Вместо предисловия
Липкие капли вечернего неба падали на мои руки. Продрогшие пальцы сжимали скользкую рукоятку тонко лезвийного ножа. Я прикоснулся к ветви дерева, мешающей моему обзору, и осторожно потянул ее вниз. Наблюдать стало лучше и я осмотрелся. Дом моего врага стал виден, как на ладони. Но вместе с тем стал лучше виден и я, случись кому-то смотреть в мою сторону.
Аккуратно вернув ветку обратно, я смахнул испарину с лица. Не каждый день ты решаешься на поджог. Вернее, ночь. Вернее, поздний вечер.
Дом был пуст. Тишина и отсутствие света в окнах убеждали лучше всяких слов. Я наблюдал уже довольно долгое время, но ничего не менялось. Значит, можно было делать дело. Однако меня все же что-то пугало. Что у нас бывает за поджог? Кажется, бьют плетьми на сельской площади и обязывают оплатить ущерб. Но это если поймают. А если нет?
Я убрал нож в суму и сразу же наткнулся на шершавый бок кринки с горючим маслом. Все три были на месте. Только поджечь и бросить, пламя само сделает все, что нужно.
Проговорив это про себя, словно вспомнив перечень конкретных действий, я укрепился духом и, поднырнув под преграждающую мне путь ветку, направился к дому. Под ногами чавкала грязь из воды и разжиженной земли. За шумом начавшегося ливня эти звуки не могли разноситься далеко, и я не беспокоился.
Дом приближался стремительно, ведь можно больше не таиться и двигаться быстрее. В несколько шагов я подскочил к стене дома и выхватив кринку вспомнил, что не зажег фитиль. Ругнувшись, зажал сосуд с горючим маслом между коленями и извлек из сумки огниво. Несколько раз ударив кресалом об точильный камень я извлек кучу искр, которыми и поджег фитиль – тонкий лоскут пропитанной маслом ветоши. Ткань вспыхнула сине-оранжевым пламенем и обдало жаром мою продрогшую кожу. Руки стали немного трястись, толи от холода, толи от волнения. Я размахнулся и что силы метнул кринку в стену дома.
Вот дурак! Вокруг идет дождь, а я пытаюсь сжечь сруб!
Ругая себя мысленно последними словами за несообразительность, запалил еще одну кринку. Перед моими глазами разбитая о стену кринка, оставив после себя большую масляную кляксу, медленно ползла по стене дома к земле. Масло ее вспыхнуло и принялось лизать сруб языками пламени. Намокшая древесина принялась гореть серовато-белесым дымом. Значит масло все же горит сильнее промокшего дерева.
Я едва не рассмеялся. Как же можно быть таким недалеким? Стены дома же прикрывает скат крыши – вот она и не сильно мокнет!
Мысли путались, сердце билось так, что едва не выпрыгивало из груди. Меня окутала решимость и уверенность, что я все делаю правильно. Главное, не думать. Я сам себя только путаю.
Запалённая кринка потрескивала под каплями дождя, напоминая о себе. Я сделал пару шагов к, выходящему на мою сторону, окну, и, достав нож, выбил им дутое стекло. Вслед за этим закинул в образовавшийся проем свою кринку, которая уже начинала внушать опасения своим треском. Обутый пламенем снаряд влетел сквозь раму и скрылся внутри дома. Бухнула разбивающаяся кринка, масло явно растеклось по полу и тут же вспыхнуло от подожжённого фитиля. Я украдкой заглянул внутрь – посреди горницы появился рукотворный костёр, постепенно разрастающийся все больше и больше, поджигая накрытые скатертями и полотенцами столы, лавки и полки в доме. Огонь разгуливался, пожирая сухое топливо для его чрева. Не ускользал ни один предмет, который находился рядом с ним. А пламя только росло и росло.
Зрелище мне понравилось. Какая-то волна удовольствия от моей мести возникла внутри и понеслась по венам вместе с кровью. Меня обдало жаром, и я отвернулся от окна. Надо бы поджечь еще двери – вот удивится то мой враг, когда вернется в дом! Если, конечно, успеет, пока не сгорело все.
Вторая кринка полетела в крыльцо. Обожженная глина разлетелась на тьму осколков, столкнувшись с каменным полом под навесом. Масло разлетелось вслед за частями кринки, но попало на опорные столбы навеса и входную дверь. Дождь сюда не попадал, и красивая пристройка вспыхнула пламенем, разнесенным подожженным маслом.
Дом парил уже так, что сам дождь не мог помешать случайному наблюдателю заметить это издалека. И глупому было понятно, что строение горит, а потому следует звать на помощь и приниматься тушить, пока не поздно. Значит мне следовало поторопиться и сделать все, чтобы любая попытка потушить не привела к желаемому результату. И я выбил еще пару стекол в окнах, швыряя туда свои кринки.
