И если ты скажешь, что этого не сделала твоя мама, когда родила твоего брата, то ты уж совсем очевидных фактов не замечаешь. Да и то, что оба пацана тебе не сыновья, а ты над ними больше родителей трясешься, ведь один к одному же, согласись!
Ох, Белка ударила по больному. Да, я знала, что у Петра в прошлом короткий неудачный брак и развод. Ребенка он благодаря своей матушке Элеоноре Ильиничне сумел оставить при себе. Я не слишком выпытывала подробности этого неординарного факта, единственное, что поняла – юная мать с самого начала не была заинтересована в сыне, да и родила-то исключительно потому, что на неё насели со всех сторон. В любом случае, когда мы познакомились с Петей, мамы у Олежки даже на дальнем горизонте уже не было, и с ней он за все эти годы ни разу не встречался. Так что излишне смелое предположение моего отчима, что я, вертихвостка, разрушила крепкую чужую семью и оставила пацана без матери – злостный гон. Я её живьем-то никогда не видела.
Олежка оказался достаточно скромным и не слишком избалованным парнем. По крайней мере, если сравнивать с моим братцем Гришей. И с математикой у него проблем не было. А вот с русским языком пришлось несладко, зато полезно для нас обоих. Если раньше я писала по наитию, то после изучения справочника по грамматике и орфографии стала делать куда меньше ошибок в деловых письмах. И моё начальство этот момент, кстати, отдельно отметило. Своё повышение по работе, думаю, я получила во многом благодаря этому факту. А Олежка после наших вечерних бдений над учебниками начал получать первые в жизни четверки и почти позабыл про двойки. Хотя, конечно, и срывался иногда, было дело. В еде он тоже был довольно неприхотлив, и всё, что я наготовила, ел без вопросов. Так что, если и были у меня проблемы в этой семейке, то совершенно точно не с ним. Да и Макаренко я из себя уже даже мысленно не строила. Живем дружно? Чем могу – помогаю? Ну и славно. А то, что я для него тётя Вероника, а не мама, так мне от такого прозвища ни холодно, ни жарко. Даже если бы мы с Петром расписались, я бы максимум стала для парня мачехой. Но точно не мамой.
Я тяжело вздохнула. Я не стала писать Олежке отдельное письмо. Не железная я, увольте. Объяснять десятилетнему мальчику, что он – хороший, и ничуть не виноват в том, что меня уже трясет от его отца и бабушки – так себе вариант. Гнилой, если честно. А с другой стороны, молча уйти, тоже как-то плохо. И опять я со всех сторон виновата получаюсь. Что ж за!..
С Белкой мы разошлись поздним вечером. Она ещё раз заверила, что я могу ей звонить в любое время дня и ночи, чмокнула меня в щеку, а потом ещё и крепко обняла. А я, закрыв за ней дверь, наконец-то осталась одна. Одна со своей свободой и своими мыслями. Мыслей было многовато, и они не давали мне уснуть. Как там в моей бывшей семье? Что происходит? Кто первый нашел мою записку в кухне? Смогли ли они понять, почему я так поступила? Хотя какое мне дело до их понимания? Ушла – так ушла. Мосты сожжены, назад дороги нет.
В чём-то Игнат, безусловно, прав. Я не умею выбирать хороших мужчин. Да и что скрывать от себя самой: к Петру я удрала не из-за большой любви, хотя поначалу и казалось, что я в него по-настоящему влюблена. Мне просто требовалось вырваться из родительского дома, где я задыхалась от решения чужих проблем, не имеющих ко мне никакого отношения. Вот же глупая. И кто, спрашивается, мешал сразу снять себе отдельное жилье и свалить? Всё боялась, что это ничего не изменит. Что меня по-прежнему будут дергать и вымогать из меня помощь даже тогда, когда я физически не могу ничем помочь, потому что про моё желание никто никогда даже и не спрашивал. А так, вроде, у меня своя собственная семья, которой тоже надо внимание уделять. Так что простите-подвиньтесь. И ведь сработало же. Только вот кто бы мне заранее намекнул, что от нового семейства меня припечет не меньше, чем от родителей?
