Странник пришел в деревню на рассвете, принеся с собой холодный северный ветер и запах приближающейся грозы.
Уверенно постучал в дверь старосты, сообщил, что останется в его доме на несколько дней, потребовал, чтобы до обеда его не смели беспокоить. Старосте оставалось только согласиться – да тайком осенить себя святым знаком, чтобы отвести колдовскую беду.
Странник предпочел этого не заметить.
Уже к полудню вся деревня знала, что с севера пришел беловолосый колдун. Матери запирали детей дома, мужчины готовили ножи и луки. Все знали: случись что, никакое оружие не спасет от колдуна. Но так было спокойнее. Люди вздрагивали от каждого шороха и молились.
Колдун появился на главной улице ближе к вечеру. Случайные прохожие поспешили убраться с его дороги. В сумерках наступила тишина, лишь изредка из-за закрытых ставень слышались шепотки деревенских, обсуждающих незваного гостя. "Люди такие… люди," – с усмешкой пробормотал колдун. Это на границе да в крупных городах к подобным ему почти привыкли и воспринимают спокойнее. В деревнях все еще живы глупые суеверия.
Колдун вдохнул полной грудью чистый сладковатый воздух, наполненный запахом трав и далекого пока еще дождя, и собрался уже отправиться к озеру недалеко от деревни, когда на другом конце улицы со скрипом распахнулась дверь.
– Господин колдун! – раздался звонкий женский голос, и из дома выбежала растрепанная и заплаканная женщина. Светлые волосы, белая кожа – она была совсем не похожа на других жителей деревни. Интересно, что забыла тут дочь севера, в такой дали от дома? – Господин колдун, прошу, помогите!
– С ума сошла, окаянная! – вслед за женщиной из дома выскочил мужик, высокий, с широченным разворотом плеч и сальными волосами. Он зло схватил женщину за руку – та вскрикнула от боли – и потащил ее в дом. – Извините, господин колдун, ничего такого, у моей жены не все в порядке с головой, – прошипел он, пытаясь втолкнуть ее внутрь и захлопнуть дверь.
Но колдун уже заинтересовался.
– Отпусти ее, – сухо приказал он, стремительным шагом переходя дорогу. Мужик побледнел, но выпустил жену – на ее запястье осталось красное пятно. Колдун встал напротив женщины, ухватил ее за подбородок и заглянул прямо в глаза – черные грозовые напротив бледно голубых. – Говори, не бойся.
– Господин колдун, прошу, помогите! – глаза женщины наполнились слезами, но взгляд она не отвела. – Моя дочь… Она умирает! Лекарка не смогла ничем помочь, сказала, ей осталось пара часов, может дней, не больше. У нее уже второй день не проходит жар, и она почти не приходит в сознание… Прошу, я знаю, вы можете вылечить почти любую болезнь, прошу, я отдам все, что угодно! Душу мою заберите, если хотите, только спасите мою Нэре!
– Нэре, северный ветер… Символично, – еле слышно пробормотал колдун, глядя куда-то вдаль. Потом вновь уставился на женщину своими пронзительными грозовыми глазами. – Как зовут тебя?
– Ина, господин колдун!
– Мне не нужна твоя душа, Ина. И я не целитель, поэтому не могу обещать, что смогу вылечить твою дочь – ибо маги не всемогущи, что бы там ни твердила народная молва. Но я попробую.
– Как мне вас отблагодарить, господин? – женщина упала на колени, рыдая, ухватилась за полу его плаща.
– Наберешь мне звездоцветов и принесешь завтра к дому старосты. Много не надо. Достаточно пары пучков. – Колдун и сам мог бы сходить за нужными травами, благо в округе росло их предостаточно, но отказаться от искренней благодарности не смог.
– Конечно, господин, я принесу, все принесу…
– Вставай и веди меня к дочери, – как можно мягче произнес колдун. – Каждая минута на счету.
Мужик молча посторонился, пропуская их в дом и взглядом не обещая жене ничего хорошего.
