— Я могу тебе помочь, — она поцеловала его ключицу, легко, дрязняще лизнула кожу, и Эйн застонал. — Отвлечь, чтобы время пролетело быстрее.
Ее ладонь обхватила его член, погладила невесомо кончиками пальцев, слишком легко, нужно было больше, казалось, что кровь внутри выкипает, и Эйн зажмурился, подался бедрами вверх.
Мара убрала руку.
— Или я могу посчитать для тебя секунды. В прошлый раз тебе приходилось говорить, на сей раз я все сделаю сама.
Он хотел другого — чтобы она опустилась ниже, взяла в рот. Хотел почувствовать влажный жар ее языка и горла.
Едва не сказал об этом вслух, удержался в последний момент.
— Хороший мальчик, — шепнула она, зарылась пальцами в его волосы, помассировала, легко покалывая когтями.
Все мышцы горели и только эти прикосновения, жгучие, мимолетные помогали держаться.
Эйн дышал хрипло, тяжело — взмок, и боялся пошевелиться.
Мара целовала его, лениво, неспешно, и он зажмуривался, в надежде, что так секунды пролетят быстрее — если не смотреть на проклятые цифры.
— Всего десять, — шепнула Мара, положила ладони ему на колени, с силой провела вверх, задела член, и Эйн задохнулся. Каждое движение воспринималось слишком остро.
— Девять.
Каждая цифра будто оставалась на коже невидимым клеймом, и Эйн умолял мысленно: скорее, скорее…
Он не знал, о чем просил, напряжение скапливалось внизу живота, и уже невозможно было различить его и напряжение, и казалось — вот-вот, почти…
Он просил молча, беззвучно, одним выворачивающим наизнанку чувством: пожалуйста.
Мара коснулась его лба губами и шепнула последнее, сладкое: ноль.
Эйн бы рухнул, если бы она не поддержала, не помогла бы лечь, и пол холодил лопатки, воздух врывался в легкие, и казалось, Эйн им сейчас захлебнется.
Он чувствовал себя так, будто пробежал марафон, будто его вычистили изнутри — и напряжение ушло сразу все, оставляя звенящее легкое чувство перед которым отступала даже боль в перенапряженных мышцах.
— Хорошо, Габриэль. Так хорошо.
Она подала ему стакан воды, велела:
— Пей. Осторожно, маленькими глотками, никуда не торопись, — он послушался, потому что даже мысли не было сделать что-то еще.
И казалось, воды вкуснее он в жизни своей не пил.
Мара помогла ему лечь на кровать, прижалась всем телом, с силой растирая ноющие плечи и бедра, и Эйн жмурился от удовольствия. Возбуждение не ушло полностью, но оно будто было где-то далеко, под мягкой белесой пеленой.
— Вот так, Габриэль, — Мара уложила его головой себе на колени, и ее чувства отдались удовольствием, удовлетворением. Ей нравилось то, что она видела.
Она взяла контейнер с едой, раскрыла, и бокс наполнил вкусный запах мяса — пряный и немного дымный.
Эйн вдруг понял, что голоден, что ужасно, просто до дрожи хочет есть. Мог бы забрать у Мары контейнер, но не пошевелился — доверился и в этом тоже.
Она отрывала небольшие кусочки мяса когтями, подносила к его рту, он ел аккуратно, проходился языком по подушечкам ее пальцев, по острым кончикам когтей.
Мара дышала спокойно, контролировала каждый вдох и выдох, и за этим спокойствием Эйн без труда читал ее жадность, то, как ей приходилось сдерживаться.
Ей хотелось трогать, целовать, ей хотелось с ним трахаться так, чтобы он стонал под ней и беспомощно цеплялся пальцами за одеяло, чтобы просил.
И на сей раз он ее дразнил — просто тем, что делал все, что она говорила. Все и ничего более.
Иногда она ела сама, небольшими кусочками, и после каждого наклонялась за поцелуем. Эйн подавался ей навстречу, расслаблялся, и казалось, что время утекает, исчезает и становится совершенно неважным.
Он не знал, сколько это длилось, все было как в трансе.
И, в конце концов, Мара поцеловала его в последний раз и шепнула:
— Ты можешь говорить.
