Думать о мыслях и чувствах супруги в его планы не входило. Напротив, он находился в таком состоянии, когда ему казалось, что всё полетело в пропасть именно из-за того, что он вёл себя слишком мягко. К тому же, по старой привычке переваливать в таких случаях ответственность с себя, он и в этот раз легко нашёл виноватого: Дерека и его советы.
В этот момент он не помнил о том, что именно эти советы вообще позволили ему добиться брака с Эсной. Он, напротив, полагал, что всё делает неправильно, и нужно было красть и запирать её с самого начала.
Смерив Дерека ледяным от злости взглядом, он с угрозой в голосе парировал:
— Ты лезешь, куда тебя не звали. Ты принимаешь слишком много участия в судьбе солнечной, и меня это не устраивает.
Растерянный Дерек, никак не ожидавший такой отповеди, всплеснул руками:
— Скажи на милость! Не ты ли сам поручил мне обустраивать её комфорт?
Грэхард крайне не любил принимать обратно уже переваленную ответственность, поэтому вскочил, навис над Дереком и прошипел:
— А ты, я посмотрю, и рад стараться!
Дерек невольно сделал шаг назад, в тень, — такой злобой пылало лицо Грэхарда, — и последний истолковал это отступление как признание вины.
— Я всегда рад проявить максимальное старание при выполнении твоих приказов, мой повелитель, — холодно и спокойно напомнил Дерек, и в этом спокойствии Грэхард углядел вызов.
— Прекрасно, — сощурился он. — В таком случае, подготовь для солнечной покои в Верхнем. Отныне она будет содержаться здесь.
В Верхнем дворце традиционно находились покои для пленниц или рабынь. Ещё при отце Грэхарда они были полны запертыми девушками, что самого Грэхарда крайне раздражало — он полагал, что это унижает его мать. Став владыкой, он отказался от этой традиции — хотя пара пленниц там всё же успела побывать и в эпоху его правления.
Свои приказом он хотел не столько унизить Эсну, низвергнув её с уровня жены на уровень наложницы, сколько испытать покорность Дерека, который, как ему показалось, проявляет слишком много личного участия в вопросах, касающихся Эсны.
Дерек не обманул его худших ожиданий. Сложив руки на груди, он констатировал:
— Да ты совсем с ума сошёл!
— Я не спрашиваю твоего совета, — грозно напомнил Грэхард. — Я отдаю приказы, а ты их выполняешь.
— Ты отдаёшь безумные приказы, и я не буду их выполнять!.. — заартачился Дерек.
Он хотел сказать что-то ещё, выступить в защиту Эсны и вразумить горячую голову владыки, но не успел: взбешённый непокорством и подозревающий за этим непокорством личное чувство к Эсне Грэхард наотмашь ударил его по лицу, сопровождая свои действия рыком:
— Ты. Будешь. Выполнять. Мои. Приказы.
Удар у владыки был поставлен что надо; Дерек еле удержался на ногах, да и зубы ему удалось сохранить разве что чудом.
— Разумеется, — тем не менее, сумел из себя выдавить он. — Как прикажет мой повелитель, — и, бросив напоследок обречённый какой-то взгляд, откланялся, прихватив со стола свиток, который приносил на подпись.
Грэхард застыл мрачной глыбой. Грудь его сдавило; не получалось сделать вдох, и в лёгких что-то нестерпимо жгло.
Он чувствовал себя почему-то так, словно это его ударили.
Ему случалось самолично бить слуг; нечасто, правда, и за какие-то совсем уж выдающиеся проступки.
Но никогда он не делал этого с Дереком; за все пятнадцать лет, что тот был при нём, даже в минуты ссор и крайних степеней несогласия ему и в голову не приходила мысль поднять на него руку.
Он ещё не осознал вполне значения собственного поступка, но с несомненной чёткостью чувствовал, что совершил что-то совершенно непоправимое и ужасное, что-то, что навсегда разделит его жизнь на «до» и «после», и что уже ничто и никогда не будет как прежде.
