Радомир был уже очень и очень стар. Ещё будучи юнцом, он и помыслить не мог о том, что доживёт до глубоких седин. Даже более того, если бы он только мог знать наперёд, насколько тяжела старческая доля, то непременно бы пал в славном бою ещё лет сорок назад!
Конечно, назвать Радомира совсем уж дряхлым стариком никто бы не осмелился. Он был волхвом, почитал Сварога, а жизнь свою положил в защиту доброго люда от нечистой силы.
Он стоптал сотню сапог и сносил сотню рубах, видел мир от края и до края, бил и аспидов, и великанов, в живую слышал райскую песнь Сирин, водил за нос лихо, даже угощал русалок ягодами и уходил от них без единой царапины. Где не мог помочь силой, там помогал словом. А где не мог помочь словом, помогал делом: мог выйти в поле в сезон сбора урожая, мог починить телегу или залатать прохудившуюся крышу, найти сбежавших в поле овец или помочь защитить птичник от лисиц.
И за всеми этими хлопотами не заметил Радомир когда шаг его стал короче, а борода белее. Да и замах его стал не тот, и всё больше ссор он решал не силушкой, а словом. Благо, накопил он этих слов за свою жизнь предостаточно. А простой люд и не помнил уже удалого волхва Радомира, на смену ему пришли новые герои, молодые и плечистые. Миряне, возможно, просто были умнее Радомира, раньше его самого заметив и короткий шаг, и седой волос.
И если раньше каменистая дорога и злой ветер были источником силы волхва, закаляя его перед грядущими испытаниями, то теперь они же точили его здоровье, превратившись из склочных, но надёжных, попутчиков в безжалостных упырей, ворующих у него каждую жилку, каждую капельку тепла.
Может, и был бы рад Радомир оставить дороги и ветра новым героям, но не было у него ни родной земли, на которую он мог вернуться, ни причины, ради которой он мог бы остановиться.
Так и ходил старый волхв, от села к селу, от горы к горе, от моря к морю. Сейчас же вела его дорога всё дальше на север. Год повернул на зиму, дни становились короче. Радомир опирался палкой о студёную землю и мысли его были только об огне да о лете.
И, на одной из этих студёных дорог, он, ближе к ночи, добрёл до старого, давно покинутого селища.
Несколько избушек из потрескавшихся брёвен смотрели на него чёрными провалами окон. Зелень уже пожухла к зиме, как-то минув золотую пору и тут и там стояли лысые кусты, дрожа сухими ветками на холодном ветру. Глядя на них, Радомир и сам почувствовал себя высохшим кустом на ветру, хоть и был укутан в старую, но слишком тёплую для этой погоды шубу. Волхв собирался было укрыться в одном из этих опустевших домов, как вдруг разглядел на фоне хмарного неба белый дым, будто кто-то топил баню прямо сейчас!
Тут его в лицо ударил порыв северного ветра, ещё более злого и холодного чем раньше, распахнул полы его одежд и продул, как показалось волхву, до самых косточек. Не думая больше ни о чём, Радомир прибавил шаг и направился к источнику дыма.
Тот оказался недалеко. Это был крепко сбитый постоялый двор, вход в который находился наверху высокого крыльца. Тяжело вздохнув, Радомир принялся подниматься, крепко держась за перила и опираясь на свой посох (то была обычная крепкая палка, помогавшая ему в пути). И, хотя он мог увидеть верхушку этой лестницы, ему казалось, что она не кончится никогда.
— Хозяева! — позвал Радомир и постучал в дверь, — не откажите старику в тепле этой ночью?
Спустя какое-то время, дверь отворил мужчина. Он был немолод, черноволос и бородат. Тяжёлым взглядом из под густых бровей он оглядел незнакомца. Подумав недолго, он отошёл в сторону и сказал:
— Ну, входи, дедушка. Гостем будешь.
Радомир вошёл, ступая медленно и тяжело опираясь на посох. Он совсем не старался молодиться, скорее даже немного наоборот. Вдруг хозяева сжалятся и дадут ему одеяло потеплее. Или даже два одеяла.
