Глава 1 - Thorn 1
Он стоял в паре шагов от клетки и разглядывал меня как полновластный хозяин.
Я подтянула ноги к груди, уткнулась лицом в колени и представила, что это происходит не со мной. Но разве забудешься, когда твоё обнажённое тело, втиснутое в железный ящик размером с небольшой комод, дрожит от прохлады ночного бриза, когда ржавые прутья впиваются в спину, а полированное дерево пола, как зеркало в свете луны, отражает то, что до этого ты не доверяла глазам незнакомцев.
В асьенду покупателя меня доставили вечером, на вертолёте. Раздели в домике прислуги, заставили привести себя в порядок и загнали в клетку, словно кошку на выставке, которую хотят продемонстрировать судьям в лучшем виде.
Два мускулистых креола втащили мою тюрьму в просторную спальню хозяина и поставили у распахнутого окна, за которым в лучах заходящего солнца бриллиантами искрилась умопомрачительная панорама океана.
Он приехал вечером. И теперь стоял неподалёку, укрытый тенями и закованный в дорогой костюм, будто рыцарь в доспехи.
— Посмотри на меня, Александра, — приказал он.
Слова царапнули уши выговором коренного жителя Новой Англии, потребовалось несколько секунд на то, чтобы сознание перевело фразу на русский. Я уже слышала этот голос неделю назад, правда лишь через динамик, висящий под потолком когда-то заброшенного, а затем переоборудованного нацистского бункера в Польше, где невольниц готовили к их судьбе. Тогда он произносил гипнотизирующие кодовые фразы, закрепляющие право собственности на моё тело.
Звучало в них и кое-что ещё, что-то знакомое, словно я не раз слышала этот глубокий и пробирающий до глубины души голос. Мы никогда не встречались лицом к лицу, но казалось, что раньше я нередко мечтала о нём подобно другим молоденьким девушкам…
Нет, такого попросту не может быть!
— Исполняй команду! — нетерпеливо бросил мужчина.
Я подняла голову и скосила глаза на высокую фигуру в чёрном. Стоило пошевелиться, как колокольчик, что висел на шёлковой ленте вокруг шеи, звякнул и тут же затих. Господи, неужели меня и правда ждёт участь живой игрушки?!
В тенях лица не различить, но он явно молод, вряд ли старше тридцати пяти, одна ладонь в кармане брюк, другая с нетерпением постукивает кончиками пальцев по бедру. Его поза не кажется наигранной, он производит впечатление человека, который давно не утруждает себя приказами, ведь окружающие итак стремятся предугадать каждое желание своего господина.
А кто бы ещё смог, не таясь прислуги, держать рабыню в своей асьенде? Пусть и в Центральной Америке, но всё же…
Я перевела взгляд и тут же зажмурила глаза. Ширинка его брюк топорщилась как Эверест. И вершина указывала на меня.
Могу представить, какое чудовище он там прячет…
Боже, должно быть так же чувствует себя девственница, оставленная вилланами на потеху злому великану. Предательская влага скользнула по внутренней стороне бедра, и я ещё крепче сжала ноги. Тело выдавало меня, и я ничего не могла с этим поделать. Ментальное программирование, которое пришлось вытерпеть после похищения, давало о себя знать.
— Да, — он втянул носом воздух и выпустил его, смакуя, как пресыщенный гурман, — ты уже возбудилась. «Зеро» не обманул, расписывая преимущества новой технологии.
— Я не хочу вас, — прошептала я одними лишь губами, но он всё равно услышал.
— Твоё тело думает по-другому, — голос бесстрастный, хозяин просто констатирует факт.
— Я не хочу вас, — в этот раз произнесла правильно, выделив голосом первое слово.
— Разумеется, — согласился он, — поэтому я тебя и купил. Думаешь, меня возбуждают твои идеальные формы, чувственные губы, ровный загар или светлые волосы? Привлекает игра в «подчинение и унижение»? Нет. Манит другое: когда тело рабыни готово удовлетворить желания хозяина, а её разум бунтует. Мне наскучили обычные женщины. Я богат, знаменит, а значит: могу получить любую. С любым размером и формой груди, бёдер, ягодиц, ступней, ушей… С любым разрезом глаз, любым цветом кожи… Любого возраста и социального положения.
