Не вышло из меня золотодобытчика – после многих недель на ледяных северных реках, возвращался я домой без единого самородка. Всего только и намыл немного золотого песка, да и того хватало лишь на то, чтобы покрыть расходы.
Видно от расстройства по дороге к уездному городу я умудрился заблудиться – да и не мудрено, в этих болотистых тропах только местные жители и разбираются. Дорога так и уходит из-под ног, свернул немного, и попробуй, найди ее снова.
Так и получилось, что я проблуждал почти до темноты и уже стал подыскивать сухое местечко, чтобы развести костер, как заметил неподалеку дымок, указывающий на человеческое жилье. Разбойных людей в здешних местах вроде давно не видели, поэтому я поспешил прибавить шаг и по прошествии получаса разглядел впереди одинокую избу. А не так далеко позади нее к моему великому изумлению виднелась водная гладь, да такая, что другого берега и в самый яркий полдень не разглядишь. Похоже сильно я сбился с пути и добрел неведомыми тропами до самой Онежской губы.
Подойдя к избе поближе, я вновь застыл в изумлении – сколько видел я поморских строений, а такого чуда встречать не приходилось. Вся резная, будто дорогим кружевом украшенная, не изба, а домик Марьи-искусницы или какой другой сказочной героини.
Увидев хозяев одинокой избы, я испытал даже что-то вроде разочарования. Конечно, я не ждал встретить прекрасную Марью или Василису, да и зачем они мне, когда дома меня ждет жена с маленьким сыном. Но все же в глубине души хотелось увидеть кого-то особенного, а вовсе не обычного старика-помора и его жену, происходившую, судя по чертам лица, из какого-то северного полудикого народа.
Впрочем, встретили они меня радушно, накормили, постелили постель, а назавтра прямо с утра обещали показать дорогу к Онеге и ближайшему уездному городу. Сами они спать не торопились: рослый и крепкий, несмотря на возраст, хозяин, закончив чинить сеть, занялся вырезанием на деревянной заготовке, а хозяйка ловко пряла в углу на красивой прялке, узорчатой и раскрашенной. Мне тоже показалось неудобным укладываться раньше всех, потому я присел на лавку и завел неторопливый разговор о здешних промыслах, недавнем наводнении и мало-помалу разговор свернул на местные сказания.
– Чего только не придумают люди, чтобы объяснить необъяснимое, – снисходительно сказал старик, не отрываясь от своей работы. – Словно не понимают, что реки всегда были реками, море морем, а горы горами. И люди могут быть только людьми, а никогда не станут ни зверем, ни деревом.
– Формально вы конечно правы, – горячился я, почему-то приняв очень близко к сердцу этот спор, – но сказки и легенды появились в результате попыток познать мир.
– А не для того, чтобы обмануть самих себя глупыми выдумками, – усмехался в бороду старик.
– Почему же глупыми? Они несут глубокий философский смысл, учат жизни, любви…
– Любви? – хозяин оторвался от вырезания и внимательно посмотрел на меня. – Ну так расскажи что-нибудь поучительное, а мы послушаем. Вон, жена моя послушает и скажет, умная твоя сказка или глупая.
Признаться, его предложение поставило меня в тупик – как назло все подходящие легенды тут же вылетели из головы. Конечно можно было рассказать какую-нибудь сказку братьев Гримм, но мне казалось, что им будет ближе что-то местное, отражающее дух здешнего народа. Наконец, я вспомнил прелестную на мой взгляд сказку «Золотые гусли», объясняющую появление рек Онега и Мезень.
– Когда-то у озера Лача жил гусляр – молодой да умелый. Его слава гуляла по свету. Люди знали к нему дорогу. Первым гостем звали на свадьбы. Бывало, лишь тронет он струны – никого на месте не удержишь, а уж песни поёт – сердце радуется! И сам гусляр поплясать бы не прочь, да мешали больные ноги: в детстве деревом их перебило. Но Мезень слёз не лил, на судьбу не пенял. Умел веселить и веселиться. За это его люди и любили…
Похоже, сказку я выбрал правильно – старик больше не усмехался, а внимательно слушал историю о любви прекрасной Онеги к безногому гусляру, о том, как она силой любви вылечила его ноги при помощи «корня жизни», но не смогла преодолеть проклятье золотых гуслей, подаренных ее прежним богатым женихом. Стоило Мезеню взять их в руки, как сразу становился он злым и жестоким, прогонял Онегу и требовал от нее невыполнимого.
