-Вот, мам, такая большая у нас семья имеется, завтра приедут,я их по–простому зову - тесть и тёща, Аришка обещала на выходные подъехать, ну и Виталька с семьёй -тоже наши.
-Давно бы так, а то все один да один! - проворчала баб Поля. - На миру и смерть красна, хорошо тут у вас!
-Это в половину хорошо, вот в деревне – там да, там совсем замечательно!
Часов около девяти уморившаяся баба Поля попросила отвезти её к своим:
-Притомилась я! Лиля, ты не поезжай с нами, ногу-то побереги, завтра и увидимся!
В машине сказала сыну:
-Теперь моя душа спокойна, в надежные руки попал.Я уж думала, бобылем так и останешься!
-Я тебе говорил, моя Лиля, она особенная.
-Мотри, не обижай, у вас, мужиков, вожжа как под хвост попадает, так и кобелитесь, вон как Юрка.
-Какой Юрка? - не понял сын.
-Юрка, папаня твой.
-Как кобелиться, он же умер совсем молодой?
-Умер, - кивнула головой мать, - для меня и для вас.
-Так он что, не умер?
-Живой, собака.
Гоша, подъехал на небольшой пятачок, остановился.
-Мать, колись, почему я,мы с Танюхой ничего не знаем про это?
-Чего знать-то? Сразу после тебя, ну, может, с полгода как ты народился, бабенку заимел на стороне. Я поначалу-то и не поняла - ты беспокойный был, спала урывками, дом-хозяйство, он в районе, двухэтажки строил, бригада там собралась строительная, ну и достроился. Дома–то у нас: жена замотанная, сынок малой пищит, никакого покою, ночью почти не спит, а он же уставши приезжает. Поначалу молчал, только морщился все. Я-то ему от всей души - ходил начищенный, наглаженный, а до себя руки не доходили. Стал придираться, то не так, это не эдак, я все в шутку обращаю, кривится, гад. Потом и в постелю перестал меня тащить, редко так когда, устает–де. Молодая была, наивная! - вздохнула мать. - Год так-то вот тянулась эта тягомотина, ты уже пошел, полегче стало - спать ночами стал, да только глаз да глаз за тобой нужен был, думаешь, в кого внучки такие неуёмные? Чистый дядька! Два тебе сравнялось, я опять забеременела. Он на дыбы:
-Аборт и никаких гвоздей.
Я уперлась - второго рожу и потом всё!
Скандалы пошли, один, другой, сама уже подозревать начала - причину ищет, бежать намылился. Говорю как-то, когда в очередной раз ругались:
-Юр, ведь есть у тебя кто-то, отчего ты и бесишься!
Намекали мне бабы-то наши, вдовушка там в районе имеется. Завопил, обозвал меня всяко, да не такой он стал, совсем как чужой. Мать моя поохала, но сказала:
-Рожай, Поль, будете жить-не будете, всё Гошка не один на белом свете, да и к трем годам дело идет, уже крепко на ногах стоит, вон как носится. А Юрка, да съезди сама, посмотри, может, наговаривает бабьё наше?
Поехала в четверг, как сейчас помню, во второй половине и добралась туда, а его на стройке и нету. Дедок там в будке был, старенький, спроста и скажи:
-Да он поди у Истратихи, любовь промеж ими вспыхнула, давненько уже, а ты сестра что ль его ?
-Ну да, дедушка, троюродная!
Пошла к этой Истратихе, там дверь не на запоре, я вошла, все и увидела. Он на ней гарцует, этак–то гарцевать, конечно, для жены уже ничего и не остается. Не то, чтобы мне это сильно нужно, но обидно, как в грязи вываляли. Я ругаться, сам знаешь, не любитель, а у печки ухват стоит, тихохонько взяла его и к кровати. Не слышат и не видят ничего, я и перетянула ухватом по горбу-то, да ещё и по заду, красиво так, полоса получилась заметная. Он морду повернул, я ухватом его за шею и уцепи и ласково так говорю:
-Поверни, милый, голову-то, я тебе её и заверну назад!
Побелел весь, заикаться начал, эта под ним вопит.
-Уйми, - говорю, - пришибить не пришибу, а ухватом в глаз попасть сумею.
Та и заткнись.
