ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОШИБКИ КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ
Пролог.
Серый полумрак, привычно царствующий в Туманном храме, оказывается резко и бесцеремонно вспорот острым кинжально-белым огнем принесенных светильников. Густые и яркие в своей непроглядной темноте тени, испуганными крыльями, мечутся по стенам.
Однако боги не спешат покарать нечестивцев, нарушивших священный покой. Им можно. Сегодня отсюда уходит очередная душа служить серому престолу. Да и скоро, очень скоро, погаснут эти огни, возвращая все на круги своя. Одна принесенная клятва - один навсегда потухший огонь. И уже никому не будет дано зажечь их снова. Служащие преградой для разрушительных волн, терзающих плоть мира, вверившие свои судьбы Сумраку, должны быть свободны от всего.
А пока пусть по-ярче осветят огни пришедших сюда. Пусть в последний раз кандидаты увидят этот мир, наполненный красками. Потому что потом им останется только серый цвет предписанного служения. И безликие, серые погребальные плащи – в конце его. Ни посмертия, ни возрождения их души уже не получат. Эта служба навечно.
Странное чувство еще с утра начавшей нарастать тревоги не хотело оставлять Рейнва. Казалось, что-то билось внутри него, испуганной птицей об стекло, и пыталось достучаться до его сердца, предупредить о грядущей беде, стоящей уже у него на пороге. Непривычное предощущение, что сегодня он навсегда потеряет самое дорогое, что только есть в его жизни, не отпускало. Из-за него, этого неправильного, невозможного предчувствия он даже остался дома, отложив все свои дела на потом. Потому что любые дела могут подождать. А вот допустить хоть малейшую угрозу для своего сокровища, долгожданному чуду истинной любви, волей богов доставшейся ему (единственному, за несколько последних поколений), и уже его жене, он просто не мог помыслить. А что может быть лучшей защитой, его хрупкой и нежной девочке, чем его присутствие? А может, он просто, в который раз, придумал себе еще один повод побыть сегодня здесь, рядом с ней...
Она же, с видом довольного котенка, которому разрешили играть так долго соблазнявшим его клубком ниток, перебирала драгоценности. Ему нравилось одаривать ее этими (по его меркам) безделушками. А она, с искренностью, каждый раз так трогавшей его, радовалась каждому подобному знаку его любви и внимания к ней. Через брачный браслет можно было почувствовать ее радость и веселье.
Но, глядя на очень красивую и довольную девушку, думалось почему-то о другом.
Рейнв в который раз не мог понять, почему он не испытывает того, что должен был ощутить еще в тот момент, когда их соединили брачные узы? Ему нравилось смотреть на жену, дарить ей подарки, баловать, проводить с ней ночи, и все... Да, она была красива и желанна ему, но в последнее время он стал слишком часто ловить себя на мыслях о других, таких же красивых и желанных... Почему все больше он казался себе актером, играющим в чужом спектакле?
Правда, жрецы говорили, что все еще придет, просто нужно время для установления той освященной богами связи между их душами, которая сделает их единым целым. А пока просто надо подождать.
И Рейнв ждал.
Между тем, время ожидания закончилось. Пришло время клятв.
- Отрекаешься ли ты от страны, в которой была рождена?
- Да, - в голосе, еле слышно произнесшем это короткое слово, еще звучали желания и сомнения, но тихая решительность пройти весь этот предстоящий ей сегодня путь до конца, уже убивала их.
Боль пришла неожиданно. Она не была физической, о нет. Но от этого становилось еще страшнее. Казалось, какая-то струна натянулась в его душе до последнего своего предела и оборвалась, не выдержав напряжения, хлестанув его напоследок по левому предплечью, чуть выше брачной татуировки. Там, где вот уже два года, как без перерывов плясала, появившаяся у него еще в момент рождения, магическая метка его будущей судьбы - маленький золотой дракончик. Правда, танцевать он стал только после свадебного обряда и появления символа его брачных уз, а до этого, сколько Рейнвен себя помнил, почти всегда спокойно лежал, свернувшись в уютный клубок, прикрывая постоянно заспанную мордочку хвостом.