Колдун вслед за женщиной поднялся по скрипучей лестнице наверх, к чердаку. "Интересно, – подумал он, – дом большой, но ребенка поселили на самом чердаке…" Женщина будто прочитала его мысли, и оправдывающимся тоном прошептала:
– Нэре очень любит слушать, как ветер играет на крыше… Слушать его истории. Она попросила поставить ее кровать там. Вы не думайте, на чердаке нет сквозняков. Да она никогда и не болела раньше…
На чердаке действительно было тепло и сухо. Пахло какими-то травами и еще чем-то свежим. "Так пахнет ветер", – подумал колдун.
Он подошел к низкой кровати, присел возле нее на колени. Среди белоснежного постельного белья худая девочка лет 10 на вид казалась особенно бледной, только на щеках застыл лихорадочный румянец. Колдуну не потребовалось много времени, чтобы понять, что с ней.
– Огненная лихорадка, – сообщил он женщине, стоящей в дверях и не решающейся зайти в комнату.
– Вы можете это вылечить?
– Зависит от того, насколько глубоко проникла болезнь. В любом случае, я попытаюсь.
Он простер руки над детским телом, что-то зашептал. В комнате поднялся ветер, сначала слабый, потом все сильнее и сильнее; потом утих. Колдун озабоченно нахмурился, тряхнул длинными белыми волосами. Женщина тихо всхлипнула.
"Ну нет, так просто я не сдамся", – подумал колдун. "Главная сила огненной лихорадки в жаре, – вспомнил он уроки целительства. – Уйдет жар, уйдет лихорадка". Только вот в чем загвоздка – единственный способ, какой пришел ему в голову, мог сам по себе стать для Нэре смертельно опасным.
Впрочем, ей уже все равно. Если ничего не сделать, она в любом случае умрет – просто от его лечения она может замерзнуть до смерти, а от болезни сгорит в огне. Холод лучше. Не так больно.
"Надо попытаться".
Он наклонился над девочкой, вгляделся в ее лицо – в этот момент она внезапно распахнула глаза, серо-голубые, как прозрачное северное небо – и вдохнул в ее приоткрытый рот обжигающе холодные северные ветра.
Нэре выгнулась на кровати. Ветер пронесся по ее венам, охлаждая горящее в огне тело, принося желанную прохладу. На мгновение стало безумно холодно, но с длинным протяжным выдохом ветер вылетел из ее рта. Жар спал. Лишившаяся последних сил девочка откинулась на подушку и заснула крепким здоровым сном.
Колдун с некоторым трудом поднялся на ноги, чуть пошатнулся.
– Теперь все позади, – сообщил он. – Недельку отлежится в кровати и полностью выздоровеет.
Затем, чувствуя, что сейчас просто не дойдет до дома старосты, поинтересовался тихо у женщины, уже сидящей на коленях возле дочери и плачущей от счастья:
– У тебя не найдется чего-нибудь поесть, Ина? Мне надо восстановить силы.
– Конечно, конечно, господин! – Ина тут же подскочила, засуетилась; поправила одеяло на девочке, чуть взбила подушку и направилась к двери, на полпути развернулась, бросилась обратно и ласково поцеловала дочь в лоб, а потом суетливо бросилась на кухню.
Через каких-то пять минут на столе в гостиной были расставлены всевозможные разносолы. Колдуна женщина усадила во главе стола; муж демонстративно уселся как можно дальше от него, хмуро глядя из-под кустистых бровей.
– Если ты хоть словом, хоть делом посмеешь обидеть свою жену за то, что позвала меня, или свою дочь, за то, что я ее вылечил, клянусь, ты пожалеешь, – тихо, так, чтобы Ина, суетящаяся у плиты, не услышала, сообщил колдун.
Мужик бессильно сжал кулаки, но через силу кивнул, показывая, что услышал.
– Не держите зла на моего мужа, господин колдун, – попросила Ина, когда провожала гостя. – Он хороший человек, просто…
– Я все понимаю, – тихо прервал ее колдун. – Я привык.
– Спасибо вам. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме… – Ина вытерла набежавшую слезу.