-Поль, Полечка, я ... -чего-то там бормочет. И так мерзко мне стало, плюнула ему в харю, спокойно так сказала:
-Умер ты для меня и детей с этой минуты!
Не удержалась, Гошка, говорю:
-Вставай, подлюка!
Он соскочил, а я поперек пуза эту и перетянула, шрам, говорят, остался, запулила ухватом в этого, он там в штанах запутался и вон оттуда. Как домой приехала, не помню, кто-то из наших на попутке довез, дома тебя увидела, ты мне что-то рассказываешь, я а лихорадочно вещи собираю - не наши, его. Жили то мы в бабки моей избе. Собрала все, до крошки, как говорится, удочки, всякую прочую дребедень, и выставила у сарайки. Оставила только пару рубах новых, купленных на его день рожденья, да джинсы, дефицит тогда были, продала потом. Заявился к вечеру, знать, стыдно было днем-то :
-Ты, говорит, понимаешь, что она на тебя заявление подать может, нанесение побоев.
-Подавайте, у меня вон малолетний и в животе ещё один, много не дадут, а и посадют - ты отец, тебе ребенка и отдадут, воспитывай! Блефую, сынок, слабинку дашь -затопчет, поворачиваюсь и в дом. Он вроде, давай договоримся полюбовно, я полено хвать и в него, по руке попало.
-Полюбовно ты уже договорился. Вот тебе Бог, вот тебе порог! Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, не числишься ты боле у меня в живых.
-И что? - потрясенно спросил Георгий.
-А ничего. Алименты на вас двоих, копеечные, пересылал на книжку, не хотела я, чтобы почтальонка переводы носила. Вы не знали про него, да потом, года через четыре они и прекратились, знать скрывался где от алиментов-то. Я и не искала погань такую, будет три копейки присылать, потом с вас алименты отсудит. Умер и умер!
-И он ни разу нас... не пытался увидеть?
-Кто его знает, ко мне не обращался. Я тогда как закаменела вся, ко мне и не лезли с вопросами.
-И сколько же тебе тогда было? Я что-то торможу!
-Двадцать семь годков и было. Это я к чему разговор завела, написала Зотиха, объявился он у нас в деревне. Тогда говорили бабы мамке моей, быстро нажились они, куда-то уехал, может, через год или два.
-А сейчас что нужно этому человеку?
-Вас желает увидеть, сказали ему, что ты большим начальником стал, у Танюхи двое мальчонков, жаждет увидеть своих кровиночек.
-Танюха знает?
-Нет, я тебе первому говорю. Вы взрослые, смотрите сами, может, захотите его увидеть??
-Я - нет. Не помню его совсем, да и отцовским чувствам надо было проснуться намного раньше, когда мы, извини, мам, хреново совсем жили, в плане материальном. Бомж что ли какой?
-Да вроде не бедный, на машине приехал, как вы скажете – прикид приличный. Жалился Зотихе - не случилось у него больше семьи, сходился с бабенками, а все не то, Полюшку забыть не мог.
-Какую Полюшку? - встрепенулся задумавшийся Гоша. - А, извини, мам, задумался.
- Деток ему больше Бог не дал, на старости лет так хочется внуков понянчить. Так что, решайте сами.
-Мам, - потянулся он к ней, - мамка моя, ты в нас сомневаешься? Неужели мы с Танюхой захотим какого-то постороннего мужика своим отцом назвать? Для тебя он умер и для нас – тоже.
-Ты за Таньку-то не говори, мало ли, она, женское сердце, оно отходчиво.
-Мам, мамка моя, не ты ли всю жизнь говоришь, что она в сто раз упрямее меня?
-Ох, сынка, я так переживала, отец же он.
-Нет, - помотал головой Гоша, - отец, вон, Лешка наш, Саша Коровин, даже Матвейкин папка, его просто временно нет в жизни ребенка. Но он постоянно звонит, подолгу разговоры ведут, передает какие-то поделки, деньги ребенку на книжку заранее положил, когда жареным запахло. А тут какой-то левый мужик, пусть живет, как жил.
-А может, встретишься с ним? Пусть паскудина увидит, какими вы стали?
-Нет, мать, если только морду набить? Да старый он уже, неловко как-то! Будешь Зотихе звонить, передай дословно: -Умер он, когда мне три года было!
-Мам, а фамилия у нас, значит, его?
