Глава 1. Кофейная чашка
Огонь ласково заворковал, принимая березовую чурку в пылкие объятия; затрещал благодушно, радуясь щедрому подношению.
Советнику нравился огонь. Он всегда пытался подкормить пламя, разжечь ярче, сильнее. Особенно в этом кабинете, сдержанные тона которого навевали тоску и скуку. Рыжие всполохи вносили сюда хоть какую-то нотку тепла и уюта.
- Ты опять? - Торин наигранно расстегнул пару пуговиц и принялся обмахиваться конвертом со сломанной сургучной печатью. - Мне жарко, прекрати сейчас же!
Вечно ему жарко! Советник нехотя отложил еще одну чурку в сторону. Удивительно, как здесь на стенах еще не появилась плесень от сырости и холода?
За окном моросил противный осенний дождь, а император не давал разжечь огонь в камине как следует. Все как обычно!
- К тому же это работа для слуг, - презрительно бросил Торин. - Иди сюда, ты мне нужен.
Советник подошел к столу, заваленному бумагами, перьями, картами, пузырьками с чернилами, печатями, лупами и Вода Пречистая знает, чем еще.
Взлохматив рыжие седеющие волосы, император подал ему письмо, начертанное довольно коряво на грубой желтой бумаге.
- Отчет виноделов. Виноградники за лето высохли и урожая собрали мало. А я рассчитывал закупить здесь солидные партии вина на зиму. В Антерре, знаешь, с вином в этом году не очень...
- Как и с остальным урожаем, - закончил советник, бегло пробежав взглядом по строкам в письме. - Даже на юге у нас все время шли дожди. Пшеница уродилась плохо, в редкие солнечные дни удалось заготовить сено, но его слишком мало, чтобы прокормить скот зимой. А ведь еще нужно озаботиться продовольствием для армии, и понять, из каких средств в казне выплачивать жалование государственным служащим.
Император вопрошающе понял брови.
- Значит, придется снова повышать налоги?
- Видимо. Но это - крайняя мера. Простой люд сочтет такие меры возмутительными, начнется голод и массовые волнения. Так что, какое там вино, - советник сложил письмо пополам и потянулся за следующим, лежащим в стопке, - хватило бы зерна до весны.
Он развернул очередную желтую, заляпанную грязными отпечатками пальцев бумагу - без печати, перевязанную бечевкой. Сразу видно, прошение простолюдинов. Или жалоба.
- Что ж, я это предвидел, Торин, - ухмыльнулся советник, зачитав первые строчки письма. - Люди не довольны новой верой. Храмы Безликого пустуют, священники прозябают без работы. Опять же, нет пожертвований от прихожан, а значит, в казну не попадет третья часть с доходов храмов, как ты планировал. Зато культ Воды взлетел до небес.
Перо, которое император только что обмакнул в чернильницу, с силой, неприменимой к такому почти невесомому предмету, шлепнулось на чистый лист, оставив на нем сизую кляксу.
- А мне плевать, чем они довольны, а чем нет! Плевать, слышишь? - когда Торин вскипал, цвет лица у него начинал сливаться с волосами. - Безликий во сто крат лучше Воды. Тоже мне, богиня! Все эти фонтанчики, резные панно с обнаженными девицами, жрицы, не соблюдающие целибат и посты. Это что, вера? Вера должна быть, как удар молота по наковальне - несокрушимая сталь, вот что такое вера! Страдания и аскетизм, лишения и кара за неповиновение. И да, бог должен быть мужчиной.
С этим советник спорить устал. Вспыльчивым и взбалмошным император был всегда, но даже сейчас, когда им обоим шестьдесят, он вел себя, порой, как мальчишка. В отвоеванном четыре месяца назад у Фирбии городе - Казице, располагавшемся на границе с Антеррой, в котором они сейчас как раз и находились, люди до сих пор упорно сопротивлялись новой власти. Особенно тому, что храмы Воды, почитаемой здесь даже больше, чем в самой Антерре, по приказу нового императора принялись переделывать под культ Безликого.