Колдун улыбнулся ей, и она внезапно подумала – а ведь перед ней обычный человек. Такой же, как она или ее муж или староста. Совсем молодой, к тому же. И улыбаться умеет…
Колдун молча развернулся и ушел.
Он уходил на закате следующего дня. К тому моменту деревня уже успела не раз обсудить и грозу, бушевавшую всю ночь, и чокнутую жену Сама-кузнеца, и их дитя, которое "ну точно проклято, а теперь еще и колдуном мечено", и как Ина приходила к дому старосты с букетом звездоцветов ("небось телом своим заплатила, вот и таскает теперь цветы, привороженная"). А еще говорили, что кузнец попытался побить свою жену за то, что грех такой совершила, да не смог – как руку поднял, так и согнулся от жуткой боли в груди. Много чего говорили. И страх перед колдуном не пошел на убыль, а лишь усилился.
Колдуна не провожали. Люди боязливо смотрели из окон как он шел по улице на юг, как вышел за околицу. Никто не видел, как, отойдя от деревни на сотню метров, он вдруг обернулся Ветром.
Смотрели, как десятилетняя девочка, еще вчера умиравшая от неизлечимой лихорадки, бежала к южным воротам, крича "Подождите! Подождите!". Никто не видел, как после она плакала на крыше, потому что не смогла поблагодарить своего спасителя с такими красивыми глазами цвета грозы, и как легкий северный ветерок подхватывал ее слезы и обращал в льдинки.
Северный Ветер ворвался во двор Университета Магии и обернулся беловолосым колдуном.
– А, Нару! – верховный магистр уже ждал своего лучшего ученика. – Ну, как прошла практика? Разобрался с ураганами в Жарне?
– А?.. – Нару казался полностью погруженным в свои мысли. Под тяжелым взглядом наставника он, однако, быстро очнулся и отчитался – Да, разобрался. Там пара духов э`Нэере разгулялась, я с ними быстро договорился.
Магистр с гордостью посмотрел на ученика. Сколько времени он потратил, чтобы убедить его, что не всегда чистая сила – лучший способ решить проблему. И что иногда плохой разговор куда лучше хорошей драки!
Впрочем, что-то ученика тревожило.
– Скажи же, Нару, что тогда тебя беспокоит? Я давно не видел тебя таким задумчивым. Тебе бы радоваться, уже готовы под подпись документы о принятии тобой должности магистра…
– Магистр… Как лечится огненная лихорадка? – Нару посмотрел на наставника.
– Никогда не замечал за тобой интереса к целительству. – Наставник по-доброму усмехнулся. – Тут одно лечение, сбить жар. Правда, если лихорадка проникла глубоко в организм, уже ничем не помочь. Магия в чистом виде на нее почти не действует, даже целительская. А с чего тебя это заинтересовало?
Нару вздохнул и принялся пересказывать наставнику, что случилось с ним в далекой приграничной деревне, где он решил остановиться отдохнуть.
Только об одном он умолчал.
Что один из тех ветров, которые он вдохнул в умирающую девочку, чтобы сбить жар, так и не вернулся.
Нэре никогда особо не любили в деревне, а теперь и вовсе стали сторониться. «Странная», – шептали дети и отказывались с ней играть. «Меченая», – говорили взрослые и осуждающе качали головами. «Лучше бы умерла», – говорил отец и на весь день уходил в кузницу, порой целыми днями не появляясь дома. Все знали, что у него роман с владелицей трактира и это у нее он ночует временами. Никто его не осуждал.
Нэре не расстраивалась – привыкла. Ее мать всегда была в деревне чужачкой – кузнец привез ее из далекой северной страны, куда по молодости ушел воевать. Его, как и многих других, заманили обещаниями лучшей жизни и золотых рек, якобы несущих свои воды в горах той чужой страны, – а вернулся он без гроша в кармане, зато с женой да дочерью, светлокосыми, сероглазыми, тонкокостными, совсем не похожими на местных жительниц. Их так и не смогли принять.
