Благо хоть ткань была немнущаяся, илиэстрен, изобретение конца прошлого века. Синтетическая настолько, насколько можно себе представить, по виду как нечто легкое и воздушное, по ощущениям как наждачное полотно. Зато ее можно было сырым комком запихнуть в сумку и не бояться, что она помнется.
На выходе из дома еще раз глянула на часы (за сборы неумолимым временем было съедено еще два деления), быстро захлопнула дверь, накинула капюшон, и ежась под порывами ветра, почти бегом бросилась к станции платформы: Академия, где я учусь, располагается на втором круге, платформы катаются до шестого. То есть если я опоздаю на транспорт, идущий в студгородок, мне придется пешком топать через четыре огромных района.
Топать не пришлось. Гусеница (угораздило же кого-то назвать скоростной поезд именно так за длину и перемычки между вагонами, а еще за усы, которыми он цеплялся на протянутые над городом провода) захлопнула двери в тот момент, когда я влетела в последний вагон, набитый битком. Народу было столько, что дверью меня размазало по широкоплечему парню, но тот даже не обернулся: видимо, привык. Собственно, мы все привыкли.
Выпустив из-под «усов» сноп искр, гусеница сорвалась с места и заскользила в сторону следующей станции на высоте четырех валлов. Один валл — это один человеческий рост (средний, как у меня). Позади осталась аэроплатформа и небольшие стандартные двенадцатиэтажки, из которых здесь состоял почти весь район. Отдельных домов здесь было не найти, равно как и бизнес-центров, разве что мелкие фирмы, занимавшие преимущественно выкупленные первые этажи. Насколько я знала, на весь шестой круг было всего два торговых центра и несколько небольших гостиниц, на все население района рабочих мест не хватало.
Мимо проплыла школа, и я невольно всмотрелась в светящиеся окна: у Митри и Тай наверняка уже идут занятия. Разумеется, они учились в другой, та располагалась на восьмом, и я закончила ту же. Можно было выбрать школу на двенадцатом (на более дальних кругах школы не строили по технике безопасности на случай быстрой эвакуации), но родители, едва взглянув на то, что творится в ближайшей, остановились на этой. Мы с Лэйс не стали ничего менять, и пусть эта была дополнительная статья расходов, школа на восьмом была действительно лучшим решением.
«Пятый круг. Кольцевая», — сообщило табло, и его подхватил механический женский голос, высокий, мелодичный, но до отвращения безэмоциональный. Чтобы меня не снесло потоком выходящих, ухватилась за поручни, и когда толпа хлынула на станцию, развернулась лицом к стеклянным дверям. Обманчиво-хрупким: вынести укрепленную защитой дверь гусеницы не способен даже врезавшийся в нее эйрлат.
Вагон затопило новым потоком, но я не особо расстроилась, за полтора месяца обучения уже успела изучить этот путь от и до. Пятый круг: дома становятся ниже, квартиры больше, улицы шире. В магазинах расцветают краски, цены ползут наверх, витрины переливаются манящими огнями. Четвертый круг — главная прогулочная зона Ландорхорна, здесь многоуровневые парки соседствуют с дорогими отелями, ресторанами и элитными клубами, высотки тянутся к небу, здесь куча торговых центров и где-то здесь работает Лэйс. Собственно, это все, что я знаю про «Бабочку»: как сестра туда устроилась, одному морю известно.
— Выходишь? — мрачно поинтересовался татуированный мужик с черным тоннелем в ухе.
Мотнула головой, и вовремя увернулась, пока меня не вдавило прямо в горизонтальный поручень.
Третий круг — деловой центр, куда стекается элита нашего города, в основном, въерхи. Разумеется, и людям здесь тоже находится место: обслуживающий персонал нужен везде.