Эйн многое мог бы ей сказать:
Я знаю, что ты сделала.
С тобой обалденно.
Меня будто выстирали изнутри.
Но сказал он только:
— Хочу тебя трахнуть.
Ее возбуждение накатило волной, сильное и обжигающее, смешалось с его собственным, и Мара зажмурилась, выдохнула воздух со свистом.
Да, ей приходилось сдерживаться, ей хотелось большего, до боли хотелось.
Она выскользнула из-под него, перехватила запястья и вздернула вверх, торопливо и грубо. Велела:
— Держи их так.
— Изголодалась, — усмехнулся он, застонал, когда она опустилась сверху. Она была мокрая и обжигающе горячая, и глаза у нее будто светились. Ее неоновые сине-зеленые глаза.
Жуткие.
Невероятные.
Мара направила его член в себя, насадилась одним резким невыносимым движением, и вскрикнула, запрокинула голову. Взметнулись волосы.
На острых ключицах, украшенных точками родового орнамента, блестели капельки пота. Каждую хотелось собрать языком.
Мара начала двигаться, постепенно наращивая темп, теряясь в удовольствии — и Эйн задыхался от него, от тесного и влажного жара ее тела. От того, какая она была откровенная, голодная.
Выдавил сквозь стоны и вскрики:
— Смотри на меня.
И после она не сводила с него глаз.
Она была полностью его в тот момент, его жадная, его страстная Мара, и она забирала его себе без остатка.
И больше, чем кончить, чем раствориться в удовольствии, Эйн хотел чувствовать ее, каждое мгновение этого момента, то, как она всхлипывала, как кусала губы, как зажмуривалась.
Как они вдвоем подстраивались под ритм друг друга. Вдох.
Выдох.
Дрожь тел.
И сладкий раскаленный воздух перед последним поцелуем.
И когда Эйн кончил, задыхаясь и чувствуя как исчезает все вокруг, Мара шепнула ему:
— Спи, мой Габриэль.
Он проснулся от того, что Мара перебирала его волосы, мягко и бездумно, иногда задевала когтями.
Она лежала в кровати рядом, прислонившись спиной к изголовью, и перебирала другой рукой ворох виртуальных экранов, быстро просматривала текст.
Эйн застонал и попытался натянуть на голову одеяло, пожаловался глухо:
— Я все. Я сдаюсь всем и сразу. Не хочу больше быть лидером.
Она фыркнула, легко потянула его за волосы, и голос ее прозвучал немного ехидно:
— Ты и так больше не лидер. Теперь им будет Картер.
— Все еще твой лидер, — буркнул Эйн. Вставать не хотелось, хотелось остаться в кровати навсегда и сделать вид, что Сопротивление и илирианцы ему приснились.
— Ты уверен? Ты только что мне сдался, — невозмутимо напомнила Мара. Ее чувства текли неторопливо, сияли спокойной сытой радостью, в которую хотелось завернуться. И Эйн подумал, что надо было чаще с ней спать, Мара после секса нравилась ему больше всего.
— Беру свои слова обратно, — он выполз из-под одеяла, смахнул виртуальные экраны Мары в сторону — в угол комнаты — и навалился сверху. — Все еще твой лидер, собираюсь сексуально доминировать, управлять и прочее.
Мара фыркнула, потом рассмеялась — она так редко смеялась, но ей шло. Делало ее ближе, делало ее… не человечнее, нет. Своей.
— Значит, ты понял, что я делала, — отсмеявшись, спросила она.
— Я чувствовал, что ты делала. Дождалась моего согласия, чтобы я сам захотел подчиняться. Дала задачу, на которой мне пришлось бы сосредоточиться. Понятную, но не простую — чтобы я ни о чем кроме не мог думать.
И заставила его застыть в напряжении — чтобы потом он так или иначе расслабился.
Теперь Эйн без труда читал это все в ее сознании.
И когда он проговаривал вслух, казалось, что все было просто и очевидно. Но оно требовало внимательности, понимания — что делать, как.
— Заставила? — с усмешкой спросила Мара. — Ты не сопротивлялся.
— Верно, — он усмехнулся в ответ. — И ты мне тоже не будешь.
