— А ты уверен в своем выборе?
Он не знал меня, как знаю себя я или же Марина с Ветой, которые видели меня в любом состоянии. Даже Варя с Машей меня никогда не видели настоящей. Мы с ними были слишком разными, поэтому наши дороги разошлись, как ни странно.
Можно было бы в подробностях рассказать о том, как начали зарождаться наши отношения с Русланом. Но это слишком длинная история, которую не рассказать ни за час, ни за день и даже не за неделю или месяц.
После окончания школы, мы съехались.
— Рус, тебе не кажется, что это слишком рано… ну, я про то, что мы начали жить вместе и все такое? — спросила я, чувствуя, как тело парня медленно опускается на мое, уставший, потный.
Все, как обычно. Полежит немного, молча, а потом сходит в душ и будет свежим и душой и телом. Это стало традицией, каждый вечер одно и то же. Нужно вроде бы что-то разнообразить, но говорить об этом иногда становится страшно, будто чувствуешь, что потом будет все по-другому. И только неизвестность пугает… до смерти пугает.
Меня всегда пугала не известность. И, думаю, это у большинства из нас.
— Нет, не думаю, что торопимся. Знаешь, я долго думал, но все никак не мог собраться с нужными мыслями. Мы давно знакомы, встречаемся уже больше шести месяцев… — парень делает глубокий вдох, выдох, — люблю тебя, и хотел узнать. Ты выйдешь за меня?
— Что? Выйти за тебя замуж? Рус, ты серьезно?
— Ну, так что?
— Нет. Не так скоро… Я пока не готова к этому… Прости.
— Ладно. — Его взгляд сразу же изменился, словно его подменили. Это уже не тот, кого я знаю, совсем другой Руслан.
Прикрываю глаза, и чувствуется, как становится легче, как он встает с кровати.
Не знаю, но от него исходит другая аура, не та, которая когда-то была. Понимаю, что обидела, но он должен понять, что для меня это рано. К тому же никто не жениться на первой курсе. Подумают, что по залету и все, что дальше? Рано… Рано… Слишком рано…
Всю неделю Рус был не своим, пропало все, что только могло пропасть, больше не было обнимашек на прощанья, не было даже легких поцелуев перед снов. Его явно подменили.
Даже сейчас, когда он спит, от него исходит что-то холодное.
— Это все из-за моего отказа? — тихо, почти, что шепотом спросила я, то ли себя, то ли кого-то другого, но скорее всего себя. Легким движением руки провожу по его волосам.
Руслан стал меняться, в его темных глазах больше не было той теплоты, что была. Лед. В них появился холод, буря… снежная буря. Я думала, что все обойдется, что это все из-за проблем в учебе и на работе, пока… он не ударил меня.
— Почему я должен жрать одно и тоже? Может, ты кому-то стала готовить еще? — его сильная ладонь сжимала горло, от чего я начала задыхаться, — дрянь. И я еще хотел на тебе жениться!
— Пусти… — по щекам побежали слезы, стало тяжело дышать и не только из-за боли в груди, но и из-за его рук, сжимающие горло.
— Да кому ты нужна? Единственное, что ты умеешь делать это хорошо сосать и брать. Вот, что тебя спасает.
И ушел.
Тогда я впервые не знала, что делать, как быть. Внутри повисла тревога. Даже вспоминая это, мне становится не по себе, достаю телефон и пытаюсь хоть как-то отвлечься. Пусть будет сложно, пусть, будет не возможно. Плевать.
Вконтакте много непрочитанных сообщений от подруг и в беседе однокурсников тоже. Кто-то прокомментировал фотку в instagram. Сейчас меня это не волнует. К сожалению.
Однажды мне было больно от любви, и тогда я чуть от нее не умерла, разумеется, мораль и душевно, а сейчас… боль убивает меня уже во второй раз. Обещала, что не буду такого терпеть, а сама сижу и жду, только вот чего?
— Руслан не может быть таким моральным уродом, это все из-за проблем… — хотелось бы верить, хотелось бы. Тут скорее я пытаюсь себя в этом убедить и успокоиться от этих навязчивых идей. Как глупо. Как наивно.