Дерек не был обидчив, и тем паче, упаси Боже, он не был злопамятен.
И, конечно же, он не строил никаких иллюзий об умении владыки Ньона «дружить».
Но всё-таки он никогда не воспринимал отношения с Грэхардом как «раб-господин» или даже как «слуга-хозяин». Их слишком многое связывало, и, конечно, имел место долг благодарности, а Дерек всегда очень щепетильно относился к долгам такого рода. Он искренне полагал себя обязанным Грэхарду, и всячески «отдаривался» своей благодарностью, коя заключалась в верном служении. Ни один сподвижник, ни один слуга и уж тем паче ни один раб не отдавался бы своему делу с таким самозабвением и с такой самоотдачей.
Дерек не ждал взамен ответной благодарности — где Грэхард — и где умение быть благодарным! — но всё же рассчитывал на некоторое уважение.
Ему казалось, что между ним и владыкой существует негласный «договор» и что в тех ситуациях, когда Дерек переходит какую-то черту, Грэхард изволит открыть рот и заявить об этом.
Медленным шагом ковыляя в порт — именно туда следовало доставить свиток с приказом — Дерек раз за разом перебирал в голове причины, по которым ему казалось, что его чувства имели для Грэхарда какое-то значение.
В общем и целом, владыка был действительно хорош как хозяин: состоя у него на службе, нуждаться ни в чём не приходилось. Все его слуги были всегда накормлены, хорошо одеты и с комфортом устроены при месте прибывания самого правителя, будь то Цитадель, походный шатёр или временная резиденция.
Дерек не был требователен, и ему казалось, что всего этого достаточно, чтобы почитать себя везунчиком; а ведь он, получается, даже среди таких счастливчиков выделялся своей удачей, получив при персоне владыки особо приближённый статус. Конечно, это было связано в первую очередь с его собственной готовностью браться за любые дела и выполнять их максимально хорошо — ему с самого начала хотелось выслужиться и доказать новому господину, что тот приобрёл весьма ценного слугу. Грэхард, надо отдать ему должное, успехи такого рода охотно подмечал, давал ординарцу всё более сложные поручения и всё больше приближал его к себе.
Когда эти отношения переросли в то, что Дерек называл дружбой? Сложно было сказать.
Возможно, когда в Ниии они спасались от засады, устроенной вторым принцем Ньона, и Грэхард, покидая опасное место, вытащил за собой и Дерека, буквально втащив того за шкирбан на своего коня? А может позже, в Даркии, когда он сделал трёхдневный крюк, чтобы Дерек мог навестить могилы своих родителей?
Одной из основных черт натуры Дерека была острая потребность быть кому-то преданным. Он отдал своё верное служение Грэхарду, и все эти годы был вполне доволен своим сюзереном.
Он привык воспринимать скверный характер владыки как необходимое зло, с которым приходится мириться. Он не искал теплоты или эмоционального сочувствия — ясное же дело, что Грэхард не тот человек, который способен на подобное. И Дерек, конечно, даже и не претендовал на равноправные отношения, и всегда глядел на своего господина снизу вверх преданным взглядом.
Отдавая приказ начальнику порта — там было требование усилить противопиратскую эскадру и выслать на помощь адмиралу Грайвэку корабли — Дерек с недовольством заметил, что и сам начальник, и его слуги, и стража — так же, как слуги и стража Цитадели, — старательно отводят от него глаза, пытаясь не замечать кровоподтёка на его лице. Дерек не смотрел на себя в зеркало, но по боли, сжимавшей всю левую половину лица, догадывался, что видят окружающие.
В душе зародился острый, мучительный стыд — большей частью не за себя, а за Грэхарда, потому что, естественно, едва ли кого можно было обмануть по поводу происхождения увечья. Не то чтобы в Ньоне мог найтись кретин, осмелившийся поднять руку на приближённое лицо повелителя.