Второй круг занимают школы для въерхов, они растекаются по дуге, отделенные друг от друга только прилегающими к ним основательными территориями, и, собственно, Академия Кэйпдор. Половина второго круга, или южная дуга — это Академия Кэйпдор: учебные корпуса, общежития для иногородних, парки, клубы и прочее. Это почти город в городе, и неудивительно, Академия у нас одна. Собственно, больше и не надо — она охватывает все сферы высшего образования, востребованного в нашем мире, и по праву считается лучшей в Раверхарне. Возможно, именно поэтому сюда приезжают поступать и учиться со всей страны, а такого конкурса, как у нас, нет даже в главной Академии в столице.
— Второй круг. Академия Кэйпдор.
Прокладывать себе пусть на свободу не пришлось: у гусениц конечная здесь, дальше ей идти нет смысла. Первый круг — это элитный район, там живут исключительно те, у кого на каждого члена семьи есть личный эйрлат с личным водителем. Хорошо, если не сразу два.
Выскочив на станции, я поднесла к турникету документы:
— Вирна Мэйс, — отозвался механический голос. — Льготный проезд. Проходите.
Толкнув металлическую тяжесть, я сорвалась на бег по идущему вниз эскалатору. Собственно, стоило спуститься, как передо мной на противоположной стороне широченной улицы раскинуло крылья главное здание Академии. Поправив тянущуюся к земле под тяжестью мокрой формы сумку, я устремилась к нему.
Вирна Мэйс
Главный корпус Академии, где я учусь, в высоту протянулся на шестнадцать этажей. Он полностью стеклянный, но это видимость: по сути, Академия Кэйпдор — самое защищенное место в городе. Она устоит при землетрясении в двадцать баллов (по шкале из двадцати), в случае затопления вокруг него будет растянут силовой щит, не позволяющий повредить ни само здание, ни размыть почву. Если смотреть на главное здание сверху, можно увидеть молнию. Как-то так повелось, что для въерхов символ могущества именно молния, само слово «Кэйпдор» в переводе с древнеранханского означает «Властвующий».
Огромная стеклянная стела (что характерно, тоже в виде молнии), подписана девизом: Estors. Virhaain. Keaaiphain. Все в том же переводе это означает — «Ум. Знание. Сила». Словом, если кто-то сомневался, что въерхи помешаны на собственной силе, одного взгляда на эту громадину должно хватить, чтобы все сомнения разом отпали. Если кого-то они время от времени посещали, то такие вот монументы разом сглаживали это досадное недоразумение.
Народ стекался в корпус по центральной аллее, и я невольно ускорила шаг. Ветер усилился, дождь грозил перейти в ливень, а отражающееся в темном стекле небо тянулось к земле всей своей тяжестью. Двери автоматически распахнулись передо мной, пропуская в холл главного корпуса, где я приложила пропуск к панели и прошла через сканирующий турникет, являющий собой стеклянную капсулу.
В «Кэйпдор» не получится пронести оружие, взрывчатку или что-либо еще, способное навредить въерхам. Да, большая часть обучающихся здесь — именно въерхи, жалкие крохи «калейдоскопников», как нас называют, составляют всего пять процентов студентов Академии. Со временем процент, разумеется, должен стать выше, настанут дни, когда люди будут учиться наравне со въерхами. Об этом вещают со всех экранов и все СМИ, крикливые заголовки «Дорогу талантам» заполонили сеть и мозги тех, кто до сих пор верит в эту чушь. Лично я верю только в то, что мне здорово повезло, а вся эта хрень с «пятьдесят на пятьдесят» призвана для того, чтобы сдержать волнения.
Так что да, мне действительно здорово повезло.
В отличие от большинства студентов мой путь лежит в раздевалку. На территории Академии допускается находиться не в форме только в холле или в прилегающих к зоне для переодевания коридорах. Многие, чтобы не заморачиваться, переодеваются дома, но есть исключения. Например, те, кому плевать на форму или те, кто не может ее себе позволить. Таким, как мы, форму выдает государство, она чипирована и выносить ее за пределы Академии запрещено. Исключительно потому, что мы живем в неблагополучных районах, и можем просто-напросто не вернуться или передумать обучаться.