Внутри дома, рядом с печью, суетилась хозяйка, и Радомир отметил бледность и сухость её лица. В глазах её застыла, будто бы, вековая усталость. Да, вести дела здесь, должно быть, совсем не просто. Но, не смотря на свой вымотанный внешний вид, она постаралась улыбнуться гостю:
— Входите, дедушка! Вы, должно быть, замёрзли? Баня ещё горячая. Из еды, правда, только овощная похлёбка, зато горячая.
Старый волхв довольно крякнул и сел на предложенное место у печи, с удовольствием вытянув уставшие ноги.
— Кем будешь? — спросил хозяин.
— Зовут меня Радомиром, — неторопливо отозвался волхв. Его голос был так же тяжел, как его походка, — я странствую по миру уже много лет, многое видал и ещё больше повидать не успел. А вас как величать?
Хозяева переглянулись и мужчина ответил:
- Меня можешь звать Мстиславом, а её — Берёзой. Мы тут хозяйство держим, вдвоём. Но ты нас прости, дедушка, не очень мы богаты. Не сезон нынче. Баню растопим, похлёбку нальём ну и переночуешь у нас. Большего даже не проси — нету у нас ничего.
Радомир, однако же, был рад и тому, что ему не придётся ночевать в остывшем и продуваемом перекошенном домишке, каких тут было много. Ещё приятнее было услышать про похлёбку. Она, горячая, даже сваренная на одних только овощах, была ему милее его походного, часто даже подножного, рациона.
А уж прогреть свои старые косточки в баньке он даже и не чаял!
— Спасибо, добрые люди, — сказал Радомир. Если бы он был помоложе, он бы и спину согнул, настолько был рад гостеприимному дому в этом суровом северном краю!
Мстислав, позволив гостю сложить свои пожитки у печи, проводил его к баньке, от которой действительно дышало жаром. Показав где взять воду и дрова, он ушёл, прикрыв дверь снаружи.
Радомир с блаженством вдохнул жаркий воздух. Он сбросил одежду в предбаннике зашел в жаркую парилку. Дышать влажным воздухом было тяжело, но Радомир не жаловался. Он лишь глубоко вздохнул, прежде чем сесть на горячую деревянную скамейку.
Жар быстро растекался по телу. Наружний холод вытекал сквозь пальцы рук и ног, волхв уже было полностью разнежился, как…
…вдруг понял, что всё ещё чувствует неприятный холодок своей спиной.
Свет вдруг погас.
Радомир напрягся, силясь понять источник этого нехорошего предчувствия, и в тот момент что-то схватило его за ногу и стащило со скамьи. Радомир подобрался но всё равно больно ударился затылком о скамью. В лодыжку впились чьи-то острые когти.
Свободной ногой Радомир пнул существо, прицелившись наугад и попал кому-то промеж лба. Послышались ругательства
— Мерзкий, вонючий старик, ты уже всё равно загулялся на этом свете! Просто дай мне сожрать тебя!
Голос не стоял на месте и волхву пришлось сосредоточиться, чтобы точно понимать где находится противник.
Почувствовав движение с боку, Радомир воззвал к своему богу и его тело наполнилось правью, которая наделила его резвостью и силой. Именно этот миг существо выбрало, чтобы прыгнуть на волхва из тени, и Радомир поймал нечисть за шею вытянутой рукой. Конечно же, это был банник. Кто ещё это мог быть?
— Мерзавец! Подлец! — вопил банник, — Шкуру сдеру! Косточки по лесу раскидаю! А-арх!
Сила Сварога наполнила руки волхва, и он сжал шею банника, пока тот не начал мелко дрожать. Ещё немного и тот издохнет.
Радомир не чувствовал ненависти ни к нему, ни к нечисти в целом. Он был достаточно стар, чтобы не делить мир только на чёрное и белое, но в то же время он прошёл достаточно битв чтобы не испытывать сострадания к противникам.