Еще тогда, в Лимне, кажется, целую вечность назад, Торин подсмотрел, как паломники со всех концов света стекаются в неприметный маленький монастырь. Будущий император возжелал тоже стать послушником монастыря. Ненадолго. Но неожиданно остался там на полгода. И советника с собой прихватил. За компанию.
Будучи по природе упорным и даже упрямым в стремлении сделать то, что задумал, Торин принялся методично и настойчиво вводить культ Безликого, так понравившийся ему в монастыре. И ведь начал постепенно, два года назад, а не тогда, когда вступил на престол в свои неполные тридцать. В Антерре император не форсировал события, позволяя мирно сосуществовать рядом храмам Воды и храмам Безликого и, казалось, не навязывал новую веру насильно. Но в Казице у него словно снесло крышу. Возможно, сказывалась усталость, но советник догадывался, что скорее всего дело в другом. И этим другим был человек. Вернее, не человек...
- Торин, расскажи лучше про армию нечисти. Удалось завербовать новых оборотней, взамен погибших в битве за Казицу?
Император, растапливающий над свечой сургуч в маленьком ковшике, настороженно поинтересовался:
- С чего вдруг такой интерес? Спросил первый, надо же! Ты же терпеть не можешь мой специальный отряд.
Советник поморщился.
- Не их самих, ты знаешь. Мне не нравятся методы, с помощью которых эту, как ты говоришь, нечисть, привлекают в армию.
- То есть мои методы?
В повисшем молчании было слышно изредка жужжащую полусонную осеннюю муху.
- Я все понял, - император поставил ковшик на подставку и нервно звякнул фарфоровой крышечкой чернильницы. - Снова будешь читать нотации?
- Ты принуждаешь их служить тебе силой, хитростью и шантажом. А мог бы подкупить обещаниями, защитить от дознавателей и помочь их семьям. К тому же...
- Хватит! - грубо оборвал его император, притворно зажимая уши ладонями. - Слушать не желаю! Снова старая песня? Знаем, проходили. Нет, уж, брат, не выйдет. Переубедить меня сложно, сам знаешь. Хоть ты и мой советник, но эти советы, будь добр, оставь при себе.
Обычно, советник не показывал вида, что удручен или расстроен. Вот и сейчас, сохранив благодушное выражение лица, он встал из-за стола и слегка поклонился.
- Уже уходишь?
- Дела.
Император непринужденно рассмеялся.
- В столь поздний час? Знаю я твои дела. Очередная девица?
- Все-то ты знаешь, твое величество.
- Ладно, ладно, иди. Впрочем, постой, - окликнул он советника, когда тот уже дошел до двери в кабинет. - Завтра я уезжаю в столицу.
Советник обернулся, изумленно заломив бровь.
- И ты только сейчас говоришь об этом? А как же должники, просители, недовольные новой верой и прочие?
- Я оставляю наместника.
- Кого же?
- Тебя.
Помянув про себя Засуху и помня, что с императором бесполезно спорить, советник снова учтиво поклонился.
- Как будет угодно, твое величество.
И уже спускаясь по холодным дворцовым ступеням, выложенным из розового мрамора, советника снова уколола в сущности простая, но такая острая до боли мысль: у императора жена, сын с невесткой и две очаровательные внучки.
А у него? Ни семьи, ни детей.
Глупые мысли. Он ненавидел такие, но разве мысли хоть кого-то когда-то слушались?
***
Несмотря на полдень, было сумрачно. Капризно морщилось небо, укутавшись серыми облаками, словно пухлым шерстяным пледом. Беззвучно плакал мелкий дождик; воробьи примолкли под крышей конюшни, нахохлились и погрустнели.
Старый клен за окном неторопливо стряхивал последние багряные листья. На его мощных ветвях до сих пор поскрипывали на ветру качели - деревяшка, привязанная к двум толстым канатам. Роанна помнила эти качели с детства - доски отшлифовал Баль, а канаты привез дядька Шебко - говорил, будто снял с вант на корабле. Канаты хранили острый запах водорослей, ветра и свободы.