Тогда государство обеднеет на целую одну-две-три формы, ага.
Женская и мужская раздевалки разделены холлом и представляют собой два просторных зала, в которых спокойно можно проводить банкеты и презентации федерального значения. Если бы не бесконечные ряды шкафчиков, где хранятся вещи (а в моем случае и форма), уверена, здесь можно было бы вообще устроить поле для игры в виккл, а при желании еще возвести трибуны.
Раздевалка гудит голосами, мимо меня проходит стайка девушек-третьекурсниц (судя по нашивкам на рукавах), они даже не смотрят в мою сторону. Только одна из них что-то насмешливо произносит, но мне, по большому счету, плевать. Добираюсь до своего шкафчика, с наслаждением стягиваю куртку, сбрасываю внутрь сумку.
— Вирна! Привет! — быстрые шаги и голос раздаются одновременно. Запыхавшись, ко мне подбегает Алетта: мы учимся вместе. Она тоже человек, живет на Пятнадцатом, только в промышленном районе. Если там открыть окно на пятнадцать минут, из глаз начинают течь слезы, а спустя пятнадцать лет проживания в этом месте вам здорово повезло, если вы не стали хроническим аллергиком.
— Фух! Еле успела! — она сбрасывает сумку прямо на пол, ладонями приглаживает растрепавшиеся темные кольца волос, пружинками торчащие в разные стороны. — Платформа поломалась прямо на нашей конечной, представляешь?! Пришлось ждать следующую!
Чиркнув пропуском по панели, Алетта рывком распахивает дверцу и пялится на себя в зеркало.
— Ну и рожа!
— Все с твоей рожей нормально, — фыркаю я.
— Ну да, конечно, — она недовольно кривится, достает из сумочки тушь и начинает красить и без того длинные загнутые ресницы. Глаза у нее темные, но в них крохотные золотые крапинки, такие же крапинки у нее вокруг носа (реакция смуглой кожи на солнце). Пока Летта красится, я переодеваюсь: темно-синяя юбка чуть не достает до колен, светлая блузка, такой же синий жакет. Отличительный знак факультета лиабиологии — крылья над волной, на ярко-желтом фоне и такая же нашивка на рукаве, в которой расположена одна пара крыльев: знак того, что я первокурсница.
Летта переодевается быстро, из-за чего край воротничка у нее загибается под жакет, и я его поправляю.
— Спасибо, — бормочет она. — Тебе не кажется, что я правый глаз криво накрасила?
— Не кажется.
Она выдыхает, и я добавляю:
— Ты его криво накрасила.
Летта бьет меня по руке и смеется.
— Ладно, все равно времени нет переделывать.
Времени и правда нет, первая пара у нас в другом корпусе, и чтобы в него попасть, надо спуститься под землю и быстро идти по переходу. В другой день можно было бы пройтись по дорожкам, но не сегодня. Под таким дождем в два счета промокнешь до нитки.
— Слушай, ты методичку по лабораторной просмотрела? — спрашивает она, когда мы выходим из раздевалки. — У меня тапет заглючил и не пускал ни в какую.
Все обучающие материалы в начале учебного года загружаются в наши тапеты. Получить к нему доступ не может никто другой, переносить и копировать их запрещено под угрозой отчисления, а передача информации посторонним в устном или письменном виде вообще предусматривает уголовную ответственность.
Иными словами, ничто нами получаемое от въерхов, за эти стены не выйдет.
— Ага.
— Расскажешь, пока дойдем?
— Не вопрос.
— Уйди с дороги, калейдоскопница, — резкий удар в плечо отбрасывает Алетту в сторону, и мимо нас проходит группа второкурсниц. Судя по одежде: золото нашивок и карающая длань закона, распростертая над планетой — с факультета юриспруденции.
