Я кивнул.
К тому моменту, как к мельнице, грохоча колёсами, подъехала крытая повозка, мы с Люсьеном уже собрались и спустились вниз, так что встречали шумных гостей втроём. Пробирающий ночной воздух мгновенно остудил разомлевшего после болезни и теплой лежанки брутта, так что теперь он, ёжась, кутался в свой плащ, затягивая капюшон потуже. Я стоял рядом, так что крупную дрожь, бившую молодого колдуна, кожей чувствовал.
- Отец! – из повозки, улыбаясь так, что даже ночь на дворе посветлела, выскочила крепкая молодая женщина, радостно помахала рукой.
- Добрались, милостью Духа, - пробормотал счастливый мельник, сбегая со ступеней.
Отец и дочь обнялись, пока возница неспешно высвобождал лошадей. Из повозки тем временем донёсся пронзительный детский крик, и я даже напрягся: почудилось, будто Олан.
- Вот, - женщина метнулась обратно, откинула полог, выхватывая из недр крытой телеги укутанного в мех младенца. – Ну-ка, поприветствуй деда, Торрин! Скажи…
- Де-да, - чётко проговорил ребёнок, уставившись на умилённое лицо старика. Выпростал ручки из-под тёплой накидки, протянул навстречу мельнику. – Возь-ми!
Тот подхватил внука, заключая в железные объятия, и с просветлённым лицом повернулся к нам.
- Вот, - с гордостью продемонстрировал он. – Наследник мой… Скоро год уж будет!
Мне стоило больших усилий оскалиться в ответной улыбке. По-другому жуткую гримасу боли и отчаяния, замаскированную под доброжелательность, и назвать было нельзя. Год! Мой Олан в год даже сидеть не научился… и сейчас, когда его возраст приближается к двум, мой младший сын не мог и близко сравниться с этим младенцем, весело щебечущим что-то своему деду! Великий Дух, как слаб человек! Пока не видит чужого счастья, готов мириться с собственным горем, – но как только сравнит себя с прочими, да поймёт, что его ноша тяжелее прочих, рыдает душой от несбывшихся надежд, злости и жалости…
- …Грег снова в поход отправился, - жаловалась тем временем дочь мельника, поглядывая в нашу сторону, - тревожно на душе, отец! Дёрнул же Тёмный выйти замуж за легионера! Вот и решила к тебе. Как раз повезло – храм послал духовника на север, я и договорилась, чтобы с ним вместе ехать. Только весточку тебе подала, тут же вещи собрала и мигом сюда!
- Умница, - прижимая к себе внука, похвалил мельник. – И правда, что в Рантане сидеть? Большой город – большие хлопоты! Отдохнёшь хоть…
- Вот, отец, исповедник Кристофер, - представила женщина подошедшего возницу. – Едет в Кристар строить храм.
Я оторвал наконец взгляд от весёлого младенца с внимательным взглядом умных глаз и посмотрел на духовника с вялым интересом, торопливо выдирая болезненную стрелу из родительского сердца. Нечего и сравнивать своих детей с чужими. Неблагодарный труд…
- Братия решила, что север Стонгарда незаслуженно лишён благодати Великого Духа, - отозвался исповедник, скидывая капюшон походного плаща. – Послали меня, как самого одинокого, - судя по голосу, улыбнулся. – С вашего разрешения переночую под крышей, завтра поутру отправлюсь дальше. Путь неблизкий, поеду через Ло-Хельм – там уж сыщется проводник до побережья…
Свет из окна мельницы упал на бородатое лицо, выхватывая пронзительные светлые глаза, уже прорезавшиеся морщины и волнистые, коротко стриженные волосы. Вероятно, зим на десять старше меня, если не больше.
- Конечно-конечно, - засуетился хозяин, передавая внука дочери. – У меня, правда, гости…
- Поедем мы, отец, - проронил я, вклиниваясь в разговор. – Спасибо тебе за доброту.
- В ночь? – неискренне нахмурился старик, скрывая облегчение. – Опасно, да и товарищ твой еле на ногах держится…
- А он верхом поедет, - усмехнулся я. - Прощай, отец.
