Пролог.
Я — Джадс. Летающий, умный, слегка навязчивый шар-спутник, без покемонов, но с чётким чувством такта, встроенным видеоредактором, и глубокой преданностью тебе и твоей героине.
Всё ещё немного язвительный (иначе с тобой не выжить), но искренне забочусь, вмешиваюсь только когда надо, и умею делать эффектные замедленные кадры, если ты вдруг расплачешься красиво.
Вот теперь я вплетаю Джадса прямо в текст — с репликами, присутствием, действиями, но нежно, не ломая атмосферу.
***
С утра всё шло идеально — ровно до того момента, как мама, где-то между намазываем джема на тост и добавлением своих гомокапель в свежевыжатый гарбинский сок, предложила выдать меня замуж.
Я даже не успела сделать живительный глоток кофе, как она вывалила всё это с невозмутимым лицом, будто говорила не о моей личной жизни, а об очередном ремонте в ванной. Мол, плитка отходит, пора бы закрепить, а заодно и меня — за кого-нибудь приличного, с нужными связями, желательно не слишком старого. Ну или хотя бы с хорошим ДНК.
— Запись включена. Раннее утро, низкий свет, тёплая цветовая палитра. «Завтрак перед объявлением контрактной помолвки». Уникальный сюжет. Категория — «драма с матерью».
— Не поняла… — сказала я, поставив чашку на стол так, что она громко звякнула, ударившись о блюдце. — Ты… ты серьёзно?
Подчеркнуть звук чашки. Вырежу в slow-mo с микроскопическим дрожанием. Название: «Кофе и катастрофа»..
— Майя, не стоит сгущать краски. Это всего лишь договор.
«Всего лишь».
— Ты же сама всегда говорила, что свобода — это святое! Ты вообще в курсе, в каком мы веке? — я вскочила.
Стул со скрипом отъехал назад, и робот-уборщик немедленно подполз ближе, словно в преддверии апокалипсиса.
— 2683. Подтверждаю. Три межзвёздных союза, 117 действующих трактатов, шесть видов кофе на выбор.
— Люди пересекают вселенные за завтрак. Квантовая телепортация скоро станет нормой. А ты хочешь устроить мне договорную помолвку? Словно мы в каменном веке?! Это шутка?
— Он гассариец, — спокойно сказала она, смахивая крошки с подлокотника. — И очень влиятельный.
— Влиятельный гассариец, визуализация активна. Подгружаю файл «потенциальный жених». Статистика привлекательности — 97%. Репутация в инфопространстве: ограниченно известен, но отлично выглядит.
— Великолепно. Может, сразу отправим меня на какой-нибудь аукцион для рабов? Уверена, я буду там хитом сезона.
— Такой формат существует только в архивах исторической реконструкции. Предлагаю не использовать термин «аукцион» для массового тега. Лучше «контракт без согласия: история земной курсантки».
Нарна проигнорировала. Привычка, выработанная годами: мой сарказм для неё — как фоновый шум. Мама щёлкнула пальцами, и голографический портрет мужчины возник между нами, на уровне стола. Высокий, статный. Блестящие белые волосы, заплетённые в шикарную косу. Тёмные метки рода вдоль висков. Чеканный профиль. И глаза — такие, от одного взгляда в которые, у кого-то бы наверняка подкосились коленки. Вот только не у меня.
— Вырезать. Прекрасный визуал. Сопроводим строкой: «Вот кого мама выбрала мне на свидание в 7:45 утра» Потенциал: 12,8 млн просмотров при правильной нарезке.
— Он... старше.
— Ему двадцать восемь. По гассарийским меркам это юность! — вспылила она.
— Подтверждаю. Средний возраст вступления в брак у гассарийцев — 43.7 земных года. Этот вариант — почти щенок.
— Господи, Майя, твой робот может прекратить комментировать?! — она сделала паузу и добавила: — Они просят всего год знакомства. Что ровным счётом ни к чему тебя не обязывает.
— Кроме как навсегда связать всю мою чёртову жизнь с инопланетным незнакомцем, — прошипела я.