В душе Роанны тоже хмурились тучи. И так уже около года, ровно с того момента, когда странный незнакомец - теперь она знала, что его зовут Лиер, - принес ее, чуть живую, сначала в комнату на постоялом дворе, в которой пахло лавандой и старыми книгами, затем в каюту на огромном бриге, где в воздухе постоянно витал слабый аромат водорослей и жареной рыбы. Наверное, он чем-то опаивал Роанну во время путешествия, потому что саму дорогу она помнила смутно. Места, люди, обрывки разговоров...
А однажды утром она проснулась в своей постели. В знакомом с детства поместье. И бабка, со сжатыми губами, поседевшая еще больше, но такая же суровая и надменная как обычно, хмуря брови, вглядывалась в ее лицо.
О том, что случилось, Роанна почти ничего не рассказывала. Слишком больно, несправедливо, обидно. Она, словно глупая мошка, билась о стекло, снова и снова пытаясь стать такой, какой была прежде, но такую преграду ей преодолеть оказалось не по силам. Бабка сразу поняла, кем она стала, говорила, что Роанна не виновата, но ведь это не так! Если бы она не пошла тогда в лес с кружащейся от яблочного сидра головой, ничего бы не случилось. Она не стала бы ведьмой, не разрушила целую деревню, а Льен и Варг не пропали бы без вести. А Карпентеры... От добротного деревянного дома остались лишь обломки. А ведь там были мастер, Элоиз, дед Илмей, Лия, Сид...
Не думать! Роанна сжала голову руками. Ночные кошмары терзали ее постоянно, так что днем хотелось покоя. Она пристрастилась к валериановым каплям, которые сама же и готовила украдкой в бабкиной лаборатории.
Роанна ничего не знала с тех пор о разрушенной деревне и ее жителях. Могла бы узнать, но... боялась. Боялась ответственности за все те несчастья, что причинила им. Боялась гнева родственников погибших, боялась, что все теперь непременно узнают, что это она, ведьма, наслала на них страшный ураган. Она понятия не имела, как с этим жить и что теперь делать. Мучилась неведением, но узнать правду было в тысячу раз страшнее.
Уже около года она жила в поместье, покидая его лишь для того, чтобы набрать трав и кореньев для приготовления лекарств. Да и то выходила из-под бабкиной палки. Если бы она не тормошила ее, не давая впасть в полузабытье, Роанна так и сидела бы в комнате, глядя в окно на старый клен, забывая поесть и поспать.
Так уже было однажды. После смерти родителей. И как тогда, она походила сейчас на тряпичную куклу с набитыми ватой руками и ногами и соломой в голове. Вот только в тот раз бабка привела Льена и Роанна, пусть не сразу, но полюбила брата, ожила и оттаяла. А сейчас Льен пропал. Об этом было невыносимо думать, но возможно даже погиб. И только она была в этом виновата.
Полусонная муха, противно жужжа, шлепнулась Роанне на ладонь, безвольно лежащую на подоконнике. Ленивого взмаха хватило, чтобы муха отлетела на пол и затихла. Но вместе с незадачливым насекомым Роанна смахнула чашку.
Любимую, мамину.
Смотреть на фаянсовые осколки оказалось больно. От мамы осталось не так много вещей, большую часть бабка продала с аукциона. А теперь эта чашка цвета кофе с молоком, который мама так любила, разбилась вдребезги.
Роанна вскочила. Совок и веник нашлись в чулане второго этажа, даже спускаться не пришлось. Роанна принялась рьяно и даже яростно сметать осколки. На миг ей показалось, будто это ее прежняя жизнь рухнула с высоты.
И разбилась.
Пусть так. Пусть это будет началом чего-то нового. Потому что она устала. Бесконечно устала жить с этой непрекращающейся, раздирающей душу болью.
С совком наперевес Роанна сбежала с лестницы и, уже свернув к бабкиной лаборатории, столкнулась с Огар-ла. Вернее, столкнулась бы, но повар мгновенно увернулся, пропуская ее вперед. От неожиданности Роанна сделала неверный шаг в сторону и точно оступилась бы, если бы Огар-ла не подхватил ее одной рукой под локоть, а другой не удержал бы совок.
- За тобой Засуха гонится, Рон? То сидишь, как пришибленная, дни напролет, а сейчас - вон! Шустрая белка!