Шло время. Кузнец окончательно переселился в трактир, пусть и не мог жениться заново при живой жене. Об оставленной семье он вспоминал редко; только временами передавал им денег на жизнь.
Нэре исполнилось 12. Они с матерью тихо и уединенно поселились на окраине деревни, покинув большой дом кузнеца. Заняли маленький домик, принадлежавший раньше лекарке – старая женщина умерла полгода назад. Там было тепло и уютно, и пахло так же, как на старом чердаке Нэре – травами и ветром. И так же хорошо было слышно пролетающие ветра. Нэре тут нравилось.
Мама смеялась, что однажды ее дочь точно улетит с одним из северных ветров. Вечерами они долго сидели у очага, Ина заплетала Нэре волосы и рассказывала северные сказки – о живых ветрах, принимающих человеческое обличие, о великих северных колдунах с белыми волосами и черными глазами, о людях, понимающих язык ветров. В свете огня она вышивала рубашки Нэре обережными символами, и если бы знающий человек посмотрел на эти узоры, то понял бы, что Ина просит защиты дочери у ветров. Весь дом их был окутан этой защитой, и даже ураган не коснулся его своей разрушительной силой.
Однажды Ина рассказала все сказки, какие знала – и тогда стала рассказывать Нэре. Казалось, она знала миллионы историй – сказочных и нет. Про великанов, что живут далеко на севере, дальше, чем даже народ Ины. Про магов, живущих в высокой башне на обрыве, с одной стороны которую защищают неприступные скалы, а с другой – великое северное море. Про людей и богов. Ина только смеялась – «откуда ты знаешь все это, милая?» «Мне рассказали об этом ветра» – неизменно отвечала Нэре.
Ина знала, что Нэре умеет говорить с ветрами. Ина знала, что об этом нельзя рассказывать никому в деревне. Эти люди не поймут, говорила она. Они не готовы принять тех, кто отличается от них. Они испугаются. Навредят. Она надеялась, что сможет защитить дочь, что сможет скрыть ее дар.
Но Нэре исполнилось 15, и она стала Ветром.
Ина и сама не поверила поначалу. Для северного народа люди, говорящие с ветрами были обычным явлением. Такой была бабушка Ины, таким был ее отец. Живые Ветра тоже были им привычны и жили среди северного народа многие столетия – только вот невозможно стать ветром, не будучи им от рождения. Это знали все. Человеку не дано быть ветром, если только в нем не течет кровь Народа Ветров.
В Нэре не было ни капли этой крови, в этом Ина могла поклясться. Она сама, ее муж, отец и мать, и многие поколения родственников до них – все были обычными людьми.
Но вот она смотрела на дочь, обернувшуюся маленьким северным ветерком, несущим с собой прохладу и свежесть в жаркий августовский день – и понимала, что это скрыть не сможет.
Пора было уходить.
Мать и дочь ушли из деревни в начале следующей весны, вслед за последними зимними ветрами, улетающими на свою далекую холодную родину. Путь их лежал на север, на родину Ины, в великое Северное Королевство, раскинувшее свои крылья на берегу Ледяного Моря.
В деревне даже не сразу заметили их уход. Просто однажды, принеся деньги жене, кузнец нашел пустой и остывший дом, в котором о прежних жителях напоминал лишь забытый пучок засушенной полыни на столе. Искать их не стали; даже кузнец, пусть и испытал укол совести, все же вздохнул с облегчением – какая обуза с плеч. Люди предпочли забыть, что когда-то делили горе и радости с беловолосыми чужачками. Размеренная жизнь деревни ни на мгновение не была нарушена этими известиями.
А Ине и Нэре предстоял долгий путь. Северное королевство лежало далеко к северу от этих земель; с караваном да на лошадях добраться туда можно было за месяц, но лошади и денег на нее у них не было, а караваны в те края ходили редко, и путь их пролегал далеко от деревни. Да и дорог в те времена нормальных не было; им приходилось пешком пробираться через лес, медленно, обходя многочисленные препятствия вроде озер и рек и ненадолго останавливаясь в крохотных деревнях.
