Словенка
Баснь о любви из древних сказаний
1
Как имя много значит для человека, на всю жизнь его дают. Когда в доме Наума жена Доброгнева родила девочку; сказала Ладана, мать четырёх сыновей, что дитя славное. Вот и назвали новорожденную Славой. А после смерти материной стала Слава Гореславой. Девочка Доброгневу не помнила – мала была, когда матери не стало. Отец долго горевал, но следующим летом взял в дом Ладу. И стала она меньшицей.
Матерью для девочек Наума стала Добромира, и никто не мог сказать, что она больше любит дочь свою Любаву более других. Вместе с сёстрами подрастал Стоян – белобрысый мальчуган, сын меньшицы.
… По только им ведомой тропинке шли с кузовками три девушки. Ветки хлестали по босым ногам; кузовки оттягивали руки. Они остановились возле развилки и присели на нагретые солнышком камешки.
- Была я вчера возле буевища и место нашла славное, грибное. Пойдёшь ли со мной, Любава?
Та, которую назвали Любавой, была старшей дочкой Наума. Ей уже минуло восемнадцать зим, и была она девка пригожая; многие парни по ней сохли, но больше других привечала Любава Власа. Поговаривали люди, что ещё до осенних холодов придёт он с веном.
- Не ходила бы ты, сестрица, с ней, - молвила Ярослава, средняя сестра, – только покой мёртвых потревожите.
- Сказываю же я, что местечко то возле буевища, лешего владения. А все лешие роду нашему дорогу в лес не заказывали.
- Давно ли ты, Гореслава, рубаху сняла, чтобы сёстрам старшим указывать. А про местечко своё заветное забудь.
Не посмела девушка возразить сестре, молча подняла с земли кузовок и пошла к своему двору, что был чуть в стороне от других.
Славные дочери были у Наума, не было краше во всём печище. Одна лучше другой. Две старшие русые, косы до пояса, заступницы перед матерью друг за друга. А младшая, Гореслава, не пошла в сестёр, но для многих была краше их. Косе её завидовали девки, втайне мечтая, чтобы какой-нибудь парень поскорей обрезал её у затылка. Коса – загляденье, ниже пояса, тугая, цвета свежевспаханной земли. Но девки и парни частенько сторонились её, когда шла из леса с пучками трав. В кого же ей полесовничать?
…Гореслава любила месяц липень, когда вместе с братом ходила к Медвежьему озеру и слушала лес. Первыми примечали они лодки князя Вышеслава, что поднимались вверх по реке из Нева за данью. « По одному рысьему глазу на каждого», - шутила Добромира.
… Навстречу девушкам выбежала большая серая собака, облаяла, понюхала и убежала.
- Раз Мохнатый нас встречает, значит, Любим пожаловал.
Ярослава вспыхнула и побежала к избе. Потопталась перед влазней и прошмыгнула в дверь.
- Не долго дому без сватов быть, - подумала Гореслава.
- Никак вернулись, пташки ранние, - сказала, увидев дочек, Добромира. – Знать, много ягоды набрали, раз так поздно воротились. Будет, чем в просинец полакомиться.
Кузовки девушки поставили возле печи – пусть домовой полакомится.
- За братом бы последила, чем без дела сидеть, - Добромира вернулась со двора с крынкой в руках. – Припрятала для кузнечихи, а то кот сыскал бы. Возьми, отнеси в кузню.
Гореслава взяла крынку и снова вышла за ворота. Мохнатый всё ещё сидел у двора – значит, Любим с Ярославой долго просидят в клети вместе с Ладой.
Неподалёку она встретила Стояна, мастерившего лук из тонкого деревца. Оно гнулось легко и покорно. « Словно Увар перед князем», - подумалось Гореславе. Уваром звали белобрысого парня, что прошлым летом просился пойти вместе с Вышеславом – князем, хотя сам себя тот князем не звал. Так нарекли его в печище.
- В кузню идёшь? - спросил Стоян.
- Туда, братец.
- Возьми меня с собой.
- Пойдём, коли не устанешь.
- Уж я не устану.
Кузница стояла неподалёку от Медвежьего озера, в том самом месте, где отступали сосны-великаны, давая место маленьким ёлочкам и молодым тонким берёзкам. Кузнеца в печище побаивались, поэтому старались побогаче откупиться.
