздкого электронного шкафа, кошку никто не обратил внимания…
Сидя на коньке больничной крыши, кошка ждала, когда взойдет солнце. Ей было очень плохо. Ведь она прожила очень долгую жизнь, была очень мудрой кошкой и знала, что в какой-то раз она просто не сможет уйти из палаты и подняться на крышу, чтобы встретить очередной восход.
Десять раз она входила в детские палаты этой мрачной и страшной больницы, десять раз повинуясь инстинктам, природе, и зову своего маленького кошачьего сердца, она отдавала кусочек своей жизни. Чтобы спасти, дать им шанс, этим забавным человеческим детенышам…
Сегодня был одиннадцатый!
Говорят, что кошка имеет двенадцать жизней? Кто их знает. Для нашей героини это не имело никакого значения. Она просто сидела на крыше, отдыхала и ждала свой восход солнца…
Хокку, полет мотылька
***
Санта, Мороз,-
Стоят в центре Европы,
- Бр-р холода, надо выпить
***
Падает снег
Уголь в камине горит
Дым из трубы
***
Снег за окнами,
Стоит ночи тишина,
На душе луна.