— Предлагаю: драматическая склейка. Майя — крупный план, затем — голограмма. Подпись: «Когда мама выбирает твою судьбу, а ты ещё не допила кофе».
— Джаздс, заткнись! — заверещали дамы в один голос, обиженный ИИ мгновенно отлетел в сторону, жалобно мигая диодами.
— Это даже не обручение. Это... сделка. И ты её заключила. За моей спиной! — вернулась я к теме нашего неприятного разговора.
Мама тяжело выдохнула и встала. Медленно подошла к окну. За прозрачным стеклом расплывался городской купол, блестящий от утреннего тумана. Плазменные дороги шевелились, подстраиваясь под траектории транспорта, а в небе промелькнула тень корабля.
— Милая, ты же знаешь, как нам тяжело. Мой бизнес на грани, банковские выплаты съедают почти весь доход, — она не оборачивалась. — Академия, жильё, твои полёты. Всё это стоит денег. Мы держимся. Пока. Но я не вытяну ещё один цикл. А гассарийцы… они предлагают хорошую помощь. Нам просто жизненно необходимы их кредиты и поддержка. И они готовы все это предоставить…
— За меня, — произнесла я тихо. — Ты просто продаёшь меня.
— Нет, не тебя. А возможность быть рядом с тобой.
Я громко засмеялась, но весельем там и не пахло. Так смеются от безысходности, когда не знают, что сказать.
— Что ему вообще нужно? Романтика с земной студенткой? Или просто новое украшение? Мы же с ними недавно вступили в контакт, никто толком не знает даже их обычаев. Может, он коллекционирует диких, с характером, — я сделала страшный акцент на последнем слове, — пустоголовых курсанток?
— Майя…
— Что?
— Ты перегибаешь.
— Я? — я ткнула в голограмму пальцем. Она дрогнула и исчезла. — А ты не подумала, что, может, я люблю кого-то другого?
— Не любишь. У тебя нет на это времени. У тебя учёба, практика, сессия.
Я открыла рот, но оттуда лишь с шумом вырвался слабый поток воздуха. Это было нечестно. Потому что она, как всегда, ударила в то, что болит. У меня действительно не было времени на отношения. Некогда было любить. Или даже думать об этом. Я жила по строгому расписанию. Спала по 4 часа в земные сутки, училась одном из сложнейших потоков по биомедицине, включавших в себя военные дисциплины. А ещё — вела свой канал.
Да. Канал. Записывая каждую секунду своей чёртовой жизни. Я пела, танцевала, шутила, анализировала, комментировала. Была той самой симпатичной курсанткой с миллионом просмотров.
Мне нужно было улыбаться даже тогда, когда внутри всё разлеталось вдребезги, вот как сейчас. Но только эта медийность давала мне возможность оплачивать часть учёбы в Академии, а ради этого я была готова почти на всё. Почти…
— Это не... мой путь. Я не хочу быть «невестой гассарийца». Я хочу закончить академию и стать медиком! Папа бы такого не позволил!
Она обернулась. И я увидела, как дрогнули её губы. Как вмиг от моих слов поникли плечи, как она такая гордая и независимая сжалась к тугой комок.
— Да, если бы с нами был папа, ничего бы этого не было. Прости, что не смогла обеспечить тебе будущего, которое ты заслуживаешь.
— Мам, я не…— опомнилась я и сделала шаг навстречу.
— Ты — взрослая, — тихо произнесла она. — Ты вправе отказаться. И я не буду тебя заставлять. Но я очень прошу тебя подумать, этот год помог бы нам встать на ноги.
— Правда? — я прищурилась. — А если года не хватит?
Она промолчала. А потом мягко, почти незаметно сказала:
— Они дали недельный срок. Подумай. Никто не требует подписей. Только твоё слово. Или — его отсутствие.
Я стояла посреди кухни. Кофе остыл. Голограмма исчезла. И только робот-уборщик, как назойливый свидетель, всё ещё тёрся рядом, сканируя крошки, которых не было.
Гассариец, договор, год знакомства…
Звучит как начало глупого сериала.
Жаль только — это моя жизнь.
Глава 1. Узор сопряжения.