Он потянулся и пообещал ей на ухо:
— Я поставлю тебя на четвереньки, свяжу запястья и лодыжки, и буду трогать, как тебе и не снилось. Я тебя выпорю, я понаставлю на тебе меток. Я не отпущу, пока ты орать не начнешь на всю вашу герианскую базу. Что скажешь? Нравится картинка?
Она дышала чуть сбивчиво, и да, ей нравилась картинка.
И, конечно, как обычно — потому что жизнь просто не могла оставить Эйна в покое и дать ему насладиться сполна — их прервали.
Раздался тихий сигнал от двери и в воздухе возник виртуальный экран.
Рьярра не усмехалась, и было в ее лице что-то… если бы Эйн ее не знал, подумал бы, что она волнуется.
— Мальчик, Телура, жду вас в моем кабинете через десять минут. Это срочно.
В кабинете Рьярры, справа от виртуального экрана сидел Зайн, в спокойной расслабленной позе, и он совсем не выглядел как человек — герианец — которого накануне едва не убили.
Эйн огляделся по сторонам, усмехнулся и прислонился к стене:
— Нам не помешает парочка лишних кресел.
Мара встала рядом с ним, спокойно опустила руки вдоль тела — абсолютно неподвижно, и Эйн уже не впервые замечал, что это выдавало в ней герианку.
— Ничего лишнего в моем кабинете не будет, — Рьярра усмехнулась, кивнула на свое кресло, и Эйн мотнул головой, отказываясь. Она села сама.
Смотреть на нее сверху-вниз было намного проще, чем наоборот, и после сна усталость отступила, он больше не чувствовал себя развалиной, приятно ныли мышцы.
— Мы проанализировали компьютер Хэнка, — сказала Рьярра. — Открыли кое-что из скрытых файлов.
Эйн криво усмехнулся:
— Дай угадаю, ничего хорошего там не было.
— Он поставлял людей илирианцам, — Рьярра равнодушно пожала плечами. — Те устанавливали чипы контроля и взрывчатку. В файлах нет имен, но есть другие данные. Мы сопоставили их с базой Службы Безопасности на планете — герианской, вычислили многих.
Эйн и раньше об этом думал — как илирианцы добывали себе подопытных, как выбирали, и почему никто так и не поймал их на этом раньше.
И ответ ему не нравился: их никто не заметил, потому что на них никто и не смотрел, Сопротивление гонялось за герианцами, а те старательно не замечали Детей Икара.
Если бы они начали действовать раньше, скольких бы спасли? Скольким людям, бессмысленно погибшим, взорвавшимся во время атаки на Управление, не обязательно было умирать?
«Хватит, Габриэль», — голос Мары, прохладный и серый, успокаивал, укутывал облаком. — «Если бы мы вмешались, война началась бы раньше. И мы проиграли бы ее. И люди, и Герия».
— Хорошо, — вслух сказал он и ей, и Рьярре. — Вы их опознали. И куча из них взорвались во время атаки на Управление. Вряд ли полиция успела разобрать трупы, и по ошметкам сообразить, кто из них кто.
Во время герианского контроля от полиции вообще мало что осталось — ее не распустили полностью, но контролировали довольно жестко, и вряд ли сейчас у полицейских хватало людей, чтобы еще и копаться в останках. После исчезновения герианцев, банды осмелели, люди были на взводе, работы для полицейских хватало и без поиска трупов.
Рьярра усмехнулась, хищно и довольно, и подалась в кресле вперед, положила подбородок на сплетенные пальцы — кончики когтей блестели, казались очень острыми даже на вид. И Эйн невольно вспоминал, как больно они могли сделать.
— Вот это самое интересное, мальчик. Хэнк пытался связаться с кем-то в полиции, чтобы забрать несколько трупов. Тех, кто не взорвался. И судя по переписке, они не взорвались из-за воздействия импульсного нейтрализатора — кто-то из твоих людей использовал его на транспортнике герианцев, и зацепил чипы.
Импульсный нейтрализатор выжигал технику, делал ее бесполезной — и стоил совсем недешево, да и достать его было проблематично, но Леннер, когда повел всех в свою самоубийственную атаку, вряд ли думал о ценах на оружие.
— Ты хочешь сказать, кто-то уцелел? Кто-то из чипированных? И илирианцы их не забрали?