Жена кузнеца, Мудрёна, встретила их у порога.
- Проходите гости дорогие, давненько вас не было, - она торопливо смела с порога зёрна – все знали, что она птиц привечает. – С чем пожаловали?
Стоян толкнул локтем сестру, и она протянула крынку с сыром.
- Батюшка с матушкой кланяться велели. Прими, Мудрёна Братиловна, сделай милость.
- Как не взять, коли люди добрые прислали.
Жена кузнеца отнесла крынку в избу. Вернулась она не с пустыми руками: в ладони поблёскивала уточка – оберег.
- Знала бы, что придёшь, Гореслава Наумовна, приберегла бы для тебя гривну. Не осерчай, прими уточку. Уплыть тебе из родного дома, словно птичке к Даждьбогу Сварожичу.
Девушка крепко сжала в руке подарок и низко поклонились хозяйке.
- Хороший охотник родился в вашем доме, - Мудрёна углядела за спиной Стояна недоделанный лук. – Ещё бороды нет, а он с оружием не расстаётся. Скоро, видно, к нам за стрелами пожалует.
- Когда выросту, пойду к Вышеславу служить. Вот тогда и приду к вам.
Гореслава рассмеялась: куда ему князю служить, коли без сестриной помощи на полати забраться не может.
Девушка кузнечихи не боялась, да и та была всегда с ней ласкова, одаривала обручами, разноцветными бусами, которые делал для продажи её муж. Наумовна всего этого не носила, лишь иногда надевала на редкие посиделки, куда брали её сёстры, а держала в своем сундуке с приданым.
Любава была не такая. Подарил ей отец лунницу, так она тут же вставила её в ожерелье и каждый вечер красовалась перед парнями. Ярослава же во всём на неё походила. Добромира частенько приходилось таскать обеих за косы за то, что не поделили сёстры затейливого височного кольца. После долго они дулись друг на друга, но к следующему вечеру вновь сидели вместе, позабыв о ссоре.
Остальные дочки Наума малы ещё слишком были, чтобы украшения носить, бегали по двору в длинных рубахах. Но и среди них была своя княжна – Желана, гордившаяся бусами из ручных ракушек, что сделала для неё Лада. Но во время игры забывала она о былой важности и вместе с сёстрами звенела бубенчиками у пояса.
Лада любила детей, поэтому у младших дочурок ворот и подол рубах были вышивкой покрыты; старшие же сами украшали себе одёжу, копили приданое.
… Когда шли они между ёлочками и берёзками, охраняемые протянувшимися к озеру зелёными руками сосен, Стоян сказал сестре:
- Обожди возвращаться домой, я хочу тебе что-то показать.
- Что, братец? Свою лодочку, о которой ты говорил мне?
- Если пойдёшь, всё узнаешь.
Стоян осторожно раздвинул лапы ёлочек и пошёл по звериной тропе. Гореслава с опаской пошла за ним: дозволит ли леший дойти. Лес её знал, звери не трогали, травы целебные да ягоды под корягами не укрывались, а леший… Какому хозяину понравится, коли каждый день в его дом без спросу гости хаживают, за гостеприимство худо благодарят?
2
Сказывают люди, что есть в краях, где живут карелы, земля, где не растут ёлочки – шатры, а сосны – великаны стоят на гладких камнях и смотрятся в голубые воды. Говорят, что и дома там строят по-другому и ладьи на воду спускают краше новогородских. Из печища в тех местах никто не бывал, поэтому сказы те баснями считали. А Стоян слушал те басни внимательно, запоминал всё, до словечка. По тем рассказам построил он свою лодочку и вырезал на носу конскую голову.
Они долго плутали по лесу, пока не вышли на небольшую поляну, посерёдке которой росла высокая ель. Макушкой своей она упиралась в небо, а ветками укрывала в непогоду и зверя, и человека.
Стоян осторожно раздвинул ветки и показал сестре нос небольшой лодки. Гореслава осторожно потрогала тёплую от горячего солнышка корму и подивилась затейливой резной конской голове. Брат радовался, что сестре по нраву пришлась его самодельная лодочка, и вытащил её на траву, чтобы та смогла лучше её рассмотреть.