Интересно, почему до сих пор не позвонила мама? Хотя, с учетом того, что ей наговорил Игнат… Я примерно представляю ход мыслей своего отчима, так что в его изложении стопроцентно окажется, что это не я ушла от Петра и его семейства, а меня с позором выгнали. Он, бедненький, аж спать спокойно не мог, когда в мои нечастые визиты в отчий дом неоднократно расписывал в красках, как мне там дадут под зад коленом, потому что я – бессовестная дрянь и недостойная девка, каких ещё поискать надо. А тут такой повод развернуться нарисовался!
Хотя, если честно, обидно. Вот реально, этот Игнат мне – никто, ничто, звать никак. Про воспитание пусть не заикается, как и про то, что он хоть копейкой помог маме меня содержать. Но мама?! Неужели ей настолько наплевать на то, что происходит в моей жизни?
Помимо воли слезы, только и ждавшие этого момента, дружно покатились из глаз, и я звучно всхлипнула, оплакивая свою коряво сложившуюся судьбу. То, что родная мама чем дальше, тем больше напоминает собой Марью-искусницу со своим вечным «что воля, что неволя». Что я по собственной дурости выбрала себе в спутники жизни тряпку-позера. Что так и не грохнула кулаком перед носом зарвавшейся как-бы-свекрови. Олежка будет считать меня предательницей просто потому, что раньше с ним никто не проводил столько времени, сколько я, и ему будет очень тяжело остаться без этой дружбы. Но мне всё равно пришлось внести его номер в черный список потому, что кое-кто непременно додумался бы достать меня именно так, воспользовавшись его телефоном.
А как я буду жить дальше? Задумавшись над этим, в общем-то, простым вопросом, я и не заметила, как перестала плакать. Жилье у меня есть. Работа тоже. Подушку безопасности, хоть и небольшую, я за полгода худо-бедно скопила. Машина ездит, в ремонт пока не просится – тьфу-тьфу три раза через левое плечо и по кровати постучать. Чего ещё надо?
А мужчины? Нет уж, обойдусь пока без этого сомнительного удовольствия. Вон, Белка живет себе припеваючи одна, и нормально! Правда, я с нею рядом вообще ни одного парня никогда не видела. Девушек тоже, да и с ориентацией у моей подруги всё традиционно. Родители ей по ушам не ездят и к замужеству не призывают. Белка на этот счет не распространяется, но в голове у меня тоже не горшок с кашей, примерно понимаю, в чём там дело. Боятся за неё, вот и весь сказ. Всё детство по больницам, одна клиническая смерть за плечами. Так что жива – и ладно. А внуков им и от старшей сестры Белкиной хватает. Уже троих наклепала, да будут они все счастливы и здоровы.
Проснулась я в совершенно незнакомой комнате, и меня в момент охватил липкий ужас. Едва не заорала, как тут же вспомнила, что нахожусь ровно там, где и должна быть. Первая ночевка в съемной квартире. Выдыхай, Вероника! А нервы точно лечить надо, совсем ни к черту стали.
Уже никуда не торопясь, я потянулась, затем скосила глаза на окно. Солнце вовсю светит, можно пойти погулять в лесопарке, до него отсюда рукой подать. Хотя нет, сначала завтрак. Первый завтрак в полностью свободной жизни. Да, свобода!!! Я могу делать что хочу – и так, как этого хочу. Мне не надо по три минуты мыть яйца в раковине, прежде чем сделать из них яичницу. Я вообще могу эту клятую яичницу позабыть на веки вечные. И не надо сортировать мусор: яичная скорлупа летит в специальный тазик, очистки от овощей в отдельный пакетик, и не дай тебе бог про это забыть. А то ж драгоценный садик без удобрений халявных останется. И пофиг, что тухлая кожура воняет на всю квартиру, потому что драгоценный сыночек опять обломал маменьку с выездом на дачу. Сыночке можно всё. И маменьке можно всё. Вот только недо-невестке надо заткнуться и исправно получать люли с обеих сторон, если кому-то приспичит её повоспитывать. Даже у Олежки было в этой семье больше прав, чем у меня, черт возьми!