Буквально сбежав от начальника порта и даже не оставшись на традиционно предложенный чай, Дерек устроился на побережье на сваях, в стороне от верфи. Плеск волн, звон ветра о такелаж, стук молотков и скрип снастей сливались в морскую симфонию типичного порта и успокаивали.
Нужно было, конечно, возвращаться в Цитадель — там ждали повседневные дела и заботы. Но возвращаться категорически не хотелось — снова натыкаться на знакомые лица, которые, краснея, отводят глаза и старательно не замечают... нет. Обхватив колени руками, Дерек устроился удобнее и вернулся к своим размышлениям.
Обидно не было — обижаться он не умел. Было больно.
Так больно, как, наверно, не было никогда в жизни.
Грэхард сегодня очень чётко обозначил свою позицию: ему нужен Дерек, который, несмотря на все отпущенные ему вольности, беспрекословно подчиняется приказам своего господина.
Раньше в этом не было проблемы; Дерек вполне осознавал своё положение и не видел ничего странного или страшного в том, что ему нужно подчиняться.
Но система его приоритетов с некоторых пор изменилась: верхнюю строчку в ней заняла потребность защищать Эсну.
У Дерека было большое сердце, созданное для того, чтобы любить. Вот только любить ему особо не приходилось — в юности не успел, а потом, при Грэхарде, случая не было. Не то чтобы в окружении принца, а после и повелителя, водились девы, в коих мог влюбиться его ординарец. И самого Грэхарда, и его приближённых окружал чисто мужской круг; а когда Грэхард посещал дам определённого свойства, Дерека с собой, естественно, не брал.
Эсна оказалась первой за пятнадцать лет женщиной, с которой Дерек виделся каждый день, с которой говорил по душам, которая относилась к нему с теплом и искала его поддержки. Немудрено, что вся нереализованная, пятнадцать лет подавляемая потребность любить обрушилась на беднягу всей своей мощью. Он думал сперва, что сможет переждать, перемучиться, задавить, задушить, избавиться — но чувство его лишь разгоралось сильнее. И Дерек с отчаянием понимал, что не только удержать — скрыть-то толком свои переживания не способен.
Лицемерие и притворство никогда не были его сильными сторонами; обычно эмоции его легко считывались окружающими, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём он думает.
С тоской Дерек пощупал повреждённую часть лица, досадливо поморщился от боли и прижмурился на солнце, отражавшееся от волн. Нда, одним ударом тут точно не ограничится. Как пить дать — казнит.
Возможность поговорить с Грэхардом по душам Дерек даже не рассматривал. Владыка становился безумен в своей ревности, и судьба первого мужа Эсны тут только подтверждение. Какое казнит, сам и придушит!
Умирать не хотелось. Дерек был жизнелюбив.
Напроситься в какое-то поручение, чтобы уехать? Не отпустит ведь. Значит, нужно придумать что-то такое несомненно важное, чтобы отпустил?
Этот выход казался самым разумным, и Дерек старательно обдумывал, куда бы податься, как мысли его прервали.
— О, какие люди! — раздался знакомый приветливый голос.
Обернувшись, Дерек увидел Милдара. Радостная улыбка быстро сошла с уст последнего, и обычно рассеянный его взгляд сконцентрировался на лице Дерека.
— Это кто тебя так?.. — вырвался хмурый вопрос, и Дерек, спеша, перебил:
— С чердака навернулся.
— С чердака? — приподнял брови Милдар, ощупывая лицо собеседника пристальным взглядом.
— С чердака. Навернулся. — С нажимом стоял на своей версии Дерек.
Он ни на секунду не полагал, что ему удался этот обман; но обсуждать поступки Грэхарда ему совершенно не хотелось.
Милдар уловил его настроения, привычно покивал сам себе, расфокусировал взгляд и отстранёно поведал:
— А я с Дранкаром прощался. Отбывает на рассвете.
Дерек машинально обернулся, ища глазами анжельский неф.
— Душно у вас в Ньоне, — неожиданно заметил Милдар, безучастно разглядывая волны. — Даже у воды — дышать нечем.
