Не зря она носила толстенные очки на своем носу, ведь без них была слепа как крот, но то, что проблемы у нее были и со слухом я не знала.
- Я здесь, - сказала я и помахала рукой для надежности.
- Ты не знаешь? – всё еще обращаясь к брату спрашивала она.
- Нуу, можно мне выйти и позвонить ей? – зачем-то попросил он.
Выходя, Кайл как-то странно поманил меня за собой, и я в недоумении поднялась со своего места.
- Можно мне выйти? – спросила я прямо перед её лицом. Она, проигнорировав меня, читала фамилии по списку. Одноклассники со спокойными лицами отвечали ей.
Выйдя в коридор, я поспешила к брату.
- Что происходит? Почему она игнорирует меня?
- Ты точно нормально себя чувствуешь? – заладил он снова. – Просто ты выглядишь как-то…, не знаю, размыто что ли. У меня есть кои какие подозрения, подожди секунду.
Что за бред он нес я и понятия не имела. Мимо проходил какой-то малыш, деловито держа в руках журнал старших классов.
- Эй, постой, а скажи мне… - начал брат, перегородив дорогу посыльному.
- Я ничего не знаю. Денег у меня нет! – пискляво перебил он.
- Да успокойся, ничего мне от тебя не надо. Только скажи, ты видишь мою сестру? – Кайл указал на меня пальцем, но младшеклассник даже не посмотрел в мою сторону.
- Я вижу только тебя, и ты мешаешь мне отнести журнал в 10 класс. Я пожалуюсь на тебя учительнице.
С этими словами он деловито поднял подбородок и устремился подальше от нас.
- Почему он меня не видел?! Что вообще происходит? – с волнением вопрошала я, хоть понимание накатило на меня прежде слов.
- Поздравляю, Ива! Теперь у на обоих есть суперспособности. Это же круто! Невидимость даже лучше, чем мой никчемный гипноз, - восторженно лепетал брат.
Я же, молча уставившись на него, потихоньку вспоминала и странную легкость, распространившуюся по организму, и слова учителей, не замечавших меня, и взгляды учеников, что предназначались скорее всего Кайлу, разговаривавшего с пустотой.
Я представляла безумие, что ждало меня, если бы рядом не было Кайла. Словно печальный призрак, потерявшийся между мирами, я бы бродила школьными коридорами, не привлекая к себе внимания, как и всегда хотела. «Какое глупое желание», - понимала я сейчас. Ведь пустым местом мне быть тоже не хотелось. Ластиком стертым персонажем на картине – в наказание за свою бесполезность.
- Я… не знаю, как вернуться… как снова стать видимой, - панически обратилась я к единственному доказательству своего существования. Даже больше, единственному, кто владел и умел контролировать суперсилы.
- Хм, не знаю, как объяснить. Я просто сжимаю человека невидимым кулаком, а когда надо - разжимаю его. Попробуй закрыть глаза и вслушаться в свои ощущения.
Закрыв глаза, я слышала лишь гулко колотящееся сердце, громкостью перекрывающее любые мысли. Для начала стоило успокоиться. Глубоко подышать.
Вскоре кислород выветрил нахлынувшую панику, и воображение стало рисовать мне картину. Я представила себя птицей, парящей в небесах. Ветерок проходит сквозь перья, а солнце греет макушку. Мне нравиться ощущение полёта, свободы и уединения, оно накрывает с головой. Кажется, я лечу целую вечность, но силы оказываются не безграничными. Срочно надо приземляться! Жаль я и понятия не имею как это сделать. Картинка в голове немного меняется и вот я уже не гордый орел, рассекающий облака, а неумелый птенец, сброшенный со скалы? Взлететь вышло рефлекторно, а для приземления нужна была инструкция.
Мои маленькие крылышки устают от полета, солнце прячется за грозовыми тучами, а ветер кидает меня из стороны в сторону, кружа в урагане. Ощущения смешиваются, силы заканчиваются и я, потеряв ориентацию, падаю вниз. Боль от удара кажется настолько реальной, что в сознании темнеет. Кто-то зовет меня по имени, но откликнуться уже нет сил.