Правь — сила, которой его наделял Сварог, потекла к его рукам. Её было так много, что его кулак, держащий банника, засиял небесным огнём. В этом свете волхв разглядел лицо банника: оно было искривлено страхом и мукой, тот никак не ожидал отпора от старика и потому действовал неосторожно и быстро. На мгновение он открыл глаза, посмотрев на волхва с мольбой и в тот же миг его шея переломилась и жизнь ушла из его глаз.
Банник сразу же стёк на пол бани смердящей кучей, а помещение наполнилось навью — тёмной и нечистой энергией.
— И здесь работать, — устало вздохнул Радомир и начал зачитывать очищающую молитву — она стала для него почти что рутиной — и постепенно правь вытеснила навь из помещения, заменив собой, а останки банника, под влиянием праведной божественной силы, иссохли в труху, несмотря на влажный воздух.
Радомир как ни в чём ни бывало закончил омовение, смыл кровь с ноги, затылка, направил правь, чтобы затянуть свои раны и, решив что отогрелся достаточно, собрался и вернулся на постоялый двор.
Хозяева должны были знать о баннике, но не предупредили старика. Не могло быть, что они не замечали что у них время от времени пропадают постояльцы, даже если самих хозяев банник не трогал.
Если хозяева знали о баннике, то никак не выдали себя. Волхва усадили за грубо сбитый стол у самой печи, на которую он и облокотился. Берёза принесла ему глиняную тарелку с овощным бульоном и кусок хлеба. Радомир вновь обратился к прави, силясь почувствовать дурное намерение, но ни тарелка с едой, ни кусок хлеба его не насторожили. Тогда он обратил свой взгляд на хозяев и, наконец, увидел: ни в ком из них не горел живой небесный огонь, какой теплится в груди у каждого человека от рождения и до смерти.
Впрочем, судя по всему, прямо сейчас на волхва нападать никто не собирался, а значит у него не было повода отказывать себе в горячем ужине.
Из вежливости хозяева составили ему компанию за столом, но, когда тарелка опустела, его оставили одного, разрешив улечься на сдвинутых скамейках у тёплой печи и выдав, действительно, два одеяла.
Ложиться спать Радомир, конечно же, не собирался. Его чувства обострились, он внимательно прислушивался ко всему происходящему в доме.
Из сеней доносился шёпот, но волхв не мог разобрать слов. Хлопнула входная дверь. Спустя короткое время дверь хлопнула снова. До ушей волхва донёсся обеспокоенный шёпот. Он звучал громче прежнего, словно говорившие вот-вот перейдут на крик, но слов всё ещё было не разобрать. Затем разговор смолк, дверь снова хлопнула и стало тихо.
Радомир предположил, что кто-то из хозяев нашёл то, что осталось от банника (он не собирался ещё и убирать это) и они поняли наконец, что не простого старика пригрели.
Голоса смолкли. Радомир придержал дыхание и услышал шаги. Снова хлопнула входная дверь. Он остался в доме один.
Не без досады, старый волхв медленно поднялся со скамьи и сжал в кулаке зачарованный сварожий топорик. Тот, выкованный стальной землёй, мог по желанию владельца принять форму любого инструмента. Он был бесценным орудием труда, но, попав однажды в руки Радомира, стал ещё и оружием.
На старости лет волхв порой, с досадой, посматривал на топорик, который был создан мирным и созидательным началом, но в его руках искупался в крови, многажды в нечистой, многажды в звериной и многажды в человеческой.
Радомир прошептал молитву, сжав в кулаке обережик. Правь вновь наполнила его кости и мышцы, растеклась по рукам-ногам, словно кровушка, уже привычная, рассеяла тьму перед глазами, обострила внутреннее чутьё. Волхв прислушался к нему и почувствовал что-то неладное. И чем дольше он внимал, тем неладнее ему казалось.
Что-то внутри него требовало торопиться, но Радомир осадил этот порыв. Вот лет сорок назад он мог позволить себе ломиться не глядя в гущу событий. Сегодня же седины обязывали думать впредь.
