Дом был старый. Очень старый. Настолько старый, что даже боязно подниматься по скрипящим лестницам на верхние этажи. Сундуки, картины, этажерки, горы тряпья, покрытые вековыми залежами пыли... Но главное - мистический ореол страшной, так и не раскрытой тайны убийств, случившихся в прошлом веке.
Зря пятеро друзей захотели найти его - романтическое желание сделать признание в любви незабываемым обернулось ужасом.
Возрастные ограничения 18+. Присутствуют сцены насилия, эротические сцены, смерть второстепенных героев.
Повесть "Проклятие дома Вернон I" представляет собой цельное, законченное, самостоятельное произведение.
Однако у всякой истории бывают продолжения. Сиквел "Проклятие дома Вернон II" - платный.
Полную версию дилогии (с возможностью скачивания) можно приобрести в "Призрачных мирах" (https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-дома-Вернон-Lika-Ona). Там же можно приобрести новый виток истории: повесть "Проклятие рода Вернон" (https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-рода-Вернон-Lika-Ona)
НАЧАЛО
За много-много лет до происходящих событий.
Дом был старый. Очень старый. Настолько старый, что даже боязно подниматься по скрипящим лестницам на верхние этажи. Первый, второй, третий и – чердак, огромный и заваленный, как и положено всем чердакам, какой-то рухлядью. Сундуки, картины, этажерки, горы тряпья, покрытые вековыми залежами пыли. Чердак тонул в почти полном мраке, свет давали лишь несколько небольших узких окошек на скатах крыши. Но даже этого скудного освещения, в котором плясали золотистые пылинки, оказалось достаточно, чтобы понять, насколько чердак интереснее всего остального дома.
Он не успел изучить все этажи, обошел только первый, несколько комнат во втором, одну на третьем – ту, которая располагалась прямо у лестницы.
Чердак манил намного больше.
Первый этаж оказался странным. Прямо напротив входа, посреди этажа начиналась лестница наверх. Она расходилась двумя крыльями, ведущими на галереи второго этажа, и сходилась в одну точку на третьем.
Слева от лестницы, занимая примерно с четверть этажа, располагался бальный зал с гостеприимно распахнутыми дверями. Странно, он никогда не мог вспомнить, полностью ли они деревянные или нет. Может быть, в двери были вставлены стекла или витражи. Он не помнил. Приходя в дом, он каждый раз проверял двери, стараясь накрепко запечатлеть в памяти, как же они выглядят, и – каждый раз забывал. Одно оставалось неизменным – двери всегда оказывались раскрыты внутрь комнаты.
Посреди зала стоял белоснежный рояль, крайне странно смотревшийся среди разрухи и запустения. Рояль будто ждал кого-то – кто вот-вот спустится по лестнице, придерживаясь за гладко полированные перила, сядет на табурет, расправит складки платья и коснется клавиш. Время и люди их не пощадили – как варвар, не понимающий, что совершает кощунство, кто-то вырвал часть клавиш, оставив роялю щербатую, со сгнившими зубами и выпирающими пружинами улыбку. Крышка не опускалась, как он ни пробовал прикрыть пугающее зрелище – наверное, что-то заело или заржавело в механизме. Паркет, на котором остались следы чьих-то громадных когтей, вокруг рояля все еще продолжал кое-где блестеть лаком.
Белый рояль с бесстыдно вырванными клавишами. Полуистлевшие, неприятно шевелящиеся сквозняками белые шторы на окнах, через которые виднелись черные, голые ветви деревьев. Паркет с островками, блестящими лаком, которые он всегда старался обходить стороной.
Бальный зал пугал.