«Очень странный сон. Больше похожий на кошмар», - подумала я, проснувшись. Папа сидел рядом на стуле, как всегда, тарабаня по клавиатуре ноутбука. Что он делал в моей комнате и почему я лежала в школьной форме – вопросы, ответы на которые не приходили в мою гудящую от боли голову.
- Проснулась, солнышко, - мягко сказал отец, убирая ноутбук с колен и приближаясь, дабы погладить меня по голове. – Меня вызвали с работы, сказали, что дочь упала в обморок посреди коридора. Медсестра объяснила, что ты просто перенервничала и тебе требуется покой.
Он замолк, пока я судорожно пыталась собрать в голове пазл из событий. «Папа меня видит! У меня получилось вернуться!», - дошло до меня, и я с облегчением прикрыла глаза. От радости я, не подумав начал рассказывать ему, как стала не видимой, как учителя игнорировали меня и как сложно было всё это исправить. Он выслушал мой бессвязный рассказ и молча уставился, ожидая продолжения. Эта тишина заставила меня понять, насколько бредово и выдумано звучали мои слова.
- Ива, разве я учил тебя врать? Ты же знаешь, что мне можно честно во всем признаться и я всегда тебя поддержу. При том, что Кайл уже рассказал мне, что произошло. Завтра я пойду в школу и разберусь с этим учителем. Никто не давал ему права оскорблять детей и ставить им незаслуженные оценки.
Выражения лица папы никогда особо не менялось, но в ту минут было видно насколько он раздосадован. Я понимала, что не только Харрисон расстроил его, но и мои оправдания. Я, в отличие от Кайла, всегда говорила родителям правду о себе и своих поступках. Сегодняшний день не был исключением.
Но конечно же отцу было легче поверить в то, что я расстроилась из-за слов учителя и посреди коридора свалилась в обморок от переживаний, чем в то, что стала не видимой. Нельзя было его за это винить.
Стыд. Один лишь стыд я чувствовала тогда. Я расстроила отца, оказалась слабее брата и не смогла справиться с силами, а все в школе будут думать, что какая-то маленькая стычка с учителем смогла довести меня до обморока.
Такой ничтожной я не чувствовала себя никогда. Впредь я пообещала себе больше не использовать невидимость, дабы крылья мои не сломались от падения. Да и зачем мне было летать? Пингвины и без того считались птицами.
Проснувшись у себя в комнате, я ощутила сильнейшее дежавю. Ведь второй раз в жизни я открываю глаза не в том месте, где их закрывала. Последнее, что я помнила, была вечеринка, где я чувствовала себя вполне комфортно и весело. Такой факт граничил с фантастикой, но судя по чужой одежде на теле, мне это вовсе не привиделось. Выяснить, чем же всё закончилось, стало моей главной целью и я, превозмогая ноющую боль по всему телу, поднялась с кровати и направилась к Кайлу.
Привычная вонь ударила по носу резче обычного и я, со свирепым грохотом открыла окно, пропуская в чужую комнату ледяной утренний воздух.
- Боже, ты что, издеваешься?! – с головой укутавшись в одеяло забурчал брат. – Какая ты невыносимая! По сценарию ты сейчас должна была мучатся от похмелья у себя в комнате, а твой опытный братец – помогать тебе справиться с этой ношей, – доносилось из-под одеяла.
- Сейчас я мучаюсь только от неведенья. Я не помню, как закончилась вечеринка. Как я попала домой?!
- Не волнуйся, ничего веселого ты не делала, в целом, как и всегда, - ехидно цедил он, высунув нос, - Две минуты мы думали, что ты выдерживаешь драматическую паузу перед тем, как ответить на вопрос Сета, а оказалось, что ты просто вырубилась. Пришлось тащить тебя домой на руках.
Щеки мои покраснели от стыда. Отключиться на своей первой вечеринки после какие-то двух стаканов алкоголя – ну что за позорище!