Печь делила первый этаж на поварню и едальню. Вновь прислушавшись к себе, Радомир нашёл, от какой именно стороны тянет дрожью. Медленно и бесшумно, он зашёл на поварню. В дальнем углу, ничем не прикрытый, был деревянный люк в подклёт. Подойдя ближе, Радомир разглядел наузел, повязанный на ручку. Это был очень простой узел, который, судя по плетению, должен оберегать от зла.
— От кого же ты защищаешь нашу нечисть? — задумчиво пробормотал Радомир.
Он опустился перед наузлом на корточки, задумчиво поглаживая бороду. Таких узлов он сам сплёл не одну сотню, этот же был небрежен и божьей силы в нём не было. Вся его магия была лишь в сплетённом узоре. Вернувшись к своим вещам, волхв достал из мешка красную нить, сплёл такой же наузел, заговорив его правильно, и повязал на запястье свободной руки. От оберега шло душевное тепло и спокойствие, и Радомир почувствовал себя увереннее, хотя и не нуждался в этом.
Подойдя к подклёту, он занял позицию поустойчивее. Перехватил топор поудобнее. Занёс руку.
И срубил наузел на двери одним ударом!
Сначала ничего не произошло. Радомир едва ли не разочаровался, пока не ощутил что именно отсюда шло то гадливое чувство. Приподняв руку с наузлом повыше, он медленно открыл дверь. За ней была лестница и… Темнота.
Темнота была странной, ведь правь должна была разогнать её в глазах Радомира.
Едва он успел подумать об этом, как что-то метнулось ему навстречу. Волхв успел заметить лишь единственный глаз на пол-лица, затем поймал удар наузлом-оберегом и сразу опустил на чудище быстрый, как молния, удар топором.
Нечисть в тот же миг потеряла голову и взорвалась навьим вихрем. Волхву тут же поплохело от количества дурной силы, но наузел на его запястье нагрелся, ободряя старого воина.
В голове прояснилось и тут-то до Радомира дошло, кто на него напал.
—Лихо одноглазое! — воскликнул он удивлённо. — Никогда прежде не борол лихо одним ударом! И ведь не поверит никто старику! Эх!
Молва любит подвиги молодых и красивых. Никому нет дела до тебя, старик. Сиди на печи, вяжи свои узлы.
Тьма в подклёте постепенно уступила его глазам, но дурное предчувствие не исчезло. Когда Радомир смог видеть ступени, он подвесил наузел над порогом и начал спускаться вниз.
С каждой ступенькой воздух всё сильнее давил на него. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: лихо провело здесь неясно сколько времени, а состояло лихо, как известно всем волхвам, из боли, страха и страданий, да и питалось ими же.
Примерно было ясно и то, почему лихо сидело под замком: какой бы нечистью вы ни были, от таких соседей бед больше, чем пользы. Впрочем, почему его не прогнали, оставалось не до конца понятным.
Радомир вертел эту мысль в голове, пока очень медленно пробирался сквозь тёмное помещение.
Возможно, всё хозяйство Мстислава с Берёзой строилось на поедании проезжающих мимо торговцев и путешественников. Не всех, конечно же, из-за частых пропаж люди могут просто перестать пользоваться дорогой.
А вот лихо, привлечённое смертью и страхом попавших в ловушку путников, меры бы не знало, охотясь на всех подряд. Прогнать лихо нечисть бы не смогла, но вот запереть его им оказалось по силам.
И всё же Радомир не мог отделаться от мысли, что наузел на двери оберегал не жильцов от лиха, а лихо от обнаружения. И было оно не досадным конкурентом, а цепным псом.
В подклёте дышать стало совсем невозможно: навь сковала его грудь и волхв остановился чтобы прочитать ещё одну молитву. Правь с новой силой заструилась по его телу, внутри и снаружи. Если что-то и радовало волхва в его возрасте, так это то, что после десятилетий практики правь была послушна ему. В начале пути, молодому Радомиру едва хватало контроля для заговора оберегов, и то для этого приходилось сосредотачиваться едва ли не полдень. О том, чтобы наскоро связать наузел, или защитить себя божьей энергией прямо на ратном поле не шло и речи.
Многое изменилось.