Остальные комнаты выглядели не лучше. Одна из комнат – на втором этаже – оказалась забита старыми куклами. Куклы, все, как одна, одетые в белые платьица, заполонили все вокруг: плотной гурьбой сидели на тяжелых крышках сундуков, лежали в них рядками, теснились на полках. Даже на подоконнике – и там устроились две куклы в искусно сделанных бальных платьях, красиво разложенных вокруг них. У некоторых кукол фарфоровые личики с застывшими нарисованными голубыми глазами успели покрыться сеточкой трещин, а у двух они просто треснули, обезобразив розоватые лица глубокими некрасивыми шрамами. К этим куклам просто не хотелось прикасаться, поэтому он тогда не стал исследовать комнату как следует. Лишь открыл пару сундуков, увидел в них все те же фарфоровые лица и воланы белых кружев, и поспешил уйти прочь.
В еще одной, довольно большой, комнате на первом этаже на стене висело огромное зеркало. Старинное, в резной очень красивой оправе. Уже потом, повзрослев, он иногда думал, что и старинные куклы, и это зеркало, и рояль, и многое другое – все это наверняка стоило кучу денег. Так почему же оказалось оставлено и позабыто в заброшенном доме? Непонятно. Но с другой стороны то же зеркало могло просто потерять свою ценность. Оно настолько помутнело от времени, что невозможно было разобрать даже свое отражение. И каждый раз казалось, что там, за зеркальной поверхностью, серой тенью клубится еще что-то, несмотря на то, что в комнате находились только зеркало, кровать, окно с неизменными полуистлевшими занавесками и он сам. Все.
Определенно, в доме были еще комнаты, однако память отчетливо сохранила только эти три. И чердак. Все исследования этажей прекратились после того, как он нашел авход на чердак, прятавшийся на третьем этаже. За очередной дверью оказалась не комната или набитая швабрами и тряпками кладовка, а крохотная каморка с лестницей, ведущей на чердак.
Одним из самых первых сокровищ, обнаруженных там, оказались журналы. Высокая стопка, перевязанная жесткой бечевкой, лежала на сундуке. Прямо под окном, располагавшимся напротив «входа» на чердак, так что он легче легкого добрался до журналов, буквально манивших чем-то непознанным и тайным, почти не испачкавшись в пыли. Развязать бечевку оказалось нелегко, но как только он взял в руки первый журнал, сразу пропал. Даже во взрослом возрасте, попробовав целенаправленно поискать что-то похожее, он не сумел ничего найти. Основная проблема состояла в том, что он не запомнил названия самого журнала. Каждый журнал рассказывал о жизни очередного бедолаги, которого в конце убивали каким-нибудь изощренным способом. Имена несчастных он запомнил, о вот название самого журнала – увы. Что странно – журналы казались чрезвычайно старыми, однако напечатаны были как черно-белые комиксы. В детстве он не видел в этом никаких странностей и противоречий и с холодком в животе просиживал часами под окошком, рассматривая леденящие душу картинки с тщательно, до отвратительного эстетизма, нарисованными подробностями. Остальные комнаты его перестали интересовать.
А потом он возвращался к себе домой. В новый дом.
В отличие от старого, новый дом подчинялся современным требованиям красоты – не такой громадный, каменный, элегантный, с посыпанной гравием подъездной дорожкой, огибающей огромный газон, засеянный подстриженной травой. Строгую, изысканную зелень газона не нарушал ни один цветок. Во всем саду не было ни одной лужайки, ни одного доступного ножницам садовника местечка, где бы росли цветы. Им дозволялось цвести только на кустах. Чаще всего это были плетистые розы, для которых по всему, следовало признать, немаленькому саду вкопали шпалеры. Розы, розы, розы…
Когда начинали цвести белые туберозы, наполняя воздух сладковатым ароматом, его иногда даже начинало мутить. Запах розового масла, разлитого повсюду, преследовал не хуже гарпии, оседал на языке противным маслянистым привкусом, забивался в гортань, заставляя дышать через рот, чтобы не задохнуться. Сирень воспринималась не так ужасно, но и от нее начинала болеть голова.