- Ты сам её сделал?
- Сам, - ответил Стоян, но вдруг замялся и сказал тише, - мне Радий помогал. Он сказал, что ладья моя на княжескую похожа.
Девушка усмехнулась: куда этой лодочке, где двое с трудом поместятся, до княжеской, что ходит по великому Нево. Любит Стрибог эту ладью, лелеет её на волнах. А потом Гореслава призадумалась. К чему Радию, смелому охотнику, что неделями может бродить вместе со своим верным Лайко по лесу, помогать несмышлёному мальчишке в его забавах?
Нетерпеливый Стоян потянул сестру за рукав.
- Чего дивишься, не всё видела.
Она покорно нагнулась и шагнула за братом под мохнатые лапы. Поначалу Гореслава не могла ничего разглядеть: глаза долго не привыкали к полумраку, но после она ясно разглядела берестяной тул и налуч. На бревне, заменявшем лавку, стояла миска, а в ней – ложка. Когда Стоян сумел принести это в лес, чтобы Добромира не узнала?
- Нравится избушка, - брат ожидал новой похвалы.
- Для чего она тебе, глуздень?
- Никакой я не глуздень. А настоящему охотнику без лесного прибежища нельзя. Мне Радий место указал.
- Как бы охотнику не пришлось три дня на лавке не сидеть. Пойдём, пока мать Любима потчует.
Осмотрев ещё раз полянку, Гореслава увидела траву – целительницу, что давно искала. Подошла к ней, поклонилась в пояс и сказала: « Прости меня, трава – матушка, за то, что от земли – кормилицы отнимаю. Не для себя стараюсь, а для добрых людей». Опустилась девушка на колени и осторожно сорвала тонкие былинки.
- На что тебе? - спросил Стоян.
- Солнышко высушит, силой целебной наполнит. А в зимушку холодную лечить буду Желану, что в просинец во двор в одной рубашонке выбежит. Да и тебя, непоседу, от рук сломанных.
Возвращаться лесом решили, чтобы быстрей домой попасть.
На лесной просеке повстречался им Радий с рыжим Лайко. Охотник неспешно шёл к печищу; за спиной у него висел заяц и несколько уток. Вот кого бы Вышеслав взял себе в кмети, да парень не шёл. На что ему пояс воинский, если все девчонки рады – радёшеньки подсесть к нему на посиделках. Даже Любава иногда отходила от подружек и подходила к нему послушать о соседних печищах. Из всего селения только Радий вместе с князем плыл по реке до Нева, видел настоящие корабли и печища большие, что городами звали.
- Здравствуй, славница, - он первым заговорил. – Куда путь – дорогу держишь?
- Куда же девке идти, коли не к своему двору.
- С пустыми руками ли?
- Кабы был ещё один кузовок, не с пустыми бы пришла.
- Лукавишь, девица, за травами в лес ходила.
Гореслава вспыхнула и спрятала за спину пахучий пучок.
- В кузню ходила, а на обратном пути и собрала.
- Здорова ли Мудрёна Братиловна?
- Как не быть ей здоровой.
- А сестрицы как?
- Живы – здоровы.
- Про отца с матушкой не спрашиваю, ибо нет той силы, что извела бы Наума Добрынича и Добромиру Ждановну.
- А про меня отчего не спросишь, - Стоян вышел вперёд, сжимая в руке деревце – лук. – Или я место пустое для тебя?
- Такого молодца – сокола издалече видно, почто в пустую расспрашивать. А деревце ты не правильно режешь. Дай – ка сюда, покажу.
Мальчишка протянул ему лук. Радий повертел его в руках, достал нож и подправил немного, после протянул Стояну : владей, охотник. Мальчуган с трепетом взял игрушечное оружие и прижал к себе.
- Домой теперь идёте? - спросил охотник.
- Солнышко к земле, а мы к родному двору.
- С вами пойду. Мне батюшке вашему пару слов нужно молвить.
Лес возле двора Наума близко подходил к печищу, поэтому все соседские девчонки быстро разглядели на опушке всех троих. Видела их и Любава и губу закусила. Ни одну зиму она вечерами зимними к Радию ближе подсаживалась, разговор заводила, а добрый молодец словно и не замечал её. А как увидит Гореславу, так сразу разговор заведёт. Привечал он девку, только ей в лесу места заветные показывал. Да и Лайко только Гореславе гладить себя позволял; позови его она – прибежит. Добромира ещё с берёзозола нашёптывала дочке покойной Доброгневы, чтоб поласковей была с охотником, а девка не слушала, мало чем его от других отличала.
