ГЛАВА 1
Что отличает элитную шлюху от обычной?
Она умеет сказать это красиво:
— Ты будешь первым, кто пройдёт в мой чёрный ход, — прошептала я, прикусив нижнюю губу и откидывая назад шелковистые, только что уложенные волосы.
Голос звучал бархатно, как у героини дешёвого романа, но в груди всё тряслось от ужаса, а между лопаток выступил холодный пот.
Он застыл. Потом сглотнул. И медленно закрыл за собой дверь лекционной.
Мы остались вдвоём. Ночь. Аудитория. Запертая дверь и мои кружевные трусики цвета бордо.
Потому что для этой ночи я подготовилась, как на бал — последний, решающий, грязный бал.
За последний месяц я вложила почти все свои заработки в себя. Увлажняющие маски. Новое платье. Молочный пилинг. Депиляция интимной зоны, после которой я два дня не могла сидеть нормально. Шампунь с ароматом грейпфрута и цветов апельсина — дорого, но я пахла, как чёртова нимфа.
И всё это ради чего? Ради того, чтобы выглядеть «дорого». Чтобы никто даже не посмел спросить, сколько я стою — они бы просто смотрели и думали: «не по карману».
Но я знала цену. И она выросла. В том числе — за такие вещи, как эта ночь.
Он предложил намного больше обычного. Почти вся сумма уйдёт на расчёт с мастером, делавшей мне глубокое бикини, и на покупку новой премиум-косметики для ухода. Остатка едва хватит на прокладки и кофе.
Но выбора не было.
Он был молодым. Высоким. Красивым. Один из немногих преподавателей, на которого не жаловались в курилках. Он читал «Теоретическую метамагию» на моем курсе, и как-то раз уже ставил мне зачёт.
Смотрел при этом так, будто хотел съесть.
Сегодня он смотрел точно так же. Но в отличие от ТОГО дня я была уже не недосягаемой дочкой герцога!
А просто куртизанкой, которую в самом деле можно просто купить, если у тебя достаточно кристаллов на счету.
Он подошёл ближе. Краем пальца провёл по моей щеке, медленно скользнул к подбородку, чуть наклонился.
— Ты уверена? — тихо спросил профессор Ардан. — Говорят, ты никому этого не позволяла.
— Я просто жду того, кто может себе это позволить, — ответила я, выгибаясь и кладя руки ему на грудь.
Он вздрогнул. Его глаза потемнели.
Я знала этот взгляд. Я выучила его за последний месяц. Мужчины смотрят так, когда уже мысленно раздевают тебя, мысленно берут, мысленно кончают в тебя — а ты ещё даже не сняла лифчик.
Он положил руку мне на талию. Осторожно, будто боялся сломать.
Вторая рука скользнула к бедру, медленно поднимая край юбки.
— Здесь, да? Ты согласна здесь? — прошептал он, почти касаясь губами мочки моего уха.
— Здесь, — кивнула я. — Ты же мечтал, профессор.
Он сжал мою талию сильнее.
Я откинулась на преподавательский стол, раскинув руки и прикусив губу, стараясь выглядеть как можно более развратной. Хотя внутри всё дрожало.
Это было страшно. Это было унизительно. Это было... возбуждающе.
Я ненавидела себя.
Но чувствовала, как между ног становится жарко.
Вот так и начинается вечер "дорогой женщины"…
Он целовал меня в шею — нежно, сдержанно, почти с благоговением. Как будто не собирался грязно трахнуть меня на краю преподавательского стола в лекционной, где сегодня читал свой предмет моему потоку, а планировал сделать мне предложение руки и сердца.
Я всхлипнула — не от боли, не от страха, а от того, что внутри разрывалась на части. Хотелось одновременно сбежать и остаться, плюнуть ему в лицо и прижаться крепче, застонать и захлебнуться в слезах.
— Ты правда позволишь мне это? — прошептал он, проводя рукой по моей спине, ощупывая каждый миллиметр кожи, которую я сегодня обработала дорогостоящим лосьоном с пудровым ароматом.
— Да, — выдохнула я, сглатывая. — Только осторожно… ты первый.
Он замер. Я чувствовала, как напряглись его пальцы. Потом медленно, будто смакуя каждый звук, он произнёс:
— Чёрный ход Амареллы Востерштейн... это честь.
«О, боги, убейте меня прямо сейчас», — подумала я. — «Я только что продала остатки достоинства за 5000 кристаллов. На карту. Автоматически. С уведомлением на экран».