И тогда он убегал, уходил в самые дальние углы поместья, которые не считалось нужным или важным облагораживать. Там можно было вздохнуть – по-настоящему, полной грудью, не ощущая мерзкую приторность. Высокие сосны, кустарники с какими-то странными – очень крупными, ярко-красными ягодами, прелая листва и сухие иглы, шуршащие под ногами… По этому лесу можно было бродить целыми днями, наблюдая, как где-то высоко-высоко сквозь разлапистые ветки сосен пробираются солнечные лучи, путаясь в них, теряясь и превращаясь в золотистый туман. На полянах туман рассеивался, становился обычным солнечным светом, заливающим летним теплом траву и цветы.
Там росли цветы – настоящие. Крохотные белые звездочки. Махонькие ромашки, казавшиеся пушистыми из-за огромного количества лепестков. Синие колокольчики. Разноцветные фиалки. Их он узнавал, остальные оставались тайной за семью печатями, срывать которые он не желал, чтобы не разрушать волшебство леса. Ведь как только на все, что окружает, навешать ярлыки, оно тут же превращается в обыденность и теряет магию непознанного. Намного интереснее бродить первооткрывателем, встречая новые тайны и одаривая их именами.
И однажды он набрел на дом. Дом казался огромным, опасным, величественным и очень старым. Посеревшие от времени стены, мутные стекла, часть из которых треснула, но не разбилась. Лишайник, упрямо растущий вверх все выше и выше – даже он казался не зеленым, а каким-то припорошенным. И мертвые деревья вокруг, чьи корявые почерневшие ветви долгие годы упорно тянулись к дому.
В тот раз он не осмелился даже подойти. Казалось, стоит ступить на поляну, услышишь под ногами хруст панцирей погибших жуков, высохших муравьев и пчел, неосторожно залетевших на эту поляну. Он просто убежал.
Однако Дом, даже в мыслях называющийся с большой буквы, манил.
И однажды он все же решился пройти по поляне. Все оказалось не так страшно – просто лишь высохшая от зноя трава, уже успевшая почернеть. Наверное.
Потом он ступил на порог Дома и – пропал.
Частые отлучки в конце концов оказались замечены увлеченными только собой, своей жизнью родителями – в основном благодаря няне, воспитывавшей его с самого детства, которая часами нигде не могла найти своего подопечного.
И тогда он рассказал о Доме. Родители не удивились, только мать застыла и побледнела, став удивительно похожей на выцветший дагерротип своей бабушки, висевший в самом темном углу прихожей. Взрыв последовал через несколько секунд. Мать накричала на него, велела никогда («Слышишь! Никогда!») не подходить к этому проклятому дому и заставила дать самую страшную клятву, о том, что он не нарушит своего слова. Он плакал, просил его простить и обещал, что никогда («Никогда-никогда!») больше не пойдет гулять туда. А потом его заперли в комнате на неделю – в наказание за проступок. За нарушение запрета, о котором он ничегошеньки не знал.
Воздух плавился от необычайно жаркого для июня лета, в комнате нестерпимо пахло розами, даже при закрытых окнах. Голова болела все сильнее с каждым днем, вплоть до того, что начали неметь губы и щеки, и хотелось забиться под подушку и ничего не видеть и не слышать. Вызванный семейный врач не смог понять причину.
И его увезли – в больницу, на обследование. Результатов он так и не узнал, но потом его отправили к бабушке, к лазурным волнам моря и соленому ветру. Там он чувствовал себя отлично, голова не болела, и никто так и не поверил, что все дело в розах.
ШАГ ПЕРВЫЙ
– Ксавье! – Анри, яркая, рыжеволосая красавица развалилась на диване, томно обмахиваясь веером. – У тебя тут чертовски жарко. Пусть хотя бы чего-нибудь прохладительного подадут.
