А пригодилось бы — он почти как к горлу подступающую рвоту чует, что их догоняют. Для него это не что-то жуткое, вполне обыденное, а для Зазора — мистический ужас, тот самый гроб на колесиках, что ищет твой дом.
— Надо выдвигаться, — вздыхает Рейн. — Хребтом чую, что они близко. Нечего тут ждать.
— Куда выдвигаться-то? Сейчас скажут: разворачивайся на девяносто и еще три дня пили в другую сторону, а за три дня нас точно нагонят.
— Эй, — окликает Рейн, спокойный, как скала, и, будто старший тут он, командует:
— Без паники. Скажи ребятам возвращаться, заводи мотор и поехали.
Их трейлер на месте стоит меньше получаса. Отчего-то и речи быть не может о том, чтобы дождаться и перебить погоню. То ли это будет попахивать скандалом, то ли Зазор ссыт.
Командир собирается, снова превращается в того железного человека, что сам отчитывал Рейна за его вмешательство, высовывается из трейлера и окликает остальных.
А потом выдержки Зазора хватает только на то, чтобы дождаться, когда двое из троих влезут в трейлер. К общему удивлению, после этого капитан захлопывает дверь и сам бросается к рулю.
— Эй, погоди, — Слейн с каждым словом повышает голос. — Штоль! Штоля нет, он же не вернулся!
— Его и не было, когда я вас звал! — Зазор заводит мотор, включает фары. Рейн только голову вытягивает, чтобы рассмотреть, что происходит и нужна ли его помощь. Подскочивший первым Слейн вместо того, чтобы остановить командира, сам бросается к рулю.
— Трогай! — как дурной орет он. — Вперед!
Глок еще пытается возражать, но потом и он видит освещенный фарами кусок леса.
Они стояли там, понимает приподнявшийся Рейн. Пленный носом тянет воздух, обеспокоенно осматривается и неуверенно напоминает:
— Я обещал защитить… Я правда…
Как-то уже и не верится, что он — один из них. Один из тех, что в безлюдном лесу полукругом окружают машину. И в центре, прямо перед фарами, крепкий мужик смотрит исподлобья своими потусторонними неоновыми глазами, а у горла замершего Штоля держит охотничий нож.
— Двигай, — хрипло просит Глок. — Дави.
Ужас этот не мистический, Рейн тоже его чувствует. Если бы их окружали люди, отряд оставался бы бравыми вояками. Но эти лишают силы воли так, словно вокруг трейлера — монстры, к которым никак нельзя привыкнуть.
— Дави обоих! — срывается Глок, сам пытается нажать на газ. Зазор хозяйским уверенным движением отшвыривает его, но действует так, как он и сказал: машина срывается прямо, две фигуры не двигаются с места, пока их не сшибает бампер.
Парень вскрикивает, но не от ужаса, а словно от резкой боли — свободной рукой хватается за голову.
— Этих тоже дави! — просит белый от страха Слейн, стараясь держаться за спиной командира.
Рейн наблюдает за тем, как ломает их пленника. Всякий раз, когда колеса фургона наматывают на себя очередного гибрида, Арен дергается, прикрывает голову, словно его бьют. «Они чувствуют друг друга, — понимает Рейн. — Именно так они нас нашли».
Что-то дробно стучит по крыше, Слейн хватает автомат, стреляет вверх, сделав в потолке несколько дыр, и шагов больше не слышно.
И вой, не животный, человеческий отчаянный бессильный вой от того, что они теряют стольких, а одного не могут спасти.
«До чего же они слабы, — понимает Рейн, глядя на скорчившегося бледного Арена. — Чего в них бояться?.. До чего же слабы…»
Возможно, просто прекратились попытки на них воздействовать — собрались и остальные из отряда, двое заняли места у окон, высунули дула и иногда отправляют в ночь автоматную очередь. Видимо, иногда удачно, потому что снова дергается забитый ощущениями чужих смертей Арен.
Рейн решает, что хватит на это любоваться. Перекидывает автомат со спины на руки, выбивает заднее окно, стреляет сначала наугад, с минуту дает глазам привыкнуть, и потом уже палит по движению.
Они бегут. Гибриды пытаются по пересеченной местности бегом догнать их трейлер, несущийся со всей скоростью, которая возможна в лесу. При этом они еще и выть успевают от своего бессилия. Этот звук продирает по позвоночнику, и Рейн стреляет больше для того, чтобы они заткнулись.
Они больше не останавливаются. На адреналине от пережитого спать больше никто не хочет, и не рискнет уже хотя бы сбавить скорость машины.
— Они его чувствуют, — сообщает Рейн, затягиваясь сигаретой. За рулем по-прежнему Зазор, как вцепился, так и никому больше не уступает. — Мы можем сколько угодно петлять, но они его найдут.