— Тогда зачем вам я? — робкая надежда закралась в подсознание. Возможно, удастся его переубедить, воззвать к остаткам человечности и сострадания?
— Затем, что ты не хочешь предначертанной судьбы. Я читал твоё досье. Студентка старших курсов элитного московского университета, дочь влиятельных родителей, добрая, умная девушка, которая, наверняка, мечтала о будущем, о карьере, о любимом муже и детях. Как и любого человека, Бог наделил тебя свободной волей. А вот я забрал у тебя право на выбор.
Он посмотрел на меня, словно ожидал какой-то реакции, но я промолчала. Возбуждение накатывало, словно прилив, и как бы я ни боролась, что бы ни приказывала себе, какие бы отвратительные картины не рисовала в воображении, реальность оказалась проста.
Он показал, что желает меня.
И моё тело, словно запрограммированный механизм, захотело его.
— Перед тобой лежала блестящая дорога, — наконец продолжил он, — но какая ирония судьбы! Теперь ты всего лишь рабыня, моя игрушка. И меня возбуждает истинная, а не притворная непокорность в глубине твоих зелёных глаз. Твоя душа не принимает реальность, а вот тело готово на всё ради моего члена.
— Это неправда! — слова вырвались прежде, чем я успела подумать.
— Да? — хмыкнул он. — Я вижу другое. И возбуждение будет только нарастать. К утру оно станет острее иглы. И даже если я прикажу трём неграм одновременно оттрахать тебя как последнюю сучку, томление плоти не исчезнет до тех пор, пока Я не овладею тобой.
— Ложь, — простонали мои губы.
— Истина, — парировал он. — Но хватит споров.
Мужчина вытащил замысловатый ключ и повернул в замке. Решётчатая дверца открылась, и я, повинуясь небрежному жесту, как собака выползла на четвереньках наружу.
— Оставайся на коленях и подними голову, — в его руке возник нож.
Шёлковая лента на шее натянулась, но тут же поддалась острому лезвию. Колокольчик звякнул, подпрыгнул и закатился под широкую кровать. Непроизвольно я проводила его взглядом, но крепкие пальцы тут же вздёрнули мой подбородок.
— Смотри на меня, — лицо мучителя скрывали тени, но он стоял так близко, что я чувствовала его запах, не парфюм, но истинный аромат моего хозяина, феромоны альфа-самца, флюиды силы и власти, ненавистные и будоражащие одновременно.
Одна рука опиралась на мохнатый, словно тигриная шкура, ковёр, а другая против воли скользнула между ног, раздвинула влажные губки и закружила вокруг налившегося соком клитора.
Мысленно я ругала себя последними словами, но не могла совладать с взбунтовавшимся телом. Если бы в этот момент меня увидели родители, то сгорели бы со стыда за грешную дочь. Оставалось надеяться, что мой первый и единственный владелец не снимает происходящее на скрытые камеры и не собирается выкладывать в интернет.
— Начнём с простого, — сильные руки мужчины застегнули ошейник; поводок натянулся и как домашнего питомца увлёк на четвереньках за хозяином: — Нет ничего лучше ночной прогулки по безлюдному дому.
Глава 2 - Thorn 2
— Пообещай мне, что ты не замкнёшься в себе… — прошептала она сквозь потрескавшиеся губы. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, не хочу, чтобы ты отгородился от людей и похоронил себя под обломками старых надежд. Обещай, что когда встретишь новую любовь, ты не поставишь на пути к ней воспоминания обо мне…
— Я буду любить тебя вечно… — он погладил её по голове, покрытой тонкими, словно тополиный пух, волосами и коснулся губами лба, который после неудачной химиотерапии белел точно снег.