— Не уцелел, — спокойно вмешалась Мара. — Если чип пострадал из-за импульса, скорее всего носитель тоже умер.
— Мы не знаем, от чего они умерли — на них рухнул герианский транспортник, — Рьярра фыркнула. — Но они не взорвались. Их тела откопали под обломками, и чипы не взорвались. Нужно достать их.
— С их помощью, Ойлер сможет вычислить, как именно и откуда ими управляли, — предположил Эйн. — И может быть, найти других.
Тех, кто так же носил чип в себе, — подумал он. Сколько еще таких осталось на планете.
— Если он найдет способ контролировать чипы, — тихо заметила Мара, — мы сможем использовать этих людей в войне.
Потому что в каждом из них были бомбы.
Но это все еще были люди — что, если их еще можно было вернуть к нормальной жизни? Что, если им не хватало только шанса, одного единственного шанса спастись?
«Мы не можем его дать, Габриэль», — мысленно отозвалась она. Ты и сам это знаешь.
Но нет, он не знал. Он не знал даже сколько там людей. Что, если несколько тысяч?
Он не был готов выбросить несколько тысяч жизней. Но отравленный, тихий голос в голове, который звучал совсем как Меррик, уже задавался вопросом: а несколько тысяч бомб? Готов ли ты выбросить несколько тысяч бомб?
— Сначала надо получить эти чипы, — сказал Эйн. — Полиция нам не обрадуется.
— Мы можем использовать Шелен Картер, — напомнила Рьярра. — Я же говорила, мальчик, она полезна.
— Обойдемся без нее. У Сопротивления свои связи в полиции.
— Очередной идиотский план? — поинтересовался Картер, как только Эйн выскочил из флаера на воздушном причале. Мара осталась в кабине.
— Просто прогулка в полицию, — Эйн пожал плечами. — Мне надо знакомить тебя с Сопротивлением. Начнем с малого.
Он ведь и так обещал это сделать, но чипы были важнее.
Хотя Картер, конечно, был прав — Эйн рисковал, держа его рядом с собой, если б их обоих убили, Сопротивление осталось бы людей, которые смогли бы его возглавить.
— Чья была идея взять в полицию герианку?
— Мы с ней не разлучаемся, помнишь? — угрюмо напомнил Эйн, коснулся пальцами виска. — Ментальные проблемы.
— В Сопротивлении ее видели? — Картер вопросительно вздернул бровь, сложил руки за спиной и помедлил у входа во флаер.
Эйн пожал плечами:
— Видели. Но немногие.
Те, кого Эйн с Марой нашли на тюремном транспортнике герианцев. И те, кто захватил логово «упырей».
Наверняка ее допрос Крысы многим запомнился.
— Твои люди ведь не работали с герианцами, не служили с ними бок о бок, — сказал Картер. — Не умеют различать их с первого взгляда. В полиции поймут.
Эйн замер, попытался оценить риск: даже Леннер не сразу понял, что Мара герианка. А Леннер был помешан на них.
С другой стороны глупо было рисковать.
— Я скажу ей, чтобы молчала. И держалась позади.
— Глупо, — спокойно заметил Картер.
И Эйн не стал с ним спорить, в общем-то был абсолютно согласен, но и отойти слишком далеко не мог, боялся потерять контроль над эмпатией.
— Да, я в курсе. Но из двух глупостей, выбираю меньшую.
Сразу после войны с Герией, полицию не расформировали как армию, а только сократили. С теми, кого уволили герианцы, поступили так же, как и с военными — подобрали новые работы, чаще всего в строительстве: восстанавливать то, что порушили во время боев. Все понимали, что ничего хорошего от кучи безработных солдат не будет.
Все равно многие ушли в банды, кто-то примкнул к Сопротивлению, но большинство… большинство уже навоевалось.
Дети тех, кто остался в полиции были обязаны учиться в герианских школах — были и заложниками, и ставкой Рьярры на будущее. Мало кто в полиции соглашался работать на Сопротивление, люди боялись за свою семью. И одно время Эйн думал, что они идиоты, верил, что герианский интернат это худшее, что может случиться с детьми.
А теперь вспоминал коридор Ойлера, увешанный телами, Галлару и Хэнка, людей с чипами и бомбами внутри — и боялся уже совсем других вещей.