Но Любава, что на Радия загляделась, вспомнила про воду, что несла Ладе для славного пирога, посмотрела ещё раз с завистью на младшую сестрицу, приоткрыла плечом дверь и понесла свою ношу к растопленной печи.
Радий задержался у ворот, чтобы добычу свою лесную препоручить заботам Лайко, а Гореслава сразу к клети пошла, где травы свои хранила. Стоян за ней не увязался, снова со двора сбежал. Чего ему, мальчишке, вместе с девками неразлучными дома сидеть? Нет, что ли, птиц непуганых али друзей – товарищей?
Вышла из избы Лада, за нею - малые Наумовы дочки гурьбой, впереди всех Желана. Заприметила хозяйка гостя, отведать хлеба – соли пригласила. Не обидел отказом Радий, только спросил, дома ли Наум Добрынич.
- Давно улетел из дома наш ясный сокол, с полуденного часу у Первяка Буяновича силки мастерит для зверей лесных.
После, когда гость в избу вошёл, подошла Лада к Гореславе, вывела из клети на дневной свет.
- Долго полесовничала ты, матушка твоя уж много раз к воротам выходила, тебя поджидала. Ступай в избу, накрой стол для дорогого гостя.
Ничего девушка не ответила, не стала перечить старшим.
Славная каша, только что из печи, дымилась на столе. Ярослава сидела на лавке и месила тесто. Смотрела она на сестру и улыбалась. Вот вернётся Добромира от соседки, оттаскает девку нерадивую за длинною косу.
Но не сделала этого мудрая хозяйка: не гоже перед гостем срамиться, лишь приказала: « Принеси из клети молока, будет, чем гостя попотчевать». В обычные дни все свои припасы Наумовы домочадцы хранили в дальнем углу клети, но липень выдался жаркий; молоко быстро скисало, вот Добромира и придумала хранить его да сыр в ямке небольшой, в том же углу клети вырытой.
Гореслава быстро воротилась, поставила на стол кувшин молока – пей гость дорогой.
Отведав угощения, поднялся на ноги Радий, низко хозяйке поклонился. «Спасибо за хлеб – соль, да дома матушка ждёт, пора мне», - сказал.
Проводила Добромира гостя до ворот, долго ещё ему вслед смотрела, потом в избу вернулась.
Любава квашню у Ярославы отобрала, в сени прогнала: нерадивая девка больше в окно смотрела, чем тесто месила. Да и она недолго просидела: Лада дала грязную рубаху Стояна, велела выстирать да зашить.
Забилась Гореслава в свой кут, отыскала заброшенное вчерашнее рукоделие, принялась вышивать. Да нитка в иголку не шла. Подошла Добромира, взяла за ухо, вывела к печи.
- Разве для того избу рубили, просили у матери – Рожаницы урожая доброго, чтобы ты, девка неразумная, род свой позорила? Теперь никакой гость за порог не ступит; всем Радий расскажет, какие хозяйки Наумовы дочки. Если тебе себя, дурёха, не жаль, пожалела бы сестёр старших. Не идти Любаве за Власа, коли сестра её работать не научилась, ручки белые свои бережёт. А не хочешь жить, как все живут, ступай в лес, забудь отца и мать и живи, словно зверь дикий.
- Коли хочешь, матушка, из рода исторгнусь, чтобы не было вам беды, - горько заплакала Гореслава.
- Ступай лучше, нерадивая, в поле. Посмотри, не ушли ли коровы в лес. Соберешь птице корма озёрного да пригони скотину домой. Ввечеру же сестёр молодших накормишь.
Когда Наумовна через сени проходила, поймала её за рукав Любава. « В поле идти - мимо Уваровой избы проходить. Скажи ему, как стемнеет, у священной сосны буду его ждать», - прошептала.
Вот, подрастёт Желана, будет так же сестрицы старшей просьбы исполнять, коли до того не сосватает кто девку – полесовницу.