Право объясняться с гостями я предоставил самому хозяину: мы же лишь молча раскланялись с приезжими, седлая лошадей. На духовника я глянул ещё раз или два, запоминая лицо: открытое, волевое и вместе с тем утончённое, каким оно бывает у людей большого ума и проницательности. Собой тоже был хорош – и если не принял тайных обетов, то уж наши красавицы расстараются, расставят свои капканы, чтобы заполучить ещё молодого духовника в сети супружества.
Люсьен взялся за седло покрепче, оттолкнулся от земли, тяжело взбираясь на круп. Я подал ему поводья – принял, хотя и пошатнулся – и запрыгнул на Ветра, помахав на прощание мельнику и его гостям.
- Проклятый снег, - слабо пробормотал брутт, как только мы выехали на дорогу.
Ту, конечно же, замело накануне; кони шли шагом, мы их не торопили. Ночная тишина ничуть не привлекала молодого колдуна – он кутался в плащ, дрожа от холода, кашлял от мороза, и ругался сквозь зубы. Пару раз Люсьен встряхивал кистью, вызывая призрачные языки пламени, но те долго не держались: огонь хотел пищи и быстро гас. Брутт это, конечно, понимал, так что магические фокусы творил только ради того, чтобы хоть куда-то выплеснуть негодование.
- Если замёрзну, - напутствовал меня он, - езжай в крепость и зови на подмогу. Сам ты меня за всю жизнь не разморозишь.
Мысленно я оскорбился: как-никак, маг второго круга! Шагнув на одну ступеньку вверх, смотрел теперь на нижних свысока, как и любой новичок; о тех, кто выше, думал заносчиво: и я так смогу! Спустя секунду стряхнул с себя напыщенные мысли и внутренне посмеялся: как мало мне надо, чтобы зазнаться!
До самой гряды ехали молча, думая каждый о своём. Низина жила ночной жизнью: вдали темнели стены Унтерхолда, над ними нависали полукругом занесённые снегом горы. Крепости магов, скрывшейся за утёсом, отсюда видно не было; узкой тропы, ведущей наверх, к каменному мосту – тоже. Расположение гильдии хорошее: осаду выдержит даже при малом составе защитников. Учитывая, что все они – маги, уже неплохо. Вода в крепости имелась, запасные выходы через подземелья, по легенде, – тоже. Единственную успешную атаку можно провести только сверху, но горная гряда практически неприступна, да и башни гильдии упираются едва ли не в самые вершины…
- Варвар, - вдруг негромко позвал Люсьен. – А ведь мне плохо было.
Я с трудом оторвался от мысленных схем – выведать бы ещё у Деметры хотя бы приблизительный план подземелий – и посмотрел на молодого колдуна. Лицо его в мертвенном свете небесного светила казалось иссиня-бледным, неживым.
- Очень плохо, - тихо добавил брутт и тоже взглянул на меня. – Ты остался. Почему?
Я удивился: как я мог его оставить? Ведь выехали вместе, вместе и вернуться должны.
- Блевотину за мной небось подтирал, - невесело продолжил Люсьен, отводя глаза. – Ну и… помогал по нужде сходить. Это я помню. Не противно было?
Я едва не сплюнул, но вовремя сдержался: необычным показался растерянный голос молодого колдуна.
- У меня таких, как ты, дома четверо, - отшутился я.
Люсьен скривился, закусил губу. Выдавил неслышно:
- Повезло этим четверым.
Больше ничего до самой гильдии не произнёс, я и не настаивал: пусть себе думает, что хочет, мне ли в чужую душу лезть? Ворота крепости, как всегда, оказались открыты: маги ничуть не опасались нападений. И откуда только у Витольда сведения об атаке?
- Я к себе, - проронил брутт посиневшими от холода губами, как только мы расседлали лошадей. – Сам справлюсь, - добавил в ответ на немой вопрос.
До жилых комнат дошли вместе, дальше разделились. Люсьен, всё ещё кутаясь в плащ, отправился в свою келью, я, стараясь ступать тише, добрался по длинному коридору к уже родной двери. Распахнув её, нашёл в себе силы скинуть сапоги и захлопнуть створку. Как только тяжёлая голова коснулась жёсткой постели, сон скрутил намертво, и мир вокруг мгновенно померк.