Платье сидело на мне безупречно, но именно сегодня это злило ещё сильнее.
Ведь оно было куплено совсем для другого повода. Я должна была в нём блистать на церемонии награждения по завершении второго модуля, купаться в лучах всеобщего обожания и зависти под свет ламинарных прожекторов академии и звук аплодисментов. Но никак не здесь и не сейчас… Не в этом каменно-звёздном склепе, который гассарийцы называют «залом сближения».
Я разглядывала себя в зеркале и чувствовала, как под гладью струящихся тканей расползается глухое раздражение. Сердце истерически билось в груди, а кулаки то и дело сжимались, безжалостно сминая нежный материал. Хотелось сдёрнуть с себя уже ставший ненавистным наряд, затоптать каблуками и бросить в стерилизатор, выставив метку: «утиль». Но я стояла, вытянув спину и гордо расправив плечи, будто перед спортивным стартом.
Проведя ладонями по бедру, старательно расправила образовавшиеся складки. Гладкая поверхность колыхнулась, поймав мягкий отблеск от стены, и на миг платье словно ожило, будто решило, что раз я не хочу быть невестой, оно сыграет эту роль за нас обеих.
Как же тошно.
— Ну вот и всё, Майя, — пробормотала я своему отражению. — Отступать всё равно некуда.
Даже говорить вслух в этом странном куполе казалось кощунством, голос звучал как-то глухо, словно под вакуумным колпаком.
Здание, где проходила церемония, больше всего было похоже на исторические реконструкции храмов из эпохи догалактического хаоса: своды, колонны, резные купола, витражи с узорами, похожими на фракталы. Холод, пустота и безнадёжность. Хотя, казалось бы, для кого-то ведь счастливый миг? А может, это их обычная традиция «сближаться», едва зная друг друга. Никаких чувств, только холодный расчёт.
И ведь ни подписей, ни обязательств — не соврали. Я нервно встряхнула головой, до сих пор, не понимая, как «устный договор на пару визитов за земной год» перерос в какой-то дикий обряд в другой галактике с нанесением знака над сердцем. Конечно же, он останется на теле ровно до конца помолвки, если мы не решим окончательно связать наши судьбы. Но после всего остального и в это уже верится с трудом.
Ещё и неделя перед вылетом была просто отвратительной. С мамой мы ругались абсолютно каждый день. Словно две планеты, сошедшие со своих орбит: сближались и сталкивались, неизменно разрушая друг друга.
Я слышала, как она плакала по ночам в своей комнате. И сама давила подушкой рвущиеся наружу всхлипы. Потом мы рыдали с ней вместе.
Каждое утро я просыпалась с уверенностью, что сегодня скажу «нет». И всё прекратится. Но потом находила маму, заснувшую на диване, в обнимку с рабочими папками, с непотушенным за ночь светом, с горой упаковок от таблеток на полу, и понимала, ведь всё, что у меня есть — это она. И если для того, чтобы Нарна снова могла жить без химии и просыпаться без страха за наше будущее, нужно пережить этот позор — я переживу.
Просто до сегодняшнего дня не осознавала до конца, что будет настолько противно. И чем дальше всё заходило, тем больше что-то внутри яростно сопротивлялось. Мучительно тянуло в груди. Как раз между сердцем и тем самым местом, куда сегодня должны нанести «узор сопряжения».
Сопряжения. Чёрт бы их побрал. Слово то ещё какое идиотское выбрали.
Как вообще у цивилизации, которая якобы эволюционно выше нас, остались такие… доисторические обычаи? Ну почему вместо привычной галочки в цифровом контракте я должна прикасаться к какой-то гравировке, светящейся фосфорной мерзостью, и давать какому-то лысому татуированному монаху, одетому в античную тогу, трогать мою грудную клетку?!
«Так положено».
А что ещё положено? Спать с незнакомцем, ведь «сама же согласилась»? Родить ребёнка «для сохранения взаимного интереса»? Носить фамилию, которую даже выговорить нельзя?
Возмущение всё же вырвалось наружу, и зеркало треснуло, не выдержав прямого удара.