На учебу сегодня я опоздала. Рус ночью не ночевал дома, а я не могла долго уснуть. Мысли не дают покоя, не дают расслабиться.
— Не знаю, что сейчас между нами, но это уже не отношения, — сказала я в тишину, чувствуя, как по щекам пролились слезы, — это боль…
Через пару дней нам удалось поговорить, точнее… говорила я, а он лишь слушал и честно, не знаю, понял ли он меня, может я в стену говорила. Не знаю. Это слишком странно было. Но это сработало. Рус, стал прежним, чему я была только рада. Только вот возникал вопрос «а надолго ли?»
Второй курс педагогического университета, стал в разы сложнее.
Я перестала спать, вести привычный образ жизни, и если на первом курсе я могла хоть как-то справиться, то сейчас с трудом успевала поесть.
А потом мир рухнул.
— Знаешь того самого Руслана? — из кабинки в женском туалете раздался голос и явно не адресованный мне.
— Ну… Да, наверное.
— Вчера мы стали встречаться, правда, неофициально, пока о там со своей сучкой Мирой. Редкостная тварь.
— Оу, и что ты хочешь сделать?
— Подставлю ее перед Русом и дело в шляпе. Да, пусть он ей сам изменяет, но никто же не сказал, что она начала изменять позже, — а потом она засмеялась. Я узнавала голос, правда… не совсем точно.
Но честно плевать, кто это говорит, когда в груди все начинает сживаться от боли. Плевать, когда внутренний мир вновь стал рушиться. Я верила, поверила, а он поступил со мной просто отвратительно, ничтожество. Даже плакать не могу не, потому что выплакала все, потому что жалко слезы.
Больно… Лучше бы я не верила ему…
Больно…
Боль начинает убивать меня снова. Это не возможно. Лучше бы я ушла.
Вышла из уборной, предварительно громко хлопнув, так, чтобы они услышали.
Нужно найти его. Найти и высказать все. Все, что я о нем думаю.
Пусть ему будет стыдно.
Вот он. Стоит в кругу своих друзей. Сейчас.
— Руслан, — крикнула я. Пусть мне будет больно, уже ничего не страшно. Пускай. Только с меня хватит.
— Что, малышка?
Противно слышать это из его уст. Особенно сейчас. Особенно, когда я знаю всю правду. Больно смотреть в его глаза, даже слушать противно. Больно. Ненавижу. Всем мир рушится.
— Чтобы ты сделал, узнав, что твоя половинка тебе изменила? Да и не раз? — послышались смешки, будто его друзья знали. Будто все, все знали, но не я…
— Ты чего, Мира? — подходит ко мне, отчего сразу становится мерзко.
— Не подходи…
— Что?
— Ненавижу тебя… Ненавижу…
Если я не сделаю этого — буду жалеть. Я бы предпочла ему в наказание типо бесплодия, но я не настолько жестока, как хочется в данную минуту. Посмотрев ему в глаза. В последний раз. Делаю глубокий вдох, секунду не дыши, выдыхаю и замахиваюсь для удара. Пощечина была звонкой, да еще такой, что моя рука начала болеть.
— Ты что творишь?!
Держится за щеку — больно.
— А мне больнее! Катись к своей скотине, а я не собираюсь жить с тем, кто изменяет!
Плюнула ему в лицо, развернулась и убежала, чувствуя, что все-таки слезы побежали по щекам. Это не выносимо. Не выносимо больно. Измена — медленный яд для человека, который будет тебя убивать изнутри и, к сожалению, мир не придумал противоядия от этого.
Я выбежала на улицу, без куртки, сумки. Не понимая, что происходит. Мне хочется забыться. Раствориться. Не вспоминать о то, что произошло. В голове крутится миллионы мыслей, туманя мою котелок напрочь.
Слева доносится клаксон автомобиля. Краем глаза замечаю синий седан, красный светофор, горящий мне, а затем удар. Сознание покидает меня, так быстро, что я ничего не успеваю осознать...
?
Открываю глаза.
Не сразу понимая, где я оказалась, да и не совсем помня как именно.