-Нет, моя, я при разводе сразу все документы переоформила, Танюха родилась, мы уже Усевичами были.
-А бабуля у нас Игнатьева была?
-Да, это по второму мужу, а так мы Усевичи.
-Ну, ты сильна, за столько лет ни разу не обмолвилась!!
-Я бы и сейчас не стала говорить, не объявись эта пакость. Ты не обижайся, Гош, что я тебе малость настроение подпортила. А Лиля твоя, она хорошая, и ты ей совсем не из-за должности нужен, вижу.
-Мам, я тоже это вижу!!
-Вот и хорошо, рада я за тебя, сынок!
В квартире было на удивление тихо
-Ребятки, похоже, в ночь пошли, умаялись, да ещё разница во времени. - Улыбнулась Танюха, чмокая братика в щёку. - Гош, ты торопишься ?
-Есть разговор! - ответил почему-то задумчивый братец.
-Что-то не так? - тут же отреагировала она.
-Всё так, я сейчас Лиле позвоню, и поговорим. Лиля, у нас тут непредвиденное дело вылезло, я задержусь на часок. Нет, нет, это из моего детства, приеду, все расскажу. Не волнуйся, все нормально, надо только с Танюшкой обсудить!
Сели на кухне, Гоша негромко сказал:
-Тань, у нас с тобой,как бы это помягче сказать - родитель объявился.
-Как это? С того света не возвращаются? - удивилась сестра.
-Он как Ленин, - хмыкнула мамка, - был такой лозунг везде: "Ленин и теперь – живее всех живых!" - Рассказала, как было дело, добавив:
-Вы у меня взрослые, самостоятельные, решайте сами.
-А что решать? - пожала плечами Танюха. - С моей стороны одно спасибо - за то, что заделал, больше в моей жизни этот человек не значится. Не верю я в эти сопли:
"Ах, дети мои, ах, я не знал, не мог, не хотел..." чего-то там ещё? Себя, любимого, всегда можно оправдать! Жил все эти годы без нас, вот и пусть дальше живет. Не вижу ни одной точки соприкосновения с чужим по всему человеком. Я никогда не понимала Верку Петрову, та всегда ныла про папку - ей так его не хватало, а у меня никогда зависти или обиды, что его нет, не было. Что-то такое абстрактное только и было при этом слове. Гошка мне был и за папку, и за старшего брата - всем. Не собираюсь я пускать в наш мир абсолютно чужого человека! Дико представить - зная, что два маленьких ребенка остались без помощи, постараться улизнуть ещё и от копеечных алиментов. Это вон как Лешка у меня сейчас враз пропадет.
-Но-но, попрошу, мадам Лиханова, не путать меня со всяким отребьем!! - возмутился Лешка. - Я как Петьку первый раз на руки взял в роддоме - все внутри замерло, комочек беспомощный, мой. У вашего родителя-производителя напрочь чувства отцовские атрофированы. Не повезло тебе, мать, - он взглянул на баб Полю, - в одном, зато повезло в другом, смотри, какие у тебя детки и внуки, а Гошка тебе ещё и внучку родит!
-Значит, - подвел итог Гоша, - закрываем эту тему, ненужную!
Лешка кивнул:
-У меня тут мужчина один примерно такую вот историю рассказал на работе, там родитель их троих бросил, оправдывался перед сыном, долгожданным как бы, но в два с половиной года оставленным. "Я не вас бросил, я с вашей матерью жить не мог!"
А там десять, шесть и два с половиной детки были. Алименты, правда, платил, по девять-одиннадцать рублей на троих.
-Я, конечно, охренел, спросил:
-Это пятьдесят процентов зарплаты? Он что, тридцатку получал?
-Наверное, - парняга тот улыбнулся: - Потом по десятке на каждого стал присылать, я когда школу закончил, в институт поступил, мне ежемесячно сорок рублей стал посылать. Виделся я с ним два раза за всю жизнь, больше всего меня поразило, в жизнь не угадаешь- сохраненные корешки переводов, что нам посылал. Работку не пыльную имел, электриком в райчего-то, на обед домой приходил, после обеда часок придавливал, и получал семьдесят рубликов. Остался один, уже за восемьдесят, жена вторая постарше была, умерла, дочка родная позвала к себе на зиму пожить, ответ убил:
-Пока твоя мать жива, я к тебе не поеду!