Ее ладонь обхватила его член, погладила невесомо кончиками пальцев, слишком легко, нужно было больше, казалось, что кровь внутри выкипает, и Эйн зажмурился, подался бедрами вверх.
Мара убрала руку.
— Или я могу посчитать для тебя секунды. В прошлый раз тебе приходилось говорить, на сей раз я все сделаю сама.
Он хотел другого — чтобы она опустилась ниже, взяла в рот. Хотел почувствовать влажный жар ее языка и горла.
Едва не сказал об этом вслух, удержался в последний момент.
— Хороший мальчик, — шепнула она, зарылась пальцами в его волосы, помассировала, легко покалывая когтями.
Все мышцы горели и только эти прикосновения, жгучие, мимолетные помогали держаться.
Эйн дышал хрипло, тяжело — взмок, и боялся пошевелиться.
Мара целовала его, лениво, неспешно, и он зажмуривался, в надежде, что так секунды пролетят быстрее — если не смотреть на проклятые цифры.
— Всего десять, — шепнула Мара, положила ладони ему на колени, с силой провела вверх, задела член, и Эйн задохнулся. Каждое движение воспринималось слишком остро.
— Девять.
Каждая цифра будто оставалась на коже невидимым клеймом, и Эйн умолял мысленно: скорее, скорее…
Он не знал, о чем просил, напряжение скапливалось внизу живота, и уже невозможно было различить его и напряжение, и казалось — вот-вот, почти…
Он просил молча, беззвучно, одним выворачивающим наизнанку чувством: пожалуйста.
Мара коснулась его лба губами и шепнула последнее, сладкое: ноль.
Эйн бы рухнул, если бы она не поддержала, не помогла бы лечь, и пол холодил лопатки, воздух врывался в легкие, и казалось, Эйн им сейчас захлебнется.
Он чувствовал себя так, будто пробежал марафон, будто его вычистили изнутри — и напряжение ушло сразу все, оставляя звенящее легкое чувство перед которым отступала даже боль в перенапряженных мышцах.
— Хорошо, Габриэль. Так хорошо.
Она подала ему стакан воды, велела:
— Пей. Осторожно, маленькими глотками, никуда не торопись, — он послушался, потому что даже мысли не было сделать что-то еще.
И казалось, воды вкуснее он в жизни своей не пил.
Мара помогла ему лечь на кровать, прижалась всем телом, с силой растирая ноющие плечи и бедра, и Эйн жмурился от удовольствия. Возбуждение не ушло полностью, но оно будто было где-то далеко, под мягкой белесой пеленой.
— Вот так, Габриэль, — Мара уложила его головой себе на колени, и ее чувства отдались удовольствием, удовлетворением. Ей нравилось то, что она видела.
Она взяла контейнер с едой, раскрыла, и бокс наполнил вкусный запах мяса — пряный и немного дымный.
Эйн вдруг понял, что голоден, что ужасно, просто до дрожи хочет есть. Мог бы забрать у Мары контейнер, но не пошевелился — доверился и в этом тоже.
Она отрывала небольшие кусочки мяса когтями, подносила к его рту, он ел аккуратно, проходился языком по подушечкам ее пальцев, по острым кончикам когтей.
Мара дышала спокойно, контролировала каждый вдох и выдох, и за этим спокойствием Эйн без труда читал ее жадность, то, как ей приходилось сдерживаться.
Ей хотелось трогать, целовать, ей хотелось с ним трахаться так, чтобы он стонал под ней и беспомощно цеплялся пальцами за одеяло, чтобы просил.
И на сей раз он ее дразнил — просто тем, что делал все, что она говорила. Все и ничего более.
Иногда она ела сама, небольшими кусочками, и после каждого наклонялась за поцелуем. Эйн подавался ей навстречу, расслаблялся, и казалось, что время утекает, исчезает и становится совершенно неважным.
Он не знал, сколько это длилось, все было как в трансе.
И, в конце концов, Мара поцеловала его в последний раз и шепнула:
— Ты можешь говорить.
Эйн многое мог бы ей сказать:
Я знаю, что ты сделала.
С тобой обалденно.
Меня будто выстирали изнутри.