- Да не парься, мы все понимали, что тебя просто разморило спиртным и ты уснула. Бендж даже подложил тебе подушку под голову.
Какими же добрыми оказались ребята и какими же преждевременными и неправильными были мои суждения о них. Оказывается, не все ровесники при первой же возможности норовили сцапать тебя с потрохами.
- А теперь расскажи мне что всё-таки с тобой приключилось? Вчера по телефону ты не слова не сказала, что планируешь принять грязевые ванны по пути на вечеринку.
Рассказ мой вышел красочным, хоть и коротким. К удивлению, за свою отвагу и прыткость, я не получила ни каплю похвалы. Лишь обвинение за безрассудство и неосторожность.
- Так давай посмотрим, стоила ли эта коробка того, чтобы ты рисковала ради неё жизнью! - обижено заявил Кайл. Эту тягу к преувеличениям и драматизму он явно унаследовал от мамы.
Переместившись в мою комнату, мы уселись на пол, поставив между собой коробочку. Затаив дыхание, Кайл медленным движением, будто разминируя бомбу, снял крышку. Укрывая все вещи внизу, сверху лежал большой лист, исписанный, непривычно кривым, почерком мамы. Никто из нас не решался взять в руки послание, толи боясь отрезать последнюю нить, связывающую нас с родными, толи опасаясь узнать горькую правду. Сдерживая дрожь, я всё же потянулась к бумаге и мельком пробежав по тексту, зачитала вслух. Родной мамин голос зазвучал у нас в головах:
«Дорогие Ива и Кайл, словами не передать как сильно я люблю вас и как сильно сожалею о том, что нам пришлось вас покинуть. Простите, что обещали вернуться, но так и не сдержали обещания. Простите, что не были рядом, в сложные и счастливые моменты вашей жизни. Единственное чему я безумно рада, что вы не одни, что вы есть друг у друга.
Если вы читаете это, значит мои малыши уже совсем выросли и до сих пор не забыли о нас. Но прошу, живите счастливо и отпустите прошлое. Мы сами виноваты, что навлекли на себя беду и сделали всё, чтобы отгородить вас от того жестокого и страшного мира, где сейчас находимся. В этой коробке, я оставила всю свою жизнь, дабы вы узнали родителей получше и не допустили их же ошибок.
Дочка, ты очень добрая и целеустремленная девочка, такая же упертая, как и твой отец. Я очень люблю тебя за это и знаю, что так просто ты не отступишь, но прошу, не трать силы попусту на попытки найти нас, лучше направь их на себя. Почему-то мне всегда казалось, что ты станешь полицейским или судьей, настолько сильно ты тянулась к справедливости. Но не важно какой путь ты выберешь, знай, я всегда буду гордиться тобой. Пожалуйста, позаботься о Кайле.
Сынок, ты всегда очень хорошо чувствовал людей, но разобраться в своих чувствах для тебя было проблематично. За маской веселья и безразличия, ты скрываешь свои страхи и переживания, и я, как никто другой, понимаю, насколько это грызет изнутри. Сама всю жизнь была такой. Не переставай помогать миру, но останавливайся, чтобы помочь самому себе. И, пожалуйста, позаботься об Иве.
П.С. Ваш дедушка, хоть и кажется невыносимо грубым и черствым человеком, но в глубине его души живет маленькая любовь, которой очень сложно пробиться сквозь толстые каменные стены. Отыщите её, так же как это сделала моя мама.»
Рука моя непроизвольно потянулась к груди. В день нашего восемнадцатилетия, на своем столе я обнаружила коробочку. Это оказался подарок от мистера Бернарда - подвеска с серебряной пулей. На следующий день, я увидела на груди Кайла такой же амулет. Казалось, это и были те искры любви и заботы, о которых писала мама.
Кайл сидел напротив будто в трансе и лишь сбивчивое дыхание выражало его истинные эмоции. Я и сама боялась пошевелиться, осознавая, что лабиринт, которым я бродила все эти годы, не имел выхода. Мама заперла его. Попросила оставить себя и папу лишь призраками воспоминаний, оставить попытки найти их. И хоть всегда я была послушной девочкой, такие просьбы выполнять я не намерена. Раз на двери висел замок, я выберусь оттуда по стене, под землей, через щель – как угодно, но я найду родителей!