– Ой-ой-ой, наша королева опять не в духе и требует поклонения, – весело отозвался Жерар, рассматривающий фарфоровые безделушки, толпящиеся на каминной полке. Подобная фраза могла бы прозвучать невежливо, если бы не являлась обычным стилем общения внутри сладкой парочки Анри-Жерар. Как кошка с собакой. Воюют, грызутся, чуть ли не посуду бьют, а вместе уже три года. Воистину, неисповедимы пути твои, господи.
– Да ладно тебе, Жерар, всем жарко, всем хочется пить, – предваряя взрыв со стороны девушки, лениво, но как-то основательно откликнулся Бертран – еще один член из маленькой компании, решившей выбраться в провинцию – отдохнуть после сессии.
– Ксавье, действительно, прикажи подать хотя бы воды со льдом. Хотя от вина бы я не отказался. Говорят, у твоего отца отличные винные погреба.
В отличие от Жерара, представлявшего собой идеал современного общества – светлые, золотистого оттенка волосы, голубые глаза, белозубая улыбка и в меру спортивная фигура, Бертран выглядел медведем, выбравшимся откуда-то из леса, и ничто – ни отличная прическа, ни дорогие костюмы, не могли исправить этого впечатления. Медведь – он и есть медведь. Правда редко кто подозревал, что мишки, вопреки детским сказочкам, отнюдь не неуклюжи, а вполне себе быстры и грациозны. Своеобразной грацией, конечно, но хищнику нет необходимости выплясывать балет перед жертвой, ему нужен лишь один бросок, чтобы убить ее.
И, как ни странно, Бертран принадлежал к одной из самых древних аристократических фамилий, и ему не требовалось изображать умение носить костюм и изысканно выражаться – он обладал этим умением с детства. Правда, в нынешнем обществе подобное совершенно не в том почете, что раньше, но все же является причиной зависти многих. Особенно тех, кто желал оказаться в их кругу – к примеру, Жерара.
Жерара в компанию ввела Анри. Откуда она выцепила этого красавчика, на несколько лет старше их всех, никто особо не интересовался. Очередная новая пассия ветреной Анри, через пару месяцев сменит на другого. Казалось, Анри, носившей на самом деле утонченное имя Генриетта, доставляет изысканное удовольствие шокировать своего престарелого папеньку, выискивая одного за другим странные экземпляры рода человеческого и приводя их на семейные обеды в качестве своего близкого друга. Папенька, председатель палаты лордов, послушно шокировался, любящая дочь получала массу удовольствия и начинала искать следующую жертву. Однако, вопреки всем ожиданиям, Жерар задержался и держался вот уже три года, попутно очаровав всех друзей Анри до такой степени, что они даже теперь приглашали его к себе домой. В настоящие дома, а не в квартиры в городе.
– Скоро будет, – пробормотал Ксавье, расслаблено расположившийся в кресле.
Розы… Как он мог забыть про них – про эти удушливые запахи начала лета, из-за которых он старался как можно реже посещать родовое гнездо с апреля по август. Как черт попутал. Или бесенок по имени Анри, который мог подбить кого угодно на что угодно.
– Двигаться никуда я пока не собираюсь, так и знайте. Ричард, а вот тебя убить надо – за такую манеру вождения.
– Тогда в следующий раз поведешь сам, – ухмыльнулся тот в ответ, точно зная, что никого больше за руль не пустит. Машина-то его.
Безусловно, у всех были свои авто, однако тащиться скорбной гусеничкой на четырех машинах не хотелось, поэтому приняли решение загрузиться в одну. Пятиместный седан Ричарда с внушительным багажником без труда вместил и всех пассажиров, и их четыре небольшие сумки и огромный чемодан Анри. Что эта женщина туда напихала, а главное – зачем ей такой чемодан всего лишь на один уик-энд, спрашивать было бесполезно. Более того, чревато нанесением тяжких нелестных утверждений из уст их подруги. Все уже привыкли к ее взрывному характеру, но все же старались лишний раз не провоцировать.