Сколько же их у меня было? Я ощупал суму и обнаружил еще одну. Последняя. Ее можно было бы и не использовать, но теперь это уже не опасный снаряд, а явная улика. Улика против меня.
Я подошел одному из окон, и достав кринку, принялся чиркать огнивом, чтобы поджечь фитиль. Пальцы слушались хорошо – от горящего строения было тепло и даже жарко уже. Потому работалось хорошо и без осечек. Ткань вспыхнула, и я метнул свою поджигалку в один из ранее разбитых мною оконных проемов. Огненный шар, в который превратился мой снаряд, пронесся по дуге сквозь раму и упал на пол одной из комнат, где уже полыхала мебель. Завороженно я проследил за ним, после чего, прежде, чем отвернуться от окна, всего на миг поднял взгляд и оторопел. Одного мгновения хватило, чтобы меня накрыло волной ужаса.
В моей голове, внезапно, всего за один удар сердца, за одно короткое дыхание пронеслась вся череда последствий, которая нахлынула из моего вероятного будущего. Это осознание навалилось с такой силой, что все попытки моего разума понять и что-то сделать по итогу, буквально сковали меня по рукам и ногам! Я словно «завис» в наполнившей меня пустоте решений. Что делать? Как быть? Как теперь что?!
В ужасе, не понимая почему и как я это делаю, мои ноги сами понесли меня прочь от дома. Я бежал обратно в лес, не разбирая дороги и не боясь его обитателей, так как увиденное поразило меня до глубины души. Передо мной мелькали травы, поваленные ветви и обломки сучьев. Я интуитивно огибал встречные кусты и молодую поросль тонкоствольных деревьев. А перед моими глазами стояла бесовская картина, навсегда отраженная в памяти, словно расписная стена, от которой не спрятаться и не разрушить.
В глубине комнаты в доме я увидел силуэт молодой девушки в длинном белом саване, словно платье, в пол. Ее волосы были распущены, да так, что закрывали лицо и грудь. Девица остановилась, протянула руки к огню и, словно обжегшись, отдернула руки, одновременно раздвигая волосы на лице. Едва-едва заметив ее лицо и большие слепые глаза, я сразу понял кто это!
Липкие капли вечернего неба падали на мои руки. Продрогшие пальцы сжимали скользкую рукоятку тонко лезвийного ножа. Я прикоснулся к ветви дерева, мешающей моему обзору, и осторожно потянул ее вниз. Наблюдать стало лучше и я осмотрелся. Дом моего врага стал виден, как на ладони. Но вместе с тем стал лучше виден и я, случись кому-то смотреть в мою сторону.
Аккуратно вернув ветку обратно, я смахнул испарину с лица. Не каждый день ты решаешься на поджог. Вернее, ночь. Вернее, поздний вечер.
Дом был пуст. Тишина и отсутствие света в окнах убеждали лучше всяких слов. Я наблюдал уже довольно долгое время, но ничего не менялось. Значит, можно было делать дело. Однако меня все же что-то пугало. Что у нас бывает за поджог? Кажется, бьют плетьми на сельской площади и обязывают оплатить ущерб. Но это если поймают. А если нет?
Я убрал нож в суму и сразу же наткнулся на шершавый бок кринки с горючим маслом. Все три были на месте. Только поджечь и бросить, пламя само сделает все, что нужно.
Проговорив это про себя, словно вспомнив перечень конкретных действий, я укрепился духом и, поднырнув под преграждающую мне путь ветку, направился к дому. Под ногами чавкала грязь из воды и разжиженной земли. За шумом начавшегося ливня эти звуки не могли разноситься далеко, и я не беспокоился.
Дом приближался стремительно, ведь можно больше не таиться и двигаться быстрее. В несколько шагов я подскочил к стене дома и выхватив кринку вспомнил, что не зажег фитиль. Ругнувшись, зажал сосуд с горючим маслом между коленями и извлек из сумки огниво. Несколько раз ударив кресалом об точильный камень я извлек кучу искр, которыми и поджег фитиль – тонкий лоскут пропитанной маслом ветоши. Ткань вспыхнула сине-оранжевым пламенем и обдало жаром мою продрогшую кожу. Руки стали немного трястись, толи от холода, толи от волнения. Я размахнулся и что силы метнул кринку в стену дома.
Вот дурак! Вокруг идет дождь, а я пытаюсь сжечь сруб!