Положив письмо на пол, я обратила внимание на остальное содержимое коробки. Толстый дневник в кожаном армейском переплёте, откуда торчали десятки фотографий и вставленных листочков, и маленькая черная флешка, одна из таких, что папа хранил у себя в ящике.
С хирургической осторожностью, я вытащила дневник, чудом не вывали из него всё содержимое. На секунду я даже почувствовала знакомое раздражение от маминого взбалмошного характера, коим олицетворением и был этот дневник. Открыв первую страницу, я зачитала вслух:
«13 июня 1994 год,
Ну что ж, вести дневник я считаю крайне глупым и бесполезным занятием, предназначенным для неженок или для людей, страдающих Альцгеймером. Так как я уже полгода являюсь взрослым пятнадцатилетним человеком, не имеющим проблем с памятью, то имею полное право быть не довольной папиным подарком. Ну раз заняться мне сейчас нечем, то я вспомнила, что девочкам моего возраста принято влюбляться и писать об этом в свои дневники, а после расставания сжигать их. Я считаю это хорошей причиной вскоре избавиться от этой развалюхи в армейском переплёте.
Заявляю, этот дневник проживет столько же, сколько и моя любовь к Адаму Мерфи!»
Три страницы далее моя мама, страдающая юношеским максимализмом, описывала события дальнейшего года, не забывая каждый раз упоминать насколько она одинока и не понята в этом глупом мире, и что лишь Адаму дано почувствовать её тонкую натуру. Следующим цепляющим моментом маминой жизни стал день основания «Знаменитой тройки умников»:
«6 января 1995 год,
Какой же он смелый! Три хулигана избивали какого-то мальчишку и Адам наподдал им всем, используя изощренные боевые приемы. Мой спокойный великан мигом вышел из себя увидев насилие и превратился в бешеного зверя. Это было похоже на сцену из фильмов про отважных рыцарей, всегда рвущихся в бой завидев несправедливость и разбойников.
Конечно же я отказываюсь признавать тот факт, что моё влюбленное воображение дорисовало действительность, где Адам лишь слегка толкнул трёх щуплых задир в плечо, и они удрали прочь только из-за его грозного вида.
Ведь я тоже была героиней того фильма, вылечившей смертельные раны избитого воина! Кстати, звали его Итан. Очень милый парень, с дружелюбной улыбкой и смешными толстыми очками. Как оказалось, он так же, как и я, увлекается биологией и, так же как Адам, обожает обсуждать комиксы. Думаю, мы подружимся.»
За следующие описанные два года, я поняла, насколько популярная мама была в школе. В скользь упомянутые вечеринки, на которые её постоянно звали и которые она без зазрения совести пропускала ради посиделок в кафешках с папой и Итаном, говорили о многом. Десятки парней поджидали её за школой, дабы предложить встречаться, а в итоге уходили с разбитыми сердцами и оказывались в этом дневнике под именами по типу «назойливый комар № 8» или «очередная протечка IQ».
По записям было понятно, что лишь три вещи имели для неё значение: дружба с Итаном, безответная любовь к отцу и страсть к изучению биологии. Один день стал поворотным в жизни мамы и был очень важен для моего расследования:
«26 августа 1997 год,
Боже, я ужасно рада! Произошло немыслимое! А мне вообще можно об этом писать? Наверное нет. Ну я только чуть-чуть напишу.
Сегодня папа позвал меня на важный разговор и я чуть со страху не умерла, подумав, что он узнал о том, что я стащила его легендарный нож, чтобы показать ребятам. Для меня это оказалось целым испытанием, а эти придурки даже бровью не повели. Ну конечно, это же не космический бластер, который они обсуждали целых два часа вместо этого!
Короче, нет, папа не узнал. Он предложил мою кандидатуру для стажировки в фармацевтической компании «Мирай», где работал охранником уже как три года.