Но сказал он только:
— Хочу тебя трахнуть.
Ее возбуждение накатило волной, сильное и обжигающее, смешалось с его собственным, и Мара зажмурилась, выдохнула воздух со свистом.
Да, ей приходилось сдерживаться, ей хотелось большего, до боли хотелось.
Она выскользнула из-под него, перехватила запястья и вздернула вверх, торопливо и грубо. Велела:
— Держи их так.
— Изголодалась, — усмехнулся он, застонал, когда она опустилась сверху. Она была мокрая и обжигающе горячая, и глаза у нее будто светились. Ее неоновые сине-зеленые глаза.
Жуткие.
Невероятные.
Мара направила его член в себя, насадилась одним резким невыносимым движением, и вскрикнула, запрокинула голову. Взметнулись волосы.
На острых ключицах, украшенных точками родового орнамента, блестели капельки пота. Каждую хотелось собрать языком.
Мара начала двигаться, постепенно наращивая темп, теряясь в удовольствии — и Эйн задыхался от него, от тесного и влажного жара ее тела. От того, какая она была откровенная, голодная.
Выдавил сквозь стоны и вскрики:
— Смотри на меня.
И после она не сводила с него глаз.
Она была полностью его в тот момент, его жадная, его страстная Мара, и она забирала его себе без остатка.
И больше, чем кончить, чем раствориться в удовольствии, Эйн хотел чувствовать ее, каждое мгновение этого момента, то, как она всхлипывала, как кусала губы, как зажмуривалась.
Как они вдвоем подстраивались под ритм друг друга. Вдох.
Выдох.
Дрожь тел.
И сладкий раскаленный воздух перед последним поцелуем.
И когда Эйн кончил, задыхаясь и чувствуя как исчезает все вокруг, Мара шепнула ему:
— Спи, мой Габриэль.
***
Он проснулся от того, что Мара перебирала его волосы, мягко и бездумно, иногда задевала когтями.
Она лежала в кровати рядом, прислонившись спиной к изголовью, и перебирала другой рукой ворох виртуальных экранов, быстро просматривала текст.
Эйн застонал и попытался натянуть на голову одеяло, пожаловался глухо:
— Я все. Я сдаюсь всем и сразу. Не хочу больше быть лидером.
Она фыркнула, легко потянула его за волосы, и голос ее прозвучал немного ехидно:
— Ты и так больше не лидер. Теперь им будет Картер.
— Все еще твой лидер, — буркнул Эйн. Вставать не хотелось, хотелось остаться в кровати навсегда и сделать вид, что Сопротивление и илирианцы ему приснились.
— Ты уверен? Ты только что мне сдался, — невозмутимо напомнила Мара. Ее чувства текли неторопливо, сияли спокойной сытой радостью, в которую хотелось завернуться. И Эйн подумал, что надо было чаще с ней спать, Мара после секса нравилась ему больше всего.
— Беру свои слова обратно, — он выполз из-под одеяла, смахнул виртуальные экраны Мары в сторону — в угол комнаты — и навалился сверху. — Все еще твой лидер, собираюсь сексуально доминировать, управлять и прочее.
Мара фыркнула, потом рассмеялась — она так редко смеялась, но ей шло. Делало ее ближе, делало ее… не человечнее, нет. Своей.
— Значит, ты понял, что я делала, — отсмеявшись, спросила она.
— Я чувствовал, что ты делала. Дождалась моего согласия, чтобы я сам захотел подчиняться. Дала задачу, на которой мне пришлось бы сосредоточиться. Понятную, но не простую — чтобы я ни о чем кроме не мог думать.
И заставила его застыть в напряжении — чтобы потом он так или иначе расслабился.
Теперь Эйн без труда читал это все в ее сознании.
И когда он проговаривал вслух, казалось, что все было просто и очевидно. Но оно требовало внимательности, понимания — что делать, как.
— Заставила? — с усмешкой спросила Мара. — Ты не сопротивлялся.
— Верно, — он усмехнулся в ответ. — И ты мне тоже не будешь.
Он потянулся и пообещал ей на ухо:
— Я поставлю тебя на четвереньки, свяжу запястья и лодыжки, и буду трогать, как тебе и не снилось. Я тебя выпорю, я понаставлю на тебе меток. Я не отпущу, пока ты орать не начнешь на всю вашу герианскую базу. Что скажешь? Нравится картинка?