Жена виновата - он троих сделал и свалил. У вас ещё замечательнее, столько лет, Гош, сколько прошло-то?
-Если мне к трем походило, значит, тридцать девять.
-Целая жизнь! Молодец товарищ, сейчас вас ни кормить, ни одевать, почему бы не прилепиться, опять же - если заболеет, есть кому озаботиться о нем. Силен мужик! -Лешка покачал головой, притянул к себе жену, поднял взгляд на тёщу:
-Мать, я тебя ещё сильнее зауважал, ты молодчина, таких ребятишек подняла!Женушку мою, самолучшую, Гошку нашего замечательного!
-Так что, - подвела разговор к черте Танюшка, - умер он во младенчестве моем, пусть там и остается. Я Лилю увидела сегодня, так на душе тепло стало, Гошка сияет - знать, наш человек, а от биологического какое может быть тепло?
-На том и порешили! - улыбнулся Гоша. - Всё, я побежал, завтра приеду часиков во сколько?
-Давай в десять, орлы, скорее всего, рано проснутся.
-Лилечка, солнышко моё! - жарко нашептывал Усевич, целуя её прямо возле входной двери .
-Гоша, что случилось? - чуткая Лиля в момент просекла его какое-то напряженное состояние.
-Да немного выбило из колеи материно сообщение об объявившемся отце, которого мы считали умершим.
-Сбежал от вас? - понимающе спросила Лиля.
-Господи! - Усевич взял в руки её лицо. - Ты мне, действительно, как награда, с полуслова понимаешь!
-Егорушка! - тихонько сказала Лиля. - Вы без него не пропали, не исковеркали свою жизнь, нужно ли по прошествии стольких лет переживать? Он выбрал свою жизнь, вряд ли сейчас совесть заела - скорее всего, осознание, что годы немалые и рядом никого.
-Как ты меня назвала? - не вникая особо в её слова, спросил Усевич.
-Егорушка! А что? Не нравится?
Одной рукой расстегивая мешающую ему куртку, другой бережно поддерживая Лилю, он вглядывался в её лицо.
-Что? - взволнованно спросила Лиля.
Он швырнул в угол куртку, подхватил её на руки и понес в спальню, спросив между торопливыми поцелуями:
-Матюшка спит?
-Да, с Томиком в обнимку!
Осторожно положил её на кровать, присел рядом :
-Терпенье моё, дорогая моя женушка, закончилось!
Лиля засмеялась:
-А я уже хотела в наглую сама навязаться!
Протянула к нему руки:
-Иди сюда, мужик сибирский!
-Солнышко моё! Лилечка! - Гошка старался, ему было необходимо сделать их первый раз незабываемым, в планах было что-то с лепестками роз, свечами, романтическим вечером, но вот это - Егорушка! - переклинило, отключило все защитные реакции. Ничего не было сейчас, кроме вот этой необходимой ему женщины, её вздохов, шепота, рук и губ. Он старался не торопиться, бережно касался, трогал, гладил, нацеловывал, запоминал все впадинки и изгибы её такого сладкого тела, узнавал, открывал свою любимую, понимая, от этого зависит многое. Инстинктивно, сам не ведая, почему, угадывал именно сию минуту нужное ей прикосновение, прикасался именно там, где ей хотелось. Раскрасневшаяся, с затуманенными глазами, с зацелованными губами, она была так необходима ему, казалось, кончается весь воздух, но Гошка старался доставить ей даже не удовольствие, блаженство. И после её мучительного полувсхлипа-полустона сорвался, не было никакого секса, было единение, он отдавал всего себя, до донышка, получая взамен такое же желание, и это было прекрасно, безумно, он захлебывался от таких ощущений, доводя Лилю до самых огромных высот, и сорвался вместе с нею вниз, с головокружительной высоты, где-то там, внизу зависнув легким воздушным облачком. Очнулся только, когда Лиля спросила:
-Егорушка, что это было? Я едва в себя пришла, все тело онемело, только-только начала ощущать пальцы на ногах, не верила, что так бывает?
Он поудобнее устроил её на своем плече:
-Наверное, так и должно быть у любящих. Давненько читал в журнале «Юность» не помню про что, только врезались в память слова:
"Годы пройдут, а с ними и жизнь человеческая, но не забудет никто той ночи, если наполнена она была жаром настывшего, бьющего через край чувства. Сильно поистерли значение значение этого слова...