— Да бл… — ругается Слейн, — сдать его скорее федералам, пусть они с ним…
И получает в зубы от Рейна и холодное:
— Не п…ди.
Рейн выглядывает в разбитые стекла — вокруг поля, светает, погони не видно. Но ощущение — стоит остановиться и они из-под земли полезут.
— Я слышал, гибриды добрые очень, — начинает Слейн, рывком достает из сумки планшет. Его движения настолько резкие, что парень вжимается в стену, ждет, что теперь его точно будут бить. — Мы ж не для себя стараемся, парень. А знаешь, ради кого, вот ради этих вот людей. У тебя же самого есть сестра, да?
Рейн не вмешивается, наблюдает за реакцией, Зазору некогда отогнать Слейна, надо следить за дорогой.
— Вот, смотри, какая маленькая, — мягко рассказывает Слейн.
— Но… почему лысая? — переспрашивает Арен. Он больше не боится — подается вперед, смотрит в экран.
— Рак, — выплевывает Рейн. — Одна из самых страшных болезней человечества. У вас ее нет… Думали, потому что вы особенные. А потом записи посмотрели — нет, Арен. У вас в крови что-то. Я не разбираюсь, но что-то есть. Это еще тогда обнаружили, когда ваши были все по лабораториям, но держали в тайне. Хотели продавать очень богатым людям и за большие деньги. Знаешь, сколько людей погибает от рака каждый день, каждый час? В каких муках?
Арен смотрит на экран планшета, слушает Рейна так, словно он диктор этого видео, и тот чувствует — да, они смогут уговорить этого парня пожертвовать собой.
— Ты говорил, что будешь защищать меня от ваших, — припоминает Рейн. — Твоя кровь спасет много людей. Я знаю, что мы вам говна…
— Почему люди просто не попросили? — не понимает Арен, и Рейн врет:
— Они просили, но ваши отказали.
Разговаривать с убойной свиньей? Конечно, люди этого не сделали, теперь за них этим должен заниматься Рейн.
— Отзови ваших, — кивает мягко Рейн. — Я уберу наручники. Я сделаю так, что твоя жертва не будет напрасной.
Парень слушает, как завороженный, и его неестественные, мистические глаза сияют, как у ребенка, которому предлагают суперсилу. И Арен кивает.
Отпускает ощущение опасности, до этого сжимавшее Рейна тисками. И радио, все это время молчавшее, разражается истерическим, перепуганным:
— Элли! Элли! Это Изумрудный город! Элли!
До лаборатории Арена они довозят без наручников и обращаются с ним так, словно он их друг или ребенок родственников. «Что будешь на ужин?», «Еще не хочешь спать?»
Такого одухотворенного жертвенного козла Рейн еще не видел. С похожим чувством, наверное, язычники позволяли закапывать себя живьем или жечь на кострах, все ради того, чтобы боги не гневались.
Немного пугается, настораживается Арен уже за колючей проволокой лаборатории, снова опускаются плечи, но идет он сам, в распахнутые объятья «безумных» ученых.
— Может, сказать им, чтоб с парнем помягче, — предлагает размякший Глок. Слейн молчит, хотя и выглядит обеспокоенным. Зазор, не так давно убивший своего же друга, курит в стороне, совсем не заботясь о товаре, который они доставили.
Рейн усмехается:
— Кто мы такие, чтобы они нас слушали?
И разворачивается вернуться к трейлеру. Арена уводят, за ним закрываются железные двери, наемники остаются ждать остальных денег. Зазор курит на приступке трейлера, уже которую сигарету. Рейн садится рядом, тянет из пачки свою.
— У тебя кто умер? — с лета спрашивает Зазор. — Ну, от рака.
— Почему ты решил, что умер? — не понимает Рейн.
— Потому что двенадцать человек в отряде и из них только пятеро согласилось. У Слейна мать. Жена у Глока. У Штоля младшая сестра. Вот я и решил.
— Никто, — выдыхает Рейн. — Никто не умер у меня. У тебя?
— Я умираю, — бледными губами произносит Зазор. — Хорошо справились, внезапно…
Рейн кивает.
Пришельцы вторгаются на Землю в третий день после того, как они отдали парня докторам.
Огнем выжигают мегаполисы, водой заливают города поменьше, планомерно и безжалостно уничтожают человечество. На всех языках мира, из всех динамиков они объясняют одно и то же: «Наши гибриды были способом проверить, готово ли человечество к сотрудничеству. Но человечество показало себя как жестокая раса. Мы терпели и ждали, когда наши дети приживутся, когда человечество свыкнется с ними как с пересаженным органом. И оно почти приняло… Но убитый недавно был последним доказательством. Человечество не исправится. Человечество не должно существовать».