Ругая себя мысленно последними словами за несообразительность, запалил еще одну кринку. Перед моими глазами разбитая о стену кринка, оставив после себя большую масляную кляксу, медленно ползла по стене дома к земле. Масло ее вспыхнуло и принялось лизать сруб языками пламени. Намокшая древесина принялась гореть серовато-белесым дымом. Значит масло все же горит сильнее промокшего дерева.
Я едва не рассмеялся. Как же можно быть таким недалеким? Стены дома же прикрывает скат крыши – вот она и не сильно мокнет!
Мысли путались, сердце билось так, что едва не выпрыгивало из груди. Меня окутала решимость и уверенность, что я все делаю правильно. Главное, не думать. Я сам себя только путаю.
Запалённая кринка потрескивала под каплями дождя, напоминая о себе. Я сделал пару шагов к, выходящему на мою сторону, окну, и, достав нож, выбил им дутое стекло. Вслед за этим закинул в образовавшийся проем свою кринку, которая уже начинала внушать опасения своим треском. Обутый пламенем снаряд влетел сквозь раму и скрылся внутри дома. Бухнула разбивающаяся кринка, масло явно растеклось по полу и тут же вспыхнуло от подожжённого фитиля. Я украдкой заглянул внутрь – посреди горницы появился рукотворный костёр, постепенно разрастающийся все больше и больше, поджигая накрытые скатертями и полотенцами столы, лавки и полки в доме. Огонь разгуливался, пожирая сухое топливо для его чрева. Не ускользал ни один предмет, который находился рядом с ним. А пламя только росло и росло.
Зрелище мне понравилось. Какая-то волна удовольствия от моей мести возникла внутри и понеслась по венам вместе с кровью. Меня обдало жаром, и я отвернулся от окна. Надо бы поджечь еще двери – вот удивится то мой враг, когда вернется в дом! Если, конечно, успеет, пока не сгорело все.
Вторая кринка полетела в крыльцо. Обожженная глина разлетелась на тьму осколков, столкнувшись с каменным полом под навесом. Масло разлетелось вслед за частями кринки, но попало на опорные столбы навеса и входную дверь. Дождь сюда не попадал, и красивая пристройка вспыхнула пламенем, разнесенным подожженным маслом.
Дом парил уже так, что сам дождь не мог помешать случайному наблюдателю заметить это издалека. И глупому было понятно, что строение горит, а потому следует звать на помощь и приниматься тушить, пока не поздно. Значит мне следовало поторопиться и сделать все, чтобы любая попытка потушить не привела к желаемому результату. И я выбил еще пару стекол в окнах, швыряя туда свои кринки.
Сколько же их у меня было? Я ощупал суму и обнаружил еще одну. Последняя. Ее можно было бы и не использовать, но теперь это уже не опасный снаряд, а явная улика. Улика против меня.
Я подошел одному из окон, и достав кринку, принялся чиркать огнивом, чтобы поджечь фитиль. Пальцы слушались хорошо – от горящего строения было тепло и даже жарко уже. Потому работалось хорошо и без осечек. Ткань вспыхнула, и я метнул свою поджигалку в один из ранее разбитых мною оконных проемов. Огненный шар, в который превратился мой снаряд, пронесся по дуге сквозь раму и упал на пол одной из комнат, где уже полыхала мебель. Завороженно я проследил за ним, после чего, прежде, чем отвернуться от окна, всего на миг поднял взгляд и оторопел. Одного мгновения хватило, чтобы меня накрыло волной ужаса.
В моей голове, внезапно, всего за один удар сердца, за одно короткое дыхание пронеслась вся череда последствий, которая нахлынула из моего вероятного будущего. Это осознание навалилось с такой силой, что все попытки моего разума понять и что-то сделать по итогу, буквально сковали меня по рукам и ногам! Я словно «завис» в наполнившей меня пустоте решений. Что делать? Как быть? Как теперь что?!
В ужасе, не понимая почему и как я это делаю, мои ноги сами понесли меня прочь от дома. Я бежал обратно в лес, не разбирая дороги и не боясь его обитателей, так как увиденное поразило меня до глубины души. Передо мной мелькали травы, поваленные ветви и обломки сучьев. Я интуитивно огибал встречные кусты и молодую поросль тонкоствольных деревьев. А перед моими глазами стояла бесовская картина, навсегда отраженная в памяти, словно расписная стена, от которой не спрятаться и не разрушить.
В глубине комнаты в доме я увидел силуэт молодой девушки в длинном белом саване, словно платье, в пол. Ее волосы были распущены, да так, что закрывали лицо и грудь. Девица остановилась, протянула руки к огню и, словно обжегшись, отдернула руки, одновременно раздвигая волосы на лице. Едва-едва заметив ее лицо и большие слепые глаза, я сразу понял кто это!