Одинокая слезинка сбежала по щеке и капнула на её ладонь. Секунду назад она сжимала его пальцы, но теперь безжизненно лежала на тонком больничном покрывале.
Я коснулась экрана планшета, остановила фильм и откинулась на подушку.
Сколько не пересматриваю, а всегда плачу в этот момент…
Джеймс Торн великолепен. Лучший драматический актёр нашего времени, чтобы ни говорили высоколобые критики! Палец скользнул по таймлайну и вывел на экран кадр в начале фильма: героиня впервые замечает персонажа Джеймса.
Мой недостижимый идеал с аристократической небрежностью опирается на парапет гудзонской набережной. Ветер треплет светлые прямые волосы, что ниспадают до плеч и обрамляют волевое лицо настоящего мужчины, а глаза соперничают по глубине с бирюзой летнего неба.
Непроизвольно облизываю губы. Если не сделаю этого, то попросту не смогу заснуть. Переворачиваюсь на живот, использую подушку как подставку для планшета. Не могу оторваться от его лица, ведь Он смотрит только на меня.
Одна ладонь проникает под свободную футболку и сжимает грудь, а другая ужом скользит по животу под ремешок тесных джинсов, на секунду замирает между ног, а затем начинает медленный танец вокруг набухших от желания лепестков.
Сквозь полуопущенные ресницы я раздеваю моего кумира взглядом. Он будто сходит с экрана планшета и незримым призраком обнимает меня. Зрение туманится. Кажется, что я не на кровати в ярко освещённой комнате, а в бескрайнем пространстве из мягкого, словно пастель, света. Он обволакивает, нежно перетекает по коже, ласкает как руки Джеймса Торна.
Ладонь между ног замирает, и я непроизвольно начинаю двигать бёдрами, представляя, как мой идеал наваливается сверху, прижимает к кровати...
Гладкие, точно шёлковая лента, пальцы едва касаются спины, а затем резко ныряют вниз и обхватывают полные груди, словно пленников заковывают соски между пальцами, и ритмично стискивают их в такт движениям моего тела. Сильнее… Мягче… Вдох… Выдох…
Стоп!
Это же не руки Джеймса!
И не мои!!!
Оборачиваюсь, но в тот же миг реальность взрывается в сознании фейерверком блаженства. Я дрожу от удовольствия, тело выгибается как прут ракитника и через плечо, сквозь слёзы наслаждения, вижу Тамару, соседку по комнате для вожатых «Артека».
Она с хохотом скатывается с кровати, уворачивается от брошенной вслед подушки и с возгласом: «Видела бы ты своё лицо!» — прячется за дверью ванной комнаты.
Вот же развратница!
Уже сто раз просила её оставить эти игры! Говорила же, что мне нравятся только парни!
Я ещё дрожу от последних уколов оргазма, ещё слаба для того, чтобы поймать и как следует проучить эту нахальную бисексуалку. По крайней мере, как уверяла сама Тамара, она не идейная лесби и у неё есть молодой человек, который не знает о её «секрете».
Впрочем, в этом плане я и сама не без греха, но то было не вполне добровольно и… давно.
После смерти мамы отношения с отцом, словно поезд, ухнули под откос. Повторно он так и не женился. Нет, красоток в его жизни хватало, но я навсегда запомнила, как однажды застала папу в спальне плачущим над маминой фотографией.
Из лучшего друга он сначала превратился в строгого родителя, а затем в отстранённого опекуна. И с каждым годом стена между нами лишь крепла. Я не винила его. Проблема крылась только во мне. Ведь взрослея, я всё больше напоминала ему любимую жену, маму в молодости, на которую походила будто клон из фантастического фильма.
Потому я не спорила, узнав, что старшие классы школы мне придётся оканчивать в закрытом пансионе для девочек из семей высших чиновников. Наоборот, когда он обнял меня на прощание перед коваными воротами подмосковного особняка, я обрадовалась. Не расставанию, а тому, что стена между нами дала трещину; тому, что меня обожгло такой смесью вины, тепла и любви, которых я не чувствовала последние годы. Отец не мог высказать этого, но кольцо его рук, его глаза оказались ярче любых слов.