-Давно бы так, а то все один да один! - проворчала баб Поля. - На миру и смерть красна, хорошо тут у вас!
-Это в половину хорошо, вот в деревне – там да, там совсем замечательно!
Часов около девяти уморившаяся баба Поля попросила отвезти её к своим:
-Притомилась я! Лиля, ты не поезжай с нами, ногу-то побереги, завтра и увидимся!
В машине сказала сыну:
-Теперь моя душа спокойна, в надежные руки попал.Я уж думала, бобылем так и останешься!
-Я тебе говорил, моя Лиля, она особенная.
-Мотри, не обижай, у вас, мужиков, вожжа как под хвост попадает, так и кобелитесь, вон как Юрка.
-Какой Юрка? - не понял сын.
-Юрка, папаня твой.
-Как кобелиться, он же умер совсем молодой?
-Умер, - кивнула головой мать, - для меня и для вас.
-Так он что, не умер?
-Живой, собака.
Гоша, подъехал на небольшой пятачок, остановился.
-Мать, колись, почему я,мы с Танюхой ничего не знаем про это?
-Чего знать-то? Сразу после тебя, ну, может, с полгода как ты народился, бабенку заимел на стороне. Я поначалу-то и не поняла - ты беспокойный был, спала урывками, дом-хозяйство, он в районе, двухэтажки строил, бригада там собралась строительная, ну и достроился. Дома–то у нас: жена замотанная, сынок малой пищит, никакого покою, ночью почти не спит, а он же уставши приезжает. Поначалу молчал, только морщился все. Я-то ему от всей души - ходил начищенный, наглаженный, а до себя руки не доходили. Стал придираться, то не так, это не эдак, я все в шутку обращаю, кривится, гад. Потом и в постелю перестал меня тащить, редко так когда, устает–де. Молодая была, наивная! - вздохнула мать. - Год так-то вот тянулась эта тягомотина, ты уже пошел, полегче стало - спать ночами стал, да только глаз да глаз за тобой нужен был, думаешь, в кого внучки такие неуёмные? Чистый дядька! Два тебе сравнялось, я опять забеременела. Он на дыбы:
-Аборт и никаких гвоздей.
Я уперлась - второго рожу и потом всё!
Скандалы пошли, один, другой, сама уже подозревать начала - причину ищет, бежать намылился. Говорю как-то, когда в очередной раз ругались:
-Юр, ведь есть у тебя кто-то, отчего ты и бесишься!
Намекали мне бабы-то наши, вдовушка там в районе имеется. Завопил, обозвал меня всяко, да не такой он стал, совсем как чужой. Мать моя поохала, но сказала:
-Рожай, Поль, будете жить-не будете, всё Гошка не один на белом свете, да и к трем годам дело идет, уже крепко на ногах стоит, вон как носится. А Юрка, да съезди сама, посмотри, может, наговаривает бабьё наше?
Поехала в четверг, как сейчас помню, во второй половине и добралась туда, а его на стройке и нету. Дедок там в будке был, старенький, спроста и скажи:
-Да он поди у Истратихи, любовь промеж ими вспыхнула, давненько уже, а ты сестра что ль его ?
-Ну да, дедушка, троюродная!
Пошла к этой Истратихе, там дверь не на запоре, я вошла, все и увидела. Он на ней гарцует, этак–то гарцевать, конечно, для жены уже ничего и не остается. Не то, чтобы мне это сильно нужно, но обидно, как в грязи вываляли. Я ругаться, сам знаешь, не любитель, а у печки ухват стоит, тихохонько взяла его и к кровати. Не слышат и не видят ничего, я и перетянула ухватом по горбу-то, да ещё и по заду, красиво так, полоса получилась заметная. Он морду повернул, я ухватом его за шею и уцепи и ласково так говорю:
-Поверни, милый, голову-то, я тебе её и заверну назад!
Побелел весь, заикаться начал, эта под ним вопит.
-Уйми, - говорю, - пришибить не пришибу, а ухватом в глаз попасть сумею.
Та и заткнись.
-Поль, Полечка, я ... -чего-то там бормочет. И так мерзко мне стало, плюнула ему в харю, спокойно так сказала:
-Умер ты для меня и детей с этой минуты!