Тогда, в самый счастливый день в его жизни, ему говорили, что это удивительный знак милости богов. И что его предстоящая жизнь будет счастливой, раз даже символ неразрывной связи с единственной, радуется на его плече.
Но только в последнее время и эта, не прекращающаяся пляска радости, не отгоняла невеселых мыслей о том, что что-то пошло у него в жизни не так.
Отчего-то все чаще вспоминались не эти восхваления и пожелания, а грустный, потухший и чего-то не договаривающий взгляд наставника. Единственного, кто, только взглянув на его плечо, отвел взгляд и ушел из ликующего круга обступивших его гостей.
Обратно наставник так и не вернулся, исчезнув не только из радостной толпы, празднующей вместе с ним, но и из его жизни. Ему же, задетому его невнимательностью, до сих пор было как-то недосуг самому прийти к тому, кого искренне считал своим вторым отцом.
А тогда он, опьяненный своим счастьем и тем, что обещанное, если еще и не исполнилось полностью, то уже обязательно будет, не обратил на это внимания. Но вот сейчас этот взгляд догнал его и словил в свои сети.
Сводила с ума нереальность, невозможность происходящего. Его брачные узы несли радость, испытываемую сейчас его женой, а знак наивысшего возможного благословения этого союза - боль.
Но вот же она, его жена! Она рядом, и с ней все хорошо. Она счастлива и довольна. Но почему же в груди начинает опять тянуть невидимая нить, которая вот-вот порвется, разрывая на части еще один кусочек его души?
- Отрекаешься ли ты от рода, давшего тебе жизнь?
- Да, - теперь в охрипшем голосе звучали уже выплаканные слезы и, выкрикнутые ночами, мольбы богам.
Его сил еще хватило на то, чтобы, улыбнувшись беззаботной улыбкой, пробормотать что-то неразборчивое по поводу того, что он скоро будет, и выйти спокойным шагом из спальни. Пугать своим состоянием жену не хотелось.
"Это ошибка, просто ошибка, и сейчас все закончится", - как в лихорадочном бреду, крутилось в его голове.
Шесть шагов до двери в его личный кабинет были растянуты во времени и пространстве, корежившемся и сгоравшем в невидимом огне. Звук захлопнувшейся за его спиной двери совпал с очередной вспышкой незримой боли. Удержать собственное тело от падения на колени он уже не мог, да и не хотел. Сейчас ему было важнее другое. Судорожно разорвать рубашку, выпущенными, в подступавшем к горлу безумии, когтями, и посмотреть, убедиться, что все происходящее с ним мара, привидевшийся ему в наказание за сомнения морок, насланный богами, который сейчас пройдет, отпустит и больше не вернется.
- Отрекаешься ли ты от породивших тебя?
- Да, - а в голосе царила лишь пустота того, кто уже лишен.
Взгляд на собственное плечо не принес успокоения. Дракончик выцветал. Бывший насыщенного золотого цвета, он прямо под его взглядом, стал еле серебристым. И Рейнвен, с обреченностью приговоренного к этой безумной казни, понимал уже - это еще не конец. А еще сейчас ему стало понятно, что не радостью была рождена "пляска" дракончика, а болью. Что изо всех своих сил старался он не прикасаться к обжигающему его браслету, с которым так стремились связать его жрецы. И если бы все было правильно, не танцевал бы, не прерываясь ни на минуту, он этот танец, а обвил предназначенную для него опору.