Нэре, непривычная к походной жизни, переносила дорогу на удивление спокойно.
Уверенно постучал в дверь старосты, сообщил, что останется в его доме на несколько дней, потребовал, чтобы до обеда его не смели беспокоить. Старосте оставалось только согласиться – да тайком осенить себя святым знаком, чтобы отвести колдовскую беду.
Странник предпочел этого не заметить.
Уже к полудню вся деревня знала, что с севера пришел беловолосый колдун. Матери запирали детей дома, мужчины готовили ножи и луки. Все знали: случись что, никакое оружие не спасет от колдуна. Но так было спокойнее. Люди вздрагивали от каждого шороха и молились.
Колдун появился на главной улице ближе к вечеру. Случайные прохожие поспешили убраться с его дороги. В сумерках наступила тишина, лишь изредка из-за закрытых ставень слышались шепотки деревенских, обсуждающих незваного гостя. "Люди такие… люди," – с усмешкой пробормотал колдун. Это на границе да в крупных городах к подобным ему почти привыкли и воспринимают спокойнее. В деревнях все еще живы глупые суеверия.
Колдун вдохнул полной грудью чистый сладковатый воздух, наполненный запахом трав и далекого пока еще дождя, и собрался уже отправиться к озеру недалеко от деревни, когда на другом конце улицы со скрипом распахнулась дверь.
– Господин колдун! – раздался звонкий женский голос, и из дома выбежала растрепанная и заплаканная женщина. Светлые волосы, белая кожа – она была совсем не похожа на других жителей деревни. Интересно, что забыла тут дочь севера, в такой дали от дома? – Господин колдун, прошу, помогите!
– С ума сошла, окаянная! – вслед за женщиной из дома выскочил мужик, высокий, с широченным разворотом плеч и сальными волосами. Он зло схватил женщину за руку – та вскрикнула от боли – и потащил ее в дом. – Извините, господин колдун, ничего такого, у моей жены не все в порядке с головой, – прошипел он, пытаясь втолкнуть ее внутрь и захлопнуть дверь.
Но колдун уже заинтересовался.
– Отпусти ее, – сухо приказал он, стремительным шагом переходя дорогу. Мужик побледнел, но выпустил жену – на ее запястье осталось красное пятно. Колдун встал напротив женщины, ухватил ее за подбородок и заглянул прямо в глаза – черные грозовые напротив бледно голубых. – Говори, не бойся.
– Господин колдун, прошу, помогите! – глаза женщины наполнились слезами, но взгляд она не отвела. – Моя дочь… Она умирает! Лекарка не смогла ничем помочь, сказала, ей осталось пара часов, может дней, не больше. У нее уже второй день не проходит жар, и она почти не приходит в сознание… Прошу, я знаю, вы можете вылечить почти любую болезнь, прошу, я отдам все, что угодно! Душу мою заберите, если хотите, только спасите мою Нэре!
– Нэре, северный ветер… Символично, – еле слышно пробормотал колдун, глядя куда-то вдаль. Потом вновь уставился на женщину своими пронзительными грозовыми глазами. – Как зовут тебя?
– Ина, господин колдун!
– Мне не нужна твоя душа, Ина. И я не целитель, поэтому не могу обещать, что смогу вылечить твою дочь – ибо маги не всемогущи, что бы там ни твердила народная молва. Но я попробую.
– Как мне вас отблагодарить, господин? – женщина упала на колени, рыдая, ухватилась за полу его плаща.
– Наберешь мне звездоцветов и принесешь завтра к дому старосты. Много не надо. Достаточно пары пучков. – Колдун и сам мог бы сходить за нужными травами, благо в округе росло их предостаточно, но отказаться от искренней благодарности не смог.
– Конечно, господин, я принесу, все принесу…
– Вставай и веди меня к дочери, – как можно мягче произнес колдун. – Каждая минута на счету.
Мужик молча посторонился, пропуская их в дом и взглядом не обещая жене ничего хорошего.