Баснь о любви из древних сказаний
Часть 1. Родное печище.
1
Как имя много значит для человека, на всю жизнь его дают. Когда в доме Наума жена Доброгнева родила девочку; сказала Ладана, мать четырёх сыновей, что дитя славное. Вот и назвали новорожденную Славой. А после смерти материной стала Слава Гореславой. Девочка Доброгневу не помнила – мала была, когда матери не стало. Отец долго горевал, но следующим летом взял в дом Ладу. И стала она меньшицей.
Матерью для девочек Наума стала Добромира, и никто не мог сказать, что она больше любит дочь свою Любаву более других. Вместе с сёстрами подрастал Стоян – белобрысый мальчуган, сын меньшицы.
… По только им ведомой тропинке шли с кузовками три девушки. Ветки хлестали по босым ногам; кузовки оттягивали руки. Они остановились возле развилки и присели на нагретые солнышком камешки.
- Была я вчера возле буевища и место нашла славное, грибное. Пойдёшь ли со мной, Любава?
Та, которую назвали Любавой, была старшей дочкой Наума. Ей уже минуло восемнадцать зим, и была она девка пригожая; многие парни по ней сохли, но больше других привечала Любава Власа. Поговаривали люди, что ещё до осенних холодов придёт он с веном.
- Не ходила бы ты, сестрица, с ней, - молвила Ярослава, средняя сестра, – только покой мёртвых потревожите.
- Сказываю же я, что местечко то возле буевища, лешего владения. А все лешие роду нашему дорогу в лес не заказывали.
- Давно ли ты, Гореслава, рубаху сняла, чтобы сёстрам старшим указывать. А про местечко своё заветное забудь.
Не посмела девушка возразить сестре, молча подняла с земли кузовок и пошла к своему двору, что был чуть в стороне от других.
Славные дочери были у Наума, не было краше во всём печище. Одна лучше другой. Две старшие русые, косы до пояса, заступницы перед матерью друг за друга. А младшая, Гореслава, не пошла в сестёр, но для многих была краше их. Косе её завидовали девки, втайне мечтая, чтобы какой-нибудь парень поскорей обрезал её у затылка. Коса – загляденье, ниже пояса, тугая, цвета свежевспаханной земли. Но девки и парни частенько сторонились её, когда шла из леса с пучками трав. В кого же ей полесовничать?
…Гореслава любила месяц липень, когда вместе с братом ходила к Медвежьему озеру и слушала лес. Первыми примечали они лодки князя Вышеслава, что поднимались вверх по реке из Нева за данью. « По одному рысьему глазу на каждого», - шутила Добромира.
… Навстречу девушкам выбежала большая серая собака, облаяла, понюхала и убежала.
- Раз Мохнатый нас встречает, значит, Любим пожаловал.
Ярослава вспыхнула и побежала к избе. Потопталась перед влазней и прошмыгнула в дверь.
- Не долго дому без сватов быть, - подумала Гореслава.
- Никак вернулись, пташки ранние, - сказала, увидев дочек, Добромира. – Знать, много ягоды набрали, раз так поздно воротились. Будет, чем в просинец полакомиться.
Кузовки девушки поставили возле печи – пусть домовой полакомится.
- За братом бы последила, чем без дела сидеть, - Добромира вернулась со двора с крынкой в руках. – Припрятала для кузнечихи, а то кот сыскал бы. Возьми, отнеси в кузню.
Гореслава взяла крынку и снова вышла за ворота. Мохнатый всё ещё сидел у двора – значит, Любим с Ярославой долго просидят в клети вместе с Ладой.
Неподалёку она встретила Стояна, мастерившего лук из тонкого деревца. Оно гнулось легко и покорно. « Словно Увар перед князем», - подумалось Гореславе. Уваром звали белобрысого парня, что прошлым летом просился пойти вместе с Вышеславом – князем, хотя сам себя тот князем не звал. Так нарекли его в печище.
- В кузню идёшь? - спросил Стоян.
- Туда, братец.
- Возьми меня с собой.
- Пойдём, коли не устанешь.
- Уж я не устану.
Кузница стояла неподалёку от Медвежьего озера, в том самом месте, где отступали сосны-великаны, давая место маленьким ёлочкам и молодым тонким берёзкам. Кузнеца в печище побаивались, поэтому старались побогаче откупиться.