Дерек машинально сделал несколько глубоких вдохов, потом бросил на собеседника подозрительный взгляд и отрывисто возразил:
— Я привык.
— Человек ко всему привыкает, — по-анжельски отозвался Милдар, цитируя кого-то из поэтов своей родины. — И вскоре привычка заменяет ему лицо.
— Пожирает сердце и становится его взглядом, — со вздохом подхватил цитату Дерек.
Анжельские поэты любили образные выражения.
...Милдар давно уже ушёл, а Дерек всё смотрел и смотрел на солнечные зайчики, отражавшиеся на поверхности моря, и чувствовал себя безмерно, невыносимо уставшим, как будто вмиг состарившимся на полсотни лет.
— Нет, не отпустит... — тоскливо пробормотал он, думая о том, как продержаться хотя бы до очередного военного похода.
Подняв руку, снова потрогал ноющий синяк. Было больно.
Очень больно, и совсем даже не в области лица.
Интермедия
В этот раз княгиня выбралась в храм одна. Она очень переживала о невестке и хотела помолиться за неё сугубо. Состояние Эсны внушало тревогу, и княгиня полностью погрузилась в мысли о том, как ей помочь. Перебирая в голове те или иные планы, она, в конце концов, остановилась на мысли, что нужно бы возобновить работы по просветительскому проекту. Возможно, уйдя с головой в интересное для неё дело, Эсна забудет о своём горе и снова вернётся к нормальной жизни.
Придя к этому выводу, княгиня покивала сама себе и... с удивлением обнаружила, что всё ещё едет — хотя до храма было рукой подать.
Ей всегда было свойственно прекрасное чувство времени, и сейчас её внутренний хронометр буквально кричал о том, что до храма они должны были добраться ещё минут десять назад.
В тревоге княгиня выглянула в окно — и не узнала мест, по которым едет.
— Эй! — воскликнула она, пытаясь привлечь внимание кучера.
Карета, в самом деле, остановилась. Но прежде, чем княгиня успела подобрать юбки и выбраться наружу, внутрь забрался генерал Дрангол, снял шляпу, кивнул приветственно, постучал кучеру — и карета снова двинулась в путь.
Княгиня нахмурилась.
— Что всё это значит, генерал? — холодным тоном потребовала она объяснений.
Тот, однако, ни капли не проникся. Напротив, лицо его буквально сияло, и, весьма радостно улыбнувшись, он проинформировал:
— Похищение, небесная.
Княгиня замерла. Её прищур был почти незаметен: она не хмурила лица, не опускала бровей, и лишь чуть спустившееся верхнее веко и напряжённые уголки глаз выдавили её эмоции.
Генерал в ответ улыбался самым парадным и довольным образом.
— Я, кажется, не давала позволения меня похищать, — слегка дрожащим от гнева голосом заметила княгиня.
Генерал блаженно прижмурился, чуть наклонился к ней и заговорщицким шёпотом отметил:
— В этом и смысл похищения, Эйни. На него не просят разрешения.
Губы её чуть не дрогнули в ответной улыбке, но она успела взять себя в руки, сложить руки на груди и потребовать голосом самым ледяным:
— Разворачивайтесь и везите меня обратно. Я никуда не еду.
Демонстративно откинувшись на спинку сидения, генерал беззаботно засвистел какую-то модную мелодию.
— Прекрасно, — сухо отметила его манёвр княгиня. — В таком случае, мне остаётся только тряхнуть стариной.
И, резко рванув, она схватилась за дверцу и умелым ударом колена раскрыла её наружу.
Побледневший генерал, попытавшись перехватить её и не преуспев, громко велел кучеру остановиться: с боевой княгини явно сдалось бы выпрыгнуть на полном ходу.
Она повернулась к нему и строго поинтересовалась:
— Так вы изволите вернуть меня в Цитадель — или прикажете добираться пешком?
Вокруг простирались поля предместий.
Генерал тяжело вздохнул.
— Эйни... — проникновенно начал он.