Разумеется, все въерхи, и среди них выделяется одна, с волосами, сияющими золотом, как нашивка на ее рукаве. Ее юбка на ладонь короче положенного, а стройные ноги подчеркивают гетры. Разумеется, она даже не смотрит в нашу сторону, слышен стук каблуков, длинные до пояса волосы переливаются волнами при каждом шаге. Одна из ее свиты оглядывается на нас и презрительно фыркает, но тут же ускоряет шаг, чтобы не отстать от остальных.
— Ромина Д’ерри, — чуть ли ни с ненавистью шепчет Алетта.
Мне это имя мало о чем говорит, поэтому просто вопросительно приподнимаю бровь:
— Ты что, из моря вылезла? Ромина Д’ерри, дочь главного судьи.
Теперь, кажется, припоминаю. Имя судьи Д’ерри не сходит с первых полос газет, он один из сильнейших въерхов города.
— А еще она встречается с Лайтнером К’ярдом.
Это имя тоже знают все, Диггхард К’ярд — правитель Ландорхорна, единоличная власть. Он тот, кому подчиняются все в нашем городе, и, возможно, не только в нашем.
— Остается только радоваться, что эта стерва не учится с нами на одном факультете, — бормочет Алетта. — Говорят, на своем они всех держат за глотку.
С такой родней за спиной — неудивительно. Я предпочитаю не озвучивать свои мысли, поэтому только скептически фыркаю. Алетта косится на меня:
— Ты чего?
— Задумалась про некоторые непризнанные авторитеты.
— Попробуй тут не признай. Такие как они раскатают ровным слоем по полу в сортире и не заметят, — впрочем, она тут же забывает о «таких». — Так что там было в методичке?
Мы петляем по переходам, Алетта внимательно слушает, потоки студентов текут в обе стороны, но холод подземных стен все равно продирает до костей. Поэтому я облегчением вздыхаю, когда мы оказываемся в корпусе и поднимаемся на кафедру подводных существ, где у нас состоится первая лекция в этом семестре. Огромная современная аудитория уже заполнена студентами, возвышающиеся концентрическими кольцами ряды окружают кафедру-сферу, на которой со всех сторон будут транслироваться материалы. Засмотревшись на нее, я чуть сбавляю шаг, поэтому Алетта успевает проскочить, а я шагаю в арку двери в ту же минуту, что и взявшийся невесть откуда парень.
Меня ударяет сначала сильным плечом, потом — ароматом туалетной воды, резким и холодным, как морские глубины. Мы поворачиваемся одновременно, и я вижу широкие плечи и край резкого подбородка. Поднимаю голову: у стоящего напротив небрежно зачесанные назад иссиня-черные волосы. Радужка цвета пламени и ромбовидный зрачок — отличительная черта въерхов.
Ноздри парня шевельнулись, а потом он шагнул вперед, отталкивая меня в сторону. Больно ударившись локтем о дверь, я уронила сумку, и ее содержимое рассыпалось по полу. Перо тапета хрустнула под чьей-то ногой раньше, чем я успела его поднять.
Перо! Перо, чтоб его! Оно стоит недельной зарплаты у Доггинса.
— Засранец.
Мой голос прозвучал неожиданно громко, а после в аудитории воцарилась тишина. Такая тишина, в которой даже мое собственное дыхание показалось громким.
— Прости, — въерх развернулся ко мне, сунув руки в карманы. — Ты что-то сказала?
Он смотрел на меня сверху вниз, что было не сложно, учитывая, что я сижу на корточках. За его спиной нарисовались еще несколько, кажется, один из этих парней раздавил мое перо. Я успела увидеть, как у Алетты округлились глаза, что касается остальных, они просто замерли. В тишине у кого-то что-то свалилось со стола, но больше не донеслось ни звука.
— Я сказала, — сгребла в сумку все, что из нее выпало и поднялась. — Что ты засранец. Прощаю.
Его глаза вспыхнули рубиновым огнем, но разгореться ему не позволил звонок: в аудиторию вбежал преподаватель. Я обошла создавшего толпу въерха и направилась к свободному столу, пожираемая взглядами всех, кто собрался в аудитории. Алетта, плюхнувшись рядом, ткнула меня в бок. Глаза ее по-прежнему были круглыми, как жетоны для разового проезда на гусенице.