Не удержалась, Гошка, говорю:
-Вставай, подлюка!
Он соскочил, а я поперек пуза эту и перетянула, шрам, говорят, остался, запулила ухватом в этого, он там в штанах запутался и вон оттуда. Как домой приехала, не помню, кто-то из наших на попутке довез, дома тебя увидела, ты мне что-то рассказываешь, я а лихорадочно вещи собираю - не наши, его. Жили то мы в бабки моей избе. Собрала все, до крошки, как говорится, удочки, всякую прочую дребедень, и выставила у сарайки. Оставила только пару рубах новых, купленных на его день рожденья, да джинсы, дефицит тогда были, продала потом. Заявился к вечеру, знать, стыдно было днем-то :
-Ты, говорит, понимаешь, что она на тебя заявление подать может, нанесение побоев.
-Подавайте, у меня вон малолетний и в животе ещё один, много не дадут, а и посадют - ты отец, тебе ребенка и отдадут, воспитывай! Блефую, сынок, слабинку дашь -затопчет, поворачиваюсь и в дом. Он вроде, давай договоримся полюбовно, я полено хвать и в него, по руке попало.
-Полюбовно ты уже договорился. Вот тебе Бог, вот тебе порог! Это последний раз, когда я с тобой разговариваю, не числишься ты боле у меня в живых.
-И что? - потрясенно спросил Георгий.
-А ничего. Алименты на вас двоих, копеечные, пересылал на книжку, не хотела я, чтобы почтальонка переводы носила. Вы не знали про него, да потом, года через четыре они и прекратились, знать скрывался где от алиментов-то. Я и не искала погань такую, будет три копейки присылать, потом с вас алименты отсудит. Умер и умер!
-И он ни разу нас... не пытался увидеть?
-Кто его знает, ко мне не обращался. Я тогда как закаменела вся, ко мне и не лезли с вопросами.
-И сколько же тебе тогда было? Я что-то торможу!
-Двадцать семь годков и было. Это я к чему разговор завела, написала Зотиха, объявился он у нас в деревне. Тогда говорили бабы мамке моей, быстро нажились они, куда-то уехал, может, через год или два.
-А сейчас что нужно этому человеку?
-Вас желает увидеть, сказали ему, что ты большим начальником стал, у Танюхи двое мальчонков, жаждет увидеть своих кровиночек.
-Танюха знает?
-Нет, я тебе первому говорю. Вы взрослые, смотрите сами, может, захотите его увидеть??
-Я - нет. Не помню его совсем, да и отцовским чувствам надо было проснуться намного раньше, когда мы, извини, мам, хреново совсем жили, в плане материальном. Бомж что ли какой?
-Да вроде не бедный, на машине приехал, как вы скажете – прикид приличный. Жалился Зотихе - не случилось у него больше семьи, сходился с бабенками, а все не то, Полюшку забыть не мог.
-Какую Полюшку? - встрепенулся задумавшийся Гоша. - А, извини, мам, задумался.
- Деток ему больше Бог не дал, на старости лет так хочется внуков понянчить. Так что, решайте сами.
-Мам, - потянулся он к ней, - мамка моя, ты в нас сомневаешься? Неужели мы с Танюхой захотим какого-то постороннего мужика своим отцом назвать? Для тебя он умер и для нас – тоже.
-Ты за Таньку-то не говори, мало ли, она, женское сердце, оно отходчиво.
-Мам, мамка моя, не ты ли всю жизнь говоришь, что она в сто раз упрямее меня?
-Ох, сынка, я так переживала, отец же он.
-Нет, - помотал головой Гоша, - отец, вон, Лешка наш, Саша Коровин, даже Матвейкин папка, его просто временно нет в жизни ребенка. Но он постоянно звонит, подолгу разговоры ведут, передает какие-то поделки, деньги ребенку на книжку заранее положил, когда жареным запахло. А тут какой-то левый мужик, пусть живет, как жил.
-А может, встретишься с ним? Пусть паскудина увидит, какими вы стали?
-Нет, мать, если только морду набить? Да старый он уже, неловко как-то! Будешь Зотихе звонить, передай дословно: -Умер он, когда мне три года было!
-Мам, а фамилия у нас, значит, его?
-Нет, моя, я при разводе сразу все документы переоформила, Танюха родилась, мы уже Усевичами были.