Повар был все такой же, каким Роанна помнила его с детства. В замасленном переднике. Упитанный и краснощекий. Добряк и ворчун. И ведь совершенно не изменился!
То есть вообще. Ни морщинки, ни седого волоса. Он не старел, и теперь Роанна знала почему.
Перед ней стоял вампир. Существо из сказок и легенд, быстрое, ловкое беспощадное. И это был ее Оги! Он подкармливал маленькую Роанну булочками с изюмом, пока не видела бабка, накладывал лучшие кусочки во время еды и делал вкуснейшие в мире марципановые конфеты.
И он - вампир.
Теперь она видела его сущность так же ярко, как собственное отражение в зеркале. После того, как Лиер принес ее обратно в бабкино поместье, к ней время от времени приходили все его обитатели. Проведать, поболтать. Всех их Роанна любила, но, как оказалось, совершенно не знала, и даже не догадывалась о том, кто они на самом деле.
Заботливый Огар-ла, неунывающие Салька с Ману, рыжий Баль, ворчливый Зарий, старая Марта. Все они, во главе с ее бабкой, оказались чудовищами, которыми пугали детей, если они не слушались. Они приходили, выражали сочувствие, пытались рассмешить, приободрить. Приносили маленькие милые подарки, сладости, листки новостей и книги.
Роанна пыталась убедить себя, что они такие же, как раньше, но выходило плохо. Выходит, ее обманывали, пусть и для ее же блага, но от этого не становилось легче или спокойнее.
Повар ждал терпеливо. Он все понимает, но все равно обижается. Хоть виду и не подает. Роанна это тоже знала совершенно точно, потому что теперь читала ауры, как раскрытую книгу.
- Я... чашку разбила, Оги, - она робко уставилась в совок, полный фарфоровых обломков. - Надо выбросить, а потом я хотела найти бабушку. Не видел ее?
Повар фыркнул.
- На втором этаже есть мусорное ведро. Не замечала? Рядом с чуланом. Гвен, знаешь ли, порядок любит до одури. А ты, смотрю, собралась тащить осколки аж до заднего двора! Где твоя бабушка? Ты бы еще спросила, где солнце и луна! В лаборатории, конечно, где ж ей быть!
- Тогда я пойду, - Роанна потянула к себе черенок совка.
Вампир мягко потянул в свою сторону.
- Я выброшу, - предложил он. Выудил из кармана фартука что-то маленькое, протянул Роанне. - Это тебе, малышка.
Малышка... Он часто называл ее так, еще с детства. Заморгав, она забрала с холодной, как мрамор, ладони, конфету, завернутую в липкий фантик.
- Ну, иди, иди.
Машинально положив сладость за щеку, Роанна повернула по коридору направо. Дверь в лабораторию была едва прикрыта, из щелки тянуло густым травяным запахом. Странным запахом. Роанна знала, как пахнет множество лекарственных трав, но этот аромат был ей не знаком.
Похоже, внутри кипела бурная деятельность. Слышались возбужденные голоса: стальной - бабкин, мелодичный, звонкий - Салькин. Звякнуло стекло, донеслась сочная ругань, остро запахло горелым.
- Что тут у вас, ба? - Дверь легко поддалась, и Роанна вошла. По лаборатории стелился легкий дым. - Случилось что-то?
Бабка выглядела недовольной, Салька - наигранно серьезным. Хотя серьезным он, кажется, никогда не был. Вечно дурачился и перекидывался с Ману безобидными шутками. Вот и сейчас - лишь делает вид, что сосредоточен. Пригладив растрепавшиеся соломенные волосы, Салька изумленно поднял белесые брови; губы его расплылись в улыбке, обнажая мелкие белые зубы. Роанне всегда казалось, что зубов у него больше, чем у любого другого человека.
- Смотри, Гвен, кто к нам заглянул! - он выключил горелку и замахал руками в стороны, разгоняя скопившийся дым. - А ты говоришь, что сегодня неудачный день. Наоборот, счастливый!
Бросив тряпку в лужу, натекшую из разбитой склянки, бабка принялась собирать осколки.