- Я здесь, - сказала я и помахала рукой для надежности.
- Ты не знаешь? – всё еще обращаясь к брату спрашивала она.
- Нуу, можно мне выйти и позвонить ей? – зачем-то попросил он.
Выходя, Кайл как-то странно поманил меня за собой, и я в недоумении поднялась со своего места.
- Можно мне выйти? – спросила я прямо перед её лицом. Она, проигнорировав меня, читала фамилии по списку. Одноклассники со спокойными лицами отвечали ей.
Выйдя в коридор, я поспешила к брату.
- Что происходит? Почему она игнорирует меня?
- Ты точно нормально себя чувствуешь? – заладил он снова. – Просто ты выглядишь как-то…, не знаю, размыто что ли. У меня есть кои какие подозрения, подожди секунду.
Что за бред он нес я и понятия не имела. Мимо проходил какой-то малыш, деловито держа в руках журнал старших классов.
- Эй, постой, а скажи мне… - начал брат, перегородив дорогу посыльному.
- Я ничего не знаю. Денег у меня нет! – пискляво перебил он.
- Да успокойся, ничего мне от тебя не надо. Только скажи, ты видишь мою сестру? – Кайл указал на меня пальцем, но младшеклассник даже не посмотрел в мою сторону.
- Я вижу только тебя, и ты мешаешь мне отнести журнал в 10 класс. Я пожалуюсь на тебя учительнице.
С этими словами он деловито поднял подбородок и устремился подальше от нас.
- Почему он меня не видел?! Что вообще происходит? – с волнением вопрошала я, хоть понимание накатило на меня прежде слов.
- Поздравляю, Ива! Теперь у на обоих есть суперспособности. Это же круто! Невидимость даже лучше, чем мой никчемный гипноз, - восторженно лепетал брат.
Я же, молча уставившись на него, потихоньку вспоминала и странную легкость, распространившуюся по организму, и слова учителей, не замечавших меня, и взгляды учеников, что предназначались скорее всего Кайлу, разговаривавшего с пустотой.
Я представляла безумие, что ждало меня, если бы рядом не было Кайла. Словно печальный призрак, потерявшийся между мирами, я бы бродила школьными коридорами, не привлекая к себе внимания, как и всегда хотела. «Какое глупое желание», - понимала я сейчас. Ведь пустым местом мне быть тоже не хотелось. Ластиком стертым персонажем на картине – в наказание за свою бесполезность.
- Я… не знаю, как вернуться… как снова стать видимой, - панически обратилась я к единственному доказательству своего существования. Даже больше, единственному, кто владел и умел контролировать суперсилы.
- Хм, не знаю, как объяснить. Я просто сжимаю человека невидимым кулаком, а когда надо - разжимаю его. Попробуй закрыть глаза и вслушаться в свои ощущения.
Закрыв глаза, я слышала лишь гулко колотящееся сердце, громкостью перекрывающее любые мысли. Для начала стоило успокоиться. Глубоко подышать.
Вскоре кислород выветрил нахлынувшую панику, и воображение стало рисовать мне картину. Я представила себя птицей, парящей в небесах. Ветерок проходит сквозь перья, а солнце греет макушку. Мне нравиться ощущение полёта, свободы и уединения, оно накрывает с головой. Кажется, я лечу целую вечность, но силы оказываются не безграничными. Срочно надо приземляться! Жаль я и понятия не имею как это сделать. Картинка в голове немного меняется и вот я уже не гордый орел, рассекающий облака, а неумелый птенец, сброшенный со скалы? Взлететь вышло рефлекторно, а для приземления нужна была инструкция.
Мои маленькие крылышки устают от полета, солнце прячется за грозовыми тучами, а ветер кидает меня из стороны в сторону, кружа в урагане. Ощущения смешиваются, силы заканчиваются и я, потеряв ориентацию, падаю вниз. Боль от удара кажется настолько реальной, что в сознании темнеет. Кто-то зовет меня по имени, но откликнуться уже нет сил.