Она дышала чуть сбивчиво, и да, ей нравилась картинка.
И, конечно, как обычно — потому что жизнь просто не могла оставить Эйна в покое и дать ему насладиться сполна — их прервали.
Раздался тихий сигнал от двери и в воздухе возник виртуальный экран.
Рьярра не усмехалась, и было в ее лице что-то… если бы Эйн ее не знал, подумал бы, что она волнуется.
— Мальчик, Телура, жду вас в моем кабинете через десять минут. Это срочно.
Глава 44
***
В кабинете Рьярры, справа от виртуального экрана сидел Зайн, в спокойной расслабленной позе, и он совсем не выглядел как человек — герианец — которого накануне едва не убили.
Эйн огляделся по сторонам, усмехнулся и прислонился к стене:
— Нам не помешает парочка лишних кресел.
Мара встала рядом с ним, спокойно опустила руки вдоль тела — абсолютно неподвижно, и Эйн уже не впервые замечал, что это выдавало в ней герианку.
— Ничего лишнего в моем кабинете не будет, — Рьярра усмехнулась, кивнула на свое кресло, и Эйн мотнул головой, отказываясь. Она села сама.
Смотреть на нее сверху-вниз было намного проще, чем наоборот, и после сна усталость отступила, он больше не чувствовал себя развалиной, приятно ныли мышцы.
— Мы проанализировали компьютер Хэнка, — сказала Рьярра. — Открыли кое-что из скрытых файлов.
Эйн криво усмехнулся:
— Дай угадаю, ничего хорошего там не было.
— Он поставлял людей илирианцам, — Рьярра равнодушно пожала плечами. — Те устанавливали чипы контроля и взрывчатку. В файлах нет имен, но есть другие данные. Мы сопоставили их с базой Службы Безопасности на планете — герианской, вычислили многих.
Эйн и раньше об этом думал — как илирианцы добывали себе подопытных, как выбирали, и почему никто так и не поймал их на этом раньше.
И ответ ему не нравился: их никто не заметил, потому что на них никто и не смотрел, Сопротивление гонялось за герианцами, а те старательно не замечали Детей Икара.
Если бы они начали действовать раньше, скольких бы спасли? Скольким людям, бессмысленно погибшим, взорвавшимся во время атаки на Управление, не обязательно было умирать?
«Хватит, Габриэль», — голос Мары, прохладный и серый, успокаивал, укутывал облаком. — «Если бы мы вмешались, война началась бы раньше. И мы проиграли бы ее. И люди, и Герия».
— Хорошо, — вслух сказал он и ей, и Рьярре. — Вы их опознали. И куча из них взорвались во время атаки на Управление. Вряд ли полиция успела разобрать трупы, и по ошметкам сообразить, кто из них кто.
Во время герианского контроля от полиции вообще мало что осталось — ее не распустили полностью, но контролировали довольно жестко, и вряд ли сейчас у полицейских хватало людей, чтобы еще и копаться в останках. После исчезновения герианцев, банды осмелели, люди были на взводе, работы для полицейских хватало и без поиска трупов.
Рьярра усмехнулась, хищно и довольно, и подалась в кресле вперед, положила подбородок на сплетенные пальцы — кончики когтей блестели, казались очень острыми даже на вид. И Эйн невольно вспоминал, как больно они могли сделать.
— Вот это самое интересное, мальчик. Хэнк пытался связаться с кем-то в полиции, чтобы забрать несколько трупов. Тех, кто не взорвался. И судя по переписке, они не взорвались из-за воздействия импульсного нейтрализатора — кто-то из твоих людей использовал его на транспортнике герианцев, и зацепил чипы.
Импульсный нейтрализатор выжигал технику, делал ее бесполезной — и стоил совсем недешево, да и достать его было проблематично, но Леннер, когда повел всех в свою самоубийственную атаку, вряд ли думал о ценах на оружие.
— Ты хочешь сказать, кто-то уцелел? Кто-то из чипированных? И илирианцы их не забрали?
— Не уцелел, — спокойно вмешалась Мара. — Если чип пострадал из-за импульса, скорее всего носитель тоже умер.