– Кстати, как будет «чертенок» женского рода? – вдруг спросил Ксавье.
Зря пятеро друзей захотели найти его - романтическое желание сделать признание в любви незабываемым обернулось ужасом.
Возрастные ограничения 18+. Присутствуют сцены насилия, эротические сцены, смерть второстепенных героев.
***
Повесть "Проклятие дома Вернон I" представляет собой цельное, законченное, самостоятельное произведение.
Однако у всякой истории бывают продолжения. Сиквел "Проклятие дома Вернон II" - платный.
Полную версию дилогии (с возможностью скачивания) можно приобрести в "Призрачных мирах" (https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-дома-Вернон-Lika-Ona). Там же можно приобрести новый виток истории: повесть "Проклятие рода Вернон" (https://feisovet.ru/магазин/Проклятие-рода-Вернон-Lika-Ona)
***
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРОКЛЯТИЕ ДОМА ВЕРНОН
НАЧАЛО
За много-много лет до происходящих событий.
Дом был старый. Очень старый. Настолько старый, что даже боязно подниматься по скрипящим лестницам на верхние этажи. Первый, второй, третий и – чердак, огромный и заваленный, как и положено всем чердакам, какой-то рухлядью. Сундуки, картины, этажерки, горы тряпья, покрытые вековыми залежами пыли. Чердак тонул в почти полном мраке, свет давали лишь несколько небольших узких окошек на скатах крыши. Но даже этого скудного освещения, в котором плясали золотистые пылинки, оказалось достаточно, чтобы понять, насколько чердак интереснее всего остального дома.
Он не успел изучить все этажи, обошел только первый, несколько комнат во втором, одну на третьем – ту, которая располагалась прямо у лестницы.
Чердак манил намного больше.
Первый этаж оказался странным. Прямо напротив входа, посреди этажа начиналась лестница наверх. Она расходилась двумя крыльями, ведущими на галереи второго этажа, и сходилась в одну точку на третьем.
Слева от лестницы, занимая примерно с четверть этажа, располагался бальный зал с гостеприимно распахнутыми дверями. Странно, он никогда не мог вспомнить, полностью ли они деревянные или нет. Может быть, в двери были вставлены стекла или витражи. Он не помнил. Приходя в дом, он каждый раз проверял двери, стараясь накрепко запечатлеть в памяти, как же они выглядят, и – каждый раз забывал. Одно оставалось неизменным – двери всегда оказывались раскрыты внутрь комнаты.
Посреди зала стоял белоснежный рояль, крайне странно смотревшийся среди разрухи и запустения. Рояль будто ждал кого-то – кто вот-вот спустится по лестнице, придерживаясь за гладко полированные перила, сядет на табурет, расправит складки платья и коснется клавиш. Время и люди их не пощадили – как варвар, не понимающий, что совершает кощунство, кто-то вырвал часть клавиш, оставив роялю щербатую, со сгнившими зубами и выпирающими пружинами улыбку. Крышка не опускалась, как он ни пробовал прикрыть пугающее зрелище – наверное, что-то заело или заржавело в механизме. Паркет, на котором остались следы чьих-то громадных когтей, вокруг рояля все еще продолжал кое-где блестеть лаком.
Белый рояль с бесстыдно вырванными клавишами. Полуистлевшие, неприятно шевелящиеся сквозняками белые шторы на окнах, через которые виднелись черные, голые ветви деревьев. Паркет с островками, блестящими лаком, которые он всегда старался обходить стороной.
Бальный зал пугал.