Жена кузнеца, Мудрёна, встретила их у порога.
- Проходите гости дорогие, давненько вас не было, - она торопливо смела с порога зёрна – все знали, что она птиц привечает. – С чем пожаловали?
Стоян толкнул локтем сестру, и она протянула крынку с сыром.
- Батюшка с матушкой кланяться велели. Прими, Мудрёна Братиловна, сделай милость.
- Как не взять, коли люди добрые прислали.
Жена кузнеца отнесла крынку в избу. Вернулась она не с пустыми руками: в ладони поблёскивала уточка – оберег.
- Знала бы, что придёшь, Гореслава Наумовна, приберегла бы для тебя гривну. Не осерчай, прими уточку. Уплыть тебе из родного дома, словно птичке к Даждьбогу Сварожичу.
Девушка крепко сжала в руке подарок и низко поклонились хозяйке.
- Хороший охотник родился в вашем доме, - Мудрёна углядела за спиной Стояна недоделанный лук. – Ещё бороды нет, а он с оружием не расстаётся. Скоро, видно, к нам за стрелами пожалует.
- Когда выросту, пойду к Вышеславу служить. Вот тогда и приду к вам.
Гореслава рассмеялась: куда ему князю служить, коли без сестриной помощи на полати забраться не может.
Девушка кузнечихи не боялась, да и та была всегда с ней ласкова, одаривала обручами, разноцветными бусами, которые делал для продажи её муж. Наумовна всего этого не носила, лишь иногда надевала на редкие посиделки, куда брали её сёстры, а держала в своем сундуке с приданым.
Любава была не такая. Подарил ей отец лунницу, так она тут же вставила её в ожерелье и каждый вечер красовалась перед парнями. Ярослава же во всём на неё походила. Добромира частенько приходилось таскать обеих за косы за то, что не поделили сёстры затейливого височного кольца. После долго они дулись друг на друга, но к следующему вечеру вновь сидели вместе, позабыв о ссоре.
Остальные дочки Наума малы ещё слишком были, чтобы украшения носить, бегали по двору в длинных рубахах. Но и среди них была своя княжна – Желана, гордившаяся бусами из ручных ракушек, что сделала для неё Лада. Но во время игры забывала она о былой важности и вместе с сёстрами звенела бубенчиками у пояса.
Лада любила детей, поэтому у младших дочурок ворот и подол рубах были вышивкой покрыты; старшие же сами украшали себе одёжу, копили приданое.
… Когда шли они между ёлочками и берёзками, охраняемые протянувшимися к озеру зелёными руками сосен, Стоян сказал сестре:
- Обожди возвращаться домой, я хочу тебе что-то показать.
- Что, братец? Свою лодочку, о которой ты говорил мне?
- Если пойдёшь, всё узнаешь.
Стоян осторожно раздвинул лапы ёлочек и пошёл по звериной тропе. Гореслава с опаской пошла за ним: дозволит ли леший дойти. Лес её знал, звери не трогали, травы целебные да ягоды под корягами не укрывались, а леший… Какому хозяину понравится, коли каждый день в его дом без спросу гости хаживают, за гостеприимство худо благодарят?
2
Сказывают люди, что есть в краях, где живут карелы, земля, где не растут ёлочки – шатры, а сосны – великаны стоят на гладких камнях и смотрятся в голубые воды. Говорят, что и дома там строят по-другому и ладьи на воду спускают краше новогородских. Из печища в тех местах никто не бывал, поэтому сказы те баснями считали. А Стоян слушал те басни внимательно, запоминал всё, до словечка. По тем рассказам построил он свою лодочку и вырезал на носу конскую голову.
Они долго плутали по лесу, пока не вышли на небольшую поляну, посерёдке которой росла высокая ель. Макушкой своей она упиралась в небо, а ветками укрывала в непогоду и зверя, и человека.
Стоян осторожно раздвинул ветки и показал сестре нос небольшой лодки. Гореслава осторожно потрогала тёплую от горячего солнышка корму и подивилась затейливой резной конской голове. Брат радовался, что сестре по нраву пришлась его самодельная лодочка, и вытащил её на траву, чтобы та смогла лучше её рассмотреть.