Она выразительно приподняла бровь.
Взъерошив себе волосы, он с досадой выругался в сторону:
— Демоны тебя подери! Ну что за женщина!
В этот момент он не помнил о том, что именно эти советы вообще позволили ему добиться брака с Эсной. Он, напротив, полагал, что всё делает неправильно, и нужно было красть и запирать её с самого начала.
Смерив Дерека ледяным от злости взглядом, он с угрозой в голосе парировал:
— Ты лезешь, куда тебя не звали. Ты принимаешь слишком много участия в судьбе солнечной, и меня это не устраивает.
Растерянный Дерек, никак не ожидавший такой отповеди, всплеснул руками:
— Скажи на милость! Не ты ли сам поручил мне обустраивать её комфорт?
Грэхард крайне не любил принимать обратно уже переваленную ответственность, поэтому вскочил, навис над Дереком и прошипел:
— А ты, я посмотрю, и рад стараться!
Дерек невольно сделал шаг назад, в тень, — такой злобой пылало лицо Грэхарда, — и последний истолковал это отступление как признание вины.
— Я всегда рад проявить максимальное старание при выполнении твоих приказов, мой повелитель, — холодно и спокойно напомнил Дерек, и в этом спокойствии Грэхард углядел вызов.
— Прекрасно, — сощурился он. — В таком случае, подготовь для солнечной покои в Верхнем. Отныне она будет содержаться здесь.
В Верхнем дворце традиционно находились покои для пленниц или рабынь. Ещё при отце Грэхарда они были полны запертыми девушками, что самого Грэхарда крайне раздражало — он полагал, что это унижает его мать. Став владыкой, он отказался от этой традиции — хотя пара пленниц там всё же успела побывать и в эпоху его правления.
Свои приказом он хотел не столько унизить Эсну, низвергнув её с уровня жены на уровень наложницы, сколько испытать покорность Дерека, который, как ему показалось, проявляет слишком много личного участия в вопросах, касающихся Эсны.
Дерек не обманул его худших ожиданий. Сложив руки на груди, он констатировал:
— Да ты совсем с ума сошёл!
— Я не спрашиваю твоего совета, — грозно напомнил Грэхард. — Я отдаю приказы, а ты их выполняешь.
— Ты отдаёшь безумные приказы, и я не буду их выполнять!.. — заартачился Дерек.
Он хотел сказать что-то ещё, выступить в защиту Эсны и вразумить горячую голову владыки, но не успел: взбешённый непокорством и подозревающий за этим непокорством личное чувство к Эсне Грэхард наотмашь ударил его по лицу, сопровождая свои действия рыком:
— Ты. Будешь. Выполнять. Мои. Приказы.
Удар у владыки был поставлен что надо; Дерек еле удержался на ногах, да и зубы ему удалось сохранить разве что чудом.
— Разумеется, — тем не менее, сумел из себя выдавить он. — Как прикажет мой повелитель, — и, бросив напоследок обречённый какой-то взгляд, откланялся, прихватив со стола свиток, который приносил на подпись.
Грэхард застыл мрачной глыбой. Грудь его сдавило; не получалось сделать вдох, и в лёгких что-то нестерпимо жгло.
Он чувствовал себя почему-то так, словно это его ударили.
Ему случалось самолично бить слуг; нечасто, правда, и за какие-то совсем уж выдающиеся проступки.
Но никогда он не делал этого с Дереком; за все пятнадцать лет, что тот был при нём, даже в минуты ссор и крайних степеней несогласия ему и в голову не приходила мысль поднять на него руку.
Он ещё не осознал вполне значения собственного поступка, но с несомненной чёткостью чувствовал, что совершил что-то совершенно непоправимое и ужасное, что-то, что навсегда разделит его жизнь на «до» и «после», и что уже ничто и никогда не будет как прежде.
Глава третья
Дерек не был обидчив, и тем паче, упаси Боже, он не был злопамятен.
И, конечно же, он не строил никаких иллюзий об умении владыки Ньона «дружить».