Остальные комнаты выглядели не лучше. Одна из комнат – на втором этаже – оказалась забита старыми куклами. Куклы, все, как одна, одетые в белые платьица, заполонили все вокруг: плотной гурьбой сидели на тяжелых крышках сундуков, лежали в них рядками, теснились на полках. Даже на подоконнике – и там устроились две куклы в искусно сделанных бальных платьях, красиво разложенных вокруг них. У некоторых кукол фарфоровые личики с застывшими нарисованными голубыми глазами успели покрыться сеточкой трещин, а у двух они просто треснули, обезобразив розоватые лица глубокими некрасивыми шрамами. К этим куклам просто не хотелось прикасаться, поэтому он тогда не стал исследовать комнату как следует. Лишь открыл пару сундуков, увидел в них все те же фарфоровые лица и воланы белых кружев, и поспешил уйти прочь.
В еще одной, довольно большой, комнате на первом этаже на стене висело огромное зеркало. Старинное, в резной очень красивой оправе. Уже потом, повзрослев, он иногда думал, что и старинные куклы, и это зеркало, и рояль, и многое другое – все это наверняка стоило кучу денег. Так почему же оказалось оставлено и позабыто в заброшенном доме? Непонятно. Но с другой стороны то же зеркало могло просто потерять свою ценность. Оно настолько помутнело от времени, что невозможно было разобрать даже свое отражение. И каждый раз казалось, что там, за зеркальной поверхностью, серой тенью клубится еще что-то, несмотря на то, что в комнате находились только зеркало, кровать, окно с неизменными полуистлевшими занавесками и он сам. Все.
Определенно, в доме были еще комнаты, однако память отчетливо сохранила только эти три. И чердак. Все исследования этажей прекратились после того, как он нашел авход на чердак, прятавшийся на третьем этаже. За очередной дверью оказалась не комната или набитая швабрами и тряпками кладовка, а крохотная каморка с лестницей, ведущей на чердак.
Одним из самых первых сокровищ, обнаруженных там, оказались журналы. Высокая стопка, перевязанная жесткой бечевкой, лежала на сундуке. Прямо под окном, располагавшимся напротив «входа» на чердак, так что он легче легкого добрался до журналов, буквально манивших чем-то непознанным и тайным, почти не испачкавшись в пыли. Развязать бечевку оказалось нелегко, но как только он взял в руки первый журнал, сразу пропал. Даже во взрослом возрасте, попробовав целенаправленно поискать что-то похожее, он не сумел ничего найти. Основная проблема состояла в том, что он не запомнил названия самого журнала. Каждый журнал рассказывал о жизни очередного бедолаги, которого в конце убивали каким-нибудь изощренным способом. Имена несчастных он запомнил, о вот название самого журнала – увы. Что странно – журналы казались чрезвычайно старыми, однако напечатаны были как черно-белые комиксы. В детстве он не видел в этом никаких странностей и противоречий и с холодком в животе просиживал часами под окошком, рассматривая леденящие душу картинки с тщательно, до отвратительного эстетизма, нарисованными подробностями. Остальные комнаты его перестали интересовать.
А потом он возвращался к себе домой. В новый дом.
В отличие от старого, новый дом подчинялся современным требованиям красоты – не такой громадный, каменный, элегантный, с посыпанной гравием подъездной дорожкой, огибающей огромный газон, засеянный подстриженной травой. Строгую, изысканную зелень газона не нарушал ни один цветок. Во всем саду не было ни одной лужайки, ни одного доступного ножницам садовника местечка, где бы росли цветы. Им дозволялось цвести только на кустах. Чаще всего это были плетистые розы, для которых по всему, следовало признать, немаленькому саду вкопали шпалеры. Розы, розы, розы…
Когда начинали цвести белые туберозы, наполняя воздух сладковатым ароматом, его иногда даже начинало мутить. Запах розового масла, разлитого повсюду, преследовал не хуже гарпии, оседал на языке противным маслянистым привкусом, забивался в гортань, заставляя дышать через рот, чтобы не задохнуться. Сирень воспринималась не так ужасно, но и от нее начинала болеть голова.