Наутро я проснулся почти что бодрым: спустился в подвалы, ополоснулся в лохани, соскоблил со щёк лишнюю растительность. Я надеялся, что неприятность на испытаниях уже забыта, и Деметра поможет мне с обрядом: хоть Люсьен и разъяснил ритуал, но ведь не получалось у меня воспроизвести всё как положено. Может, госпожа Иннара подскажет, что именно я делаю не так?
Дочь Сильнейшего я обнаружил раньше, чем планировал: едва вышел из жилой башни, тотчас наткнулся взглядом на невысокую фигурку, замершую среди извилистых тропинок внутреннего сада. Деметра стояла ко мне спиной, и этим безотлагательно воспользовался её жених, сопровождавший неофициальную главу гильдии. Быстрый взгляд поверх головы госпожи Иннары вонзился в меня, как клинок в незащищённую плоть, а в следующий миг альд мягко привлёк к себе невесту, запечатлевая на её губах короткий, но жаркий поцелуй.
Я замер как истукан, чувствуя, как свежевыбритые щёки покрывает неровный румянец, - а в следующий миг двери за мной распахнулись, выпуская в новый день проснувшихся адептов.
- Сибранд! – звонко поприветствовала меня Зорана, и госпожа Иннара вздрогнула, оборачиваясь. – Ты где был?! Мы так волновались! А Люсьен с тобой?
Взгляд Деметры сказал бы мне больше, если бы я лучше видел сквозь багровую пелену, заслонившую взор. Дейруин за спиной невесты беззвучно усмехнулся, глядя мне в глаза, и я понял, что с треском проиграл эту битву. Игнорируя вопросы Бруно и Дины, удивлённые взгляды Мартина и Айлина, я развернулся и шагнул обратно в ещё открытые двери.
Долгими сборы не оказались: доспех я надел поверх мантии, двуручник приладил за спину, бумаги с описанием ритуала и учебные записи уместились в кожаную сумку, припасов я не имел, но монеты ещё оставались, так что разживусь по дороге. Предвкушая нежеланные встречи, я вышел наружу – но страхи оказались тщетными. Не ждала меня Деметра, разошлись по своим делам товарищи, только Оук копался у конюшен, убирая за лошадьми.
- Домой? – угадал зеленокожий, осторожно распрямляясь.
Я только кивнул: голосу не доверял.
- Деметре передать чего? – поинтересовался оглум, разглядывая меня пристально, даже с сочувствием. – Адепты гильдии перемещаются по Миру только с разрешения Сильнейших…
- Мастер Дамиан мёртв, - жёстко напомнил я, забираясь в седло. – Как только пришлют замену, я доложусь новому главе.
Оук только блеснул красными глазами, когда я хлестнул поводьями, рысью покидая задний двор. Цокот копыт по убранным дорожкам сменился глухим топотом по каменному мосту и перешёл в тягучий скрип заснеженных горных троп. Я понукал Ветра торопливо, не давая ходу мыслям. Скорее домой, Великий Дух! Что ещё я здесь забыл? Приехав за исцелением, увлёкся тёмными искусствами, магами и званиями, друзьями и…
И больше никем.
Я врал себе, чтобы только не думать о тёплых ореховых глазах бруттской колдуньи, - но сердце наказывало своеволием в ответ, подбрасывая новые образы в мысленный костёр: светло-русые, почти каштановые волосы, мягкие плечи под тонкой тканью ночной рубашки, бледная кожа, тонко очерченные губы…
Я успел вовремя: исповедник Кристофер ещё не покинул гостеприимную мельницу.
- Слышал вчера, что духовник направляется в Кристар, - глухо проговорил я, не глядя в глаза удивлённому хозяину. – Передай ему, отец, если желает – я сопровожу. И проводника от Ло-Хельма выделю. Скажи – я староста деревни. Мне может довериться.
- Доверился бы даже простому адепту из гильдии магов, - отозвался за спиной мельника исповедник. – Вовремя ты, чадо: вдвоём дорога всё же покороче будет. Отправляемся?
Я кивнул, отворачиваясь от прильнувших к окнам лиц: женского и детского. Небо откликнулось редкими снежинками, упавшими на землю так же мягко, как и моя задохнувшаяся надежда на счастье.