Чувствую различные трубки: в носу, во рту и даже в руках. Это не больно. Совсем. И это даже не пугает меня. Больше всего, меня пугает то, что я ничего не слышу... совсем. Не слышу пищание различных приборов, которые окружают меня. Не слышу разговоров за дверью. Не слышу шагов по коридорам.
И даже стук своего сердца.
Я могу лишь чувствовать его, что не успокаивает меня, ни капли.
Это странно, пугающе.
Но странно еще то, что я мутно помню то, что со мной произошло. Настолько мутно, что....
Нет, я не могла так просто все забыть. Всю картину должна, ладно мельчайшие подробности. Они ни к чему, самое главное, тот день, которые привел меня к тому, что сейчас я не дома, а в чертовой больнице.
Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить.
Мы тогда поссорились. Сильно поссорились, а если уточнить, то он мне изменил. Нет, изменял на протяжении нескольких дней, а может быть и недель. Этого я точно не знаю. Да и плевать мне теперь. Я зла на него. Да и на себя тоже. Сама не заметила этого.
Сейчас для меня самое главное понять, что случилось со мной, как сильно я пострадала. Тело так никогда не болело, как сейчас.
Интересно, если я сейчас закричу, меня услышат? А смогу ли я закричать?
Или я даже этого не смогу сделать?
Смотрю на дверь. Кажется, я жду чуда.
Так наивно...
Палата.
Она не дает мне полного покоя. Она не такая, как себе представляла. Не обычная что ли. Особенная.
Что-то внутри начинает сжиматься, а разум не дает успокоиться, понимая, что это не совсем простая палата. Понятное дело, что после того, как человека сбивает машина, его не отправляют в общую палату. Палата реанимации.
Вот где я.
Вдох.
Выдох.
Чувствую, как сердце начинает биться чаще, больно покалывая слева. Почему-то даже заплакать захотелось. Громко. Взахлеб. Почувствовать соленый вкус слез. Почувствовать, что я жива, что это сон. Страшный. Кошмарный.
Прежде чем снова закрыть глаза и погрузиться в сон, который стал моим маленьким спасением от реальности, вижу, как проходит тень, а потом открывается дверь.
Ко мне пришли.
Мужчина средних лет, высокий и с кольцом на безымянном пальце. Жаль. Его взгляд останавливается. Его я вижу впервые. На нем не костюм или джинсы с рубашкой. Специальная одежда врачей. Голубые штаны, рубашка и белый халат. С стетоскопом на шее.
Он не смотрит на меня. Наверное, смотрит показание моих приборов. Может, они отключены и поэтому я не слышу их?
Делает пол оборота туловищем и, кажется, что-то говорит. Только, я ничего не слышу. Почему?
Что же такого случилось?
Через пару минут прибежала девушка, видимо, медсестра. Девушка принесла блокнот, который вручила ему. Не понимаю, что он собирается делать. Не понимаю, к чему весь этот цирк, когда уже не смешно. Если кто-то из друзей решили меня вот так разыграть — идиотская шутка.
Закончив писать, он показал мне листок. Сначала я не понимающе посмотрела в его темные глаза. Пытаюсь запомнить его лицо, его ямочки на щеках, его прямой нос и тонкие губы.
Легкая щетина и круги под глазами, говорят о его усталости.
Меня зовут Леонид Викторович, и я твой лечащий врач. Расскажи о своих жалобах.
Не сразу разбираю кривой почерк мужчины.
— Если вы хотите поиздеваться, у вас хорошо получается, но шутка уже не смешная, — начала говорить я через боль в горле, можно было бы предположить, что у меня ангина или еще что-то, но я не слышу собственного голоса, — не знаю, как вы делаете абсолютную тишину, но… это слишком жестокая шутка. Скажите, вам за это заплатили, да? Только, знаете, из вас хреновый актер, да и вообще из врачей хреновые актеры получаются.
Посмотрев на меня, как на дурочку, он принялся вновь что-то писать, только уже дольше, будто думает, что сказать, а может и придумать.