Краем глаза я заметил, что и хозяйка давно отложила веретено, а на словах «Поди прочь, чужая невеста! Твои косы как черные змеи, и глаза твои – черная сажа» на щеке ее даже блеснула слеза.
Выполнил Океан просьбу Онеги, сделал ее косы золотыми, а глаза – как синее море. Но и это не принесло им с Мезенем счастья, и он вновь прогнал ее, приказав исполнить совсем уж невозможное. Пришлось Онеге возвращаться к Океану и расплачиваться за свои прежние просьбы. Стала она его дочерью – превратилась в реку. А вслед за ней и Мезень, осознавший, что сам погубил свое счастье, разбил золотые гусли и тоже стал сыном Океана.
– Давно, говорят, это было. Но текут в Океан и поныне те большие, могучие реки – белопенная красавица Онега и Мезень – полноводный и бурный.
Я замолчал, довольный произведенным эффектом, но старик уже не смотрел на меня – взгляд его был устремлен на жену.
– Ну что скажешь об этом сказании? – в его голосе звучала странная усмешка, словно бы он говорил о чем-то известном им двоим, но непонятном мне.
Хозяйка неторопливо взяла веретено и с такой же усмешкой ответила:
– Глупые люди придумывают глупые сказки.
Признаться честно, я обиделся. Вот и рассказывай легенды приземленным грубым крестьянам.
– Вы тоже считаете, что это глупо, потому что люди не могут превратиться в реки?
– Это тоже глупо, но простительно, – улыбнулась хозяйка, и я вдруг подумал, что когда-то, давным-давно, она была очень красива – в неярком пламени свечей морщины разгладились, и оказалось, что черты ее лица тонкие и изящные. – Реки всегда были реками, но имена им и правда дали в честь гусляра и его невесты. Глупо другое – неужели люди и правда думают, что Онега могла бы полюбить такого слабого и ничтожного мужчину?
Защищать Мезеня мне не хотелось, по совести, я тоже считал, что его роль в этой легенде не самая красивая. Но неожиданно было слышать такое от женщины, да еще и простой крестьянки – я по опыту знал, что городские барышни рыдали над этой легендой, нисколько не задумываясь о качествах избранника Онеги.
– Вы считаете, это сказание должно было закончиться по-другому?
– Оно и закончилось по-другому, – уверенно сказала хозяйка. – Вы все правильно рассказывали, затуманили разум Мезеня золотые гусли. Но когда справился он с их дурманом, бросил их об землю и отрекся от власти золота, он не стал бродить по дорогам, плакать и звать Онегу, словно заблудившийся ребенок. Нет, он поступил как мужчина – отправился исправлять свои ошибки…
Обратился Мезень к ветру буйному, спросил его, где Онега. Прошептал едва слышно ветер:
– Не найти тебе больше Онегу. Быть ей дочкой царя морей – Океана Ледовитого. Клятву крепкую дала она ему, клятву вечную, никогда вам больше не свидеться.
Не смирился Мезень и сказал ему:
– Без надежды и жизнь невозможна. Силой вырву, мольбами выпрошу, но отдаст Океан мне Онегу.
Примчался он к Океану, видит пустыню безбрежную. Стал молить Мезень, стал упрашивать, на колени встал – все бессмысленно. Молчит Океан, не слушает, глух он к людским страданиям, и ответом их не удостаивает.
Вскочил тогда Мезень на ноги, громко крикнул он:
– Так слушай же меня Океан Ледовитый! Глух ты к мольбам и посулам, но не знаешь ты на что любовь способна. Есть в мире силы великие, силы грозные, даже тебе с ними не справиться.
Словно сокол помчался он в горы, на самую высокую вершину взобрался, обратился он к Красну Солнышку:
– Солнце Красное, жизнь дающее, всем ты людям друг любимейший, обрати на меня лик свой пламенный, помоги мне в беде моей.
Но не слышит его Солнце Красное, высоко оно на небе, никому туда не докричаться. Тогда взял Мезень свои гусли – гусли звонкие, певучие, даже птицы на них отзываются, даже волны поют с ними песенки. Ударил он по струнам, заговорили они, заиграли. Зазвенели весенней капелью, запели как дивные птицы, зашумели цветущими ветками. Показалось всем: пригрело солнце, расцветают цветы, поют птицы, на земле весна наступила!