Исповедник меня не трогал, за что я был ему мысленно благодарен. Ни слова не проронил, даже когда я, ругаясь сквозь зубы, вытаскивал застрявшего в глубоком снегу Ветра, и не толкал тихих речей у вечернего костра. Вероятно, я ему казался раненым зверем: даже лёгкое касание раздражало рану. Единственное, чего мне хотелось – это тишины и одиночества, так что в конце концов разозлился на самого себя, что предложил помощь в дороге незнакомому духовнику. С кем другим, может, и посвободнее бы пришлось; с исповедником я ещё острее чувствовал, как бушуют в груди отнюдь не добрые чувства.
Не утихала боль – разгоралась с каждым днём сильнее, лишь изредка обманчиво прячась на дне выгоревшей души. И яркие светлячки надежды разочарованно гасли, каждый раз ещё больше ожесточая и без того загрубевшее сердце. Я навсегда останусь один на один со своими проблемами, и не найдётся никого, кому я сумею в конце концов открыться. Только бы не прорвало болезненный нарыв раньше времени…
- Дома ждёт кто? – поинтересовался вскользь духовник, как только мы проехали последнее поселение. Путь через лес был опасен, но и короток: если обходить вдоль побережья, терялось много дней пути.
Я ответил не сразу: прислушивался к шорохам в чаще. Зверьё на широкую дорогу обычно не выбегало, обходило редколесье стороной, но я уже не доверял ни миру, ни себе.
- Дети.
- Счастливый.
Я только и сумел, что удержаться от дурного слова. Счастливый, как же!
- Я вот семьёй не обзавёлся, - продолжал, будто не замечая моего перекошенного лица, Кристофер. – Повстречал как-то женщину… слишком поздно повстречал. Принял тайные обеты в юности и в тот же год с нею и столкнулся. Она тогда только сбежала из дому. Сильная была, гордая…
- Ну и? – не слишком вежливо оборвал я. – Ты с ней объяснился, отец?
Исповедник грустно усмехнулся в короткую светлую бороду, скользнул взглядом по заснеженным деревьям, утопавшим в снегу. Чем дальше мы продвигались на северо-восток, тем суровее становилась стонгардская зима – здесь, в уже привычных мне краях, она воцарилась давно и надолго, в отличие от безветренных низин Унтерхолда.
- Разве я мог? – вздохнул, не разжимая губ, духовник. – Я стыдился собственного чувства. Принявший обеты засматривается на женщину, мечтает о земном… Она сама ко мне пришла. Не объяснить – потребовать, - улыбка скользнула по красному от мороза лицу, на несколько бесконечно долгих мгновений преображая загрубевшие черты. Верно, что в молодости исповедник Кристофер собирал заинтересованные женские взгляды повсюду, где бы ни появлялся. – Говорю же, сильная была, смелая… Мы поговорили, и она ушла. До сих пор слышу звук захлопнувшейся двери.
- Больше ты её не видел, отец? – спросил я, не замечая, как гнев и внутреннее напряжение отступают, позволяя отстранённому интересу заполнить опустевшее нутро.
- Нет. Только слышал, что подалась в вольные разбойницы, да спустила жизнь на ветер: замуж не вышла, детей не родила. Молюсь о ней Великому Духу – может, подарит ещё одну встречу. Она не назвала мне, откуда родом – сказала, так будет проще нам обоим. Не станем вдруг искать друг друга в минуты слабости, не будем цепляться за ложные надежды. Мудрой уже тогда была, хотя и тщательно это скрывала. Грубостью маскировала нежность, шутками острый ум. Ты бы видел её душу так, как я, чадо! Под самой крепкой бронёй обычно скрывается самое ранимое сердце…
Я повёл плечами, думая о своём. Хотел бы я всё отменить, будь у меня такая возможность? Никогда не встречать Орлу? Не дождаться сыновей? Не биться в бессильной ярости над Оланом? Никаких проблем – и никаких радостей. Если признаваться самому себе честно, - в трудные минуты, может, и хотел бы. Но пока ещё приходил в себя, вовремя спохватываясь от тёмного дурмана. Не думай, Белый Орёл. Просто – не думай…
К тому моменту, как к мельнице, грохоча колёсами, подъехала крытая повозка, мы с Люсьеном уже собрались и спустились вниз, так что встречали шумных гостей втроём. Пробирающий ночной воздух мгновенно остудил разомлевшего после болезни и теплой лежанки брутта, так что теперь он, ёжась, кутался в свой плащ, затягивая капюшон потуже. Я стоял рядом, так что крупную дрожь, бившую молодого колдуна, кожей чувствовал.