Не в моих правилах пугать своих пациентов, даже если там все так плохо. Лучше сказать праву, причинив боль, нежели соврать, но отгородить человека от боли. Это не профессионально, так поступают только убитые врачи. Поэтому, тебе придется поверить в то, что я сейчас скажу. Ты поступила в больницу около месяца назад, без сознания, с переломами и сотрясением мозга. Тебе уже делали операцию. Только мы не учли одного, да и поздно заметили это. Причина, по которой ты не слышишь — твой мозг очень серьезно пострадал.
Спокойно дочитать я не смогла слезы начали вырываться. Я не могу их сдерживать.
Да быть такого не может. Это вранье…
— Еще раз повторить? Это не смешная шутка! — чувствую, как напрягаются голосовые связки, но уши все еще не могут услышать.
Как бы я не старалась крикнуть на него, совсем ничего, только горло деру своим криком.
Была бы у меня возможность, встала бы и врезала этому клоуну, но боль приковала меня к постели, провода, словно цепи, удерживают меня.
Он лишь качает головой.
И только в этот миг понимаю, он не лжет.
Все, что было сказано, оказалось правдой.
А что дальше? Что делать потом, когда меня выпишут? Я не смогу закончить учебу, не смогу идти работать. И как быть? Кому нужна калека? Правильно, никому.
Сон стал единственным, что меня успокаивало. Я старалась не просыпаться, но чувство жажды не давало мне покоя.
Неделю переваривала те самые слова, а потом еще одну неделю пыталась с этим смириться, что у меня не получилось совсем.
Когда приходили медсестры или врач, я делала вид, что спала, но меня будили. Не знаю зачем, но для того, чтобы я вспомнила о своей глухоте, точно. Я злилась. Это было видно только по моим глазам, девушки пугались, а доктор все прекрасно понимал и старался не беспокоить меня, а дать спокойно смириться с тем, что я теперь не я.
Даже странно звучит «я теперь не я»
С каждым днем мне казалось, что силы покидают меня и мне осталось совсем немного. Сил хватало лишь на сердцебиение, дыхание и то, чтобы мыслить, рассуждать о жизни. Но я бы это назвала по-другому — существование. Жалкое существование.
Не страшно, если ты теперь совсем один.
Не страшно, когда тебя предают.
Не страшно, если твоя жизнь перевернулась.
Наверное, страшно становится, когда ты теряешь себя.
Это такое ужасное, отвратительное чувство, когда тебя ничего не интересует, когда ты не пытаешься бороться за жизнь или свое здоровье. Ведь рано или поздно в жизни вновь появиться человек, который заставит тебя сделать то, что ты никогда не собиралась делать.
Еще через неделю несколько трубок убрали. Но продолжали держать в реанимационной палате.
Спустя еще несколько дней, я впервые села. Из-за того, что я долго лежала у меня закружилась голова, потемнело в глазах. На мгновение стало страшно. Но Леонид Викторович меня успокоил, что все это нормально.
Справа от кровати было окно. Я сидела на кровати и смотрела в него, вместо телевизора. Это единственное, что у меня было.
Если верить, то в больнице я уже два месяца. Или около того. Находясь здесь, в изоляции от окружающих, время течет то ли быстро, то ли медленно и следить за ним не имеет никакого смысла.
Иногда мне казалось, что это сон. Страшный сон. Но всякий раз, когда я пыталась себя ущипнуть, я по-прежнему сидела на кровати, в палате. Это не сон. Это моя жизнь.
Я сидела целыми днями. Наблюдала за теми, кто находился по ту сторону окна.
Это уже вошло в привычку: сидеть и смотреть. То, как кто-то спешит или идет не спеша. То, как едут автобусы, а за ними машины. Вчера была авария: один резко затормозил, а второй не успел среагировать.
Прикрываю глаза. В голове всплывают моменты из детства, когда мы были у Машки в гостях, нам по семь лет. Представляем что мы певицы. У Машки получалось лучше петь, чем у меня или у Вари. У Вари, к слову, тоже хорошо получалось. У одной меня не получалось попадать по нотам.
Тогда я впервые поняла, что такое завидовать кому-то.