И тогда он убегал, уходил в самые дальние углы поместья, которые не считалось нужным или важным облагораживать. Там можно было вздохнуть – по-настоящему, полной грудью, не ощущая мерзкую приторность. Высокие сосны, кустарники с какими-то странными – очень крупными, ярко-красными ягодами, прелая листва и сухие иглы, шуршащие под ногами… По этому лесу можно было бродить целыми днями, наблюдая, как где-то высоко-высоко сквозь разлапистые ветки сосен пробираются солнечные лучи, путаясь в них, теряясь и превращаясь в золотистый туман. На полянах туман рассеивался, становился обычным солнечным светом, заливающим летним теплом траву и цветы.
Там росли цветы – настоящие. Крохотные белые звездочки. Махонькие ромашки, казавшиеся пушистыми из-за огромного количества лепестков. Синие колокольчики. Разноцветные фиалки. Их он узнавал, остальные оставались тайной за семью печатями, срывать которые он не желал, чтобы не разрушать волшебство леса. Ведь как только на все, что окружает, навешать ярлыки, оно тут же превращается в обыденность и теряет магию непознанного. Намного интереснее бродить первооткрывателем, встречая новые тайны и одаривая их именами.
И однажды он набрел на дом. Дом казался огромным, опасным, величественным и очень старым. Посеревшие от времени стены, мутные стекла, часть из которых треснула, но не разбилась. Лишайник, упрямо растущий вверх все выше и выше – даже он казался не зеленым, а каким-то припорошенным. И мертвые деревья вокруг, чьи корявые почерневшие ветви долгие годы упорно тянулись к дому.
В тот раз он не осмелился даже подойти. Казалось, стоит ступить на поляну, услышишь под ногами хруст панцирей погибших жуков, высохших муравьев и пчел, неосторожно залетевших на эту поляну. Он просто убежал.
Однако Дом, даже в мыслях называющийся с большой буквы, манил.
И однажды он все же решился пройти по поляне. Все оказалось не так страшно – просто лишь высохшая от зноя трава, уже успевшая почернеть. Наверное.
Потом он ступил на порог Дома и – пропал.
Частые отлучки в конце концов оказались замечены увлеченными только собой, своей жизнью родителями – в основном благодаря няне, воспитывавшей его с самого детства, которая часами нигде не могла найти своего подопечного.
И тогда он рассказал о Доме. Родители не удивились, только мать застыла и побледнела, став удивительно похожей на выцветший дагерротип своей бабушки, висевший в самом темном углу прихожей. Взрыв последовал через несколько секунд. Мать накричала на него, велела никогда («Слышишь! Никогда!») не подходить к этому проклятому дому и заставила дать самую страшную клятву, о том, что он не нарушит своего слова. Он плакал, просил его простить и обещал, что никогда («Никогда-никогда!») больше не пойдет гулять туда. А потом его заперли в комнате на неделю – в наказание за проступок. За нарушение запрета, о котором он ничегошеньки не знал.
Воздух плавился от необычайно жаркого для июня лета, в комнате нестерпимо пахло розами, даже при закрытых окнах. Голова болела все сильнее с каждым днем, вплоть до того, что начали неметь губы и щеки, и хотелось забиться под подушку и ничего не видеть и не слышать. Вызванный семейный врач не смог понять причину.
И его увезли – в больницу, на обследование. Результатов он так и не узнал, но потом его отправили к бабушке, к лазурным волнам моря и соленому ветру. Там он чувствовал себя отлично, голова не болела, и никто так и не поверил, что все дело в розах.
ШАГ ПЕРВЫЙ
– Ксавье! – Анри, яркая, рыжеволосая красавица развалилась на диване, томно обмахиваясь веером. – У тебя тут чертовски жарко. Пусть хотя бы чего-нибудь прохладительного подадут.