- Отец! – из повозки, улыбаясь так, что даже ночь на дворе посветлела, выскочила крепкая молодая женщина, радостно помахала рукой.
- Добрались, милостью Духа, - пробормотал счастливый мельник, сбегая со ступеней.
Отец и дочь обнялись, пока возница неспешно высвобождал лошадей. Из повозки тем временем донёсся пронзительный детский крик, и я даже напрягся: почудилось, будто Олан.
- Вот, - женщина метнулась обратно, откинула полог, выхватывая из недр крытой телеги укутанного в мех младенца. – Ну-ка, поприветствуй деда, Торрин! Скажи…
- Де-да, - чётко проговорил ребёнок, уставившись на умилённое лицо старика. Выпростал ручки из-под тёплой накидки, протянул навстречу мельнику. – Возь-ми!
Тот подхватил внука, заключая в железные объятия, и с просветлённым лицом повернулся к нам.
- Вот, - с гордостью продемонстрировал он. – Наследник мой… Скоро год уж будет!
Мне стоило больших усилий оскалиться в ответной улыбке. По-другому жуткую гримасу боли и отчаяния, замаскированную под доброжелательность, и назвать было нельзя. Год! Мой Олан в год даже сидеть не научился… и сейчас, когда его возраст приближается к двум, мой младший сын не мог и близко сравниться с этим младенцем, весело щебечущим что-то своему деду! Великий Дух, как слаб человек! Пока не видит чужого счастья, готов мириться с собственным горем, – но как только сравнит себя с прочими, да поймёт, что его ноша тяжелее прочих, рыдает душой от несбывшихся надежд, злости и жалости…
- …Грег снова в поход отправился, - жаловалась тем временем дочь мельника, поглядывая в нашу сторону, - тревожно на душе, отец! Дёрнул же Тёмный выйти замуж за легионера! Вот и решила к тебе. Как раз повезло – храм послал духовника на север, я и договорилась, чтобы с ним вместе ехать. Только весточку тебе подала, тут же вещи собрала и мигом сюда!
- Умница, - прижимая к себе внука, похвалил мельник. – И правда, что в Рантане сидеть? Большой город – большие хлопоты! Отдохнёшь хоть…
- Вот, отец, исповедник Кристофер, - представила женщина подошедшего возницу. – Едет в Кристар строить храм.
Я оторвал наконец взгляд от весёлого младенца с внимательным взглядом умных глаз и посмотрел на духовника с вялым интересом, торопливо выдирая болезненную стрелу из родительского сердца. Нечего и сравнивать своих детей с чужими. Неблагодарный труд…
- Братия решила, что север Стонгарда незаслуженно лишён благодати Великого Духа, - отозвался исповедник, скидывая капюшон походного плаща. – Послали меня, как самого одинокого, - судя по голосу, улыбнулся. – С вашего разрешения переночую под крышей, завтра поутру отправлюсь дальше. Путь неблизкий, поеду через Ло-Хельм – там уж сыщется проводник до побережья…
Свет из окна мельницы упал на бородатое лицо, выхватывая пронзительные светлые глаза, уже прорезавшиеся морщины и волнистые, коротко стриженные волосы. Вероятно, зим на десять старше меня, если не больше.
- Конечно-конечно, - засуетился хозяин, передавая внука дочери. – У меня, правда, гости…
- Поедем мы, отец, - проронил я, вклиниваясь в разговор. – Спасибо тебе за доброту.
- В ночь? – неискренне нахмурился старик, скрывая облегчение. – Опасно, да и товарищ твой еле на ногах держится…
- А он верхом поедет, - усмехнулся я. - Прощай, отец.