Он целовал мои плечи, а я вспоминала, как всего месяц назад сидела на полу в своём вонючем подвале, ревя в подушку.
А теперь… теперь я стоила дорого. После той злополучной дуэли, после того, как ректор Лоренс взял меня на руки перед всей академией и унёс, как победную куклу, я стала легендой.
Спрос вырос. Очень вырос.
Я подняла цены.
Теперь — никаких минетов за три сотни. Меньше восьмисот — даже не открывала гель-смазку. Интим — от тысячи. Особые просьбы — как этот вот случай — обсуждались индивидуально.
Скидки — только для одного клиента. И то — по вторникам.
Всё остальное — бизнес. Я вкладывала в себя. Кремы, пудры, процедуры, отбеливания, депиляции, тренировки. Я должна была выглядеть дорого. Чтобы брать дорого.
Чтобы ректор…
Ректор…
— Ты дрожишь, — шепнул преподаватель, проводя пальцами по моей талии.
— Не привыкла, — сдавленно выдавила я.
Он отстранился. Я увидела, как в его взгляде мелькнуло нечто странное — смесь страсти, восхищения и какой-то… одержимости.
— Я буду нежен, — пообещал он. — Но ты даже не представляешь, как долго я об этом мечтал. Я даже подбирал тебе зачётные задания попроще, лишь бы ты не бросила мой предмет и осталась...
— О боги… — простонала я. — Ты из тех?
Он рассмеялся.
И в этот момент я почувствовала, как мои трусики медленно сползают вниз.
Он встал на колени передо мной — прямо здесь, в лекционной. Его руки ласкали мои бёдра, медленно раздвигая их, будто я не студентка, которую он должен был экзаменовать, а запретная богиня, чьё тело он собирался обожествить языком и пальцами.
— Ты такая… милая, — прошептал он, нежно покусывая моё бедро. — Как ты вообще решилась?
Я сжала пальцы, вцепившись в край стола, и тихо выдохнула:
— Я не знаю… Просто сделай это, пока я не передумала.
Он провёл пальцами по внутренней стороне моего бедра — медленно, с чувством, будто рисовал по коже заклинание. Мои колени подогнулись, сердце колотилось в груди.
«Амарелла, остановись! Ты же ещё можешь!» — вопила совесть.
«Ты уже согласилась на оплату», — шептала карта в телефоне.
Он смотрел на меня снизу вверх, и я почувствовала, как его рука ложится мне на спину.
— Расслабься, — сказал он хрипло. — Я хочу, чтобы тебе тоже было… ну, хотя бы не больно.
Я хохотнула сквозь сжатые зубы:
— Это уже щедрость, профессор. В отличие от других, ты хотя бы предупредил.
Он провёл языком по моей ключице, потом медленно поднялся и приблизился. Я почувствовала, как его пальцы касаются меня сзади, нежно, но настойчиво.
— Ты вся дрожишь… — шептал он. — Это от страха или от возбуждения?
Я зажмурилась.
— От ужаса перед собой, — прошептала я. — И от того, как легко я на это согласилась.
— Ты стоишь этого, — его голос стал резким. — За такую, как ты… я бы заплатил вдвое больше.
— Так и скажи в следующий раз, — выдохнула я. — Возможно, подниму цены.
И в этот момент… он вошёл в мою попку. Медленно. Терпеливо. Осторожно. Но я всё равно вскрикнула — от неожиданности, от боли, от внутреннего крика:
«Господи, за что?!»
Моё тело выгнулось. Я вцепилась в край стола, уткнулась лицом в столешницу.
— Больно? — прошептал он.
— Да… но не останавливайся.
— Почему?
Я приоткрыла глаза и прошептала в ответ:
— Потому что хуже будет, если ты остановишься. Тогда я останусь одна — с собой.
Он замер на секунду, потом продолжил. Его движения стали глубже, но всё ещё осторожными. Он гладил мою спину, целовал плечо, шептал:
— Такая красивая… такая грешная… моя маленькая испорченная принцесса…
Я сдавленно всхлипнула.
— Замолчи. Не говори так.
— Почему? Это ведь правда.
Я чувствовала, как меня разрывает. Не физически — душевно. Моя гордость, моя боль, мои мечты — всё растворялось в этой тьме.
И мне было стыдно.
Но и… тепло. Где-то глубоко внутри — мерзкое, сладкое тепло. Я была не одна. Я была… нужна. Хоть кому-то. Хоть на ночь.