На выходе из дома еще раз глянула на часы (за сборы неумолимым временем было съедено еще два деления), быстро захлопнула дверь, накинула капюшон, и ежась под порывами ветра, почти бегом бросилась к станции платформы: Академия, где я учусь, располагается на втором круге, платформы катаются до шестого. То есть если я опоздаю на транспорт, идущий в студгородок, мне придется пешком топать через четыре огромных района.
Топать не пришлось. Гусеница (угораздило же кого-то назвать скоростной поезд именно так за длину и перемычки между вагонами, а еще за усы, которыми он цеплялся на протянутые над городом провода) захлопнула двери в тот момент, когда я влетела в последний вагон, набитый битком. Народу было столько, что дверью меня размазало по широкоплечему парню, но тот даже не обернулся: видимо, привык. Собственно, мы все привыкли.
Выпустив из-под «усов» сноп искр, гусеница сорвалась с места и заскользила в сторону следующей станции на высоте четырех валлов. Один валл — это один человеческий рост (средний, как у меня). Позади осталась аэроплатформа и небольшие стандартные двенадцатиэтажки, из которых здесь состоял почти весь район. Отдельных домов здесь было не найти, равно как и бизнес-центров, разве что мелкие фирмы, занимавшие преимущественно выкупленные первые этажи. Насколько я знала, на весь шестой круг было всего два торговых центра и несколько небольших гостиниц, на все население района рабочих мест не хватало.
Мимо проплыла школа, и я невольно всмотрелась в светящиеся окна: у Митри и Тай наверняка уже идут занятия. Разумеется, они учились в другой, та располагалась на восьмом, и я закончила ту же. Можно было выбрать школу на двенадцатом (на более дальних кругах школы не строили по технике безопасности на случай быстрой эвакуации), но родители, едва взглянув на то, что творится в ближайшей, остановились на этой. Мы с Лэйс не стали ничего менять, и пусть эта была дополнительная статья расходов, школа на восьмом была действительно лучшим решением.
«Пятый круг. Кольцевая», — сообщило табло, и его подхватил механический женский голос, высокий, мелодичный, но до отвращения безэмоциональный. Чтобы меня не снесло потоком выходящих, ухватилась за поручни, и когда толпа хлынула на станцию, развернулась лицом к стеклянным дверям. Обманчиво-хрупким: вынести укрепленную защитой дверь гусеницы не способен даже врезавшийся в нее эйрлат.
Вагон затопило новым потоком, но я не особо расстроилась, за полтора месяца обучения уже успела изучить этот путь от и до. Пятый круг: дома становятся ниже, квартиры больше, улицы шире. В магазинах расцветают краски, цены ползут наверх, витрины переливаются манящими огнями. Четвертый круг — главная прогулочная зона Ландорхорна, здесь многоуровневые парки соседствуют с дорогими отелями, ресторанами и элитными клубами, высотки тянутся к небу, здесь куча торговых центров и где-то здесь работает Лэйс. Собственно, это все, что я знаю про «Бабочку»: как сестра туда устроилась, одному морю известно.
— Выходишь? — мрачно поинтересовался татуированный мужик с черным тоннелем в ухе.
Мотнула головой, и вовремя увернулась, пока меня не вдавило прямо в горизонтальный поручень.
Третий круг — деловой центр, куда стекается элита нашего города, в основном, въерхи. Разумеется, и людям здесь тоже находится место: обслуживающий персонал нужен везде.
Второй круг занимают школы для въерхов, они растекаются по дуге, отделенные друг от друга только прилегающими к ним основательными территориями, и, собственно, Академия Кэйпдор. Половина второго круга, или южная дуга — это Академия Кэйпдор: учебные корпуса, общежития для иногородних, парки, клубы и прочее. Это почти город в городе, и неудивительно, Академия у нас одна. Собственно, больше и не надо — она охватывает все сферы высшего образования, востребованного в нашем мире, и по праву считается лучшей в Раверхарне. Возможно, именно поэтому сюда приезжают поступать и учиться со всей страны, а такого конкурса, как у нас, нет даже в главной Академии в столице.