Право объясняться с гостями я предоставил самому хозяину: мы же лишь молча раскланялись с приезжими, седлая лошадей. На духовника я глянул ещё раз или два, запоминая лицо: открытое, волевое и вместе с тем утончённое, каким оно бывает у людей большого ума и проницательности. Собой тоже был хорош – и если не принял тайных обетов, то уж наши красавицы расстараются, расставят свои капканы, чтобы заполучить ещё молодого духовника в сети супружества.
Люсьен взялся за седло покрепче, оттолкнулся от земли, тяжело взбираясь на круп. Я подал ему поводья – принял, хотя и пошатнулся – и запрыгнул на Ветра, помахав на прощание мельнику и его гостям.
- Проклятый снег, - слабо пробормотал брутт, как только мы выехали на дорогу.
Ту, конечно же, замело накануне; кони шли шагом, мы их не торопили. Ночная тишина ничуть не привлекала молодого колдуна – он кутался в плащ, дрожа от холода, кашлял от мороза, и ругался сквозь зубы. Пару раз Люсьен встряхивал кистью, вызывая призрачные языки пламени, но те долго не держались: огонь хотел пищи и быстро гас. Брутт это, конечно, понимал, так что магические фокусы творил только ради того, чтобы хоть куда-то выплеснуть негодование.
- Если замёрзну, - напутствовал меня он, - езжай в крепость и зови на подмогу. Сам ты меня за всю жизнь не разморозишь.
Мысленно я оскорбился: как-никак, маг второго круга! Шагнув на одну ступеньку вверх, смотрел теперь на нижних свысока, как и любой новичок; о тех, кто выше, думал заносчиво: и я так смогу! Спустя секунду стряхнул с себя напыщенные мысли и внутренне посмеялся: как мало мне надо, чтобы зазнаться!
До самой гряды ехали молча, думая каждый о своём. Низина жила ночной жизнью: вдали темнели стены Унтерхолда, над ними нависали полукругом занесённые снегом горы. Крепости магов, скрывшейся за утёсом, отсюда видно не было; узкой тропы, ведущей наверх, к каменному мосту – тоже. Расположение гильдии хорошее: осаду выдержит даже при малом составе защитников. Учитывая, что все они – маги, уже неплохо. Вода в крепости имелась, запасные выходы через подземелья, по легенде, – тоже. Единственную успешную атаку можно провести только сверху, но горная гряда практически неприступна, да и башни гильдии упираются едва ли не в самые вершины…
- Варвар, - вдруг негромко позвал Люсьен. – А ведь мне плохо было.
Я с трудом оторвался от мысленных схем – выведать бы ещё у Деметры хотя бы приблизительный план подземелий – и посмотрел на молодого колдуна. Лицо его в мертвенном свете небесного светила казалось иссиня-бледным, неживым.
- Очень плохо, - тихо добавил брутт и тоже взглянул на меня. – Ты остался. Почему?
Я удивился: как я мог его оставить? Ведь выехали вместе, вместе и вернуться должны.
- Блевотину за мной небось подтирал, - невесело продолжил Люсьен, отводя глаза. – Ну и… помогал по нужде сходить. Это я помню. Не противно было?
Я едва не сплюнул, но вовремя сдержался: необычным показался растерянный голос молодого колдуна.
- У меня таких, как ты, дома четверо, - отшутился я.
Люсьен скривился, закусил губу. Выдавил неслышно:
- Повезло этим четверым.
Больше ничего до самой гильдии не произнёс, я и не настаивал: пусть себе думает, что хочет, мне ли в чужую душу лезть? Ворота крепости, как всегда, оказались открыты: маги ничуть не опасались нападений. И откуда только у Витольда сведения об атаке?
- Я к себе, - проронил брутт посиневшими от холода губами, как только мы расседлали лошадей. – Сам справлюсь, - добавил в ответ на немой вопрос.
До жилых комнат дошли вместе, дальше разделились. Люсьен, всё ещё кутаясь в плащ, отправился в свою келью, я, стараясь ступать тише, добрался по длинному коридору к уже родной двери. Распахнув её, нашёл в себе силы скинуть сапоги и захлопнуть створку. Как только тяжёлая голова коснулась жёсткой постели, сон скрутил намертво, и мир вокруг мгновенно померк.