Я почувствовала, как внутри закипает знакомая горькая волна, и силой воли заставила себя не думать об этом. Хватит. Вон, иди, прими душ и забудь. Они теперь отдельно, ты сама по себе.
В ванной комнате я обнаружила катастрофическую нехватку всего, чего только можно, поэтому, покончив с водными процедурами, села составлять список покупок. Мыло, мочалка, зубная паста, средство для мытья… Божечки, кой веки раз я пойду в магазин и возьму ровно то, что нужно мне. Мне, и никому больше. И никакой соды, никаких содранных рук. Я начинаю жить своей собственной жизнью, никому не принадлежащей. И никто мне не вправе указывать, как жить. А если считает, что это право у него было, так я его забираю!
Помимо воли я вновь подумала о Петре. Интересно, как он там? Когда понял, что я больше не приду? Или надеется, что это всё не всерьез? Последние месяцы меня от него регулярно трясло. Я говорила – меня не слышали. Я делала – всё воспринимали, как должное. У меня было ощущение, что я бьюсь головой об стенку, ведь мы с человеком говорим на разных языках. Не думаю, что я просила многого. Всего лишь быть на моей стороне, когда его мать лезет в наши отношения. Я даже молчу про вечные шпильки Элеоноры в мой адрес, сравнения с дочками соседок и подруг, и заверения, что готовлю я не как шеф-повар, а так, на уровне заводской столовки. Я хотела хоть какого-то уединения. Возможности поговорить на двоих, не привлекая к этому разговору посторонних. А вместо этого слышала: «Ма-ам? Тут такое дело…» Короче, ну его в пень, этого великовозрастного мамсика! Прошла любовь, завяли помидоры.
Хм, уже одиннадцать утра, а от моей мамы ни слуху ни духу? Странно, это не в её обыкновении. Уж не случилось ли чего? А вдруг она перенервничала из-за меня и заработала сердечный приступ?
Отгоняя от себя нехорошие мысли, я набрала её номер.
- Алло, мама!
- Привет, Вероничка! Как твои мальчики, как Элеонора Ильинична? Я тут смотрела по телевизору одну передачу про здоровье, там рассказывали такую интересную вещь…
Я слушала маму и понимала, что у меня сейчас взорвется голова. Она реально не знает, что я оттуда свалила? Неужели отчим ей ничего не рассказал?
- Мама, я ушла от Петра, живу отдельно. Если не веришь – спроси Игната, он как раз вчера застал меня во время отъезда.
В трубке повисло тягостное молчание.
- Мама? – осторожно спросила я, когда тишина в трубке стала невыносимой.
- Значит, он опять, - невпопад ответила матушка и тут же, спохватившись, выдала тираду. - Вероничка, ты же взрослая женщина, понимаешь, что семья – это святое. Трудности бывают у каждого. Но мы, женщины, тем и сильны, что держим всё, скрепляем собою. Если из-за каждой ерунды разбегаться, начнется полный бардак. Мне кажется, ты поторопилась, не учла все нюансы. Бог терпел, и нам велел…
- Мама, – не выдержала я. – Ты с кем сейчас разговариваешь? Какое нафиг «терпел»? Тот бог, о котором ты говоришь, вообще был мужиком!
- Доча, ну зачем ты так? Ведь такая хорошая девочка была. А как первые сложности начались, значит, в кусты удирать? Я тебя совсем не узнаю.
От нестерпимой обиды у меня перехватило дыхание. И, уже не стесняясь в выражениях, я поведала родительнице:
- Мамуля, дорогая! Если я старалась ограждать тебя от подробностей того, что творилось в моей семье, это не означает, что там всё было безоблачно. Я ушла отнюдь не из-за ерунды, и не поторопилась, а наоборот, серьезно опоздала. Уходить надо было год назад, это я слишком терпеливая оказалась твоими молитвами. Чтоб ты знала – о твою дочку в этой семье разве что ноги не вытирали. Да, я знаю, ты скажешь: видели глазки, что покупали. Да, я ошиблась! Но это не означает, что эту ошибку я буду тащить на себе до конца своих дней. Я – не ты, черт подери!