— Мы не знаем, от чего они умерли — на них рухнул герианский транспортник, — Рьярра фыркнула. — Но они не взорвались. Их тела откопали под обломками, и чипы не взорвались. Нужно достать их.
— С их помощью, Ойлер сможет вычислить, как именно и откуда ими управляли, — предположил Эйн. — И может быть, найти других.
Тех, кто так же носил чип в себе, — подумал он. Сколько еще таких осталось на планете.
— Если он найдет способ контролировать чипы, — тихо заметила Мара, — мы сможем использовать этих людей в войне.
Потому что в каждом из них были бомбы.
Но это все еще были люди — что, если их еще можно было вернуть к нормальной жизни? Что, если им не хватало только шанса, одного единственного шанса спастись?
«Мы не можем его дать, Габриэль», — мысленно отозвалась она. Ты и сам это знаешь.
Но нет, он не знал. Он не знал даже сколько там людей. Что, если несколько тысяч?
Он не был готов выбросить несколько тысяч жизней. Но отравленный, тихий голос в голове, который звучал совсем как Меррик, уже задавался вопросом: а несколько тысяч бомб? Готов ли ты выбросить несколько тысяч бомб?
— Сначала надо получить эти чипы, — сказал Эйн. — Полиция нам не обрадуется.
— Мы можем использовать Шелен Картер, — напомнила Рьярра. — Я же говорила, мальчик, она полезна.
— Обойдемся без нее. У Сопротивления свои связи в полиции.
***
— Очередной идиотский план? — поинтересовался Картер, как только Эйн выскочил из флаера на воздушном причале. Мара осталась в кабине.
— Просто прогулка в полицию, — Эйн пожал плечами. — Мне надо знакомить тебя с Сопротивлением. Начнем с малого.
Он ведь и так обещал это сделать, но чипы были важнее.
Хотя Картер, конечно, был прав — Эйн рисковал, держа его рядом с собой, если б их обоих убили, Сопротивление осталось бы людей, которые смогли бы его возглавить.
— Чья была идея взять в полицию герианку?
— Мы с ней не разлучаемся, помнишь? — угрюмо напомнил Эйн, коснулся пальцами виска. — Ментальные проблемы.
— В Сопротивлении ее видели? — Картер вопросительно вздернул бровь, сложил руки за спиной и помедлил у входа во флаер.
Эйн пожал плечами:
— Видели. Но немногие.
Те, кого Эйн с Марой нашли на тюремном транспортнике герианцев. И те, кто захватил логово «упырей».
Наверняка ее допрос Крысы многим запомнился.
— Твои люди ведь не работали с герианцами, не служили с ними бок о бок, — сказал Картер. — Не умеют различать их с первого взгляда. В полиции поймут.
Эйн замер, попытался оценить риск: даже Леннер не сразу понял, что Мара герианка. А Леннер был помешан на них.
С другой стороны глупо было рисковать.
— Я скажу ей, чтобы молчала. И держалась позади.
— Глупо, — спокойно заметил Картер.
И Эйн не стал с ним спорить, в общем-то был абсолютно согласен, но и отойти слишком далеко не мог, боялся потерять контроль над эмпатией.
— Да, я в курсе. Но из двух глупостей, выбираю меньшую.
***
Сразу после войны с Герией, полицию не расформировали как армию, а только сократили. С теми, кого уволили герианцы, поступили так же, как и с военными — подобрали новые работы, чаще всего в строительстве: восстанавливать то, что порушили во время боев. Все понимали, что ничего хорошего от кучи безработных солдат не будет.
Все равно многие ушли в банды, кто-то примкнул к Сопротивлению, но большинство… большинство уже навоевалось.
Дети тех, кто остался в полиции были обязаны учиться в герианских школах — были и заложниками, и ставкой Рьярры на будущее. Мало кто в полиции соглашался работать на Сопротивление, люди боялись за свою семью. И одно время Эйн думал, что они идиоты, верил, что герианский интернат это худшее, что может случиться с детьми.
А теперь вспоминал коридор Ойлера, увешанный телами, Галлару и Хэнка, людей с чипами и бомбами внутри — и боялся уже совсем других вещей.