Наутро я проснулся почти что бодрым: спустился в подвалы, ополоснулся в лохани, соскоблил со щёк лишнюю растительность. Я надеялся, что неприятность на испытаниях уже забыта, и Деметра поможет мне с обрядом: хоть Люсьен и разъяснил ритуал, но ведь не получалось у меня воспроизвести всё как положено. Может, госпожа Иннара подскажет, что именно я делаю не так?
Дочь Сильнейшего я обнаружил раньше, чем планировал: едва вышел из жилой башни, тотчас наткнулся взглядом на невысокую фигурку, замершую среди извилистых тропинок внутреннего сада. Деметра стояла ко мне спиной, и этим безотлагательно воспользовался её жених, сопровождавший неофициальную главу гильдии. Быстрый взгляд поверх головы госпожи Иннары вонзился в меня, как клинок в незащищённую плоть, а в следующий миг альд мягко привлёк к себе невесту, запечатлевая на её губах короткий, но жаркий поцелуй.
Я замер как истукан, чувствуя, как свежевыбритые щёки покрывает неровный румянец, - а в следующий миг двери за мной распахнулись, выпуская в новый день проснувшихся адептов.
- Сибранд! – звонко поприветствовала меня Зорана, и госпожа Иннара вздрогнула, оборачиваясь. – Ты где был?! Мы так волновались! А Люсьен с тобой?
Взгляд Деметры сказал бы мне больше, если бы я лучше видел сквозь багровую пелену, заслонившую взор. Дейруин за спиной невесты беззвучно усмехнулся, глядя мне в глаза, и я понял, что с треском проиграл эту битву. Игнорируя вопросы Бруно и Дины, удивлённые взгляды Мартина и Айлина, я развернулся и шагнул обратно в ещё открытые двери.
Долгими сборы не оказались: доспех я надел поверх мантии, двуручник приладил за спину, бумаги с описанием ритуала и учебные записи уместились в кожаную сумку, припасов я не имел, но монеты ещё оставались, так что разживусь по дороге. Предвкушая нежеланные встречи, я вышел наружу – но страхи оказались тщетными. Не ждала меня Деметра, разошлись по своим делам товарищи, только Оук копался у конюшен, убирая за лошадьми.
- Домой? – угадал зеленокожий, осторожно распрямляясь.
Я только кивнул: голосу не доверял.
- Деметре передать чего? – поинтересовался оглум, разглядывая меня пристально, даже с сочувствием. – Адепты гильдии перемещаются по Миру только с разрешения Сильнейших…
- Мастер Дамиан мёртв, - жёстко напомнил я, забираясь в седло. – Как только пришлют замену, я доложусь новому главе.
Оук только блеснул красными глазами, когда я хлестнул поводьями, рысью покидая задний двор. Цокот копыт по убранным дорожкам сменился глухим топотом по каменному мосту и перешёл в тягучий скрип заснеженных горных троп. Я понукал Ветра торопливо, не давая ходу мыслям. Скорее домой, Великий Дух! Что ещё я здесь забыл? Приехав за исцелением, увлёкся тёмными искусствами, магами и званиями, друзьями и…
И больше никем.
Я врал себе, чтобы только не думать о тёплых ореховых глазах бруттской колдуньи, - но сердце наказывало своеволием в ответ, подбрасывая новые образы в мысленный костёр: светло-русые, почти каштановые волосы, мягкие плечи под тонкой тканью ночной рубашки, бледная кожа, тонко очерченные губы…
Я успел вовремя: исповедник Кристофер ещё не покинул гостеприимную мельницу.
- Слышал вчера, что духовник направляется в Кристар, - глухо проговорил я, не глядя в глаза удивлённому хозяину. – Передай ему, отец, если желает – я сопровожу. И проводника от Ло-Хельма выделю. Скажи – я староста деревни. Мне может довериться.
- Доверился бы даже простому адепту из гильдии магов, - отозвался за спиной мельника исповедник. – Вовремя ты, чадо: вдвоём дорога всё же покороче будет. Отправляемся?
Я кивнул, отворачиваясь от прильнувших к окнам лиц: женского и детского. Небо откликнулось редкими снежинками, упавшими на землю так же мягко, как и моя задохнувшаяся надежда на счастье.