В трубке послышались плохо сдерживаемые рыдания. Всё, началось в колхозе утро! Маме можно с сочувственным видом гадости говорить, а мне язык на замок и не смей возражать?
- Ты стала такая злая, - поведала матушка слабым голосом, когда соизволила оторваться от бесконечных шмыганий и всхлипываний. – Раньше ты такой не была. Что с тобой случилось? Я же тебя не так воспитывала. Зачем?
Вот тут меня переклинило конкретно. Так, что захотелось со всей дури вмазать кулаком по дверному косяку.
- Ты меня воспитывала? Мама, а ты, случаем, ничего не попутала? Я с первого класса готовила завтрак себе и тебе, после школы делала еду на вечер, прибиралась в квартире и только потом садилась за уроки. Я стирала наши с тобой вещи, а вечером, когда ты возвращалась с работы, выслушивала твои стенания на жизнь и мужиков. Это и называлось воспитанием? Когда ты притащила в наш дом Игната, я отказалась стирать его шмот, тебе напомнить, что ты мне тогда сказала? Или тебе наконец-то стало стыдно, что ты пыталась заставить свою дочку полоскать труселя твоего барина на букву ё? Потому что у него руки из задницы, а лень так вообще вперед него родилась?!
Дальше начался полный базар-вокзал, даже рассказывать не хочется. Меня хватило ещё на минуты на полторы, после чего я нажала на кнопку отбоя и трижды пожалела, что вообще туда позвонила. Жила бы маменька в блаженном неведении относительно моего семейного статуса, вот и замечательно. Нет же, всё моя дурная привычка отчитываться: где я, с кем я, куда я. Только зря испортила такой замечательный день. Первый день моей новой жизни.
Во мне плескалось столько злости, что её просто физически надо было куда-то девать. Поэтому я, обозрев студию, наметила новое место для кровати и из последних сил перетащила ее на другой конец комнаты. Туда, куда не доставал солнечный свет.
Прошло уже полторы недели с того момента, как я покинула опостылевшую как-бы-семью и начала жить своей собственной жизнью. Работа спорилась, быт налаживался, Белка заваливала меня в соцсетях ржачными мемами. Короче: я расслабилась. И как оказалось, совершенно напрасно. Сказать, что я не предвидела такой вариант развития событий – это не сказать ничего.
Когда я после работы направилась к укромной стоянке, где пристроился мой старичок «Гольф», не сразу заметила притаившуюся в тени дерева знакомую фигуру. А когда увидела, разворачиваться и делать ноги было уже поздно. Элеонора Ильинична собственной персоной нарисовалась, моя несостоявшаяся свекруха. Ладно, переживу как-нибудь. По крайней мере, сейчас мы на нейтральной территории, и мне от неё ничего не надо, так что быковать у неё не получится.
- Здравствуй, Ника! – произнесла она таким елейным голоском, что меня едва не стошнило от фальши.
- Вечер добрый! – нейтрально ответила я, гадая, за каким чертом её сюда принесло.
- Как поживаешь? – осведомилась она, сложив руки на груди, отчего мне сразу же мысленно захотелось пририсовать ей нимб над головой. Блаженная и безвинная, итить!
- Вашими молитвами. День на работе выдался напряженный, устала очень, домой хочу.
- Да я тебя не задержу! – быстро среагировала Элеонора. – Может, вернешься? Олежка там без тебя весь извелся. Грустит, даже на улицу не выходит. Всё ждет, когда ты появишься.
Это был удар ниже пояса! Да, Олежка – чудесный парень, всем бы мачехам такие пасынки доставались. Но я не собираюсь продолжать семейную жизнь с его отцом. Здесь просто не о чем говорить! Разве она это не понимает? Ха-ха три раза!
- Вы не прочитали мою записку? Я, кажется, всё в ней объяснила. Я ушла, возвращаться не собираюсь. Олежку мне очень жаль, но у меня отныне другая жизнь. Времени и желания быть бесплатной нянькой для вас троих – простите, нет. Если у вас всё, то я поеду!
