ГЛАВА 3
Когда солнце скатилось за горизонт, Мальдира неожиданно для себя поняла, что потеряла счёт времени. Она просто шла вперёд, ориентируясь на нить, что вырывалась из сердца. Сколько дней прошло? Два? Три? А может, четыре? Если опираться на то, как разум постепенно застилает кровавая пелена голода, не меньше трёх, но явно меньше шести. Мальдира не хотела думать о том, что с ней станет на седьмой. Она просто знала, что нужно остановиться. Нужно сделать перерыв. Если она загонит себя, то, конечно, не будет в мыле, как лошадь, но случится что-то гораздо хуже. Безумный некромант… Такого убьют и не будут разбираться в причинах.
Правда была в том, что в пути она всего сутки. От Кампера до Сасочитты всего день. Но почему-то голод в последнее время часто брал верх.
Взобравшись на небольшой холм, Мальдира осмотрелась. Места незнакомые, но такие привычные. Болотистая местность, над которой явно поработали бобры. Если внимательно всмотреться в пейзаж, можно различить очертания плотины, блеск воды за ней, подточенные стволы деревьев.
Недолго думая, Маль направилась в сторону жилища бобров. Эти звери живут семьями, потеря одного не будет слишком большим ударом, а ей нужно обрести ясность мышления. Осознавая, сколько приходится прилагать усилий для того, чтобы не поддаваться кровавой ярости, Маль благодарила Анитико за то, что учил её быть собой, быть человеком, быть живой. Жажда крови хоть и застилала глаза алой пеленой, не могла заставить превратиться в зверя.
Под ногами неприятно хлюпало, но Маль не сворачивала с намеченного пути. Трясина то и дело норовила стащить с ноги сапоги, но Мальдира лишь немного тормозила, хваталась за голенище и делала ещё один шаг.
“Всего один бобёр. Мне хватит. Я справлюсь. Я обязательно справлюсь!” — пообещала она себе, добравшись до домика бобров. Оставалось лишь подождать, пока жирненький живой зверёк проплывёт мимо. Замерев в засаде, Мальдира прикрыла глаза, прислушиваясь.
Не хотелось бы нарваться в самый ответственный момент на нежить. Но всё было тихо. Где-то в отдалении перекрякивались утки, лягушки, которых должно было быть в достатке, молчали. Ветер не приносил никаких новых запахов. Только болотная трава источала вокруг приторно-сладкие ароматы.
Услышав плеск, Мальдира резко открыла глаза, светящиеся мертвенным синим огнём, и увидела плывущего в её сторону бобра. Она даже не успела ничего подумать, как тело само кинулось вперёд, приговаривая зверя к смерти. Жажда крови на несколько минут взяла верх над некроманткой. Она впивалась зубами в горячую плоть, выпивала кровь, разгрызала кости, испытывая странное наслаждение, до ужаса близкое к экстазу. Оно вытеснило из разума всё человечное, что в ней было, за каких-то пару мгновений. Но так же быстро ушло.
Когда от зверька ничего не осталось, некромантка начала постепенно приходить в себя. Опустившись к воде, она смывала с лица и рук липкую кровь. Странное чувство внутри царапало и кололо. Мальдира не знала, как его назвать, но ей почему-то было неловко от того, что она его испытывает. Как будто само то чувство — метка чего-то нехорошего, такого, за что должно быть стыдно. Но некромантка никогда раньше не знала стыда. Единственное, что было в её жизни раньше — голод. Голод и ненависть к нежити, если быть точнее.
Поднявшись, Мальдира нащупала путеводную нить и пошла вперёд, пытаясь понять, что именно с ней происходит.
“Я не могу меняться… не должна. Но это происходит, — мысленно проговаривала она, выбираясь на более сухую часть болот. — Значит, что-то произошло. Но что? И ведь важно не это. Что мне делать?”
Ответ на последний вопрос пришёл через пять часов бега трусцой. У неживого тела есть свои преимущества. Например, отсутствие усталости. Мальдира была бы рада не чувствовать и боль, но есть такая боль, от которой не спасёт ничто.