Но всё-таки он никогда не воспринимал отношения с Грэхардом как «раб-господин» или даже как «слуга-хозяин». Их слишком многое связывало, и, конечно, имел место долг благодарности, а Дерек всегда очень щепетильно относился к долгам такого рода. Он искренне полагал себя обязанным Грэхарду, и всячески «отдаривался» своей благодарностью, коя заключалась в верном служении. Ни один сподвижник, ни один слуга и уж тем паче ни один раб не отдавался бы своему делу с таким самозабвением и с такой самоотдачей.
Дерек не ждал взамен ответной благодарности — где Грэхард — и где умение быть благодарным! — но всё же рассчитывал на некоторое уважение.
Ему казалось, что между ним и владыкой существует негласный «договор» и что в тех ситуациях, когда Дерек переходит какую-то черту, Грэхард изволит открыть рот и заявить об этом.
Медленным шагом ковыляя в порт — именно туда следовало доставить свиток с приказом — Дерек раз за разом перебирал в голове причины, по которым ему казалось, что его чувства имели для Грэхарда какое-то значение.
В общем и целом, владыка был действительно хорош как хозяин: состоя у него на службе, нуждаться ни в чём не приходилось. Все его слуги были всегда накормлены, хорошо одеты и с комфортом устроены при месте прибывания самого правителя, будь то Цитадель, походный шатёр или временная резиденция.
Дерек не был требователен, и ему казалось, что всего этого достаточно, чтобы почитать себя везунчиком; а ведь он, получается, даже среди таких счастливчиков выделялся своей удачей, получив при персоне владыки особо приближённый статус. Конечно, это было связано в первую очередь с его собственной готовностью браться за любые дела и выполнять их максимально хорошо — ему с самого начала хотелось выслужиться и доказать новому господину, что тот приобрёл весьма ценного слугу. Грэхард, надо отдать ему должное, успехи такого рода охотно подмечал, давал ординарцу всё более сложные поручения и всё больше приближал его к себе.
Когда эти отношения переросли в то, что Дерек называл дружбой? Сложно было сказать.
Возможно, когда в Ниии они спасались от засады, устроенной вторым принцем Ньона, и Грэхард, покидая опасное место, вытащил за собой и Дерека, буквально втащив того за шкирбан на своего коня? А может позже, в Даркии, когда он сделал трёхдневный крюк, чтобы Дерек мог навестить могилы своих родителей?
Одной из основных черт натуры Дерека была острая потребность быть кому-то преданным. Он отдал своё верное служение Грэхарду, и все эти годы был вполне доволен своим сюзереном.
Он привык воспринимать скверный характер владыки как необходимое зло, с которым приходится мириться. Он не искал теплоты или эмоционального сочувствия — ясное же дело, что Грэхард не тот человек, который способен на подобное. И Дерек, конечно, даже и не претендовал на равноправные отношения, и всегда глядел на своего господина снизу вверх преданным взглядом.
Отдавая приказ начальнику порта — там было требование усилить противопиратскую эскадру и выслать на помощь адмиралу Грайвэку корабли — Дерек с недовольством заметил, что и сам начальник, и его слуги, и стража — так же, как слуги и стража Цитадели, — старательно отводят от него глаза, пытаясь не замечать кровоподтёка на его лице. Дерек не смотрел на себя в зеркало, но по боли, сжимавшей всю левую половину лица, догадывался, что видят окружающие.
В душе зародился острый, мучительный стыд — большей частью не за себя, а за Грэхарда, потому что, естественно, едва ли кого можно было обмануть по поводу происхождения увечья. Не то чтобы в Ньоне мог найтись кретин, осмелившийся поднять руку на приближённое лицо повелителя.
Буквально сбежав от начальника порта и даже не оставшись на традиционно предложенный чай, Дерек устроился на побережье на сваях, в стороне от верфи. Плеск волн, звон ветра о такелаж, стук молотков и скрип снастей сливались в морскую симфонию типичного порта и успокаивали.