Ох, Белка ударила по больному. Да, я знала, что у Петра в прошлом короткий неудачный брак и развод. Ребенка он благодаря своей матушке Элеоноре Ильиничне сумел оставить при себе. Я не слишком выпытывала подробности этого неординарного факта, единственное, что поняла – юная мать с самого начала не была заинтересована в сыне, да и родила-то исключительно потому, что на неё насели со всех сторон. В любом случае, когда мы познакомились с Петей, мамы у Олежки даже на дальнем горизонте уже не было, и с ней он за все эти годы ни разу не встречался. Так что излишне смелое предположение моего отчима, что я, вертихвостка, разрушила крепкую чужую семью и оставила пацана без матери – злостный гон. Я её живьем-то никогда не видела.
Олежка оказался достаточно скромным и не слишком избалованным парнем. По крайней мере, если сравнивать с моим братцем Гришей. И с математикой у него проблем не было. А вот с русским языком пришлось несладко, зато полезно для нас обоих. Если раньше я писала по наитию, то после изучения справочника по грамматике и орфографии стала делать куда меньше ошибок в деловых письмах. И моё начальство этот момент, кстати, отдельно отметило. Своё повышение по работе, думаю, я получила во многом благодаря этому факту. А Олежка после наших вечерних бдений над учебниками начал получать первые в жизни четверки и почти позабыл про двойки. Хотя, конечно, и срывался иногда, было дело. В еде он тоже был довольно неприхотлив, и всё, что я наготовила, ел без вопросов. Так что, если и были у меня проблемы в этой семейке, то совершенно точно не с ним. Да и Макаренко я из себя уже даже мысленно не строила. Живем дружно? Чем могу – помогаю? Ну и славно. А то, что я для него тётя Вероника, а не мама, так мне от такого прозвища ни холодно, ни жарко. Даже если бы мы с Петром расписались, я бы максимум стала для парня мачехой. Но точно не мамой.
Я тяжело вздохнула. Я не стала писать Олежке отдельное письмо. Не железная я, увольте. Объяснять десятилетнему мальчику, что он – хороший, и ничуть не виноват в том, что меня уже трясет от его отца и бабушки – так себе вариант. Гнилой, если честно. А с другой стороны, молча уйти, тоже как-то плохо. И опять я со всех сторон виновата получаюсь. Что ж за!..
С Белкой мы разошлись поздним вечером. Она ещё раз заверила, что я могу ей звонить в любое время дня и ночи, чмокнула меня в щеку, а потом ещё и крепко обняла. А я, закрыв за ней дверь, наконец-то осталась одна. Одна со своей свободой и своими мыслями. Мыслей было многовато, и они не давали мне уснуть. Как там в моей бывшей семье? Что происходит? Кто первый нашел мою записку в кухне? Смогли ли они понять, почему я так поступила? Хотя какое мне дело до их понимания? Ушла – так ушла. Мосты сожжены, назад дороги нет.
В чём-то Игнат, безусловно, прав. Я не умею выбирать хороших мужчин. Да и что скрывать от себя самой: к Петру я удрала не из-за большой любви, хотя поначалу и казалось, что я в него по-настоящему влюблена. Мне просто требовалось вырваться из родительского дома, где я задыхалась от решения чужих проблем, не имеющих ко мне никакого отношения. Вот же глупая. И кто, спрашивается, мешал сразу снять себе отдельное жилье и свалить? Всё боялась, что это ничего не изменит. Что меня по-прежнему будут дергать и вымогать из меня помощь даже тогда, когда я физически не могу ничем помочь, потому что про моё желание никто никогда даже и не спрашивал. А так, вроде, у меня своя собственная семья, которой тоже надо внимание уделять. Так что простите-подвиньтесь. И ведь сработало же. Только вот кто бы мне заранее намекнул, что от нового семейства меня припечет не меньше, чем от родителей?