Ей показалось, что она налетела на стену из тонких острых шипов, пробивших худые руки и ноги насквозь. Упав на четвереньки, она судорожно хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Перед глазами плясали чёрные и красные пятна, перемежавшиеся пронзительно-яркими синими вспышками, от которых накатывало незнакомое чувство тошноты. Это всё порождало внутри некромантки страх. Руки тряслись, пальцы едва ли не до треска древка сжимали посох, и Мальдира понимала, что полностью потеряла контроль над ситуацией. Окажись рядом с ней противник, и всё — ничто ей не поможет.
Она не поднимется, не защитит себя. Не защитит никого.
“Так вот зачем нужен амулет… чтобы кто-то другой управлял мной, да? Но… почему? Что со мной происходит?”
Тело выгнуло, словно неведомый кукловод потянул за ниточки, заставляя играть партию в своей игре. Мальдира зашипела, пытаясь справиться с накатывающими волнами боли. Но всё было тщетно. Залатав одну брешь, она получала две или три новых, и мир превращался в ком страданий. Зажмурившись от боли в очередной раз, она провалилась в черноту.
***
Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Мальдира открыла глаза и посмотрела на голубое небо. Солнце, прикрытое куцыми облаками, сдвинулось на два пальца. Прошло около двух часов. По крайней мере, некромантка надеялась, что это были часы, а не дни и часы. Голод снова скрутил свой колючий хвост внутри, требуя очередной жертвы. Но больше всего Мальдиру беспокоило то, что тонкая нить, ставшая путеводной, истончилась.
“Нет… нет… не говорите мне, что он умер! Этого не может быть!” — мысленно взревела некромантка, рывком поднимаясь с мокрой земли.
Шаг, другой, третий. Руки цеплялись за посох, ноги не слушались, но Маль заставляла себя двигаться вперёд, к своей цели. Она должна успеть. Во что бы то ни стало должна успеть. Защитить. Спасти. Сохранить.
“Защитить. Сохранить. Спасти. Защитить. Спасти…” — мысленно повторяла она с каждым шагом.
Тело словно одеревенело. Каждое движение отдавалось болью, но после того, что пережила Мальдира, это было совершенно не страшно. Не было в Мортерре такой силы, которая могла встать у неё на пути. Шаг за шагом некромантка двигалась вперёд, опасаясь лишь одного: не успеть.
ГЛАВА 4
Когда все молитвы Всеблагой были произнесены, Федель обернулся на Кустоде. Священник почему-то не отходил от своего более юного коллеги. Вместо просторного кабинета он выбрал узкую молитвенную лавку, на которой разложил документы, пересматривая их и делая пометки.
“Думает, что я ещё раз убегу? Что ж, не могу его осуждать… я бы действительно мог сбежать, если бы не Мальдира. Она просила пройти ритуал. А значит, я сделаю это. Мы вместе будем защищать Мортерру. А чтобы между нами было больше взаимопонимания. я должен наконец-то начать слушать кого-то кроме своего мятежного сердца”.
Словосочетание “мятежное сердце” до того понравилось Феделю, что он даже заулыбался. Но, поймав недовольный взгляд Кустоде, тут же сник.
— Вы закончили, молодой человек? — спросил главный священник Мортерры.
Федель невольно отпрянул от него. В голосе коллеги звучала то ли угроза, то ли усталость, и эта смесь не предвещала ничего хорошего.
“Он что-то задумал. Интересно, что именно. И чем мне это всё грозит?”
— Да. Всеблагая как всегда выслушала меня, — со смущённой улыбкой пробормотал Федель.
— Прекрасно. Тогда самое время поговорить. Не поможете мне с бумагами?
Кустоде подбородком указал на стопку запечатанных писем. Федель подхватил её, дождался, пока священник соберёт всё остальное, и они вместе пошли в сторону узкой лесенки, ведущей на второй этаж храма. Свет из витражей отбрасывал причудливые узоры на ступени, пробуждая в воображении странные образы. Федель даже обернулся, чтобы убедиться, что ему чудится. Витражи классические. О подвигах Всеблагой на имя рода человеческого. Но почему ему мерещится нежить и страдающие люди? Почему кажется, что рисунки складываются во что-то нереальное? Неужели всё дело в том, что поверхность лестницы неровная?