Колдун вслед за женщиной поднялся по скрипучей лестнице наверх, к чердаку. "Интересно, – подумал он, – дом большой, но ребенка поселили на самом чердаке…" Женщина будто прочитала его мысли, и оправдывающимся тоном прошептала:
– Нэре очень любит слушать, как ветер играет на крыше… Слушать его истории. Она попросила поставить ее кровать там. Вы не думайте, на чердаке нет сквозняков. Да она никогда и не болела раньше…
На чердаке действительно было тепло и сухо. Пахло какими-то травами и еще чем-то свежим. "Так пахнет ветер", – подумал колдун.
Он подошел к низкой кровати, присел возле нее на колени. Среди белоснежного постельного белья худая девочка лет 10 на вид казалась особенно бледной, только на щеках застыл лихорадочный румянец. Колдуну не потребовалось много времени, чтобы понять, что с ней.
– Огненная лихорадка, – сообщил он женщине, стоящей в дверях и не решающейся зайти в комнату.
– Вы можете это вылечить?
– Зависит от того, насколько глубоко проникла болезнь. В любом случае, я попытаюсь.
Он простер руки над детским телом, что-то зашептал. В комнате поднялся ветер, сначала слабый, потом все сильнее и сильнее; потом утих. Колдун озабоченно нахмурился, тряхнул длинными белыми волосами. Женщина тихо всхлипнула.
"Ну нет, так просто я не сдамся", – подумал колдун. "Главная сила огненной лихорадки в жаре, – вспомнил он уроки целительства. – Уйдет жар, уйдет лихорадка". Только вот в чем загвоздка – единственный способ, какой пришел ему в голову, мог сам по себе стать для Нэре смертельно опасным.
Впрочем, ей уже все равно. Если ничего не сделать, она в любом случае умрет – просто от его лечения она может замерзнуть до смерти, а от болезни сгорит в огне. Холод лучше. Не так больно.
"Надо попытаться".
Он наклонился над девочкой, вгляделся в ее лицо – в этот момент она внезапно распахнула глаза, серо-голубые, как прозрачное северное небо – и вдохнул в ее приоткрытый рот обжигающе холодные северные ветра.
Нэре выгнулась на кровати. Ветер пронесся по ее венам, охлаждая горящее в огне тело, принося желанную прохладу. На мгновение стало безумно холодно, но с длинным протяжным выдохом ветер вылетел из ее рта. Жар спал. Лишившаяся последних сил девочка откинулась на подушку и заснула крепким здоровым сном.
Колдун с некоторым трудом поднялся на ноги, чуть пошатнулся.
– Теперь все позади, – сообщил он. – Недельку отлежится в кровати и полностью выздоровеет.
Затем, чувствуя, что сейчас просто не дойдет до дома старосты, поинтересовался тихо у женщины, уже сидящей на коленях возле дочери и плачущей от счастья:
– У тебя не найдется чего-нибудь поесть, Ина? Мне надо восстановить силы.
– Конечно, конечно, господин! – Ина тут же подскочила, засуетилась; поправила одеяло на девочке, чуть взбила подушку и направилась к двери, на полпути развернулась, бросилась обратно и ласково поцеловала дочь в лоб, а потом суетливо бросилась на кухню.
Через каких-то пять минут на столе в гостиной были расставлены всевозможные разносолы. Колдуна женщина усадила во главе стола; муж демонстративно уселся как можно дальше от него, хмуро глядя из-под кустистых бровей.
– Если ты хоть словом, хоть делом посмеешь обидеть свою жену за то, что позвала меня, или свою дочь, за то, что я ее вылечил, клянусь, ты пожалеешь, – тихо, так, чтобы Ина, суетящаяся у плиты, не услышала, сообщил колдун.
Мужик бессильно сжал кулаки, но через силу кивнул, показывая, что услышал.
– Не держите зла на моего мужа, господин колдун, – попросила Ина, когда провожала гостя. – Он хороший человек, просто…
– Я все понимаю, – тихо прервал ее колдун. – Я привык.
– Спасибо вам. Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме… – Ина вытерла набежавшую слезу.