«Очень странный сон. Больше похожий на кошмар», - подумала я, проснувшись. Папа сидел рядом на стуле, как всегда, тарабаня по клавиатуре ноутбука. Что он делал в моей комнате и почему я лежала в школьной форме – вопросы, ответы на которые не приходили в мою гудящую от боли голову.
- Проснулась, солнышко, - мягко сказал отец, убирая ноутбук с колен и приближаясь, дабы погладить меня по голове. – Меня вызвали с работы, сказали, что дочь упала в обморок посреди коридора. Медсестра объяснила, что ты просто перенервничала и тебе требуется покой.
Он замолк, пока я судорожно пыталась собрать в голове пазл из событий. «Папа меня видит! У меня получилось вернуться!», - дошло до меня, и я с облегчением прикрыла глаза. От радости я, не подумав начал рассказывать ему, как стала не видимой, как учителя игнорировали меня и как сложно было всё это исправить. Он выслушал мой бессвязный рассказ и молча уставился, ожидая продолжения. Эта тишина заставила меня понять, насколько бредово и выдумано звучали мои слова.
- Ива, разве я учил тебя врать? Ты же знаешь, что мне можно честно во всем признаться и я всегда тебя поддержу. При том, что Кайл уже рассказал мне, что произошло. Завтра я пойду в школу и разберусь с этим учителем. Никто не давал ему права оскорблять детей и ставить им незаслуженные оценки.
Выражения лица папы никогда особо не менялось, но в ту минут было видно насколько он раздосадован. Я понимала, что не только Харрисон расстроил его, но и мои оправдания. Я, в отличие от Кайла, всегда говорила родителям правду о себе и своих поступках. Сегодняшний день не был исключением.
Но конечно же отцу было легче поверить в то, что я расстроилась из-за слов учителя и посреди коридора свалилась в обморок от переживаний, чем в то, что стала не видимой. Нельзя было его за это винить.
Стыд. Один лишь стыд я чувствовала тогда. Я расстроила отца, оказалась слабее брата и не смогла справиться с силами, а все в школе будут думать, что какая-то маленькая стычка с учителем смогла довести меня до обморока.
Такой ничтожной я не чувствовала себя никогда. Впредь я пообещала себе больше не использовать невидимость, дабы крылья мои не сломались от падения. Да и зачем мне было летать? Пингвины и без того считались птицами.
Глава 11
Проснувшись у себя в комнате, я ощутила сильнейшее дежавю. Ведь второй раз в жизни я открываю глаза не в том месте, где их закрывала. Последнее, что я помнила, была вечеринка, где я чувствовала себя вполне комфортно и весело. Такой факт граничил с фантастикой, но судя по чужой одежде на теле, мне это вовсе не привиделось. Выяснить, чем же всё закончилось, стало моей главной целью и я, превозмогая ноющую боль по всему телу, поднялась с кровати и направилась к Кайлу.
Привычная вонь ударила по носу резче обычного и я, со свирепым грохотом открыла окно, пропуская в чужую комнату ледяной утренний воздух.
- Боже, ты что, издеваешься?! – с головой укутавшись в одеяло забурчал брат. – Какая ты невыносимая! По сценарию ты сейчас должна была мучатся от похмелья у себя в комнате, а твой опытный братец – помогать тебе справиться с этой ношей, – доносилось из-под одеяла.
- Сейчас я мучаюсь только от неведенья. Я не помню, как закончилась вечеринка. Как я попала домой?!
- Не волнуйся, ничего веселого ты не делала, в целом, как и всегда, - ехидно цедил он, высунув нос, - Две минуты мы думали, что ты выдерживаешь драматическую паузу перед тем, как ответить на вопрос Сета, а оказалось, что ты просто вырубилась. Пришлось тащить тебя домой на руках.
Щеки мои покраснели от стыда. Отключиться на своей первой вечеринки после какие-то двух стаканов алкоголя – ну что за позорище!
- Да не парься, мы все понимали, что тебя просто разморило спиртным и ты уснула. Бендж даже подложил тебе подушку под голову.