Уцепившись за это объяснение, Федель добрался до кабинета Кустоде, оставил бумаги на столе и опустился на стул. Сам главный священник Мортерры занял место в кресле и, не обращая внимания на Феделя, закончил пару писем, лишь после этого подняв глаза на порядком измученного ожиданиями юного коллегу.
— Итак, Федель… Вы наверняка уже почувствовали некоторые изменения, которые произошли с вами. Не так ли?
— О чём вы? — непонимающе спросил Федель, вытягиваясь в струну.
— Я предупреждал вас, когда вы прибыли, что для нахождения на землях Мортерры необходимо пройти ритуал. Его проходят все: и взрослые, и дети, и гости, и местные. Это правила безопасности. Вы решили нарушить его. Теперь всем придётся разгребать последствия. Не самые приятные, хочу вам сказать. Я уже отправил отчёт в Солечитту. — Кустоде исподлобья посмотрел на него, намекая на неприятные последствия.
Федель сглотнул. О том, что его похождения могут стать известны преподобному Бенифтерры, он как-то не подумал. Джелозо Луче всего лишь раз встречался на пути юного клирика, но воспоминания оставил после себя весьма специфические. Очень светлый человек, готовый ради исполнения воли Всеблагой на всё. Фанатик, истинный фанатик. Федель вначале и сам хотел быть похожим на него, но потом понял, что столь яркий свет веры не позволит в полной мере увидеть мир. И сбежал в Мортерру, где со светом было негусто.
— Я понимаю. — кивнул Федель. — Я поступил опрометчиво. Но я действительно хотел помогать людям, как и преподобный Бенифтерры. Я думаю, в этом нет ничего плохого.
— В том, что вы думаете, Федель? Да, согласен, ничего плохого. Думали бы вы ещё качественнее — цены бы вам не было. Но, кажется, качество — это не про вас.
Кустоде посмотрел на Феделя сверху вниз, и юный клирик стушевался. Он привык к тому, что те, кто старше, имеют больше опыта, а значит, их слова всегда имеют большой вес. Но почему-то в тот момент Федель не мог согласиться с преподобным. Даже если что-то было не просчитано на несколько шагов вперёд, он, Федель, точно знал, чего хочет. И это как минимум должно вызвать уважение. Но его не было в словах Кустоде. Только усталость и лёгкая степень презрения. А ещё злость.
— Итак, Федель. Не хочу вас пугать, молодой человек, но вы сполна хлебнули смерти, разлитой здесь, в Мортерре. Беглого взгляда на вас хватает, чтобы понять, что вы… О, Всеблагая, я сделаю всё, что в моих силах, но я не могу обещать, что вы, да-да, именно вы, Федель, сможете когда-нибудь покинуть Мортерру.
Эти слова стали шоком для юного клирика. Он замер, превратившись едва ли не в каменное изваяние. Его вмиг опустевший взгляд скользил по книжным полкам, по гобелену, изображавшему вознесение Всеблагой, по витиеватым ножкам стола Кустоде, а в голове набатом звучало: “Покинуть… Мортерру”.
— Не очень весёленькая перспектива, да, мой юный друг? — спросил Кустоде, по-своему истолковав молчание собеседника. — К счастью, вы вернулись достаточно быстро. Поэтому вечером мы с братьями проведём для вас ритуал приземления. У меня есть некоторые разработки на тему того, как сделать для вас его менее болезненным, но… идите в келью, Федель. Служка вас проводит. Идите и молитесь, чтобы Всеблагая одарила вас своей милостью этой ночью.
Федель не сдвинулся с места. Он не понял, что именно собирается делать Кустоде, и ждал каких-то пояснений.
— Что замер? Ступай. И без тебя дел хватает, — прикрикнул на Феделя Кустоде, резко переходя на “ты”, и демонстративно уткнулся носом в только что распечатанное письмо.