Колдун улыбнулся ей, и она внезапно подумала – а ведь перед ней обычный человек. Такой же, как она или ее муж или староста. Совсем молодой, к тому же. И улыбаться умеет…
Колдун молча развернулся и ушел.
Он уходил на закате следующего дня. К тому моменту деревня уже успела не раз обсудить и грозу, бушевавшую всю ночь, и чокнутую жену Сама-кузнеца, и их дитя, которое "ну точно проклято, а теперь еще и колдуном мечено", и как Ина приходила к дому старосты с букетом звездоцветов ("небось телом своим заплатила, вот и таскает теперь цветы, привороженная"). А еще говорили, что кузнец попытался побить свою жену за то, что грех такой совершила, да не смог – как руку поднял, так и согнулся от жуткой боли в груди. Много чего говорили. И страх перед колдуном не пошел на убыль, а лишь усилился.
Колдуна не провожали. Люди боязливо смотрели из окон как он шел по улице на юг, как вышел за околицу. Никто не видел, как, отойдя от деревни на сотню метров, он вдруг обернулся Ветром.
Смотрели, как десятилетняя девочка, еще вчера умиравшая от неизлечимой лихорадки, бежала к южным воротам, крича "Подождите! Подождите!". Никто не видел, как после она плакала на крыше, потому что не смогла поблагодарить своего спасителя с такими красивыми глазами цвета грозы, и как легкий северный ветерок подхватывал ее слезы и обращал в льдинки.
***
Северный Ветер ворвался во двор Университета Магии и обернулся беловолосым колдуном.
– А, Нару! – верховный магистр уже ждал своего лучшего ученика. – Ну, как прошла практика? Разобрался с ураганами в Жарне?
– А?.. – Нару казался полностью погруженным в свои мысли. Под тяжелым взглядом наставника он, однако, быстро очнулся и отчитался – Да, разобрался. Там пара духов э`Нэере разгулялась, я с ними быстро договорился.
Магистр с гордостью посмотрел на ученика. Сколько времени он потратил, чтобы убедить его, что не всегда чистая сила – лучший способ решить проблему. И что иногда плохой разговор куда лучше хорошей драки!
Впрочем, что-то ученика тревожило.
– Скажи же, Нару, что тогда тебя беспокоит? Я давно не видел тебя таким задумчивым. Тебе бы радоваться, уже готовы под подпись документы о принятии тобой должности магистра…
– Магистр… Как лечится огненная лихорадка? – Нару посмотрел на наставника.
– Никогда не замечал за тобой интереса к целительству. – Наставник по-доброму усмехнулся. – Тут одно лечение, сбить жар. Правда, если лихорадка проникла глубоко в организм, уже ничем не помочь. Магия в чистом виде на нее почти не действует, даже целительская. А с чего тебя это заинтересовало?
Нару вздохнул и принялся пересказывать наставнику, что случилось с ним в далекой приграничной деревне, где он решил остановиться отдохнуть.
Только об одном он умолчал.
Что один из тех ветров, которые он вдохнул в умирающую девочку, чтобы сбить жар, так и не вернулся.
***
Нэре никогда особо не любили в деревне, а теперь и вовсе стали сторониться. «Странная», – шептали дети и отказывались с ней играть. «Меченая», – говорили взрослые и осуждающе качали головами. «Лучше бы умерла», – говорил отец и на весь день уходил в кузницу, порой целыми днями не появляясь дома. Все знали, что у него роман с владелицей трактира и это у нее он ночует временами. Никто его не осуждал.
Нэре не расстраивалась – привыкла. Ее мать всегда была в деревне чужачкой – кузнец привез ее из далекой северной страны, куда по молодости ушел воевать. Его, как и многих других, заманили обещаниями лучшей жизни и золотых рек, якобы несущих свои воды в горах той чужой страны, – а вернулся он без гроша в кармане, зато с женой да дочерью, светлокосыми, сероглазыми, тонкокостными, совсем не похожими на местных жительниц. Их так и не смогли принять.
Шло время. Кузнец окончательно переселился в трактир, пусть и не мог жениться заново при живой жене. Об оставленной семье он вспоминал редко; только временами передавал им денег на жизнь.