— Надо выдвигаться, — вздыхает Рейн. — Хребтом чую, что они близко. Нечего тут ждать.
— Куда выдвигаться-то? Сейчас скажут: разворачивайся на девяносто и еще три дня пили в другую сторону, а за три дня нас точно нагонят.
— Эй, — окликает Рейн, спокойный, как скала, и, будто старший тут он, командует:
— Без паники. Скажи ребятам возвращаться, заводи мотор и поехали.
Их трейлер на месте стоит меньше получаса. Отчего-то и речи быть не может о том, чтобы дождаться и перебить погоню. То ли это будет попахивать скандалом, то ли Зазор ссыт.
Командир собирается, снова превращается в того железного человека, что сам отчитывал Рейна за его вмешательство, высовывается из трейлера и окликает остальных.
А потом выдержки Зазора хватает только на то, чтобы дождаться, когда двое из троих влезут в трейлер. К общему удивлению, после этого капитан захлопывает дверь и сам бросается к рулю.
— Эй, погоди, — Слейн с каждым словом повышает голос. — Штоль! Штоля нет, он же не вернулся!
— Его и не было, когда я вас звал! — Зазор заводит мотор, включает фары. Рейн только голову вытягивает, чтобы рассмотреть, что происходит и нужна ли его помощь. Подскочивший первым Слейн вместо того, чтобы остановить командира, сам бросается к рулю.
— Трогай! — как дурной орет он. — Вперед!
Глок еще пытается возражать, но потом и он видит освещенный фарами кусок леса.
Они стояли там, понимает приподнявшийся Рейн. Пленный носом тянет воздух, обеспокоенно осматривается и неуверенно напоминает:
— Я обещал защитить… Я правда…
Как-то уже и не верится, что он — один из них. Один из тех, что в безлюдном лесу полукругом окружают машину. И в центре, прямо перед фарами, крепкий мужик смотрит исподлобья своими потусторонними неоновыми глазами, а у горла замершего Штоля держит охотничий нож.
— Двигай, — хрипло просит Глок. — Дави.
Ужас этот не мистический, Рейн тоже его чувствует. Если бы их окружали люди, отряд оставался бы бравыми вояками. Но эти лишают силы воли так, словно вокруг трейлера — монстры, к которым никак нельзя привыкнуть.
— Дави обоих! — срывается Глок, сам пытается нажать на газ. Зазор хозяйским уверенным движением отшвыривает его, но действует так, как он и сказал: машина срывается прямо, две фигуры не двигаются с места, пока их не сшибает бампер.
Парень вскрикивает, но не от ужаса, а словно от резкой боли — свободной рукой хватается за голову.
— Этих тоже дави! — просит белый от страха Слейн, стараясь держаться за спиной командира.
Рейн наблюдает за тем, как ломает их пленника. Всякий раз, когда колеса фургона наматывают на себя очередного гибрида, Арен дергается, прикрывает голову, словно его бьют. «Они чувствуют друг друга, — понимает Рейн. — Именно так они нас нашли».
Что-то дробно стучит по крыше, Слейн хватает автомат, стреляет вверх, сделав в потолке несколько дыр, и шагов больше не слышно.
И вой, не животный, человеческий отчаянный бессильный вой от того, что они теряют стольких, а одного не могут спасти.
«До чего же они слабы, — понимает Рейн, глядя на скорчившегося бледного Арена. — Чего в них бояться?.. До чего же слабы…»
Возможно, просто прекратились попытки на них воздействовать — собрались и остальные из отряда, двое заняли места у окон, высунули дула и иногда отправляют в ночь автоматную очередь. Видимо, иногда удачно, потому что снова дергается забитый ощущениями чужих смертей Арен.
Рейн решает, что хватит на это любоваться. Перекидывает автомат со спины на руки, выбивает заднее окно, стреляет сначала наугад, с минуту дает глазам привыкнуть, и потом уже палит по движению.
Они бегут. Гибриды пытаются по пересеченной местности бегом догнать их трейлер, несущийся со всей скоростью, которая возможна в лесу. При этом они еще и выть успевают от своего бессилия. Этот звук продирает по позвоночнику, и Рейн стреляет больше для того, чтобы они заткнулись.
Они больше не останавливаются. На адреналине от пережитого спать больше никто не хочет, и не рискнет уже хотя бы сбавить скорость машины.
— Они его чувствуют, — сообщает Рейн, затягиваясь сигаретой. За рулем по-прежнему Зазор, как вцепился, так и никому больше не уступает. — Мы можем сколько угодно петлять, но они его найдут.