Он двигался медленно, будто растягивал мои мучения, будто хотел, чтобы я прочувствовала каждый сантиметр его члена в моей попке, каждую секунду этой порочной близости. Его рука легла мне на спину, он прижался ко мне, и я почувствовала, как из моих губ вырвался невольный всхлип. Громкий. Жалобный. Униженный.
— Слишком? — прошептал он, не останавливаясь.
Я вцепилась пальцами в край кафедры и прохрипела:
— Нет… Просто… я никогда не думала, что соглашусь на такое.
Он усмехнулся мне в ухо:
— Все когда-нибудь соглашаются. Вопрос лишь — за сколько.
— Ты мерзавец.
— Но ты же здесь, милая.
Слёзы выступили у меня на глазах — не от боли, не от наслаждения. От осознания. От того, как низко я пала. Я лежала, прижавшись грудью к прохладной поверхности стола, пока он заполнял меня, заполнял до краёв, будто хотел вытеснить всё: надежды, воспоминания, стыд…
И в какой-то момент — мне действительно стало легче. Потому что боль и унижение — проще, чем одиночество.
Он сжал мои бёдра, ускоряя ритм. Его дыхание стало тяжелее, губы — жарче. Он прикусил мой затылок, потом провёл языком по шее.
— Скажи мне… — хрипло прошептал он. — Кто ты теперь, Амарелла?
Я зажмурилась.
— Шлюха, — прошептала я. — Дорогая. Роскошная. Но всё равно — шлюха.
— И ты нравишься себе в этой роли?
— Нет…
— А телу нравится?
Я не ответила. Только всхлипнула. Потому что да. Тело предало. Сердце предало. Всё, кроме проклятой гордости, которую я пыталась сохранить — тщетно.
Он вжал меня в себя, с силой, с жаром. Последний толчок, тяжёлый выдох, с которым в мою попку из его дрожащего члена полился поток горячей спермы… и тишина. Только наши дыхания. Только моё дрожащее тело, сотрясающееся от реальности.
Он чуть отстранился, посмотрел на меня, смятую, растрёпанную, со сползшим платьем и размазанной тушью.
— Ты великолепна, — сказал он. — Даже в таком состоянии.
— Ты мне платишь, — пробормотала я. — Ты не обязан говорить такие вещи.
— Я говорю, потому что хочу. Потому что ты этого заслужила.
Я не смогла больше. Упала на колени — не от боли, от усталости, от внутреннего обрушения. Он подошёл, сел рядом, вытащил из кармана телефон и перевёл мне деньги.
— Пять тысяч кристаллов, как договаривались. И… ещё тысяча — просто за то, что ты такая.
Я подняла на него глаза. Он улыбался. Нежно. Почти по-настоящему.
И именно это было хуже всего.
Я дошла до своей комнаты, шатаясь, будто пьяная, будто на каблуках по льду… Ручка двери предательски заедала, как всегда. Я вжалась в неё плечом, и, когда наконец вошла внутрь, мир словно рухнул.
Хлопок двери.
Тишина.
Я сползла по стене и осела на пол. Пальцы всё ещё дрожали. Колени болели. Где-то внутри меня пульсировала тупая, ноющая боль — не от тела. От души.
«Ты справилась, Амарелла», — прошептала я себе в тишину. — «Ты стала элитной. Дорогой. Особенной».
И мне стало невыносимо смешно. От этого пафоса. От жалкой гордости. От горечи. Смех сорвался с губ, истеричный, резкий. И тут же перешёл в рыдания. Я упала на матрас, вжавшись лицом в подушку.
«Я позволила это. Я сама захотела. Я сама… продалась. Не потому, что вынудили. А потому, что мне нужны были кристаллы на сраный шампунь!»
Меня трясло. Слёзы текли по щекам, растекаясь по наволочке. Подушка уже пахла отчаянием — как и я. Я обняла её, как родную, и зашептала, захлёбываясь:
— Я ненавижу себя. Ненавижу, что тело дрожало от удовольствия. Ненавижу, что он был красивый. Что он говорил, будто я не мусор. А я ведь — мусор. Я сама выбрала быть им.
Я же даже улыбалась! Я флиртовала! Как шлюха! Как дорогая, приученная, опытная шлюха, которая знает, за сколько её чёрный ход стоит!
А теперь что? Теперь у меня есть деньги. Целых шесть тысяч кристаллов на карте. И пустота в груди.