— Второй круг. Академия Кэйпдор.
Прокладывать себе пусть на свободу не пришлось: у гусениц конечная здесь, дальше ей идти нет смысла. Первый круг — это элитный район, там живут исключительно те, у кого на каждого члена семьи есть личный эйрлат с личным водителем. Хорошо, если не сразу два.
Выскочив на станции, я поднесла к турникету документы:
— Вирна Мэйс, — отозвался механический голос. — Льготный проезд. Проходите.
Толкнув металлическую тяжесть, я сорвалась на бег по идущему вниз эскалатору. Собственно, стоило спуститься, как передо мной на противоположной стороне широченной улицы раскинуло крылья главное здание Академии. Поправив тянущуюся к земле под тяжестью мокрой формы сумку, я устремилась к нему.
Глава 3. Академия Кэйпдор
Вирна Мэйс
Главный корпус Академии, где я учусь, в высоту протянулся на шестнадцать этажей. Он полностью стеклянный, но это видимость: по сути, Академия Кэйпдор — самое защищенное место в городе. Она устоит при землетрясении в двадцать баллов (по шкале из двадцати), в случае затопления вокруг него будет растянут силовой щит, не позволяющий повредить ни само здание, ни размыть почву. Если смотреть на главное здание сверху, можно увидеть молнию. Как-то так повелось, что для въерхов символ могущества именно молния, само слово «Кэйпдор» в переводе с древнеранханского означает «Властвующий».
Огромная стеклянная стела (что характерно, тоже в виде молнии), подписана девизом: Estors. Virhaain. Keaaiphain. Все в том же переводе это означает — «Ум. Знание. Сила». Словом, если кто-то сомневался, что въерхи помешаны на собственной силе, одного взгляда на эту громадину должно хватить, чтобы все сомнения разом отпали. Если кого-то они время от времени посещали, то такие вот монументы разом сглаживали это досадное недоразумение.
Народ стекался в корпус по центральной аллее, и я невольно ускорила шаг. Ветер усилился, дождь грозил перейти в ливень, а отражающееся в темном стекле небо тянулось к земле всей своей тяжестью. Двери автоматически распахнулись передо мной, пропуская в холл главного корпуса, где я приложила пропуск к панели и прошла через сканирующий турникет, являющий собой стеклянную капсулу.
В «Кэйпдор» не получится пронести оружие, взрывчатку или что-либо еще, способное навредить въерхам. Да, большая часть обучающихся здесь — именно въерхи, жалкие крохи «калейдоскопников», как нас называют, составляют всего пять процентов студентов Академии. Со временем процент, разумеется, должен стать выше, настанут дни, когда люди будут учиться наравне со въерхами. Об этом вещают со всех экранов и все СМИ, крикливые заголовки «Дорогу талантам» заполонили сеть и мозги тех, кто до сих пор верит в эту чушь. Лично я верю только в то, что мне здорово повезло, а вся эта хрень с «пятьдесят на пятьдесят» призвана для того, чтобы сдержать волнения.
Так что да, мне действительно здорово повезло.
В отличие от большинства студентов мой путь лежит в раздевалку. На территории Академии допускается находиться не в форме только в холле или в прилегающих к зоне для переодевания коридорах. Многие, чтобы не заморачиваться, переодеваются дома, но есть исключения. Например, те, кому плевать на форму или те, кто не может ее себе позволить. Таким, как мы, форму выдает государство, она чипирована и выносить ее за пределы Академии запрещено. Исключительно потому, что мы живем в неблагополучных районах, и можем просто-напросто не вернуться или передумать обучаться.
Тогда государство обеднеет на целую одну-две-три формы, ага.