Подклёт встретил волхва не только навью, но и трупным запахом, от которого правью было не укрыться. Так как в подклёте в северных землях часто зимовала домашняя скотина, Радомир понадеялся что это пахла замученная лихом корова или свинья.
Конечно, назвать Радомира совсем уж дряхлым стариком никто бы не осмелился. Он был волхвом, почитал Сварога, а жизнь свою положил в защиту доброго люда от нечистой силы.
Он стоптал сотню сапог и сносил сотню рубах, видел мир от края и до края, бил и аспидов, и великанов, в живую слышал райскую песнь Сирин, водил за нос лихо, даже угощал русалок ягодами и уходил от них без единой царапины. Где не мог помочь силой, там помогал словом. А где не мог помочь словом, помогал делом: мог выйти в поле в сезон сбора урожая, мог починить телегу или залатать прохудившуюся крышу, найти сбежавших в поле овец или помочь защитить птичник от лисиц.
И за всеми этими хлопотами не заметил Радомир когда шаг его стал короче, а борода белее. Да и замах его стал не тот, и всё больше ссор он решал не силушкой, а словом. Благо, накопил он этих слов за свою жизнь предостаточно. А простой люд и не помнил уже удалого волхва Радомира, на смену ему пришли новые герои, молодые и плечистые. Миряне, возможно, просто были умнее Радомира, раньше его самого заметив и короткий шаг, и седой волос.
И если раньше каменистая дорога и злой ветер были источником силы волхва, закаляя его перед грядущими испытаниями, то теперь они же точили его здоровье, превратившись из склочных, но надёжных, попутчиков в безжалостных упырей, ворующих у него каждую жилку, каждую капельку тепла.
Может, и был бы рад Радомир оставить дороги и ветра новым героям, но не было у него ни родной земли, на которую он мог вернуться, ни причины, ради которой он мог бы остановиться.
Так и ходил старый волхв, от села к селу, от горы к горе, от моря к морю. Сейчас же вела его дорога всё дальше на север. Год повернул на зиму, дни становились короче. Радомир опирался палкой о студёную землю и мысли его были только об огне да о лете.
И, на одной из этих студёных дорог, он, ближе к ночи, добрёл до старого, давно покинутого селища.
Несколько избушек из потрескавшихся брёвен смотрели на него чёрными провалами окон. Зелень уже пожухла к зиме, как-то минув золотую пору и тут и там стояли лысые кусты, дрожа сухими ветками на холодном ветру. Глядя на них, Радомир и сам почувствовал себя высохшим кустом на ветру, хоть и был укутан в старую, но слишком тёплую для этой погоды шубу. Волхв собирался было укрыться в одном из этих опустевших домов, как вдруг разглядел на фоне хмарного неба белый дым, будто кто-то топил баню прямо сейчас!
Тут его в лицо ударил порыв северного ветра, ещё более злого и холодного чем раньше, распахнул полы его одежд и продул, как показалось волхву, до самых косточек. Не думая больше ни о чём, Радомир прибавил шаг и направился к источнику дыма.
Тот оказался недалеко. Это был крепко сбитый постоялый двор, вход в который находился наверху высокого крыльца. Тяжело вздохнув, Радомир принялся подниматься, крепко держась за перила и опираясь на свой посох (то была обычная крепкая палка, помогавшая ему в пути). И, хотя он мог увидеть верхушку этой лестницы, ему казалось, что она не кончится никогда.
— Хозяева! — позвал Радомир и постучал в дверь, — не откажите старику в тепле этой ночью?
Спустя какое-то время, дверь отворил мужчина. Он был немолод, черноволос и бородат. Тяжёлым взглядом из под густых бровей он оглядел незнакомца. Подумав недолго, он отошёл в сторону и сказал:
— Ну, входи, дедушка. Гостем будешь.
Радомир вошёл, ступая медленно и тяжело опираясь на посох. Он совсем не старался молодиться, скорее даже немного наоборот. Вдруг хозяева сжалятся и дадут ему одеяло потеплее. Или даже два одеяла.