-А бабуля у нас Игнатьева была?
-Да, это по второму мужу, а так мы Усевичи.
-Ну, ты сильна, за столько лет ни разу не обмолвилась!!
-Я бы и сейчас не стала говорить, не объявись эта пакость. Ты не обижайся, Гош, что я тебе малость настроение подпортила. А Лиля твоя, она хорошая, и ты ей совсем не из-за должности нужен, вижу.
-Мам, я тоже это вижу!!
-Вот и хорошо, рада я за тебя, сынок!
В квартире было на удивление тихо
-Ребятки, похоже, в ночь пошли, умаялись, да ещё разница во времени. - Улыбнулась Танюха, чмокая братика в щёку. - Гош, ты торопишься ?
-Есть разговор! - ответил почему-то задумчивый братец.
-Что-то не так? - тут же отреагировала она.
-Всё так, я сейчас Лиле позвоню, и поговорим. Лиля, у нас тут непредвиденное дело вылезло, я задержусь на часок. Нет, нет, это из моего детства, приеду, все расскажу. Не волнуйся, все нормально, надо только с Танюшкой обсудить!
Сели на кухне, Гоша негромко сказал:
-Тань, у нас с тобой,как бы это помягче сказать - родитель объявился.
-Как это? С того света не возвращаются? - удивилась сестра.
-Он как Ленин, - хмыкнула мамка, - был такой лозунг везде: "Ленин и теперь – живее всех живых!" - Рассказала, как было дело, добавив:
-Вы у меня взрослые, самостоятельные, решайте сами.
-А что решать? - пожала плечами Танюха. - С моей стороны одно спасибо - за то, что заделал, больше в моей жизни этот человек не значится. Не верю я в эти сопли:
"Ах, дети мои, ах, я не знал, не мог, не хотел..." чего-то там ещё? Себя, любимого, всегда можно оправдать! Жил все эти годы без нас, вот и пусть дальше живет. Не вижу ни одной точки соприкосновения с чужим по всему человеком. Я никогда не понимала Верку Петрову, та всегда ныла про папку - ей так его не хватало, а у меня никогда зависти или обиды, что его нет, не было. Что-то такое абстрактное только и было при этом слове. Гошка мне был и за папку, и за старшего брата - всем. Не собираюсь я пускать в наш мир абсолютно чужого человека! Дико представить - зная, что два маленьких ребенка остались без помощи, постараться улизнуть ещё и от копеечных алиментов. Это вон как Лешка у меня сейчас враз пропадет.
-Но-но, попрошу, мадам Лиханова, не путать меня со всяким отребьем!! - возмутился Лешка. - Я как Петьку первый раз на руки взял в роддоме - все внутри замерло, комочек беспомощный, мой. У вашего родителя-производителя напрочь чувства отцовские атрофированы. Не повезло тебе, мать, - он взглянул на баб Полю, - в одном, зато повезло в другом, смотри, какие у тебя детки и внуки, а Гошка тебе ещё и внучку родит!
-Значит, - подвел итог Гоша, - закрываем эту тему, ненужную!
Лешка кивнул:
-У меня тут мужчина один примерно такую вот историю рассказал на работе, там родитель их троих бросил, оправдывался перед сыном, долгожданным как бы, но в два с половиной года оставленным. "Я не вас бросил, я с вашей матерью жить не мог!"
А там десять, шесть и два с половиной детки были. Алименты, правда, платил, по девять-одиннадцать рублей на троих.
-Я, конечно, охренел, спросил:
-Это пятьдесят процентов зарплаты? Он что, тридцатку получал?
-Наверное, - парняга тот улыбнулся: - Потом по десятке на каждого стал присылать, я когда школу закончил, в институт поступил, мне ежемесячно сорок рублей стал посылать. Виделся я с ним два раза за всю жизнь, больше всего меня поразило, в жизнь не угадаешь- сохраненные корешки переводов, что нам посылал. Работку не пыльную имел, электриком в райчего-то, на обед домой приходил, после обеда часок придавливал, и получал семьдесят рубликов. Остался один, уже за восемьдесят, жена вторая постарше была, умерла, дочка родная позвала к себе на зиму пожить, ответ убил:
-Пока твоя мать жива, я к тебе не поеду!
Жена виновата - он троих сделал и свалил. У вас ещё замечательнее, столько лет, Гош, сколько прошло-то?