Он не знал меня, как знаю себя я или же Марина с Ветой, которые видели меня в любом состоянии. Даже Варя с Машей меня никогда не видели настоящей. Мы с ними были слишком разными, поэтому наши дороги разошлись, как ни странно.
***
Можно было бы в подробностях рассказать о том, как начали зарождаться наши отношения с Русланом. Но это слишком длинная история, которую не рассказать ни за час, ни за день и даже не за неделю или месяц.
После окончания школы, мы съехались.
— Рус, тебе не кажется, что это слишком рано… ну, я про то, что мы начали жить вместе и все такое? — спросила я, чувствуя, как тело парня медленно опускается на мое, уставший, потный.
Все, как обычно. Полежит немного, молча, а потом сходит в душ и будет свежим и душой и телом. Это стало традицией, каждый вечер одно и то же. Нужно вроде бы что-то разнообразить, но говорить об этом иногда становится страшно, будто чувствуешь, что потом будет все по-другому. И только неизвестность пугает… до смерти пугает.
Меня всегда пугала не известность. И, думаю, это у большинства из нас.
— Нет, не думаю, что торопимся. Знаешь, я долго думал, но все никак не мог собраться с нужными мыслями. Мы давно знакомы, встречаемся уже больше шести месяцев… — парень делает глубокий вдох, выдох, — люблю тебя, и хотел узнать. Ты выйдешь за меня?
— Что? Выйти за тебя замуж? Рус, ты серьезно?
— Ну, так что?
— Нет. Не так скоро… Я пока не готова к этому… Прости.
— Ладно. — Его взгляд сразу же изменился, словно его подменили. Это уже не тот, кого я знаю, совсем другой Руслан.
Прикрываю глаза, и чувствуется, как становится легче, как он встает с кровати.
Не знаю, но от него исходит другая аура, не та, которая когда-то была. Понимаю, что обидела, но он должен понять, что для меня это рано. К тому же никто не жениться на первой курсе. Подумают, что по залету и все, что дальше? Рано… Рано… Слишком рано…
Всю неделю Рус был не своим, пропало все, что только могло пропасть, больше не было обнимашек на прощанья, не было даже легких поцелуев перед снов. Его явно подменили.
Даже сейчас, когда он спит, от него исходит что-то холодное.
— Это все из-за моего отказа? — тихо, почти, что шепотом спросила я, то ли себя, то ли кого-то другого, но скорее всего себя. Легким движением руки провожу по его волосам.
Руслан стал меняться, в его темных глазах больше не было той теплоты, что была. Лед. В них появился холод, буря… снежная буря. Я думала, что все обойдется, что это все из-за проблем в учебе и на работе, пока… он не ударил меня.
— Почему я должен жрать одно и тоже? Может, ты кому-то стала готовить еще? — его сильная ладонь сжимала горло, от чего я начала задыхаться, — дрянь. И я еще хотел на тебе жениться!
— Пусти… — по щекам побежали слезы, стало тяжело дышать и не только из-за боли в груди, но и из-за его рук, сжимающие горло.
— Да кому ты нужна? Единственное, что ты умеешь делать это хорошо сосать и брать. Вот, что тебя спасает.
И ушел.
Тогда я впервые не знала, что делать, как быть. Внутри повисла тревога. Даже вспоминая это, мне становится не по себе, достаю телефон и пытаюсь хоть как-то отвлечься. Пусть будет сложно, пусть, будет не возможно. Плевать.
Вконтакте много непрочитанных сообщений от подруг и в беседе однокурсников тоже. Кто-то прокомментировал фотку в instagram. Сейчас меня это не волнует. К сожалению.
Однажды мне было больно от любви, и тогда я чуть от нее не умерла, разумеется, мораль и душевно, а сейчас… боль убивает меня уже во второй раз. Обещала, что не буду такого терпеть, а сама сижу и жду, только вот чего?
— Руслан не может быть таким моральным уродом, это все из-за проблем… — хотелось бы верить, хотелось бы. Тут скорее я пытаюсь себя в этом убедить и успокоиться от этих навязчивых идей. Как глупо. Как наивно.