Почему и где он ошибся? Как он вообще мог ошибиться? Почему не поверил сам себе, когда перед обрядом ему казалось, что все происходящее неправильно и все должно быть не так? Почему предпочитал, не останавливаясь, убеждать самого себя в любви и счастье, не пытаясь задуматься и понять... Зачем отмахивался от своих же мыслей о том, что что-то в его жизни не правильно... И уже отчетливо осознавая тот миг, когда он повернул не туда, но, не имея теперь, здесь и сейчас возможности что-либо изменить... Для него уже не было шансов оказаться в счастливой легенде, обещанной ему. Оставалось лишь молча и покорно ждать исполнения заслуженного им приговора. Увы, его мир жесток к не удержавшему дарованное, а уж к тому, кто не сумел понять, что искомое уже в его руках, походя отмахнувшись, променял невзрачный в своей защитной скорлупе лал на сверкающую стекляшку, пойдя на поводу всеобщего мнения и своих капризов - жесток вдвойне. Здесь нет второй попытки. За беспечность и нежелание остановится, посмотреть внутрь себя, можно заплатить только собственной кровью...
- Отрекаешься ли от имени, данного тебе при рождении?
- Да, - и музыкой звучит тихая радость, отдавшего непосильную ношу.
Грустная ухмылка кривила лицо. Рейнв осознавал, что ему предстоит повторить судьбу собственного предка. И вместо счастливой легенды, волшебной сказки, которая подарит надежду на счастье любому, слушающему ее, из истории его жизни после его смерти, сотворят страшное напоминание потомкам...
Обещанное чудо не случилось...
- Отрекаешься ли от предназначения и судьбы, предстоящей тебе?
- Да! - звонкое, радостное "да" того, кому подарили надежду.
Последний светильник медленно угас, задуваемый неосязаемым ни кем из живых ветром.
Сумрак в очередной раз получил свою добычу. Побеспокоившие Туманный храм уходили другим путем, чем пришли. Тропинка сама легла им под ноги и бережно, осторожно и нежно вела к выходу. Сюда они больше никогда не вернутся. А Сумрак будет терпеливо ждать своих детей, и они придут к нему, каждый в свой срок, пройдя отпущенными им еще дорогами, укрытые безликими последними покровами. И для этого им больше не нужен храм. Отныне любой путь будет вести их к нему.
Выцветший до легкой, еле различимой дымки, дракончик уже не плясал от боли. Он устало лег поверх все еще державшего его браслета. Ему было уже все равно. Все, что мог, он сделал. И не было его вины в произошедшем. Оставалось только дождаться смерти своей хозяйки, той, чьим живым символом он являлся на плече смотрящего сейчас на него парня, чтобы окончательно исчезнуть.
Браслет уже не жег его.
Видеть эту обреченную покорность было невыносимо. Вспороть себе руку все еще не убранными когтями, превращая брачный браслет в мешанину из десятка открытых ран, было легче, чем смотреть и понимать, что отныне, на очень недолгий срок это все, что ему осталось. Очень скоро не останется и этого.
Словно механическая игрушка, он снова и снова терзал руку. Пока даже абсолютная регенерация его расы не отступила, сдалась, оставляя на плече широкий шрам, теперь уже навсегда, вместо брачного браслета, охвативший руку.
Медленно, но неотвратимо у Рейнвена где-то внутри рождался звериный вой существа, потерявшего все. Но вырваться наружу ему было не суждено, поэтому он так и клокотал где-то внутри, разрывая в клочья душу, и не давая ей собраться вновь.
Его искали. Однако, на первую же попытку войти, он тихим (хотя и хотелось сейчас кричать во весь голос), но от того не менее страшным голосом, сказал:
- Вон!
Уже ночью, в наступившей томительной тишине замершего в испуганном ожидании замка, он сумел собраться с силами и кинуть зов тому, кто уже на его свадьбе знал об ожидающем его сегодня. Одно-единственное, тяжелое, как камень, и горькое, как полынь, слово сорвалось с его губ:
- Почему?