Удивилось тогда Солнце Красное – где же такое видано, что весна поет посреди зимы! Взглянуло оно вниз на землю и сказало тогда Мезеню:
– Кто такой ты и откуда взялся? Что за чудо творит твоя музыка? Я само ненадолго поверило, что весна идет, меня не спросясь.
Рассказал тогда Мезень ему свое горе, попросил у Солнышка помощи. Задумалось Солнце Красное, не хотело оно с Океаном ссориться. Но взглянуло еще раз на гусли звонкие и сказало:
– Коль любовь твоя искренна, ты сыграй о ней песню. Да так, чтобы Луна, моя подруга многоликая, эту песню тоже услышала, да на небо раньше срока вышла.
Вновь коснулся струн Мезень бережно. По-иному запели гусли. Запели они, застонали, словно раны сердца открылись. Зазвенели душевными струнами, засмеялись хрустальной мелодией. Все притихли, музыку слушая. Птицы, звери, деревья и травы. Ручейки перестали журчать, замолчали и ветры буйные…
Серебром край неба окрасился, и Луна раньше срока вышла – не сдержалась она, песню слушая, позвала ее дивная музыка.
Подивилось на то Солнце Красное и сказало тогда оно Мезеню:
– Ты исполнил, что уговорено, сдержу и я свое слово. Отпустит тебе Океан Онегу. Но теперь она его дочка, а отец он очень суровый. Не вернетесь вы с нею к людям.
Поклонился ему гусляр Мезень.
– Все едино мне, все неважно. На любые готов я условия, лишь бы снова быть мне с любимой.
Хоть сердит был Океан Ледовитый, но не мог он спорить с Красным Солнышком. Отдал он Мезеню Онегу, но приказал им строго-настрого – не видать им больше людских поселений, жить должны они у самого берега, чтобы каждый день он видел дочь свою названную.
Спросила Онега любимого:
– Не горюешь ты, что не увидишь больше друзей своих, не потешишь их своей музыкой?
Но ответил ей Мезень уверенно:
– Люблю я тебя больше жизни, счастлив я, как никто на свете! А где счастье, говорят, там и песни. О тебе буду петь я всю жизнь мою…
Давно уже закончила хозяйка свой рассказ, потушили свечи, а я все лежал, натянув на себя шерстяное одеяло, и никак не шла из головы рассказанная хозяйкой легенда, а главное – блеск ее глаз и улыбка на словно помолодевшем лице. Так и уснул я, видя во сне все те же огоньки свечей в прозрачных глазах и загадочную улыбку как с полотен старинных мастеров.
Утром хозяева, ни словом не упоминая о вчерашнем разговоре, накормили меня завтраком, дали с собой еды и запрягли оленя.
– Как увидите вдалеке город, так отпустите его, он сам найдет дорогу, – сказал старик. От предложенного же мною золотого песка, которым я хотел заплатить им за гостеприимство, он отказался наотрез: – Никогда я не беру в руки золота. И тебе не советую.
Я хотел ответить ему, объяснить, что мне нужны деньги, что у меня больной сын, которому нужно сложное лечение, но почему-то сразу понял, как жалко и бессмысленно будут выглядеть мои объяснения, и только кивнул:
– Тогда спасибо. И храни вас Бог.
– Погоди, – из дома вышла хозяйка и вручила мне какой-то корень. – Возьми. Твоему сыну он понадобится.
В тот момент я не сообразил, что не говорил им о сыне. Да и что это за корень? Но возражать не стал, сунул его в сумку и вдруг нащупал там дудочку, вырезанную сыном. Совсем забыл о ней! А ведь помнил первые недели и даже играл пару раз у костра.
– Вот, – я вытащил ее и протянул старику. – На память. Золото вы брать не хотите, а больше у меня ничего нет.
Тот осторожно взял дудочку, повертел в пальцах, поднес к губам, и она вдруг издала такую мелодичную трель, какую вроде бы и извлечь невозможно было из такого примитивного музыкального инструмента. А старик улыбнулся.
– Хороший подарок. Прощай!