“Аудиенция окончена. Извольте исчезнуть, молодой человек”, — хмыкнул про себя Федель, когда за его спиной закрылась массивная дверь.
— Преподобный просил приготовить для вас келью. Следуйте за мной. Я собрал всё необходимое для молитвы. Еду вы получите после ритуала, — затараторил молоденький служка, рукой указывая Феделю направление.
Их путь лежал на улицу, к жилому корпусу монахов. Выйдя из храма, Федель вдохнул полной грудью.
***
Молитвы Всеблагой не приносили успокоения. Они бередили в душе какие-то странные воспоминания, порождали видения мира, залитого светом. Всё в нём было соткано из светящихся нитей, по которым что-то текло прямо в сердце мира. Это было настолько завораживающе, что Федель и сам хотел превратиться в этот свет, слиться воедино со всем, что происходит, но что-то не давало ему. Мешало. Вырывало из молитвы раз за разом. И если в маленьком видении Феделю казалось, что его пытаются увести из чертогов Всеблагой на грешную землю, то потом, очнувшись, он понимал совсем другое.
Видение — изысканный яд, отравляющий его разум. Он уже видел что-то подобное. И там, в прошлом, за видением скрывались самые настоящие ужасы.
“Что происходит, Кустоде? Что ты задумал? Почему мне совсем не нравится то, что ты пытаешься провернуть?” — подумал Федель, прервав молитвы.
Он закрыл глаза и улёгся на узкую постель, положив ладони под голову. То, что преподобный ведёт какую-то свою игру, почти очевидно. Какой-то странный ритуал, не описанный в троекнижии Всеблагой… Стоит ли доверять Кустоде или нужно бежать?
Федель выглянул из кельи и увидел сидящего рядом служку.
— Всё в порядке? — обеспокоенно спросил незнакомый юноша.
— Да, просто решил размяться.
— Преподобный просил напомнить вам, что перед ритуалом стоит провести время в молитвах.
— Мне нужен свежий воздух.
— Вам нужна молитва, — строго оборвал его служка и посмотрел с таким вызовом, что Федель решил не связываться с мелким волчонком.
Окна в келье не было, а вентиляционный ход был слишком узким для того, чтобы попробовать сбежать через него. Федель почувствовал себя загнанным в угол зверем. Вот только зверь будет драться до последнего, а Федель пытался найти более разумный выход. Невидимые часы тикали над ухом, нагоняя тоску. А решение никак не приходило.
“Что же я наделал? Во что ввязался?” — раз за разом задавал себе вопрос Федель, но ответа не находил. Слишком уж странно выглядело всё происходящее. Забыться в молитвах, как юный священник делал это в Бенифтерре, не получалось. Мысли раз за разом возвращались к реальности, водили сознание на поводу по кругу, пока всё не прекратил скрип двери.
— Пора. Преподобный ждёт.
Федель поднял потерянный взгляд на служку. Тот же самый, что сторожил его? Или кто-то другой? Да какая разница? Ощущение безысходности сделало клирика безразличным.
Поднявшись, Федель пошатываясь пошёл за провожатым, всматриваясь в очертания ночного храма. Луна скрылась за облаками и почти не давала света. В те редкие мгновения, когда она стыдливо поглядывала на мир, витражи в стрельчатых окнах начинали казаться чем-то жутким. Шаги подхватывало эхо и разносило в отдалённые уголки ночного города. Этот звук побуждал оглядываться, всматриваться в темноту в поисках несуществующей опасности. В Мортерре только в городе и можно было забыть о том, что на твоей шее сжимается стальная хватка мертвеца.
Магический огонёк, которым служка разгонял мрак по дороге, тоже не внушал доверия. Он резко очерчивал всё, до чего мог дотянуться, делал ярким и почему-то даже колючим. Феделю казалось, что они разрезают мир как раскалённый нож масло, оставляя позади себя незаживающую рану. Конечно, это всё было лишь игрой воображения, но настолько реалистичной, что Федель невольно отшатывался от деревьев и статуй.
Дверь храма была открыта, и по крыльцу стелился подрагивающий желтоватый свет, словно храм Всеблагой освещали не магией, а факелами.