— Да бл… — ругается Слейн, — сдать его скорее федералам, пусть они с ним…
И получает в зубы от Рейна и холодное:
— Не п…ди.
Рейн выглядывает в разбитые стекла — вокруг поля, светает, погони не видно. Но ощущение — стоит остановиться и они из-под земли полезут.
— Я слышал, гибриды добрые очень, — начинает Слейн, рывком достает из сумки планшет. Его движения настолько резкие, что парень вжимается в стену, ждет, что теперь его точно будут бить. — Мы ж не для себя стараемся, парень. А знаешь, ради кого, вот ради этих вот людей. У тебя же самого есть сестра, да?
Рейн не вмешивается, наблюдает за реакцией, Зазору некогда отогнать Слейна, надо следить за дорогой.
— Вот, смотри, какая маленькая, — мягко рассказывает Слейн.
— Но… почему лысая? — переспрашивает Арен. Он больше не боится — подается вперед, смотрит в экран.
— Рак, — выплевывает Рейн. — Одна из самых страшных болезней человечества. У вас ее нет… Думали, потому что вы особенные. А потом записи посмотрели — нет, Арен. У вас в крови что-то. Я не разбираюсь, но что-то есть. Это еще тогда обнаружили, когда ваши были все по лабораториям, но держали в тайне. Хотели продавать очень богатым людям и за большие деньги. Знаешь, сколько людей погибает от рака каждый день, каждый час? В каких муках?
Арен смотрит на экран планшета, слушает Рейна так, словно он диктор этого видео, и тот чувствует — да, они смогут уговорить этого парня пожертвовать собой.
— Ты говорил, что будешь защищать меня от ваших, — припоминает Рейн. — Твоя кровь спасет много людей. Я знаю, что мы вам говна…
— Почему люди просто не попросили? — не понимает Арен, и Рейн врет:
— Они просили, но ваши отказали.
Разговаривать с убойной свиньей? Конечно, люди этого не сделали, теперь за них этим должен заниматься Рейн.
— Отзови ваших, — кивает мягко Рейн. — Я уберу наручники. Я сделаю так, что твоя жертва не будет напрасной.
Парень слушает, как завороженный, и его неестественные, мистические глаза сияют, как у ребенка, которому предлагают суперсилу. И Арен кивает.
Отпускает ощущение опасности, до этого сжимавшее Рейна тисками. И радио, все это время молчавшее, разражается истерическим, перепуганным:
— Элли! Элли! Это Изумрудный город! Элли!
До лаборатории Арена они довозят без наручников и обращаются с ним так, словно он их друг или ребенок родственников. «Что будешь на ужин?», «Еще не хочешь спать?»
Такого одухотворенного жертвенного козла Рейн еще не видел. С похожим чувством, наверное, язычники позволяли закапывать себя живьем или жечь на кострах, все ради того, чтобы боги не гневались.
Немного пугается, настораживается Арен уже за колючей проволокой лаборатории, снова опускаются плечи, но идет он сам, в распахнутые объятья «безумных» ученых.
— Может, сказать им, чтоб с парнем помягче, — предлагает размякший Глок. Слейн молчит, хотя и выглядит обеспокоенным. Зазор, не так давно убивший своего же друга, курит в стороне, совсем не заботясь о товаре, который они доставили.
Рейн усмехается:
— Кто мы такие, чтобы они нас слушали?
И разворачивается вернуться к трейлеру. Арена уводят, за ним закрываются железные двери, наемники остаются ждать остальных денег. Зазор курит на приступке трейлера, уже которую сигарету. Рейн садится рядом, тянет из пачки свою.
— У тебя кто умер? — с лета спрашивает Зазор. — Ну, от рака.
— Почему ты решил, что умер? — не понимает Рейн.
— Потому что двенадцать человек в отряде и из них только пятеро согласилось. У Слейна мать. Жена у Глока. У Штоля младшая сестра. Вот я и решил.
— Никто, — выдыхает Рейн. — Никто не умер у меня. У тебя?
— Я умираю, — бледными губами произносит Зазор. — Хорошо справились, внезапно…
Рейн кивает.
Пришельцы вторгаются на Землю в третий день после того, как они отдали парня докторам.
Огнем выжигают мегаполисы, водой заливают города поменьше, планомерно и безжалостно уничтожают человечество. На всех языках мира, из всех динамиков они объясняют одно и то же: «Наши гибриды были способом проверить, готово ли человечество к сотрудничеству. Но человечество показало себя как жестокая раса. Мы терпели и ждали, когда наши дети приживутся, когда человечество свыкнется с ними как с пересаженным органом. И оно почти приняло… Но убитый недавно был последним доказательством. Человечество не исправится. Человечество не должно существовать».