И тогда я поклялась именем мамы, что стану таким человеком, которым папа сможет гордиться; что никогда не подведу его и не заставлю волноваться за мою судьбу.
Вот только добиться желаемого куда сложнее, чем обещать.
Нет, учёба затруднений не вызывала, но вот общение со сверстницами…
Сказать что в элитном, затерянном в подмосковных лесах пансионе процветала особо тесная дружба между воспитанницами — ничего не сказать. Отношения завязывались и распускались бутонами словно розы на перголе в саду за старинным особняком.
От пансиона до ближайшего городка больше сотни километров. Разумеется, никакой мобильной связи, а в интернет доступны только образовательные сайты и новостные порталы. Даже весточки родителям ученицы писали исключительно на бумаге.
Чего же ещё в подобных условиях стоило ожидать от молодых женщин, изолированных от общества, от соблазнов большого города и общения с парнями? К тому же в том возрасте, когда гормоны бушуют в крови яростнее, чем шторма у мыса Горн?!
Вот только меня подобная «дружба» с одноклассницами не интересовала. Разумеется, поначалу я прослыла «недотрогой», а уж затем «чокнутой моралисткой». Возможно, стоило пожаловаться отцу, но я не хотела предстать перед ним жертвой обстоятельств. Раз он устроил меня в самую престижную школу страны — я собиралась закончить её на «отлично». Решила, что лучше пожертвовать частью себя, чем увидеть разочарование на его лице.
А потому, когда поняла, что вскоре окончательно перейду в разряд всеми презираемых и унижаемых изгоев, я закрыла сердце невидимым щитом и приняла ухаживания главной школьной заводилы, а по совместительству капитана команды по волейболу.
За неделю та заткнула рты сплетницам и кулаками отвадила обидчиц.
Признаний в любви она не требовала, но вот всяким «нежностям» обучила сполна. Расстраивалась я недолго, лишь пару дней поглотала украдкой слёзы в туалете, а затем перевела наши «опыты» в разряд «простых механических раздражителей», которые вынужденно сменили привычные с детства игры наедине с собой в душевой кабинке.
Да, приспособиться и выжить в старших классах оказалось непросто, но я справилась, а благодаря прекрасным учителям получила на выпускных экзаменах максимальные баллы и без взяток, без помощи отца поступила на факультет международных отношений МГИМО.
Когда папа узнал о моём успехе, на его лице отразилось такое удивление и гордость за дочь, что большей награды за не слишком приятные годы в закрытом пансионе мне не потребовалось. А последовавшие три недели отпуска на Бали запомнились как лучшие каникулы на свете.
Учёба в университете давалась легко, тем более что теперь я сама выбирала: как мне жить, с кем общаться и кого любить. Правда, с финальным пунктом возникли проблемы.
На радость родителям, моя школа выпускала на волю идеально образованных девственниц, у которых за несколько лет обучения атрофировались навыки общения с парнями. Не уверена как у других воспитанниц, но у меня всё произошло именно так.
Нет, сокурсники вниманием не обделяли, но вот при близком знакомстве избалованные мальчики из высшего общества часто превращались в грубых развращённых пацанов, способных на первом свидании в пафосном клубе напиться как сапожник, затащить в кабинку туалета, толкнуть на холодный как мрамор пол возле унитаза и потребовать: «Для начала отсоси». А затем проталкивать сквозь сжатые губы свою палку, да ещё с таким видом, будто это не член, а золотой скипетр.
Или могли после вечеринки пригласить в тёмную спальню, и, заодно с приятелями, разводить на «групповуху». А в ответ на моё возмущение делать невинные глазки и заявлять: «Детка, я тебя люблю, но мы привыкли делиться подружками. Давай, оседлай меня, подставь Лёше попку, возьми у Паши в рот и улыбнись на камеру Андрею. Тебе понравится, а затем я навеки буду только с тобой…»