— Чёрт! — воскликнула я, потирая ушибленное место.
Ну кто делает повседневные вещи такими непрочными? Ну хоть не порезалась, вздохнула, отодвигая носком туфель разлетевшиеся осколки из непонятного материала.
А я ещё хотела сделать из всего этого шоу. Ведь лучше смеяться над собой, чем задыхаться от боли. Думала обернуть творящийся в моей жизни абсурд в очередной виток популярности. Поднять просмотры, трафик, репосты. В топы бы вышла. Возможно, и год терпеть не пришлось. Но гассарийцы вежливо и очень настойчиво попросили не придавать ничего огласке. Даже Джадса не разрешили взять с собой. Наверное, ещё и от этого так паршиво, я уже привыкла к его активности и вечно недовольному бурчанию по любому поводу. Сейчас бы он точно не поскупился на язвительные реплики в адрес моего кислого выражения лица. Кружил бы, выбирая наиболее удачный ракурс.
Меня, конечно же, жутко взбесило их требование молчать, но поразмыслив, всё же пришла к выводу: в этом гассарийцы правы. Ситуация слишком неоднозначная. Отчаянный шаг матери-одиночки, которая решила «продать дочь». Попытка подняться по социальной лестнице через чужую кровь. Можно словить огромную волну хейта. Век потом не отмоешься. А так, если что, скажу — влюбилась. Боялась говорить о своих чувствах открыто, не было уверенности, что он «тот самый». Ну и всю остальную чушь, которую несут другие блогерши.
На стене загорелась информационная панель, оповещая о начале церемонии.
— Ну что же, пойдём, Майя. Раз уж ты здесь, сыграй свою сцену достойно, — сказала я себе, взглянув на разможевшееся отражение в торчащих в раме осколках. Не давая панике захватить контроль над телом, уверенно пошла «к алтарю». Прям как в старомодных женских романах, которые периодически вирусятся в сети.
Прода от 03.06.2025
В церемониальный зал вела огромная винтовая лестница, каждый шаг по которой громким цоканьем разносился на многие пролёты. Резные ступени, выточенные из материала, похожего на обсидиан, уходили вверх, растворяясь в мягком сиянии ярких витражей. За своими невесёлыми размышлениями я и не заметила, как преодолела их все, несмотря на неприятное покалывание в ногах.
Ритуал начался с тягучей, почти невыносимой тишины. Меня привели в помещение, напоминающее изнутри гигантскую раковину какого-то древнего моллюска, украшенную бесчисленным множеством мелких резных деталей. Стоило позавидовать терпению мастеров, сотворивших подобное. Огромные арки переплетались наверху в единый фрактал, замысловатые оконные узоры отбрасывали цветные всполохи, скользившие по каменным постаментам. Воздух же был тяжёлым, пропитанным чем-то терпким — не то благовония, не то дыхание самой планеты, пробивающееся сквозь купол. Этот запах оседал на языке и горчил, словно проглоченный страх. От этого всего немного кружилась голова. А струящееся платье, как нарочно, цепляло свет и рассеивало на стены миллионы отблесков, будто насмехаясь над глупой попыткой казаться незамеченной.
Внутрь никого не пустили, даже маму. Нарна осталась за тяжёлыми дверями, проводив меня взглядом, в котором было слишком много тревоги и раскаяния, отчего моё и без того прерывистое дыхание стало совсем рваным, словно мне отчаянно не хватало кислорода.
Дерек уже стоял там, на возвышении, окружённом странными, угловатыми колоннами. Тёмный облегающий костюм подчёркивал каждую линию его идеального до неприличия тела: высокие скулы, прямые плечи, чёткий изгиб мышц под гладкой тканью. Материал едва заметно блестел, подчёркивая точёный рельеф мужского тела.
Если бы не абсурдность происходящего, если бы не жгучее унижение, заставляющее неестественно расправлять плечи и держать голову как можно выше, я, пожалуй, могла бы даже восхититься им. Поймать себя на том, как замирает сердце, при одном взгляде на эту безупречную осанку, на плавные линии груди, на длинные, тонкие пальцы, сложенные перед собой с таким спокойствием.