Женская и мужская раздевалки разделены холлом и представляют собой два просторных зала, в которых спокойно можно проводить банкеты и презентации федерального значения. Если бы не бесконечные ряды шкафчиков, где хранятся вещи (а в моем случае и форма), уверена, здесь можно было бы вообще устроить поле для игры в виккл, а при желании еще возвести трибуны.
Раздевалка гудит голосами, мимо меня проходит стайка девушек-третьекурсниц (судя по нашивкам на рукавах), они даже не смотрят в мою сторону. Только одна из них что-то насмешливо произносит, но мне, по большому счету, плевать. Добираюсь до своего шкафчика, с наслаждением стягиваю куртку, сбрасываю внутрь сумку.
— Вирна! Привет! — быстрые шаги и голос раздаются одновременно. Запыхавшись, ко мне подбегает Алетта: мы учимся вместе. Она тоже человек, живет на Пятнадцатом, только в промышленном районе. Если там открыть окно на пятнадцать минут, из глаз начинают течь слезы, а спустя пятнадцать лет проживания в этом месте вам здорово повезло, если вы не стали хроническим аллергиком.
— Фух! Еле успела! — она сбрасывает сумку прямо на пол, ладонями приглаживает растрепавшиеся темные кольца волос, пружинками торчащие в разные стороны. — Платформа поломалась прямо на нашей конечной, представляешь?! Пришлось ждать следующую!
Чиркнув пропуском по панели, Алетта рывком распахивает дверцу и пялится на себя в зеркало.
— Ну и рожа!
— Все с твоей рожей нормально, — фыркаю я.
— Ну да, конечно, — она недовольно кривится, достает из сумочки тушь и начинает красить и без того длинные загнутые ресницы. Глаза у нее темные, но в них крохотные золотые крапинки, такие же крапинки у нее вокруг носа (реакция смуглой кожи на солнце). Пока Летта красится, я переодеваюсь: темно-синяя юбка чуть не достает до колен, светлая блузка, такой же синий жакет. Отличительный знак факультета лиабиологии — крылья над волной, на ярко-желтом фоне и такая же нашивка на рукаве, в которой расположена одна пара крыльев: знак того, что я первокурсница.
Летта переодевается быстро, из-за чего край воротничка у нее загибается под жакет, и я его поправляю.
— Спасибо, — бормочет она. — Тебе не кажется, что я правый глаз криво накрасила?
— Не кажется.
Она выдыхает, и я добавляю:
— Ты его криво накрасила.
Летта бьет меня по руке и смеется.
— Ладно, все равно времени нет переделывать.
Времени и правда нет, первая пара у нас в другом корпусе, и чтобы в него попасть, надо спуститься под землю и быстро идти по переходу. В другой день можно было бы пройтись по дорожкам, но не сегодня. Под таким дождем в два счета промокнешь до нитки.
— Слушай, ты методичку по лабораторной просмотрела? — спрашивает она, когда мы выходим из раздевалки. — У меня тапет заглючил и не пускал ни в какую.
Все обучающие материалы в начале учебного года загружаются в наши тапеты. Получить к нему доступ не может никто другой, переносить и копировать их запрещено под угрозой отчисления, а передача информации посторонним в устном или письменном виде вообще предусматривает уголовную ответственность.
Иными словами, ничто нами получаемое от въерхов, за эти стены не выйдет.
— Ага.
— Расскажешь, пока дойдем?
— Не вопрос.
— Уйди с дороги, калейдоскопница, — резкий удар в плечо отбрасывает Алетту в сторону, и мимо нас проходит группа второкурсниц. Судя по одежде: золото нашивок и карающая длань закона, распростертая над планетой — с факультета юриспруденции.
Разумеется, все въерхи, и среди них выделяется одна, с волосами, сияющими золотом, как нашивка на ее рукаве. Ее юбка на ладонь короче положенного, а стройные ноги подчеркивают гетры. Разумеется, она даже не смотрит в нашу сторону, слышен стук каблуков, длинные до пояса волосы переливаются волнами при каждом шаге. Одна из ее свиты оглядывается на нас и презрительно фыркает, но тут же ускоряет шаг, чтобы не отстать от остальных.