На учебу сегодня я опоздала. Рус ночью не ночевал дома, а я не могла долго уснуть. Мысли не дают покоя, не дают расслабиться.
— Не знаю, что сейчас между нами, но это уже не отношения, — сказала я в тишину, чувствуя, как по щекам пролились слезы, — это боль…
***
Через пару дней нам удалось поговорить, точнее… говорила я, а он лишь слушал и честно, не знаю, понял ли он меня, может я в стену говорила. Не знаю. Это слишком странно было. Но это сработало. Рус, стал прежним, чему я была только рада. Только вот возникал вопрос «а надолго ли?»
Второй курс педагогического университета, стал в разы сложнее.
Я перестала спать, вести привычный образ жизни, и если на первом курсе я могла хоть как-то справиться, то сейчас с трудом успевала поесть.
А потом мир рухнул.
— Знаешь того самого Руслана? — из кабинки в женском туалете раздался голос и явно не адресованный мне.
— Ну… Да, наверное.
— Вчера мы стали встречаться, правда, неофициально, пока о там со своей сучкой Мирой. Редкостная тварь.
— Оу, и что ты хочешь сделать?
— Подставлю ее перед Русом и дело в шляпе. Да, пусть он ей сам изменяет, но никто же не сказал, что она начала изменять позже, — а потом она засмеялась. Я узнавала голос, правда… не совсем точно.
Но честно плевать, кто это говорит, когда в груди все начинает сживаться от боли. Плевать, когда внутренний мир вновь стал рушиться. Я верила, поверила, а он поступил со мной просто отвратительно, ничтожество. Даже плакать не могу не, потому что выплакала все, потому что жалко слезы.
Больно… Лучше бы я не верила ему…
Больно…
Боль начинает убивать меня снова. Это не возможно. Лучше бы я ушла.
Вышла из уборной, предварительно громко хлопнув, так, чтобы они услышали.
Нужно найти его. Найти и высказать все. Все, что я о нем думаю.
Пусть ему будет стыдно.
Вот он. Стоит в кругу своих друзей. Сейчас.
— Руслан, — крикнула я. Пусть мне будет больно, уже ничего не страшно. Пускай. Только с меня хватит.
— Что, малышка?
Противно слышать это из его уст. Особенно сейчас. Особенно, когда я знаю всю правду. Больно смотреть в его глаза, даже слушать противно. Больно. Ненавижу. Всем мир рушится.
— Чтобы ты сделал, узнав, что твоя половинка тебе изменила? Да и не раз? — послышались смешки, будто его друзья знали. Будто все, все знали, но не я…
— Ты чего, Мира? — подходит ко мне, отчего сразу становится мерзко.
— Не подходи…
— Что?
— Ненавижу тебя… Ненавижу…
Если я не сделаю этого — буду жалеть. Я бы предпочла ему в наказание типо бесплодия, но я не настолько жестока, как хочется в данную минуту. Посмотрев ему в глаза. В последний раз. Делаю глубокий вдох, секунду не дыши, выдыхаю и замахиваюсь для удара. Пощечина была звонкой, да еще такой, что моя рука начала болеть.
— Ты что творишь?!
Держится за щеку — больно.
— А мне больнее! Катись к своей скотине, а я не собираюсь жить с тем, кто изменяет!
Плюнула ему в лицо, развернулась и убежала, чувствуя, что все-таки слезы побежали по щекам. Это не выносимо. Не выносимо больно. Измена — медленный яд для человека, который будет тебя убивать изнутри и, к сожалению, мир не придумал противоядия от этого.
Я выбежала на улицу, без куртки, сумки. Не понимая, что происходит. Мне хочется забыться. Раствориться. Не вспоминать о то, что произошло. В голове крутится миллионы мыслей, туманя мою котелок напрочь.
Слева доносится клаксон автомобиля. Краем глаза замечаю синий седан, красный светофор, горящий мне, а затем удар. Сознание покидает меня, так быстро, что я ничего не успеваю осознать...
?
Часть 2
Глава 7 чистая страница
Открываю глаза.
Не сразу понимая, где я оказалась, да и не совсем помня как именно.