– Ой-ой-ой, наша королева опять не в духе и требует поклонения, – весело отозвался Жерар, рассматривающий фарфоровые безделушки, толпящиеся на каминной полке. Подобная фраза могла бы прозвучать невежливо, если бы не являлась обычным стилем общения внутри сладкой парочки Анри-Жерар. Как кошка с собакой. Воюют, грызутся, чуть ли не посуду бьют, а вместе уже три года. Воистину, неисповедимы пути твои, господи.
– Да ладно тебе, Жерар, всем жарко, всем хочется пить, – предваряя взрыв со стороны девушки, лениво, но как-то основательно откликнулся Бертран – еще один член из маленькой компании, решившей выбраться в провинцию – отдохнуть после сессии.
– Ксавье, действительно, прикажи подать хотя бы воды со льдом. Хотя от вина бы я не отказался. Говорят, у твоего отца отличные винные погреба.
В отличие от Жерара, представлявшего собой идеал современного общества – светлые, золотистого оттенка волосы, голубые глаза, белозубая улыбка и в меру спортивная фигура, Бертран выглядел медведем, выбравшимся откуда-то из леса, и ничто – ни отличная прическа, ни дорогие костюмы, не могли исправить этого впечатления. Медведь – он и есть медведь. Правда редко кто подозревал, что мишки, вопреки детским сказочкам, отнюдь не неуклюжи, а вполне себе быстры и грациозны. Своеобразной грацией, конечно, но хищнику нет необходимости выплясывать балет перед жертвой, ему нужен лишь один бросок, чтобы убить ее.
И, как ни странно, Бертран принадлежал к одной из самых древних аристократических фамилий, и ему не требовалось изображать умение носить костюм и изысканно выражаться – он обладал этим умением с детства. Правда, в нынешнем обществе подобное совершенно не в том почете, что раньше, но все же является причиной зависти многих. Особенно тех, кто желал оказаться в их кругу – к примеру, Жерара.
Жерара в компанию ввела Анри. Откуда она выцепила этого красавчика, на несколько лет старше их всех, никто особо не интересовался. Очередная новая пассия ветреной Анри, через пару месяцев сменит на другого. Казалось, Анри, носившей на самом деле утонченное имя Генриетта, доставляет изысканное удовольствие шокировать своего престарелого папеньку, выискивая одного за другим странные экземпляры рода человеческого и приводя их на семейные обеды в качестве своего близкого друга. Папенька, председатель палаты лордов, послушно шокировался, любящая дочь получала массу удовольствия и начинала искать следующую жертву. Однако, вопреки всем ожиданиям, Жерар задержался и держался вот уже три года, попутно очаровав всех друзей Анри до такой степени, что они даже теперь приглашали его к себе домой. В настоящие дома, а не в квартиры в городе.
– Скоро будет, – пробормотал Ксавье, расслаблено расположившийся в кресле.
Розы… Как он мог забыть про них – про эти удушливые запахи начала лета, из-за которых он старался как можно реже посещать родовое гнездо с апреля по август. Как черт попутал. Или бесенок по имени Анри, который мог подбить кого угодно на что угодно.
– Двигаться никуда я пока не собираюсь, так и знайте. Ричард, а вот тебя убить надо – за такую манеру вождения.
– Тогда в следующий раз поведешь сам, – ухмыльнулся тот в ответ, точно зная, что никого больше за руль не пустит. Машина-то его.
Безусловно, у всех были свои авто, однако тащиться скорбной гусеничкой на четырех машинах не хотелось, поэтому приняли решение загрузиться в одну. Пятиместный седан Ричарда с внушительным багажником без труда вместил и всех пассажиров, и их четыре небольшие сумки и огромный чемодан Анри. Что эта женщина туда напихала, а главное – зачем ей такой чемодан всего лишь на один уик-энд, спрашивать было бесполезно. Более того, чревато нанесением тяжких нелестных утверждений из уст их подруги. Все уже привыкли к ее взрывному характеру, но все же старались лишний раз не провоцировать.
– Кстати, как будет «чертенок» женского рода? – вдруг спросил Ксавье.