Интересно, почему до сих пор не позвонила мама? Хотя, с учетом того, что ей наговорил Игнат… Я примерно представляю ход мыслей своего отчима, так что в его изложении стопроцентно окажется, что это не я ушла от Петра и его семейства, а меня с позором выгнали. Он, бедненький, аж спать спокойно не мог, когда в мои нечастые визиты в отчий дом неоднократно расписывал в красках, как мне там дадут под зад коленом, потому что я – бессовестная дрянь и недостойная девка, каких ещё поискать надо. А тут такой повод развернуться нарисовался!
Хотя, если честно, обидно. Вот реально, этот Игнат мне – никто, ничто, звать никак. Про воспитание пусть не заикается, как и про то, что он хоть копейкой помог маме меня содержать. Но мама?! Неужели ей настолько наплевать на то, что происходит в моей жизни?
Помимо воли слезы, только и ждавшие этого момента, дружно покатились из глаз, и я звучно всхлипнула, оплакивая свою коряво сложившуюся судьбу. То, что родная мама чем дальше, тем больше напоминает собой Марью-искусницу со своим вечным «что воля, что неволя». Что я по собственной дурости выбрала себе в спутники жизни тряпку-позера. Что так и не грохнула кулаком перед носом зарвавшейся как-бы-свекрови. Олежка будет считать меня предательницей просто потому, что раньше с ним никто не проводил столько времени, сколько я, и ему будет очень тяжело остаться без этой дружбы. Но мне всё равно пришлось внести его номер в черный список потому, что кое-кто непременно додумался бы достать меня именно так, воспользовавшись его телефоном.
А как я буду жить дальше? Задумавшись над этим, в общем-то, простым вопросом, я и не заметила, как перестала плакать. Жилье у меня есть. Работа тоже. Подушку безопасности, хоть и небольшую, я за полгода худо-бедно скопила. Машина ездит, в ремонт пока не просится – тьфу-тьфу три раза через левое плечо и по кровати постучать. Чего ещё надо?
А мужчины? Нет уж, обойдусь пока без этого сомнительного удовольствия. Вон, Белка живет себе припеваючи одна, и нормально! Правда, я с нею рядом вообще ни одного парня никогда не видела. Девушек тоже, да и с ориентацией у моей подруги всё традиционно. Родители ей по ушам не ездят и к замужеству не призывают. Белка на этот счет не распространяется, но в голове у меня тоже не горшок с кашей, примерно понимаю, в чём там дело. Боятся за неё, вот и весь сказ. Всё детство по больницам, одна клиническая смерть за плечами. Так что жива – и ладно. А внуков им и от старшей сестры Белкиной хватает. Уже троих наклепала, да будут они все счастливы и здоровы.
Прода от 28.04.2022
Проснулась я в совершенно незнакомой комнате, и меня в момент охватил липкий ужас. Едва не заорала, как тут же вспомнила, что нахожусь ровно там, где и должна быть. Первая ночевка в съемной квартире. Выдыхай, Вероника! А нервы точно лечить надо, совсем ни к черту стали.
Уже никуда не торопясь, я потянулась, затем скосила глаза на окно. Солнце вовсю светит, можно пойти погулять в лесопарке, до него отсюда рукой подать. Хотя нет, сначала завтрак. Первый завтрак в полностью свободной жизни. Да, свобода!!! Я могу делать что хочу – и так, как этого хочу. Мне не надо по три минуты мыть яйца в раковине, прежде чем сделать из них яичницу. Я вообще могу эту клятую яичницу позабыть на веки вечные. И не надо сортировать мусор: яичная скорлупа летит в специальный тазик, очистки от овощей в отдельный пакетик, и не дай тебе бог про это забыть. А то ж драгоценный садик без удобрений халявных останется. И пофиг, что тухлая кожура воняет на всю квартиру, потому что драгоценный сыночек опять обломал маменьку с выездом на дачу. Сыночке можно всё. И маменьке можно всё. Вот только недо-невестке надо заткнуться и исправно получать люли с обеих сторон, если кому-то приспичит её повоспитывать. Даже у Олежки было в этой семье больше прав, чем у меня, черт возьми!