Внутри дома, рядом с печью, суетилась хозяйка, и Радомир отметил бледность и сухость её лица. В глазах её застыла, будто бы, вековая усталость. Да, вести дела здесь, должно быть, совсем не просто. Но, не смотря на свой вымотанный внешний вид, она постаралась улыбнуться гостю:
— Входите, дедушка! Вы, должно быть, замёрзли? Баня ещё горячая. Из еды, правда, только овощная похлёбка, зато горячая.
Старый волхв довольно крякнул и сел на предложенное место у печи, с удовольствием вытянув уставшие ноги.
— Кем будешь? — спросил хозяин.
— Зовут меня Радомиром, — неторопливо отозвался волхв. Его голос был так же тяжел, как его походка, — я странствую по миру уже много лет, многое видал и ещё больше повидать не успел. А вас как величать?
Хозяева переглянулись и мужчина ответил:
- Меня можешь звать Мстиславом, а её — Берёзой. Мы тут хозяйство держим, вдвоём. Но ты нас прости, дедушка, не очень мы богаты. Не сезон нынче. Баню растопим, похлёбку нальём ну и переночуешь у нас. Большего даже не проси — нету у нас ничего.
Радомир, однако же, был рад и тому, что ему не придётся ночевать в остывшем и продуваемом перекошенном домишке, каких тут было много. Ещё приятнее было услышать про похлёбку. Она, горячая, даже сваренная на одних только овощах, была ему милее его походного, часто даже подножного, рациона.
А уж прогреть свои старые косточки в баньке он даже и не чаял!
— Спасибо, добрые люди, — сказал Радомир. Если бы он был помоложе, он бы и спину согнул, настолько был рад гостеприимному дому в этом суровом северном краю!
Мстислав, позволив гостю сложить свои пожитки у печи, проводил его к баньке, от которой действительно дышало жаром. Показав где взять воду и дрова, он ушёл, прикрыв дверь снаружи.
Радомир с блаженством вдохнул жаркий воздух. Он сбросил одежду в предбаннике зашел в жаркую парилку. Дышать влажным воздухом было тяжело, но Радомир не жаловался. Он лишь глубоко вздохнул, прежде чем сесть на горячую деревянную скамейку.
Жар быстро растекался по телу. Наружний холод вытекал сквозь пальцы рук и ног, волхв уже было полностью разнежился, как…
…вдруг понял, что всё ещё чувствует неприятный холодок своей спиной.
Свет вдруг погас.
Радомир напрягся, силясь понять источник этого нехорошего предчувствия, и в тот момент что-то схватило его за ногу и стащило со скамьи. Радомир подобрался но всё равно больно ударился затылком о скамью. В лодыжку впились чьи-то острые когти.
Свободной ногой Радомир пнул существо, прицелившись наугад и попал кому-то промеж лба. Послышались ругательства
— Мерзкий, вонючий старик, ты уже всё равно загулялся на этом свете! Просто дай мне сожрать тебя!
Голос не стоял на месте и волхву пришлось сосредоточиться, чтобы точно понимать где находится противник.
Почувствовав движение с боку, Радомир воззвал к своему богу и его тело наполнилось правью, которая наделила его резвостью и силой. Именно этот миг существо выбрало, чтобы прыгнуть на волхва из тени, и Радомир поймал нечисть за шею вытянутой рукой. Конечно же, это был банник. Кто ещё это мог быть?
— Мерзавец! Подлец! — вопил банник, — Шкуру сдеру! Косточки по лесу раскидаю! А-арх!
Сила Сварога наполнила руки волхва, и он сжал шею банника, пока тот не начал мелко дрожать. Ещё немного и тот издохнет.
Радомир не чувствовал ненависти ни к нему, ни к нечисти в целом. Он был достаточно стар, чтобы не делить мир только на чёрное и белое, но в то же время он прошёл достаточно битв чтобы не испытывать сострадания к противникам.
Правь — сила, которой его наделял Сварог, потекла к его рукам. Её было так много, что его кулак, держащий банника, засиял небесным огнём. В этом свете волхв разглядел лицо банника: оно было искривлено страхом и мукой, тот никак не ожидал отпора от старика и потому действовал неосторожно и быстро. На мгновение он открыл глаза, посмотрев на волхва с мольбой и в тот же миг его шея переломилась и жизнь ушла из его глаз.