Исповедник меня не трогал, за что я был ему мысленно благодарен. Ни слова не проронил, даже когда я, ругаясь сквозь зубы, вытаскивал застрявшего в глубоком снегу Ветра, и не толкал тихих речей у вечернего костра. Вероятно, я ему казался раненым зверем: даже лёгкое касание раздражало рану. Единственное, чего мне хотелось – это тишины и одиночества, так что в конце концов разозлился на самого себя, что предложил помощь в дороге незнакомому духовнику. С кем другим, может, и посвободнее бы пришлось; с исповедником я ещё острее чувствовал, как бушуют в груди отнюдь не добрые чувства.
Не утихала боль – разгоралась с каждым днём сильнее, лишь изредка обманчиво прячась на дне выгоревшей души. И яркие светлячки надежды разочарованно гасли, каждый раз ещё больше ожесточая и без того загрубевшее сердце. Я навсегда останусь один на один со своими проблемами, и не найдётся никого, кому я сумею в конце концов открыться. Только бы не прорвало болезненный нарыв раньше времени…
- Дома ждёт кто? – поинтересовался вскользь духовник, как только мы проехали последнее поселение. Путь через лес был опасен, но и короток: если обходить вдоль побережья, терялось много дней пути.
Я ответил не сразу: прислушивался к шорохам в чаще. Зверьё на широкую дорогу обычно не выбегало, обходило редколесье стороной, но я уже не доверял ни миру, ни себе.
- Дети.
- Счастливый.
Я только и сумел, что удержаться от дурного слова. Счастливый, как же!
- Я вот семьёй не обзавёлся, - продолжал, будто не замечая моего перекошенного лица, Кристофер. – Повстречал как-то женщину… слишком поздно повстречал. Принял тайные обеты в юности и в тот же год с нею и столкнулся. Она тогда только сбежала из дому. Сильная была, гордая…
- Ну и? – не слишком вежливо оборвал я. – Ты с ней объяснился, отец?
Исповедник грустно усмехнулся в короткую светлую бороду, скользнул взглядом по заснеженным деревьям, утопавшим в снегу. Чем дальше мы продвигались на северо-восток, тем суровее становилась стонгардская зима – здесь, в уже привычных мне краях, она воцарилась давно и надолго, в отличие от безветренных низин Унтерхолда.
- Разве я мог? – вздохнул, не разжимая губ, духовник. – Я стыдился собственного чувства. Принявший обеты засматривается на женщину, мечтает о земном… Она сама ко мне пришла. Не объяснить – потребовать, - улыбка скользнула по красному от мороза лицу, на несколько бесконечно долгих мгновений преображая загрубевшие черты. Верно, что в молодости исповедник Кристофер собирал заинтересованные женские взгляды повсюду, где бы ни появлялся. – Говорю же, сильная была, смелая… Мы поговорили, и она ушла. До сих пор слышу звук захлопнувшейся двери.
- Больше ты её не видел, отец? – спросил я, не замечая, как гнев и внутреннее напряжение отступают, позволяя отстранённому интересу заполнить опустевшее нутро.
- Нет. Только слышал, что подалась в вольные разбойницы, да спустила жизнь на ветер: замуж не вышла, детей не родила. Молюсь о ней Великому Духу – может, подарит ещё одну встречу. Она не назвала мне, откуда родом – сказала, так будет проще нам обоим. Не станем вдруг искать друг друга в минуты слабости, не будем цепляться за ложные надежды. Мудрой уже тогда была, хотя и тщательно это скрывала. Грубостью маскировала нежность, шутками острый ум. Ты бы видел её душу так, как я, чадо! Под самой крепкой бронёй обычно скрывается самое ранимое сердце…
Я повёл плечами, думая о своём. Хотел бы я всё отменить, будь у меня такая возможность? Никогда не встречать Орлу? Не дождаться сыновей? Не биться в бессильной ярости над Оланом? Никаких проблем – и никаких радостей. Если признаваться самому себе честно, - в трудные минуты, может, и хотел бы. Но пока ещё приходил в себя, вовремя спохватываясь от тёмного дурмана. Не думай, Белый Орёл. Просто – не думай…