Я почувствовала, как внутри закипает знакомая горькая волна, и силой воли заставила себя не думать об этом. Хватит. Вон, иди, прими душ и забудь. Они теперь отдельно, ты сама по себе.
В ванной комнате я обнаружила катастрофическую нехватку всего, чего только можно, поэтому, покончив с водными процедурами, села составлять список покупок. Мыло, мочалка, зубная паста, средство для мытья… Божечки, кой веки раз я пойду в магазин и возьму ровно то, что нужно мне. Мне, и никому больше. И никакой соды, никаких содранных рук. Я начинаю жить своей собственной жизнью, никому не принадлежащей. И никто мне не вправе указывать, как жить. А если считает, что это право у него было, так я его забираю!
Помимо воли я вновь подумала о Петре. Интересно, как он там? Когда понял, что я больше не приду? Или надеется, что это всё не всерьез? Последние месяцы меня от него регулярно трясло. Я говорила – меня не слышали. Я делала – всё воспринимали, как должное. У меня было ощущение, что я бьюсь головой об стенку, ведь мы с человеком говорим на разных языках. Не думаю, что я просила многого. Всего лишь быть на моей стороне, когда его мать лезет в наши отношения. Я даже молчу про вечные шпильки Элеоноры в мой адрес, сравнения с дочками соседок и подруг, и заверения, что готовлю я не как шеф-повар, а так, на уровне заводской столовки. Я хотела хоть какого-то уединения. Возможности поговорить на двоих, не привлекая к этому разговору посторонних. А вместо этого слышала: «Ма-ам? Тут такое дело…» Короче, ну его в пень, этого великовозрастного мамсика! Прошла любовь, завяли помидоры.
Хм, уже одиннадцать утра, а от моей мамы ни слуху ни духу? Странно, это не в её обыкновении. Уж не случилось ли чего? А вдруг она перенервничала из-за меня и заработала сердечный приступ?
Отгоняя от себя нехорошие мысли, я набрала её номер.
- Алло, мама!
- Привет, Вероничка! Как твои мальчики, как Элеонора Ильинична? Я тут смотрела по телевизору одну передачу про здоровье, там рассказывали такую интересную вещь…
Я слушала маму и понимала, что у меня сейчас взорвется голова. Она реально не знает, что я оттуда свалила? Неужели отчим ей ничего не рассказал?
- Мама, я ушла от Петра, живу отдельно. Если не веришь – спроси Игната, он как раз вчера застал меня во время отъезда.
В трубке повисло тягостное молчание.
- Мама? – осторожно спросила я, когда тишина в трубке стала невыносимой.
- Значит, он опять, - невпопад ответила матушка и тут же, спохватившись, выдала тираду. - Вероничка, ты же взрослая женщина, понимаешь, что семья – это святое. Трудности бывают у каждого. Но мы, женщины, тем и сильны, что держим всё, скрепляем собою. Если из-за каждой ерунды разбегаться, начнется полный бардак. Мне кажется, ты поторопилась, не учла все нюансы. Бог терпел, и нам велел…
- Мама, – не выдержала я. – Ты с кем сейчас разговариваешь? Какое нафиг «терпел»? Тот бог, о котором ты говоришь, вообще был мужиком!
- Доча, ну зачем ты так? Ведь такая хорошая девочка была. А как первые сложности начались, значит, в кусты удирать? Я тебя совсем не узнаю.
От нестерпимой обиды у меня перехватило дыхание. И, уже не стесняясь в выражениях, я поведала родительнице:
- Мамуля, дорогая! Если я старалась ограждать тебя от подробностей того, что творилось в моей семье, это не означает, что там всё было безоблачно. Я ушла отнюдь не из-за ерунды, и не поторопилась, а наоборот, серьезно опоздала. Уходить надо было год назад, это я слишком терпеливая оказалась твоими молитвами. Чтоб ты знала – о твою дочку в этой семье разве что ноги не вытирали. Да, я знаю, ты скажешь: видели глазки, что покупали. Да, я ошиблась! Но это не означает, что эту ошибку я буду тащить на себе до конца своих дней. Я – не ты, черт подери!