Какими же добрыми оказались ребята и какими же преждевременными и неправильными были мои суждения о них. Оказывается, не все ровесники при первой же возможности норовили сцапать тебя с потрохами.
- А теперь расскажи мне что всё-таки с тобой приключилось? Вчера по телефону ты не слова не сказала, что планируешь принять грязевые ванны по пути на вечеринку.
Рассказ мой вышел красочным, хоть и коротким. К удивлению, за свою отвагу и прыткость, я не получила ни каплю похвалы. Лишь обвинение за безрассудство и неосторожность.
- Так давай посмотрим, стоила ли эта коробка того, чтобы ты рисковала ради неё жизнью! - обижено заявил Кайл. Эту тягу к преувеличениям и драматизму он явно унаследовал от мамы.
Переместившись в мою комнату, мы уселись на пол, поставив между собой коробочку. Затаив дыхание, Кайл медленным движением, будто разминируя бомбу, снял крышку. Укрывая все вещи внизу, сверху лежал большой лист, исписанный, непривычно кривым, почерком мамы. Никто из нас не решался взять в руки послание, толи боясь отрезать последнюю нить, связывающую нас с родными, толи опасаясь узнать горькую правду. Сдерживая дрожь, я всё же потянулась к бумаге и мельком пробежав по тексту, зачитала вслух. Родной мамин голос зазвучал у нас в головах:
«Дорогие Ива и Кайл, словами не передать как сильно я люблю вас и как сильно сожалею о том, что нам пришлось вас покинуть. Простите, что обещали вернуться, но так и не сдержали обещания. Простите, что не были рядом, в сложные и счастливые моменты вашей жизни. Единственное чему я безумно рада, что вы не одни, что вы есть друг у друга.
Если вы читаете это, значит мои малыши уже совсем выросли и до сих пор не забыли о нас. Но прошу, живите счастливо и отпустите прошлое. Мы сами виноваты, что навлекли на себя беду и сделали всё, чтобы отгородить вас от того жестокого и страшного мира, где сейчас находимся. В этой коробке, я оставила всю свою жизнь, дабы вы узнали родителей получше и не допустили их же ошибок.
Дочка, ты очень добрая и целеустремленная девочка, такая же упертая, как и твой отец. Я очень люблю тебя за это и знаю, что так просто ты не отступишь, но прошу, не трать силы попусту на попытки найти нас, лучше направь их на себя. Почему-то мне всегда казалось, что ты станешь полицейским или судьей, настолько сильно ты тянулась к справедливости. Но не важно какой путь ты выберешь, знай, я всегда буду гордиться тобой. Пожалуйста, позаботься о Кайле.
Сынок, ты всегда очень хорошо чувствовал людей, но разобраться в своих чувствах для тебя было проблематично. За маской веселья и безразличия, ты скрываешь свои страхи и переживания, и я, как никто другой, понимаю, насколько это грызет изнутри. Сама всю жизнь была такой. Не переставай помогать миру, но останавливайся, чтобы помочь самому себе. И, пожалуйста, позаботься об Иве.
П.С. Ваш дедушка, хоть и кажется невыносимо грубым и черствым человеком, но в глубине его души живет маленькая любовь, которой очень сложно пробиться сквозь толстые каменные стены. Отыщите её, так же как это сделала моя мама.»
Рука моя непроизвольно потянулась к груди. В день нашего восемнадцатилетия, на своем столе я обнаружила коробочку. Это оказался подарок от мистера Бернарда - подвеска с серебряной пулей. На следующий день, я увидела на груди Кайла такой же амулет. Казалось, это и были те искры любви и заботы, о которых писала мама.
Кайл сидел напротив будто в трансе и лишь сбивчивое дыхание выражало его истинные эмоции. Я и сама боялась пошевелиться, осознавая, что лабиринт, которым я бродила все эти годы, не имел выхода. Мама заперла его. Попросила оставить себя и папу лишь призраками воспоминаний, оставить попытки найти их. И хоть всегда я была послушной девочкой, такие просьбы выполнять я не намерена. Раз на двери висел замок, я выберусь оттуда по стене, под землей, через щель – как угодно, но я найду родителей!