Банник сразу же стёк на пол бани смердящей кучей, а помещение наполнилось навью — тёмной и нечистой энергией.
— И здесь работать, — устало вздохнул Радомир и начал зачитывать очищающую молитву — она стала для него почти что рутиной — и постепенно правь вытеснила навь из помещения, заменив собой, а останки банника, под влиянием праведной божественной силы, иссохли в труху, несмотря на влажный воздух.
Радомир как ни в чём ни бывало закончил омовение, смыл кровь с ноги, затылка, направил правь, чтобы затянуть свои раны и, решив что отогрелся достаточно, собрался и вернулся на постоялый двор.
Хозяева должны были знать о баннике, но не предупредили старика. Не могло быть, что они не замечали что у них время от времени пропадают постояльцы, даже если самих хозяев банник не трогал.
Если хозяева знали о баннике, то никак не выдали себя. Волхва усадили за грубо сбитый стол у самой печи, на которую он и облокотился. Берёза принесла ему глиняную тарелку с овощным бульоном и кусок хлеба. Радомир вновь обратился к прави, силясь почувствовать дурное намерение, но ни тарелка с едой, ни кусок хлеба его не насторожили. Тогда он обратил свой взгляд на хозяев и, наконец, увидел: ни в ком из них не горел живой небесный огонь, какой теплится в груди у каждого человека от рождения и до смерти.
Впрочем, судя по всему, прямо сейчас на волхва нападать никто не собирался, а значит у него не было повода отказывать себе в горячем ужине.
Из вежливости хозяева составили ему компанию за столом, но, когда тарелка опустела, его оставили одного, разрешив улечься на сдвинутых скамейках у тёплой печи и выдав, действительно, два одеяла.
Ложиться спать Радомир, конечно же, не собирался. Его чувства обострились, он внимательно прислушивался ко всему происходящему в доме.
Из сеней доносился шёпот, но волхв не мог разобрать слов. Хлопнула входная дверь. Спустя короткое время дверь хлопнула снова. До ушей волхва донёсся обеспокоенный шёпот. Он звучал громче прежнего, словно говорившие вот-вот перейдут на крик, но слов всё ещё было не разобрать. Затем разговор смолк, дверь снова хлопнула и стало тихо.
Радомир предположил, что кто-то из хозяев нашёл то, что осталось от банника (он не собирался ещё и убирать это) и они поняли наконец, что не простого старика пригрели.
Голоса смолкли. Радомир придержал дыхание и услышал шаги. Снова хлопнула входная дверь. Он остался в доме один.
Не без досады, старый волхв медленно поднялся со скамьи и сжал в кулаке зачарованный сварожий топорик. Тот, выкованный стальной землёй, мог по желанию владельца принять форму любого инструмента. Он был бесценным орудием труда, но, попав однажды в руки Радомира, стал ещё и оружием.
На старости лет волхв порой, с досадой, посматривал на топорик, который был создан мирным и созидательным началом, но в его руках искупался в крови, многажды в нечистой, многажды в звериной и многажды в человеческой.
Радомир прошептал молитву, сжав в кулаке обережик. Правь вновь наполнила его кости и мышцы, растеклась по рукам-ногам, словно кровушка, уже привычная, рассеяла тьму перед глазами, обострила внутреннее чутьё. Волхв прислушался к нему и почувствовал что-то неладное. И чем дольше он внимал, тем неладнее ему казалось.
Что-то внутри него требовало торопиться, но Радомир осадил этот порыв. Вот лет сорок назад он мог позволить себе ломиться не глядя в гущу событий. Сегодня же седины обязывали думать впредь.
Печь делила первый этаж на поварню и едальню. Вновь прислушавшись к себе, Радомир нашёл, от какой именно стороны тянет дрожью. Медленно и бесшумно, он зашёл на поварню. В дальнем углу, ничем не прикрытый, был деревянный люк в подклёт. Подойдя ближе, Радомир разглядел наузел, повязанный на ручку. Это был очень простой узел, который, судя по плетению, должен оберегать от зла.