- Ты сам её сделал?
- Сам, - ответил Стоян, но вдруг замялся и сказал тише, - мне Радий помогал. Он сказал, что ладья моя на княжескую похожа.
Девушка усмехнулась: куда этой лодочке, где двое с трудом поместятся, до княжеской, что ходит по великому Нево. Любит Стрибог эту ладью, лелеет её на волнах. А потом Гореслава призадумалась. К чему Радию, смелому охотнику, что неделями может бродить вместе со своим верным Лайко по лесу, помогать несмышлёному мальчишке в его забавах?
Нетерпеливый Стоян потянул сестру за рукав.
- Чего дивишься, не всё видела.
Она покорно нагнулась и шагнула за братом под мохнатые лапы. Поначалу Гореслава не могла ничего разглядеть: глаза долго не привыкали к полумраку, но после она ясно разглядела берестяной тул и налуч. На бревне, заменявшем лавку, стояла миска, а в ней – ложка. Когда Стоян сумел принести это в лес, чтобы Добромира не узнала?
- Нравится избушка, - брат ожидал новой похвалы.
- Для чего она тебе, глуздень?
- Никакой я не глуздень. А настоящему охотнику без лесного прибежища нельзя. Мне Радий место указал.
- Как бы охотнику не пришлось три дня на лавке не сидеть. Пойдём, пока мать Любима потчует.
Осмотрев ещё раз полянку, Гореслава увидела траву – целительницу, что давно искала. Подошла к ней, поклонилась в пояс и сказала: « Прости меня, трава – матушка, за то, что от земли – кормилицы отнимаю. Не для себя стараюсь, а для добрых людей». Опустилась девушка на колени и осторожно сорвала тонкие былинки.
- На что тебе? - спросил Стоян.
- Солнышко высушит, силой целебной наполнит. А в зимушку холодную лечить буду Желану, что в просинец во двор в одной рубашонке выбежит. Да и тебя, непоседу, от рук сломанных.
Возвращаться лесом решили, чтобы быстрей домой попасть.
На лесной просеке повстречался им Радий с рыжим Лайко. Охотник неспешно шёл к печищу; за спиной у него висел заяц и несколько уток. Вот кого бы Вышеслав взял себе в кмети, да парень не шёл. На что ему пояс воинский, если все девчонки рады – радёшеньки подсесть к нему на посиделках. Даже Любава иногда отходила от подружек и подходила к нему послушать о соседних печищах. Из всего селения только Радий вместе с князем плыл по реке до Нева, видел настоящие корабли и печища большие, что городами звали.
- Здравствуй, славница, - он первым заговорил. – Куда путь – дорогу держишь?
- Куда же девке идти, коли не к своему двору.
- С пустыми руками ли?
- Кабы был ещё один кузовок, не с пустыми бы пришла.
- Лукавишь, девица, за травами в лес ходила.
Гореслава вспыхнула и спрятала за спину пахучий пучок.
- В кузню ходила, а на обратном пути и собрала.
- Здорова ли Мудрёна Братиловна?
- Как не быть ей здоровой.
- А сестрицы как?
- Живы – здоровы.
- Про отца с матушкой не спрашиваю, ибо нет той силы, что извела бы Наума Добрынича и Добромиру Ждановну.
- А про меня отчего не спросишь, - Стоян вышел вперёд, сжимая в руке деревце – лук. – Или я место пустое для тебя?
- Такого молодца – сокола издалече видно, почто в пустую расспрашивать. А деревце ты не правильно режешь. Дай – ка сюда, покажу.
Мальчишка протянул ему лук. Радий повертел его в руках, достал нож и подправил немного, после протянул Стояну : владей, охотник. Мальчуган с трепетом взял игрушечное оружие и прижал к себе.
- Домой теперь идёте? - спросил охотник.
- Солнышко к земле, а мы к родному двору.
- С вами пойду. Мне батюшке вашему пару слов нужно молвить.