-Если мне к трем походило, значит, тридцать девять.
-Целая жизнь! Молодец товарищ, сейчас вас ни кормить, ни одевать, почему бы не прилепиться, опять же - если заболеет, есть кому озаботиться о нем. Силен мужик! -Лешка покачал головой, притянул к себе жену, поднял взгляд на тёщу:
-Мать, я тебя ещё сильнее зауважал, ты молодчина, таких ребятишек подняла!Женушку мою, самолучшую, Гошку нашего замечательного!
-Так что, - подвела разговор к черте Танюшка, - умер он во младенчестве моем, пусть там и остается. Я Лилю увидела сегодня, так на душе тепло стало, Гошка сияет - знать, наш человек, а от биологического какое может быть тепло?
-На том и порешили! - улыбнулся Гоша. - Всё, я побежал, завтра приеду часиков во сколько?
-Давай в десять, орлы, скорее всего, рано проснутся.
-Лилечка, солнышко моё! - жарко нашептывал Усевич, целуя её прямо возле входной двери .
-Гоша, что случилось? - чуткая Лиля в момент просекла его какое-то напряженное состояние.
-Да немного выбило из колеи материно сообщение об объявившемся отце, которого мы считали умершим.
-Сбежал от вас? - понимающе спросила Лиля.
-Господи! - Усевич взял в руки её лицо. - Ты мне, действительно, как награда, с полуслова понимаешь!
-Егорушка! - тихонько сказала Лиля. - Вы без него не пропали, не исковеркали свою жизнь, нужно ли по прошествии стольких лет переживать? Он выбрал свою жизнь, вряд ли сейчас совесть заела - скорее всего, осознание, что годы немалые и рядом никого.
-Как ты меня назвала? - не вникая особо в её слова, спросил Усевич.
-Егорушка! А что? Не нравится?
Одной рукой расстегивая мешающую ему куртку, другой бережно поддерживая Лилю, он вглядывался в её лицо.
-Что? - взволнованно спросила Лиля.
Он швырнул в угол куртку, подхватил её на руки и понес в спальню, спросив между торопливыми поцелуями:
-Матюшка спит?
-Да, с Томиком в обнимку!
Осторожно положил её на кровать, присел рядом :
-Терпенье моё, дорогая моя женушка, закончилось!
Лиля засмеялась:
-А я уже хотела в наглую сама навязаться!
Протянула к нему руки:
-Иди сюда, мужик сибирский!
-Солнышко моё! Лилечка! - Гошка старался, ему было необходимо сделать их первый раз незабываемым, в планах было что-то с лепестками роз, свечами, романтическим вечером, но вот это - Егорушка! - переклинило, отключило все защитные реакции. Ничего не было сейчас, кроме вот этой необходимой ему женщины, её вздохов, шепота, рук и губ. Он старался не торопиться, бережно касался, трогал, гладил, нацеловывал, запоминал все впадинки и изгибы её такого сладкого тела, узнавал, открывал свою любимую, понимая, от этого зависит многое. Инстинктивно, сам не ведая, почему, угадывал именно сию минуту нужное ей прикосновение, прикасался именно там, где ей хотелось. Раскрасневшаяся, с затуманенными глазами, с зацелованными губами, она была так необходима ему, казалось, кончается весь воздух, но Гошка старался доставить ей даже не удовольствие, блаженство. И после её мучительного полувсхлипа-полустона сорвался, не было никакого секса, было единение, он отдавал всего себя, до донышка, получая взамен такое же желание, и это было прекрасно, безумно, он захлебывался от таких ощущений, доводя Лилю до самых огромных высот, и сорвался вместе с нею вниз, с головокружительной высоты, где-то там, внизу зависнув легким воздушным облачком. Очнулся только, когда Лиля спросила:
-Егорушка, что это было? Я едва в себя пришла, все тело онемело, только-только начала ощущать пальцы на ногах, не верила, что так бывает?
Он поудобнее устроил её на своем плече:
-Наверное, так и должно быть у любящих. Давненько читал в журнале «Юность» не помню про что, только врезались в память слова:
"Годы пройдут, а с ними и жизнь человеческая, но не забудет никто той ночи, если наполнена она была жаром настывшего, бьющего через край чувства. Сильно поистерли значение значение этого слова...