Чувствую различные трубки: в носу, во рту и даже в руках. Это не больно. Совсем. И это даже не пугает меня. Больше всего, меня пугает то, что я ничего не слышу... совсем. Не слышу пищание различных приборов, которые окружают меня. Не слышу разговоров за дверью. Не слышу шагов по коридорам.
И даже стук своего сердца.
Я могу лишь чувствовать его, что не успокаивает меня, ни капли.
Это странно, пугающе.
Но странно еще то, что я мутно помню то, что со мной произошло. Настолько мутно, что....
Нет, я не могла так просто все забыть. Всю картину должна, ладно мельчайшие подробности. Они ни к чему, самое главное, тот день, которые привел меня к тому, что сейчас я не дома, а в чертовой больнице.
Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить.
Мы тогда поссорились. Сильно поссорились, а если уточнить, то он мне изменил. Нет, изменял на протяжении нескольких дней, а может быть и недель. Этого я точно не знаю. Да и плевать мне теперь. Я зла на него. Да и на себя тоже. Сама не заметила этого.
Сейчас для меня самое главное понять, что случилось со мной, как сильно я пострадала. Тело так никогда не болело, как сейчас.
Интересно, если я сейчас закричу, меня услышат? А смогу ли я закричать?
Или я даже этого не смогу сделать?
Смотрю на дверь. Кажется, я жду чуда.
Так наивно...
Палата.
Она не дает мне полного покоя. Она не такая, как себе представляла. Не обычная что ли. Особенная.
Что-то внутри начинает сжиматься, а разум не дает успокоиться, понимая, что это не совсем простая палата. Понятное дело, что после того, как человека сбивает машина, его не отправляют в общую палату. Палата реанимации.
Вот где я.
Вдох.
Выдох.
Чувствую, как сердце начинает биться чаще, больно покалывая слева. Почему-то даже заплакать захотелось. Громко. Взахлеб. Почувствовать соленый вкус слез. Почувствовать, что я жива, что это сон. Страшный. Кошмарный.
Прежде чем снова закрыть глаза и погрузиться в сон, который стал моим маленьким спасением от реальности, вижу, как проходит тень, а потом открывается дверь.
Ко мне пришли.
Мужчина средних лет, высокий и с кольцом на безымянном пальце. Жаль. Его взгляд останавливается. Его я вижу впервые. На нем не костюм или джинсы с рубашкой. Специальная одежда врачей. Голубые штаны, рубашка и белый халат. С стетоскопом на шее.
Он не смотрит на меня. Наверное, смотрит показание моих приборов. Может, они отключены и поэтому я не слышу их?
Делает пол оборота туловищем и, кажется, что-то говорит. Только, я ничего не слышу. Почему?
Что же такого случилось?
Через пару минут прибежала девушка, видимо, медсестра. Девушка принесла блокнот, который вручила ему. Не понимаю, что он собирается делать. Не понимаю, к чему весь этот цирк, когда уже не смешно. Если кто-то из друзей решили меня вот так разыграть — идиотская шутка.
Закончив писать, он показал мне листок. Сначала я не понимающе посмотрела в его темные глаза. Пытаюсь запомнить его лицо, его ямочки на щеках, его прямой нос и тонкие губы.
Легкая щетина и круги под глазами, говорят о его усталости.
Меня зовут Леонид Викторович, и я твой лечащий врач. Расскажи о своих жалобах.
Не сразу разбираю кривой почерк мужчины.
— Если вы хотите поиздеваться, у вас хорошо получается, но шутка уже не смешная, — начала говорить я через боль в горле, можно было бы предположить, что у меня ангина или еще что-то, но я не слышу собственного голоса, — не знаю, как вы делаете абсолютную тишину, но… это слишком жестокая шутка. Скажите, вам за это заплатили, да? Только, знаете, из вас хреновый актер, да и вообще из врачей хреновые актеры получаются.
Посмотрев на меня, как на дурочку, он принялся вновь что-то писать, только уже дольше, будто думает, что сказать, а может и придумать.