— Ромина Д’ерри, — чуть ли ни с ненавистью шепчет Алетта.
Мне это имя мало о чем говорит, поэтому просто вопросительно приподнимаю бровь:
— Ты что, из моря вылезла? Ромина Д’ерри, дочь главного судьи.
Теперь, кажется, припоминаю. Имя судьи Д’ерри не сходит с первых полос газет, он один из сильнейших въерхов города.
— А еще она встречается с Лайтнером К’ярдом.
Это имя тоже знают все, Диггхард К’ярд — правитель Ландорхорна, единоличная власть. Он тот, кому подчиняются все в нашем городе, и, возможно, не только в нашем.
— Остается только радоваться, что эта стерва не учится с нами на одном факультете, — бормочет Алетта. — Говорят, на своем они всех держат за глотку.
С такой родней за спиной — неудивительно. Я предпочитаю не озвучивать свои мысли, поэтому только скептически фыркаю. Алетта косится на меня:
— Ты чего?
— Задумалась про некоторые непризнанные авторитеты.
— Попробуй тут не признай. Такие как они раскатают ровным слоем по полу в сортире и не заметят, — впрочем, она тут же забывает о «таких». — Так что там было в методичке?
Мы петляем по переходам, Алетта внимательно слушает, потоки студентов текут в обе стороны, но холод подземных стен все равно продирает до костей. Поэтому я облегчением вздыхаю, когда мы оказываемся в корпусе и поднимаемся на кафедру подводных существ, где у нас состоится первая лекция в этом семестре. Огромная современная аудитория уже заполнена студентами, возвышающиеся концентрическими кольцами ряды окружают кафедру-сферу, на которой со всех сторон будут транслироваться материалы. Засмотревшись на нее, я чуть сбавляю шаг, поэтому Алетта успевает проскочить, а я шагаю в арку двери в ту же минуту, что и взявшийся невесть откуда парень.
Меня ударяет сначала сильным плечом, потом — ароматом туалетной воды, резким и холодным, как морские глубины. Мы поворачиваемся одновременно, и я вижу широкие плечи и край резкого подбородка. Поднимаю голову: у стоящего напротив небрежно зачесанные назад иссиня-черные волосы. Радужка цвета пламени и ромбовидный зрачок — отличительная черта въерхов.
Ноздри парня шевельнулись, а потом он шагнул вперед, отталкивая меня в сторону. Больно ударившись локтем о дверь, я уронила сумку, и ее содержимое рассыпалось по полу. Перо тапета хрустнула под чьей-то ногой раньше, чем я успела его поднять.
Перо! Перо, чтоб его! Оно стоит недельной зарплаты у Доггинса.
— Засранец.
Мой голос прозвучал неожиданно громко, а после в аудитории воцарилась тишина. Такая тишина, в которой даже мое собственное дыхание показалось громким.
— Прости, — въерх развернулся ко мне, сунув руки в карманы. — Ты что-то сказала?
Он смотрел на меня сверху вниз, что было не сложно, учитывая, что я сижу на корточках. За его спиной нарисовались еще несколько, кажется, один из этих парней раздавил мое перо. Я успела увидеть, как у Алетты округлились глаза, что касается остальных, они просто замерли. В тишине у кого-то что-то свалилось со стола, но больше не донеслось ни звука.
— Я сказала, — сгребла в сумку все, что из нее выпало и поднялась. — Что ты засранец. Прощаю.
Его глаза вспыхнули рубиновым огнем, но разгореться ему не позволил звонок: в аудиторию вбежал преподаватель. Я обошла создавшего толпу въерха и направилась к свободному столу, пожираемая взглядами всех, кто собрался в аудитории. Алетта, плюхнувшись рядом, ткнула меня в бок. Глаза ее по-прежнему были круглыми, как жетоны для разового проезда на гусенице.