Лес возле двора Наума близко подходил к печищу, поэтому все соседские девчонки быстро разглядели на опушке всех троих. Видела их и Любава и губу закусила. Ни одну зиму она вечерами зимними к Радию ближе подсаживалась, разговор заводила, а добрый молодец словно и не замечал её. А как увидит Гореславу, так сразу разговор заведёт. Привечал он девку, только ей в лесу места заветные показывал. Да и Лайко только Гореславе гладить себя позволял; позови его она – прибежит. Добромира ещё с берёзозола нашёптывала дочке покойной Доброгневы, чтоб поласковей была с охотником, а девка не слушала, мало чем его от других отличала.
Но Любава, что на Радия загляделась, вспомнила про воду, что несла Ладе для славного пирога, посмотрела ещё раз с завистью на младшую сестрицу, приоткрыла плечом дверь и понесла свою ношу к растопленной печи.
Радий задержался у ворот, чтобы добычу свою лесную препоручить заботам Лайко, а Гореслава сразу к клети пошла, где травы свои хранила. Стоян за ней не увязался, снова со двора сбежал. Чего ему, мальчишке, вместе с девками неразлучными дома сидеть? Нет, что ли, птиц непуганых али друзей – товарищей?
Вышла из избы Лада, за нею - малые Наумовы дочки гурьбой, впереди всех Желана. Заприметила хозяйка гостя, отведать хлеба – соли пригласила. Не обидел отказом Радий, только спросил, дома ли Наум Добрынич.
- Давно улетел из дома наш ясный сокол, с полуденного часу у Первяка Буяновича силки мастерит для зверей лесных.
После, когда гость в избу вошёл, подошла Лада к Гореславе, вывела из клети на дневной свет.
- Долго полесовничала ты, матушка твоя уж много раз к воротам выходила, тебя поджидала. Ступай в избу, накрой стол для дорогого гостя.
Ничего девушка не ответила, не стала перечить старшим.
Славная каша, только что из печи, дымилась на столе. Ярослава сидела на лавке и месила тесто. Смотрела она на сестру и улыбалась. Вот вернётся Добромира от соседки, оттаскает девку нерадивую за длинною косу.
Но не сделала этого мудрая хозяйка: не гоже перед гостем срамиться, лишь приказала: « Принеси из клети молока, будет, чем гостя попотчевать». В обычные дни все свои припасы Наумовы домочадцы хранили в дальнем углу клети, но липень выдался жаркий; молоко быстро скисало, вот Добромира и придумала хранить его да сыр в ямке небольшой, в том же углу клети вырытой.
Гореслава быстро воротилась, поставила на стол кувшин молока – пей гость дорогой.
Отведав угощения, поднялся на ноги Радий, низко хозяйке поклонился. «Спасибо за хлеб – соль, да дома матушка ждёт, пора мне», - сказал.
Проводила Добромира гостя до ворот, долго ещё ему вслед смотрела, потом в избу вернулась.
Любава квашню у Ярославы отобрала, в сени прогнала: нерадивая девка больше в окно смотрела, чем тесто месила. Да и она недолго просидела: Лада дала грязную рубаху Стояна, велела выстирать да зашить.
Забилась Гореслава в свой кут, отыскала заброшенное вчерашнее рукоделие, принялась вышивать. Да нитка в иголку не шла. Подошла Добромира, взяла за ухо, вывела к печи.
- Разве для того избу рубили, просили у матери – Рожаницы урожая доброго, чтобы ты, девка неразумная, род свой позорила? Теперь никакой гость за порог не ступит; всем Радий расскажет, какие хозяйки Наумовы дочки. Если тебе себя, дурёха, не жаль, пожалела бы сестёр старших. Не идти Любаве за Власа, коли сестра её работать не научилась, ручки белые свои бережёт. А не хочешь жить, как все живут, ступай в лес, забудь отца и мать и живи, словно зверь дикий.
- Коли хочешь, матушка, из рода исторгнусь, чтобы не было вам беды, - горько заплакала Гореслава.
- Ступай лучше, нерадивая, в поле. Посмотри, не ушли ли коровы в лес. Соберешь птице корма озёрного да пригони скотину домой. Ввечеру же сестёр молодших накормишь.
Когда Наумовна через сени проходила, поймала её за рукав Любава. « В поле идти - мимо Уваровой избы проходить. Скажи ему, как стемнеет, у священной сосны буду его ждать», - прошептала.
Вот, подрастёт Желана, будет так же сестрицы старшей просьбы исполнять, коли до того не сосватает кто девку – полесовницу.