Не в моих правилах пугать своих пациентов, даже если там все так плохо. Лучше сказать праву, причинив боль, нежели соврать, но отгородить человека от боли. Это не профессионально, так поступают только убитые врачи. Поэтому, тебе придется поверить в то, что я сейчас скажу. Ты поступила в больницу около месяца назад, без сознания, с переломами и сотрясением мозга. Тебе уже делали операцию. Только мы не учли одного, да и поздно заметили это. Причина, по которой ты не слышишь — твой мозг очень серьезно пострадал.
Спокойно дочитать я не смогла слезы начали вырываться. Я не могу их сдерживать.
Да быть такого не может. Это вранье…
— Еще раз повторить? Это не смешная шутка! — чувствую, как напрягаются голосовые связки, но уши все еще не могут услышать.
Как бы я не старалась крикнуть на него, совсем ничего, только горло деру своим криком.
Была бы у меня возможность, встала бы и врезала этому клоуну, но боль приковала меня к постели, провода, словно цепи, удерживают меня.
Он лишь качает головой.
И только в этот миг понимаю, он не лжет.
Все, что было сказано, оказалось правдой.
А что дальше? Что делать потом, когда меня выпишут? Я не смогу закончить учебу, не смогу идти работать. И как быть? Кому нужна калека? Правильно, никому.
Сон стал единственным, что меня успокаивало. Я старалась не просыпаться, но чувство жажды не давало мне покоя.
Неделю переваривала те самые слова, а потом еще одну неделю пыталась с этим смириться, что у меня не получилось совсем.
Когда приходили медсестры или врач, я делала вид, что спала, но меня будили. Не знаю зачем, но для того, чтобы я вспомнила о своей глухоте, точно. Я злилась. Это было видно только по моим глазам, девушки пугались, а доктор все прекрасно понимал и старался не беспокоить меня, а дать спокойно смириться с тем, что я теперь не я.
Даже странно звучит «я теперь не я»
С каждым днем мне казалось, что силы покидают меня и мне осталось совсем немного. Сил хватало лишь на сердцебиение, дыхание и то, чтобы мыслить, рассуждать о жизни. Но я бы это назвала по-другому — существование. Жалкое существование.
Не страшно, если ты теперь совсем один.
Не страшно, когда тебя предают.
Не страшно, если твоя жизнь перевернулась.
Наверное, страшно становится, когда ты теряешь себя.
Это такое ужасное, отвратительное чувство, когда тебя ничего не интересует, когда ты не пытаешься бороться за жизнь или свое здоровье. Ведь рано или поздно в жизни вновь появиться человек, который заставит тебя сделать то, что ты никогда не собиралась делать.
Еще через неделю несколько трубок убрали. Но продолжали держать в реанимационной палате.
Спустя еще несколько дней, я впервые села. Из-за того, что я долго лежала у меня закружилась голова, потемнело в глазах. На мгновение стало страшно. Но Леонид Викторович меня успокоил, что все это нормально.
Справа от кровати было окно. Я сидела на кровати и смотрела в него, вместо телевизора. Это единственное, что у меня было.
Если верить, то в больнице я уже два месяца. Или около того. Находясь здесь, в изоляции от окружающих, время течет то ли быстро, то ли медленно и следить за ним не имеет никакого смысла.
Иногда мне казалось, что это сон. Страшный сон. Но всякий раз, когда я пыталась себя ущипнуть, я по-прежнему сидела на кровати, в палате. Это не сон. Это моя жизнь.
Я сидела целыми днями. Наблюдала за теми, кто находился по ту сторону окна.
Это уже вошло в привычку: сидеть и смотреть. То, как кто-то спешит или идет не спеша. То, как едут автобусы, а за ними машины. Вчера была авария: один резко затормозил, а второй не успел среагировать.
Прикрываю глаза. В голове всплывают моменты из детства, когда мы были у Машки в гостях, нам по семь лет. Представляем что мы певицы. У Машки получалось лучше петь, чем у меня или у Вари. У Вари, к слову, тоже хорошо получалось. У одной меня не получалось попадать по нотам.
Тогда я впервые поняла, что такое завидовать кому-то.