Положив письмо на пол, я обратила внимание на остальное содержимое коробки. Толстый дневник в кожаном армейском переплёте, откуда торчали десятки фотографий и вставленных листочков, и маленькая черная флешка, одна из таких, что папа хранил у себя в ящике.
С хирургической осторожностью, я вытащила дневник, чудом не вывали из него всё содержимое. На секунду я даже почувствовала знакомое раздражение от маминого взбалмошного характера, коим олицетворением и был этот дневник. Открыв первую страницу, я зачитала вслух:
«13 июня 1994 год,
Ну что ж, вести дневник я считаю крайне глупым и бесполезным занятием, предназначенным для неженок или для людей, страдающих Альцгеймером. Так как я уже полгода являюсь взрослым пятнадцатилетним человеком, не имеющим проблем с памятью, то имею полное право быть не довольной папиным подарком. Ну раз заняться мне сейчас нечем, то я вспомнила, что девочкам моего возраста принято влюбляться и писать об этом в свои дневники, а после расставания сжигать их. Я считаю это хорошей причиной вскоре избавиться от этой развалюхи в армейском переплёте.
Заявляю, этот дневник проживет столько же, сколько и моя любовь к Адаму Мерфи!»
Три страницы далее моя мама, страдающая юношеским максимализмом, описывала события дальнейшего года, не забывая каждый раз упоминать насколько она одинока и не понята в этом глупом мире, и что лишь Адаму дано почувствовать её тонкую натуру. Следующим цепляющим моментом маминой жизни стал день основания «Знаменитой тройки умников»:
«6 января 1995 год,
Какой же он смелый! Три хулигана избивали какого-то мальчишку и Адам наподдал им всем, используя изощренные боевые приемы. Мой спокойный великан мигом вышел из себя увидев насилие и превратился в бешеного зверя. Это было похоже на сцену из фильмов про отважных рыцарей, всегда рвущихся в бой завидев несправедливость и разбойников.
Конечно же я отказываюсь признавать тот факт, что моё влюбленное воображение дорисовало действительность, где Адам лишь слегка толкнул трёх щуплых задир в плечо, и они удрали прочь только из-за его грозного вида.
Ведь я тоже была героиней того фильма, вылечившей смертельные раны избитого воина! Кстати, звали его Итан. Очень милый парень, с дружелюбной улыбкой и смешными толстыми очками. Как оказалось, он так же, как и я, увлекается биологией и, так же как Адам, обожает обсуждать комиксы. Думаю, мы подружимся.»
За следующие описанные два года, я поняла, насколько популярная мама была в школе. В скользь упомянутые вечеринки, на которые её постоянно звали и которые она без зазрения совести пропускала ради посиделок в кафешках с папой и Итаном, говорили о многом. Десятки парней поджидали её за школой, дабы предложить встречаться, а в итоге уходили с разбитыми сердцами и оказывались в этом дневнике под именами по типу «назойливый комар № 8» или «очередная протечка IQ».
По записям было понятно, что лишь три вещи имели для неё значение: дружба с Итаном, безответная любовь к отцу и страсть к изучению биологии. Один день стал поворотным в жизни мамы и был очень важен для моего расследования:
«26 августа 1997 год,
Боже, я ужасно рада! Произошло немыслимое! А мне вообще можно об этом писать? Наверное нет. Ну я только чуть-чуть напишу.
Сегодня папа позвал меня на важный разговор и я чуть со страху не умерла, подумав, что он узнал о том, что я стащила его легендарный нож, чтобы показать ребятам. Для меня это оказалось целым испытанием, а эти придурки даже бровью не повели. Ну конечно, это же не космический бластер, который они обсуждали целых два часа вместо этого!
Короче, нет, папа не узнал. Он предложил мою кандидатуру для стажировки в фармацевтической компании «Мирай», где работал охранником уже как три года.