Он кивнул, и олень, словно повинуясь молчаливому приказу, тронулся с места. А я еще раз оглянулся на них и вдруг понял, что такого необычного в глазах хозяйки – они не черные и не карие, как у людей ее народа, а ослепительно-синие, как синее море…
Для любителей аудиокниг: https://yadi.sk/d/MF0T4rWC3FpTaB
Читаю не я, читает Тамаэ aka Валькирия_
Видно от расстройства по дороге к уездному городу я умудрился заблудиться – да и не мудрено, в этих болотистых тропах только местные жители и разбираются. Дорога так и уходит из-под ног, свернул немного, и попробуй, найди ее снова.
Так и получилось, что я проблуждал почти до темноты и уже стал подыскивать сухое местечко, чтобы развести костер, как заметил неподалеку дымок, указывающий на человеческое жилье. Разбойных людей в здешних местах вроде давно не видели, поэтому я поспешил прибавить шаг и по прошествии получаса разглядел впереди одинокую избу. А не так далеко позади нее к моему великому изумлению виднелась водная гладь, да такая, что другого берега и в самый яркий полдень не разглядишь. Похоже сильно я сбился с пути и добрел неведомыми тропами до самой Онежской губы.
Подойдя к избе поближе, я вновь застыл в изумлении – сколько видел я поморских строений, а такого чуда встречать не приходилось. Вся резная, будто дорогим кружевом украшенная, не изба, а домик Марьи-искусницы или какой другой сказочной героини.
Увидев хозяев одинокой избы, я испытал даже что-то вроде разочарования. Конечно, я не ждал встретить прекрасную Марью или Василису, да и зачем они мне, когда дома меня ждет жена с маленьким сыном. Но все же в глубине души хотелось увидеть кого-то особенного, а вовсе не обычного старика-помора и его жену, происходившую, судя по чертам лица, из какого-то северного полудикого народа.
Впрочем, встретили они меня радушно, накормили, постелили постель, а назавтра прямо с утра обещали показать дорогу к Онеге и ближайшему уездному городу. Сами они спать не торопились: рослый и крепкий, несмотря на возраст, хозяин, закончив чинить сеть, занялся вырезанием на деревянной заготовке, а хозяйка ловко пряла в углу на красивой прялке, узорчатой и раскрашенной. Мне тоже показалось неудобным укладываться раньше всех, потому я присел на лавку и завел неторопливый разговор о здешних промыслах, недавнем наводнении и мало-помалу разговор свернул на местные сказания.
– Чего только не придумают люди, чтобы объяснить необъяснимое, – снисходительно сказал старик, не отрываясь от своей работы. – Словно не понимают, что реки всегда были реками, море морем, а горы горами. И люди могут быть только людьми, а никогда не станут ни зверем, ни деревом.
– Формально вы конечно правы, – горячился я, почему-то приняв очень близко к сердцу этот спор, – но сказки и легенды появились в результате попыток познать мир.
– А не для того, чтобы обмануть самих себя глупыми выдумками, – усмехался в бороду старик.
– Почему же глупыми? Они несут глубокий философский смысл, учат жизни, любви…
– Любви? – хозяин оторвался от вырезания и внимательно посмотрел на меня. – Ну так расскажи что-нибудь поучительное, а мы послушаем. Вон, жена моя послушает и скажет, умная твоя сказка или глупая.
Признаться, его предложение поставило меня в тупик – как назло все подходящие легенды тут же вылетели из головы. Конечно можно было рассказать какую-нибудь сказку братьев Гримм, но мне казалось, что им будет ближе что-то местное, отражающее дух здешнего народа. Наконец, я вспомнил прелестную на мой взгляд сказку «Золотые гусли», объясняющую появление рек Онега и Мезень.
– Когда-то у озера Лача жил гусляр – молодой да умелый. Его слава гуляла по свету. Люди знали к нему дорогу. Первым гостем звали на свадьбы. Бывало, лишь тронет он струны – никого на месте не удержишь, а уж песни поёт – сердце радуется! И сам гусляр поплясать бы не прочь, да мешали больные ноги: в детстве деревом их перебило. Но Мезень слёз не лил, на судьбу не пенял. Умел веселить и веселиться. За это его люди и любили…
Похоже, сказку я выбрал правильно – старик больше не усмехался, а внимательно слушал историю о любви прекрасной Онеги к безногому гусляру, о том, как она силой любви вылечила его ноги при помощи «корня жизни», но не смогла преодолеть проклятье золотых гуслей, подаренных ее прежним богатым женихом. Стоило Мезеню взять их в руки, как сразу становился он злым и жестоким, прогонял Онегу и требовал от нее невыполнимого.