В трубке послышались плохо сдерживаемые рыдания. Всё, началось в колхозе утро! Маме можно с сочувственным видом гадости говорить, а мне язык на замок и не смей возражать?
- Ты стала такая злая, - поведала матушка слабым голосом, когда соизволила оторваться от бесконечных шмыганий и всхлипываний. – Раньше ты такой не была. Что с тобой случилось? Я же тебя не так воспитывала. Зачем?
Вот тут меня переклинило конкретно. Так, что захотелось со всей дури вмазать кулаком по дверному косяку.
- Ты меня воспитывала? Мама, а ты, случаем, ничего не попутала? Я с первого класса готовила завтрак себе и тебе, после школы делала еду на вечер, прибиралась в квартире и только потом садилась за уроки. Я стирала наши с тобой вещи, а вечером, когда ты возвращалась с работы, выслушивала твои стенания на жизнь и мужиков. Это и называлось воспитанием? Когда ты притащила в наш дом Игната, я отказалась стирать его шмот, тебе напомнить, что ты мне тогда сказала? Или тебе наконец-то стало стыдно, что ты пыталась заставить свою дочку полоскать труселя твоего барина на букву ё? Потому что у него руки из задницы, а лень так вообще вперед него родилась?!
Дальше начался полный базар-вокзал, даже рассказывать не хочется. Меня хватило ещё на минуты на полторы, после чего я нажала на кнопку отбоя и трижды пожалела, что вообще туда позвонила. Жила бы маменька в блаженном неведении относительно моего семейного статуса, вот и замечательно. Нет же, всё моя дурная привычка отчитываться: где я, с кем я, куда я. Только зря испортила такой замечательный день. Первый день моей новой жизни.
Во мне плескалось столько злости, что её просто физически надо было куда-то девать. Поэтому я, обозрев студию, наметила новое место для кровати и из последних сил перетащила ее на другой конец комнаты. Туда, куда не доставал солнечный свет.
Прошло уже полторы недели с того момента, как я покинула опостылевшую как-бы-семью и начала жить своей собственной жизнью. Работа спорилась, быт налаживался, Белка заваливала меня в соцсетях ржачными мемами. Короче: я расслабилась. И как оказалось, совершенно напрасно. Сказать, что я не предвидела такой вариант развития событий – это не сказать ничего.
Когда я после работы направилась к укромной стоянке, где пристроился мой старичок «Гольф», не сразу заметила притаившуюся в тени дерева знакомую фигуру. А когда увидела, разворачиваться и делать ноги было уже поздно. Элеонора Ильинична собственной персоной нарисовалась, моя несостоявшаяся свекруха. Ладно, переживу как-нибудь. По крайней мере, сейчас мы на нейтральной территории, и мне от неё ничего не надо, так что быковать у неё не получится.
- Здравствуй, Ника! – произнесла она таким елейным голоском, что меня едва не стошнило от фальши.
- Вечер добрый! – нейтрально ответила я, гадая, за каким чертом её сюда принесло.
- Как поживаешь? – осведомилась она, сложив руки на груди, отчего мне сразу же мысленно захотелось пририсовать ей нимб над головой. Блаженная и безвинная, итить!
- Вашими молитвами. День на работе выдался напряженный, устала очень, домой хочу.
- Да я тебя не задержу! – быстро среагировала Элеонора. – Может, вернешься? Олежка там без тебя весь извелся. Грустит, даже на улицу не выходит. Всё ждет, когда ты появишься.
Это был удар ниже пояса! Да, Олежка – чудесный парень, всем бы мачехам такие пасынки доставались. Но я не собираюсь продолжать семейную жизнь с его отцом. Здесь просто не о чем говорить! Разве она это не понимает? Ха-ха три раза!
- Вы не прочитали мою записку? Я, кажется, всё в ней объяснила. Я ушла, возвращаться не собираюсь. Олежку мне очень жаль, но у меня отныне другая жизнь. Времени и желания быть бесплатной нянькой для вас троих – простите, нет. Если у вас всё, то я поеду!