Он сам не знал, что он спрашивает сейчас. Почему все это произошло с ним, или почему наставник не предупредил его тогда... И ответ лег рядом с вопросом еще одним камнем.
- Тогда было уже поздно...
Они еще долго молчали, разделенные расстоянием и объединенные гнетущим знанием произошедшего, прежде чем Рейнв сумел произнести:
- Знаю.
Но только вместе с рассветом нового дня он разорвал нить, позволившую пережить эту ночь, и остался один на один со своими воспоминаниями.
Глава 1.
Академия была Академией. Именно такой, какой она была в этот переменчивый осенний день, величественной, неповторимой и безумно красивой, Кэт представляла ее себе долгими нудными зимними вечерами, мечтая о том, что вдруг случится чудо, и она сможет здесь учиться. Но до недавнего времени мечта эта была неосуществима — лишь в этом году объявили, что Академия открывает набор для девушек человеческой расы, но только на направления целительства и бытовой магии. Никогда ранее в истории Академии Сиятельных такого не происходило, но в этом году, согласно воле Императора, выраженной специальным указом, пошли на такое решение, и людям, а точнее девушкам, было дано разрешение на поступление в это престижное заведение, куда до сего момента не мог попасть ни один человек. Условие одно — принадлежность будущих адепток к ста великим человеческим родам. Но с этим проблем у дочерей барона Биона нет. Их род не только принадлежал к великой сотне, но и считался одинм из самых древних, а в Империи был известен тем, что никогда не смешивал свою кровь с нелюдями.
Дорога, казавшаяся бесконечной, тянулась среди серых пыльных холмов, но не пронзала их насквозь, а огибала каждый из них, петляя, подобно зайцу, убегающему от лисы. Но всё имеет свойство заканчивается, подошла к концу и эта дорога, а вместе с ним заканчивался и путь двух девушек и отряда стражи, отряжённой на их охрану. Сам барон из-за большого количества дел в управлении не мог сопровождать дочерей, а путешествовать в одиночку, несмотря на безопасность дорог Империи, являлось для них моветоном. Решение было простым и привычным — отправить их в путь в сопровождении статусной охраны. Путешествие было лёгким, но из-за однообразия пейзажей скучным и довольно-таки продолжительным — почти три недели, и даже остановки в лучших придорожных трактирах не спасали ситуацию. А крупные поселения были в стороне от пути, и как не уговаривала Эльга начальника охраны завернуть в одно из них на несколько дней, он был непреклонен и продолжал двигаться по самому короткому маршруту военным трактом, который специально был проложен не заходя в крупные поселения, дабы армия на марше не задерживалась. Последние три дня из-за весьма прихотливого маршрута путешественники не замечали, что дорога постепенно идёт в гору, и если перед этим они путешествовали по плоской как стол равнине, чью поверхность изредка оживляли небольшие рощицы, то теперь они вплотную приблизились к горам, сияющие вершины которых по-прежнему виделись бесконечно далёкими, но при этом путники , сами того не замечая, довольно далеко углубились в предгорье. Но представшее перед их глазами зрелище искупило всё однообразие пути. Дорога в очередной раз вильнула, и внезапно перед странниками открылось завораживающее зрелище. Горы, казавшиеся до этого бесконечно далёкими, вдруг нависли над ними своими белоснежными вершинами, обрамляя широкую изумрудно-зелёную равнину, которую бирюзовой лентой рассекала река, обрамлённая высокими скалами. Жемчужиной же этой долины была расположенная в её дальней части белоснежная цитадель, своими шпилями стремящаяся в небо. Впечатление усиливалось тем, что и шпили, и основные здания замка были покрыты черепицей глубокого синего цвета, отчего казалось, что строение волшебным образом уходит в небо.
Однако эта история не о долинах и замках, сколь бы прекрасны они не были, а о двух сёстрах, проделавших долгий путь с твёрдым намерением стать адептками Академии Сиятельных.