Я повернулась на спину, уставившись в потолок, где паутина раскачивалась от сквозняка.
— Почему, чёрт возьми, я чувствую себя так, будто потеряла что-то навсегда?..
Телефон пикнул.
Сообщение от салона красоты:
«Дорогая Амарелла, благодарим за визит. Напоминаем, что ваш долг мастеру депиляции составляет 800 кристаллов. Ждём вас снова!»
Я рассмеялась вслух.
— Вот. Всё не зря. Я хотя бы больше не буду ходить с чёртовым кустом между ног.
Потом я встала. Медленно. Как после боевого поля. Пошла к зеркалу — и увидела её.
Себя.
С опухшими глазами. Со следами помады, размазанной по щеке. С царапинами от ногтей на шее.
Я провела пальцем по коже.
— Красиво, — прошептала я. — Как дорогая вещь после распродажи.
И вдруг — мысль. Ужасная.
А что, если он узнает? Ректор. Если кто-то скажет ему, что я согласилась на анал с преподавателем?
А если он…?
Я замерла.
— Нет.
Он не узнает. Никогда.
Я вытерла слёзы. Встала. Взяла в руки телефон и открыла камеру.
Посмотрела на себя.
— Улыбнись, Амарелла. Ты ещё в игре. И эта игра только началась.
ГЛАВА 2
— От тебя несёт… — Пудилла прищурилась, поводя носом в воздухе. — Дороговизной. Проституцией. И даже, прости Костяную Мать, уважением.
— Спасибо, — буркнула я, отпивая карамельный латте с кристалловой пылью. — Это были дорогие духи.
— Нет, — фыркнула подруга-некромантка. — Это не духи. Это… аура. Как будто ты вчера согласилась на что-то, на что долго не соглашалась. Что-то… анальное?
Я поперхнулась.
Она понимающе ухмыльнулась и откусила маффин.
— Знала! Я тебя знаю, Амарелла Востерштейн. Ты слишком тщательно сегодня уложила волосы. А у тебя есть два стиля: "я бедная, но гордая" и "я дорогая, но грязная". Сегодня — второй.
— Ты преувеличиваешь.
— Может быть. Но только не в этом случае.
Она наклонилась ко мне, понижая голос:
— Надеюсь, ты взяла не меньше семи тысяч. За чёрный ход — должно быть дорого. Рынок требует.
Я покраснела. Но в груди всё равно тепло защемило. Гордость. Позор. Щемящая смесь, от которой слёзы и смех борются за выход.
— Слушай, — пробормотала я. — Ты же не расскажешь никому?
Пудилла скривилась, глядя в сторону.
— Только если мне самой не придётся продаваться ради новой косметики.
И мы рассмеялись.
— А ещё... — Она снова наклонилась ко мне, — Ты заметила, кто тут?
Я повернула голову — И сердце ёкнуло.
Лилиана фон Вальден.
Белая, как всегда. Идеальная, как всегда. Беспощадная, как всегда — но в этот раз с другим лицом. С лицом тишины. С безмолвной, ледяной маской, как у статуи на фамильной гробнице. Она прошла мимо, даже не глянув в нашу сторону. Но все остальные смотрели. На неё. Потом — на меня. И снова на неё.
После той дуэли Лилиана исчезла с радаров. Не подходила. Не говорила. Не травила. Просто… испарилась.
— Думаешь, сдалась? — шепнула я.
— Она? — Пудилла выгнула бровь. — Это было бы слишком скучно. Скорее — копит яд, чтобы плеснуть в нужный момент. Или в нужное место.
Она чокнулась со мной стаканом.
— В твой коктейль, например. Или в твою репутацию. Хотя твою репутацию, подруга, уже ничто не испортит.
— Спасибо, обнадёжила.
Молчание повисло между нами. Я посмотрела в её глаза.
— А если… вдруг… она действительно всё отпустила?
— Ама, это наша академия. Здесь никто ничего не отпускает. Просто делают вид, чтобы потом ударить в спину.
На парах я сидела, будто неживая. Перед глазами мелькали руны, мелкие каракули, уравнения магической проводимости и формулы преобразования эфирных потоков, но мозг мой отказывался воспринимать хоть что-либо из этого. Слова профессора, один за другим падающие в аудиторию, казались мне далёким шумом, будто шорохом дождя за запотевшим стеклом. Все было неважно. Все потеряло смысл. Потому что сегодня вторник.