Нэре исполнилось 12. Они с матерью тихо и уединенно поселились на окраине деревни, покинув большой дом кузнеца. Заняли маленький домик, принадлежавший раньше лекарке – старая женщина умерла полгода назад. Там было тепло и уютно, и пахло так же, как на старом чердаке Нэре – травами и ветром. И так же хорошо было слышно пролетающие ветра. Нэре тут нравилось.
Мама смеялась, что однажды ее дочь точно улетит с одним из северных ветров. Вечерами они долго сидели у очага, Ина заплетала Нэре волосы и рассказывала северные сказки – о живых ветрах, принимающих человеческое обличие, о великих северных колдунах с белыми волосами и черными глазами, о людях, понимающих язык ветров. В свете огня она вышивала рубашки Нэре обережными символами, и если бы знающий человек посмотрел на эти узоры, то понял бы, что Ина просит защиты дочери у ветров. Весь дом их был окутан этой защитой, и даже ураган не коснулся его своей разрушительной силой.
Однажды Ина рассказала все сказки, какие знала – и тогда стала рассказывать Нэре. Казалось, она знала миллионы историй – сказочных и нет. Про великанов, что живут далеко на севере, дальше, чем даже народ Ины. Про магов, живущих в высокой башне на обрыве, с одной стороны которую защищают неприступные скалы, а с другой – великое северное море. Про людей и богов. Ина только смеялась – «откуда ты знаешь все это, милая?» «Мне рассказали об этом ветра» – неизменно отвечала Нэре.
Ина знала, что Нэре умеет говорить с ветрами. Ина знала, что об этом нельзя рассказывать никому в деревне. Эти люди не поймут, говорила она. Они не готовы принять тех, кто отличается от них. Они испугаются. Навредят. Она надеялась, что сможет защитить дочь, что сможет скрыть ее дар.
Но Нэре исполнилось 15, и она стала Ветром.
Ина и сама не поверила поначалу. Для северного народа люди, говорящие с ветрами были обычным явлением. Такой была бабушка Ины, таким был ее отец. Живые Ветра тоже были им привычны и жили среди северного народа многие столетия – только вот невозможно стать ветром, не будучи им от рождения. Это знали все. Человеку не дано быть ветром, если только в нем не течет кровь Народа Ветров.
В Нэре не было ни капли этой крови, в этом Ина могла поклясться. Она сама, ее муж, отец и мать, и многие поколения родственников до них – все были обычными людьми.
Но вот она смотрела на дочь, обернувшуюся маленьким северным ветерком, несущим с собой прохладу и свежесть в жаркий августовский день – и понимала, что это скрыть не сможет.
Пора было уходить.
***
Мать и дочь ушли из деревни в начале следующей весны, вслед за последними зимними ветрами, улетающими на свою далекую холодную родину. Путь их лежал на север, на родину Ины, в великое Северное Королевство, раскинувшее свои крылья на берегу Ледяного Моря.
В деревне даже не сразу заметили их уход. Просто однажды, принеся деньги жене, кузнец нашел пустой и остывший дом, в котором о прежних жителях напоминал лишь забытый пучок засушенной полыни на столе. Искать их не стали; даже кузнец, пусть и испытал укол совести, все же вздохнул с облегчением – какая обуза с плеч. Люди предпочли забыть, что когда-то делили горе и радости с беловолосыми чужачками. Размеренная жизнь деревни ни на мгновение не была нарушена этими известиями.
А Ине и Нэре предстоял долгий путь. Северное королевство лежало далеко к северу от этих земель; с караваном да на лошадях добраться туда можно было за месяц, но лошади и денег на нее у них не было, а караваны в те края ходили редко, и путь их пролегал далеко от деревни. Да и дорог в те времена нормальных не было; им приходилось пешком пробираться через лес, медленно, обходя многочисленные препятствия вроде озер и рек и ненадолго останавливаясь в крохотных деревнях.
Нэре, непривычная к походной жизни, переносила дорогу на удивление спокойно.