Нужно было, конечно, возвращаться в Цитадель — там ждали повседневные дела и заботы. Но возвращаться категорически не хотелось — снова натыкаться на знакомые лица, которые, краснея, отводят глаза и старательно не замечают... нет. Обхватив колени руками, Дерек устроился удобнее и вернулся к своим размышлениям.
Обидно не было — обижаться он не умел. Было больно.
Так больно, как, наверно, не было никогда в жизни.
Грэхард сегодня очень чётко обозначил свою позицию: ему нужен Дерек, который, несмотря на все отпущенные ему вольности, беспрекословно подчиняется приказам своего господина.
Раньше в этом не было проблемы; Дерек вполне осознавал своё положение и не видел ничего странного или страшного в том, что ему нужно подчиняться.
Но система его приоритетов с некоторых пор изменилась: верхнюю строчку в ней заняла потребность защищать Эсну.
У Дерека было большое сердце, созданное для того, чтобы любить. Вот только любить ему особо не приходилось — в юности не успел, а потом, при Грэхарде, случая не было. Не то чтобы в окружении принца, а после и повелителя, водились девы, в коих мог влюбиться его ординарец. И самого Грэхарда, и его приближённых окружал чисто мужской круг; а когда Грэхард посещал дам определённого свойства, Дерека с собой, естественно, не брал.
Эсна оказалась первой за пятнадцать лет женщиной, с которой Дерек виделся каждый день, с которой говорил по душам, которая относилась к нему с теплом и искала его поддержки. Немудрено, что вся нереализованная, пятнадцать лет подавляемая потребность любить обрушилась на беднягу всей своей мощью. Он думал сперва, что сможет переждать, перемучиться, задавить, задушить, избавиться — но чувство его лишь разгоралось сильнее. И Дерек с отчаянием понимал, что не только удержать — скрыть-то толком свои переживания не способен.
Лицемерие и притворство никогда не были его сильными сторонами; обычно эмоции его легко считывались окружающими, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём он думает.
С тоской Дерек пощупал повреждённую часть лица, досадливо поморщился от боли и прижмурился на солнце, отражавшееся от волн. Нда, одним ударом тут точно не ограничится. Как пить дать — казнит.
Возможность поговорить с Грэхардом по душам Дерек даже не рассматривал. Владыка становился безумен в своей ревности, и судьба первого мужа Эсны тут только подтверждение. Какое казнит, сам и придушит!
Умирать не хотелось. Дерек был жизнелюбив.
Напроситься в какое-то поручение, чтобы уехать? Не отпустит ведь. Значит, нужно придумать что-то такое несомненно важное, чтобы отпустил?
Этот выход казался самым разумным, и Дерек старательно обдумывал, куда бы податься, как мысли его прервали.
— О, какие люди! — раздался знакомый приветливый голос.
Обернувшись, Дерек увидел Милдара. Радостная улыбка быстро сошла с уст последнего, и обычно рассеянный его взгляд сконцентрировался на лице Дерека.
— Это кто тебя так?.. — вырвался хмурый вопрос, и Дерек, спеша, перебил:
— С чердака навернулся.
— С чердака? — приподнял брови Милдар, ощупывая лицо собеседника пристальным взглядом.
— С чердака. Навернулся. — С нажимом стоял на своей версии Дерек.
Он ни на секунду не полагал, что ему удался этот обман; но обсуждать поступки Грэхарда ему совершенно не хотелось.
Милдар уловил его настроения, привычно покивал сам себе, расфокусировал взгляд и отстранёно поведал:
— А я с Дранкаром прощался. Отбывает на рассвете.
Дерек машинально обернулся, ища глазами анжельский неф.
— Душно у вас в Ньоне, — неожиданно заметил Милдар, безучастно разглядывая волны. — Даже у воды — дышать нечем.
Дерек машинально сделал несколько глубоких вдохов, потом бросил на собеседника подозрительный взгляд и отрывисто возразил:
— Я привык.