Краем глаза я заметил, что и хозяйка давно отложила веретено, а на словах «Поди прочь, чужая невеста! Твои косы как черные змеи, и глаза твои – черная сажа» на щеке ее даже блеснула слеза.
Выполнил Океан просьбу Онеги, сделал ее косы золотыми, а глаза – как синее море. Но и это не принесло им с Мезенем счастья, и он вновь прогнал ее, приказав исполнить совсем уж невозможное. Пришлось Онеге возвращаться к Океану и расплачиваться за свои прежние просьбы. Стала она его дочерью – превратилась в реку. А вслед за ней и Мезень, осознавший, что сам погубил свое счастье, разбил золотые гусли и тоже стал сыном Океана.
– Давно, говорят, это было. Но текут в Океан и поныне те большие, могучие реки – белопенная красавица Онега и Мезень – полноводный и бурный.
Я замолчал, довольный произведенным эффектом, но старик уже не смотрел на меня – взгляд его был устремлен на жену.
– Ну что скажешь об этом сказании? – в его голосе звучала странная усмешка, словно бы он говорил о чем-то известном им двоим, но непонятном мне.
Хозяйка неторопливо взяла веретено и с такой же усмешкой ответила:
– Глупые люди придумывают глупые сказки.
Признаться честно, я обиделся. Вот и рассказывай легенды приземленным грубым крестьянам.
– Вы тоже считаете, что это глупо, потому что люди не могут превратиться в реки?
– Это тоже глупо, но простительно, – улыбнулась хозяйка, и я вдруг подумал, что когда-то, давным-давно, она была очень красива – в неярком пламени свечей морщины разгладились, и оказалось, что черты ее лица тонкие и изящные. – Реки всегда были реками, но имена им и правда дали в честь гусляра и его невесты. Глупо другое – неужели люди и правда думают, что Онега могла бы полюбить такого слабого и ничтожного мужчину?
Защищать Мезеня мне не хотелось, по совести, я тоже считал, что его роль в этой легенде не самая красивая. Но неожиданно было слышать такое от женщины, да еще и простой крестьянки – я по опыту знал, что городские барышни рыдали над этой легендой, нисколько не задумываясь о качествах избранника Онеги.
– Вы считаете, это сказание должно было закончиться по-другому?
– Оно и закончилось по-другому, – уверенно сказала хозяйка. – Вы все правильно рассказывали, затуманили разум Мезеня золотые гусли. Но когда справился он с их дурманом, бросил их об землю и отрекся от власти золота, он не стал бродить по дорогам, плакать и звать Онегу, словно заблудившийся ребенок. Нет, он поступил как мужчина – отправился исправлять свои ошибки…
Обратился Мезень к ветру буйному, спросил его, где Онега. Прошептал едва слышно ветер:
– Не найти тебе больше Онегу. Быть ей дочкой царя морей – Океана Ледовитого. Клятву крепкую дала она ему, клятву вечную, никогда вам больше не свидеться.
Не смирился Мезень и сказал ему:
– Без надежды и жизнь невозможна. Силой вырву, мольбами выпрошу, но отдаст Океан мне Онегу.
Примчался он к Океану, видит пустыню безбрежную. Стал молить Мезень, стал упрашивать, на колени встал – все бессмысленно. Молчит Океан, не слушает, глух он к людским страданиям, и ответом их не удостаивает.
Вскочил тогда Мезень на ноги, громко крикнул он:
– Так слушай же меня Океан Ледовитый! Глух ты к мольбам и посулам, но не знаешь ты на что любовь способна. Есть в мире силы великие, силы грозные, даже тебе с ними не справиться.
Словно сокол помчался он в горы, на самую высокую вершину взобрался, обратился он к Красну Солнышку:
– Солнце Красное, жизнь дающее, всем ты людям друг любимейший, обрати на меня лик свой пламенный, помоги мне в беде моей.
Но не слышит его Солнце Красное, высоко оно на небе, никому туда не докричаться. Тогда взял Мезень свои гусли – гусли звонкие, певучие, даже птицы на них отзываются, даже волны поют с ними песенки. Ударил он по струнам, заговорили они, заиграли. Зазвенели весенней капелью, запели как дивные птицы, зашумели цветущими ветками. Показалось всем: пригрело солнце, расцветают цветы, поют птицы, на земле весна наступила!