— От кого же ты защищаешь нашу нечисть? — задумчиво пробормотал Радомир.
Он опустился перед наузлом на корточки, задумчиво поглаживая бороду. Таких узлов он сам сплёл не одну сотню, этот же был небрежен и божьей силы в нём не было. Вся его магия была лишь в сплетённом узоре. Вернувшись к своим вещам, волхв достал из мешка красную нить, сплёл такой же наузел, заговорив его правильно, и повязал на запястье свободной руки. От оберега шло душевное тепло и спокойствие, и Радомир почувствовал себя увереннее, хотя и не нуждался в этом.
Подойдя к подклёту, он занял позицию поустойчивее. Перехватил топор поудобнее. Занёс руку.
И срубил наузел на двери одним ударом!
Сначала ничего не произошло. Радомир едва ли не разочаровался, пока не ощутил что именно отсюда шло то гадливое чувство. Приподняв руку с наузлом повыше, он медленно открыл дверь. За ней была лестница и… Темнота.
Темнота была странной, ведь правь должна была разогнать её в глазах Радомира.
Едва он успел подумать об этом, как что-то метнулось ему навстречу. Волхв успел заметить лишь единственный глаз на пол-лица, затем поймал удар наузлом-оберегом и сразу опустил на чудище быстрый, как молния, удар топором.
Нечисть в тот же миг потеряла голову и взорвалась навьим вихрем. Волхву тут же поплохело от количества дурной силы, но наузел на его запястье нагрелся, ободряя старого воина.
В голове прояснилось и тут-то до Радомира дошло, кто на него напал.
—Лихо одноглазое! — воскликнул он удивлённо. — Никогда прежде не борол лихо одним ударом! И ведь не поверит никто старику! Эх!
Молва любит подвиги молодых и красивых. Никому нет дела до тебя, старик. Сиди на печи, вяжи свои узлы.
Тьма в подклёте постепенно уступила его глазам, но дурное предчувствие не исчезло. Когда Радомир смог видеть ступени, он подвесил наузел над порогом и начал спускаться вниз.
С каждой ступенькой воздух всё сильнее давил на него. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: лихо провело здесь неясно сколько времени, а состояло лихо, как известно всем волхвам, из боли, страха и страданий, да и питалось ими же.
Примерно было ясно и то, почему лихо сидело под замком: какой бы нечистью вы ни были, от таких соседей бед больше, чем пользы. Впрочем, почему его не прогнали, оставалось не до конца понятным.
Радомир вертел эту мысль в голове, пока очень медленно пробирался сквозь тёмное помещение.
Возможно, всё хозяйство Мстислава с Берёзой строилось на поедании проезжающих мимо торговцев и путешественников. Не всех, конечно же, из-за частых пропаж люди могут просто перестать пользоваться дорогой.
А вот лихо, привлечённое смертью и страхом попавших в ловушку путников, меры бы не знало, охотясь на всех подряд. Прогнать лихо нечисть бы не смогла, но вот запереть его им оказалось по силам.
И всё же Радомир не мог отделаться от мысли, что наузел на двери оберегал не жильцов от лиха, а лихо от обнаружения. И было оно не досадным конкурентом, а цепным псом.
В подклёте дышать стало совсем невозможно: навь сковала его грудь и волхв остановился чтобы прочитать ещё одну молитву. Правь с новой силой заструилась по его телу, внутри и снаружи. Если что-то и радовало волхва в его возрасте, так это то, что после десятилетий практики правь была послушна ему. В начале пути, молодому Радомиру едва хватало контроля для заговора оберегов, и то для этого приходилось сосредотачиваться едва ли не полдень. О том, чтобы наскоро связать наузел, или защитить себя божьей энергией прямо на ратном поле не шло и речи.
Многое изменилось.
Подклёт встретил волхва не только навью, но и трупным запахом, от которого правью было не укрыться. Так как в подклёте в северных землях часто зимовала домашняя скотина, Радомир понадеялся что это пахла замученная лихом корова или свинья.