— Человек ко всему привыкает, — по-анжельски отозвался Милдар, цитируя кого-то из поэтов своей родины. — И вскоре привычка заменяет ему лицо.
— Пожирает сердце и становится его взглядом, — со вздохом подхватил цитату Дерек.
Анжельские поэты любили образные выражения.
...Милдар давно уже ушёл, а Дерек всё смотрел и смотрел на солнечные зайчики, отражавшиеся на поверхности моря, и чувствовал себя безмерно, невыносимо уставшим, как будто вмиг состарившимся на полсотни лет.
— Нет, не отпустит... — тоскливо пробормотал он, думая о том, как продержаться хотя бы до очередного военного похода.
Подняв руку, снова потрогал ноющий синяк. Было больно.
Очень больно, и совсем даже не в области лица.
Интермедия
В этот раз княгиня выбралась в храм одна. Она очень переживала о невестке и хотела помолиться за неё сугубо. Состояние Эсны внушало тревогу, и княгиня полностью погрузилась в мысли о том, как ей помочь. Перебирая в голове те или иные планы, она, в конце концов, остановилась на мысли, что нужно бы возобновить работы по просветительскому проекту. Возможно, уйдя с головой в интересное для неё дело, Эсна забудет о своём горе и снова вернётся к нормальной жизни.
Придя к этому выводу, княгиня покивала сама себе и... с удивлением обнаружила, что всё ещё едет — хотя до храма было рукой подать.
Ей всегда было свойственно прекрасное чувство времени, и сейчас её внутренний хронометр буквально кричал о том, что до храма они должны были добраться ещё минут десять назад.
В тревоге княгиня выглянула в окно — и не узнала мест, по которым едет.
— Эй! — воскликнула она, пытаясь привлечь внимание кучера.
Карета, в самом деле, остановилась. Но прежде, чем княгиня успела подобрать юбки и выбраться наружу, внутрь забрался генерал Дрангол, снял шляпу, кивнул приветственно, постучал кучеру — и карета снова двинулась в путь.
Княгиня нахмурилась.
— Что всё это значит, генерал? — холодным тоном потребовала она объяснений.
Тот, однако, ни капли не проникся. Напротив, лицо его буквально сияло, и, весьма радостно улыбнувшись, он проинформировал:
— Похищение, небесная.
Княгиня замерла. Её прищур был почти незаметен: она не хмурила лица, не опускала бровей, и лишь чуть спустившееся верхнее веко и напряжённые уголки глаз выдавили её эмоции.
Генерал в ответ улыбался самым парадным и довольным образом.
— Я, кажется, не давала позволения меня похищать, — слегка дрожащим от гнева голосом заметила княгиня.
Генерал блаженно прижмурился, чуть наклонился к ней и заговорщицким шёпотом отметил:
— В этом и смысл похищения, Эйни. На него не просят разрешения.
Губы её чуть не дрогнули в ответной улыбке, но она успела взять себя в руки, сложить руки на груди и потребовать голосом самым ледяным:
— Разворачивайтесь и везите меня обратно. Я никуда не еду.
Демонстративно откинувшись на спинку сидения, генерал беззаботно засвистел какую-то модную мелодию.
— Прекрасно, — сухо отметила его манёвр княгиня. — В таком случае, мне остаётся только тряхнуть стариной.
И, резко рванув, она схватилась за дверцу и умелым ударом колена раскрыла её наружу.
Побледневший генерал, попытавшись перехватить её и не преуспев, громко велел кучеру остановиться: с боевой княгини явно сдалось бы выпрыгнуть на полном ходу.
Она повернулась к нему и строго поинтересовалась:
— Так вы изволите вернуть меня в Цитадель — или прикажете добираться пешком?
Вокруг простирались поля предместий.
Генерал тяжело вздохнул.
— Эйни... — проникновенно начал он.
Она выразительно приподняла бровь.
Взъерошив себе волосы, он с досадой выругался в сторону:
— Демоны тебя подери! Ну что за женщина!