Удивилось тогда Солнце Красное – где же такое видано, что весна поет посреди зимы! Взглянуло оно вниз на землю и сказало тогда Мезеню:
– Кто такой ты и откуда взялся? Что за чудо творит твоя музыка? Я само ненадолго поверило, что весна идет, меня не спросясь.
Рассказал тогда Мезень ему свое горе, попросил у Солнышка помощи. Задумалось Солнце Красное, не хотело оно с Океаном ссориться. Но взглянуло еще раз на гусли звонкие и сказало:
– Коль любовь твоя искренна, ты сыграй о ней песню. Да так, чтобы Луна, моя подруга многоликая, эту песню тоже услышала, да на небо раньше срока вышла.
Вновь коснулся струн Мезень бережно. По-иному запели гусли. Запели они, застонали, словно раны сердца открылись. Зазвенели душевными струнами, засмеялись хрустальной мелодией. Все притихли, музыку слушая. Птицы, звери, деревья и травы. Ручейки перестали журчать, замолчали и ветры буйные…
Серебром край неба окрасился, и Луна раньше срока вышла – не сдержалась она, песню слушая, позвала ее дивная музыка.
Подивилось на то Солнце Красное и сказало тогда оно Мезеню:
– Ты исполнил, что уговорено, сдержу и я свое слово. Отпустит тебе Океан Онегу. Но теперь она его дочка, а отец он очень суровый. Не вернетесь вы с нею к людям.
Поклонился ему гусляр Мезень.
– Все едино мне, все неважно. На любые готов я условия, лишь бы снова быть мне с любимой.
Хоть сердит был Океан Ледовитый, но не мог он спорить с Красным Солнышком. Отдал он Мезеню Онегу, но приказал им строго-настрого – не видать им больше людских поселений, жить должны они у самого берега, чтобы каждый день он видел дочь свою названную.
Спросила Онега любимого:
– Не горюешь ты, что не увидишь больше друзей своих, не потешишь их своей музыкой?
Но ответил ей Мезень уверенно:
– Люблю я тебя больше жизни, счастлив я, как никто на свете! А где счастье, говорят, там и песни. О тебе буду петь я всю жизнь мою…
Давно уже закончила хозяйка свой рассказ, потушили свечи, а я все лежал, натянув на себя шерстяное одеяло, и никак не шла из головы рассказанная хозяйкой легенда, а главное – блеск ее глаз и улыбка на словно помолодевшем лице. Так и уснул я, видя во сне все те же огоньки свечей в прозрачных глазах и загадочную улыбку как с полотен старинных мастеров.
Утром хозяева, ни словом не упоминая о вчерашнем разговоре, накормили меня завтраком, дали с собой еды и запрягли оленя.
– Как увидите вдалеке город, так отпустите его, он сам найдет дорогу, – сказал старик. От предложенного же мною золотого песка, которым я хотел заплатить им за гостеприимство, он отказался наотрез: – Никогда я не беру в руки золота. И тебе не советую.
Я хотел ответить ему, объяснить, что мне нужны деньги, что у меня больной сын, которому нужно сложное лечение, но почему-то сразу понял, как жалко и бессмысленно будут выглядеть мои объяснения, и только кивнул:
– Тогда спасибо. И храни вас Бог.
– Погоди, – из дома вышла хозяйка и вручила мне какой-то корень. – Возьми. Твоему сыну он понадобится.
В тот момент я не сообразил, что не говорил им о сыне. Да и что это за корень? Но возражать не стал, сунул его в сумку и вдруг нащупал там дудочку, вырезанную сыном. Совсем забыл о ней! А ведь помнил первые недели и даже играл пару раз у костра.
– Вот, – я вытащил ее и протянул старику. – На память. Золото вы брать не хотите, а больше у меня ничего нет.
Тот осторожно взял дудочку, повертел в пальцах, поднес к губам, и она вдруг издала такую мелодичную трель, какую вроде бы и извлечь невозможно было из такого примитивного музыкального инструмента. А старик улыбнулся.
– Хороший подарок. Прощай!
Он кивнул, и олень, словно повинуясь молчаливому приказу, тронулся с места. А я еще раз оглянулся на них и вдруг понял, что такого необычного в глазах хозяйки – они не черные и не карие, как у людей ее народа, а ослепительно-синие, как синее море…
Для любителей аудиокниг: https://yadi.sk/d/MF0T4rWC3FpTaB
Читаю не я, читает Тамаэ aka Валькирия_
