ГЛАВА 1. Игра в провокацию
— Ты идёшь вот в этом? — удивлённо подняла брови мама, едва я сошла по лестнице.
Я не отвечала. Просто неспешно прошла мимо, позволяя каблукам чётко отстукивать по мраморным плитам. Секунда — и я почувствовала: его взгляд на мне. Мгновенно.
Ведь всё это было устроено не ради родителей, а только ради него одного.
Майк сидел на кухне, у барной стойки, спиной к входу. Но я-то знала: он слышал. И сейчас он смотрел. Слушал. Запоминал.
— Аннабель, подожди, а ты куда так? — добавил папа, отрываясь от планшета.
— На свидание, — бросила я через плечо и на миг остановилась, будто невзначай. — Спайк уже, наверное, заждался.
В кухне наступила тишина. Почти звенящая. Мама с папой переглянулись.
Майк не издал ни звука. Но я почти физически чувствовала, как в нём сжались кулаки.
— Спайк? — переспросила мама. — А мы его знаем?
— Нет. И не узнаете. Пока. — Я повернулась, бросила сумочку через плечо и закусила губу, делая вид, что думаю. — Я не хочу торопиться.
Я вышла из дома медленно, как кинодива, которой аплодируют невидимые фанаты, и в последний момент кокетливо обернулась — будто бы проверяя, не выглянул ли он в окно. Не выглянул. Ну и пусть. Это даже к лучшему. Значит, будет гадать.
Ветер подхватил юбку короткого платья — тёмно-синего, с глубоким вырезом на спине. Я купила его пару дней назад специально для этих спектаклей, хотя разум вопил, что это глупо. Но сердце хотело мстить. Тихо, красиво, без скандалов — своей гордой, жеманной, изысканной болью.
Я шла в кинотеатр одна — уверенным шагом женщины, которую ждут. Спайка, конечно, не существовало. Я сама придумала ему имя — достаточно банальное, но с налётом брутальности. Спайк. Блондин с татуировками. Механик. Или, наоборот, юрист. Это не важно. Главное, чтобы в его образ можно было поверить. Главное — чтобы Майк поверил.
На билете было написано «Сеанс в 20:30. Зал 4. Ряд 7, место 5». Я зашла в полутемный холл, купила попкорн и колу, села в кресло и уставилась в экран, где ещё шли рекламы. Фильм был дурацким — какая-то романтическая комедия с предсказуемым сюжетом и актёрами, которые вечно переигрывали. Но это не имело значения. Мне нужно было просто отсидеть положенное время. Просто быть на псевдосвидании. Просто делать вид, что я не думаю о НЕМ каждую чёртову секунду.
Иногда я закрывала глаза. Делала вид, что скучаю. Придумывала, что Спайк сейчас задерживается в туалете или берёт нам мороженое. Иногда улыбалась — якобы в ответ на шутки героя на экране, но на самом деле — в его лицо. Воображаемое. Надменное. Холодное.
Я хотела, чтобы Майк страдал. Чтобы сидел дома, слушал, как Аделина что-то щебечет, и украдкой думал обо мне. Чтобы его передёргивало от ревности. Чтобы он представлял, как я держу за руку другого. Как целую его. Как смеюсь рядом.
Даже если всё это ложь. Даже если я еле сдерживаюсь, чтобы не расплакаться прямо в этом проклятом кресле.
После фильма я вышла на улицу, натянуто улыбаясь, будто меня и правда только что проводил Спайк. Мол, он ушёл по делам, а я решила пройтись одна. Так это и выглядело для прохожих — одинокая девушка с распущенными волосами, в коротеньком платье и на каблуках, слишком нарядная для будничного вечера.
Я прошлась по набережной. Медленно, с чувством. Глядя на огни в воде, на парочки, которые шли мимо, смеясь и обнимаясь. Один парень в бейсболке крикнул мне:
— Эй, красавица, тебя кто-то бросил?
Я не обернулась. Только усмехнулась — уголком губ, как актриса в финале сцены.
Пусть думает, что я гордая. Что я не одна. Что я, чёрт возьми, недосягаемая.
Я села на скамейку. Поставила рядом стакан с недопитой колой. Достала телефон. Открыла камеру. Сделала несколько снимков — ноги в кадре, ночной город, каблуки, пустая улица. Потом выложила один в сторис. Без подписи. Без локации. Без намёков.
Просто картинка, которая должна была сказать: «Я не дома. Я не сижу в слезах. Я живу. У меня — своя жизнь.»
Я сидела так долго. Пока прохожие не поредели. Пока ветер не стал злее. Пока мои пальцы не замёрзли от пластикового стакана.
Потом пошла в кафе. Маленькое, круглосуточное, на углу, где всегда пусто. Заказала латте. Сидела, перебирая в голове обрывки воспоминаний. Его пальцы. Его дыхание. Его грубый голос, когда он шептал моё имя.
И ту тишину, в которую он меня погрузил потом. Эту вечную ледяную тишину.
Я снова достала телефон. Хотела написать — просто «привет». Просто посмотреть, ответит ли.
Но не стала.
Он ведь ничего не сказал тогда. Ни слова. Как будто я была ничем.
А теперь пусть посмотрит, как эта «ничто» умеет играть.
Пусть гадает, где я, с кем, и почему у меня такое довольное лицо на фото.
Пусть сам мучается. Я уже достаточно пострадала.
Теперь — его очередь.
Я вернулась домой глубоко за полночь. Циферблат телефона показывал 2:13, когда я, наконец, вышла из такси и захлопнула дверцу, оставив за собой ночной воздух, наполненный влажной летней духотой. Каблуки гулко простучали по дорожке, ведущей к дому. Луна пряталась за тучами, но свет от уличного фонаря хватал, чтобы увидеть своё отражение в тёмном стекле двери.
Я наклонилась к зеркалу — аккуратно растрепала волосы, будто чьи-то руки зарывались в них с нетерпением и жадностью. Потом чуть спустила бретель платья с левого плеча, оголив ключицу. Несколько секунд смотрела на себя, оценивая образ: довольная, возбуждённая, будто вернулась после страстного свидания. Прекрасно.
Я медленно отперла дверь и вошла в дом. Сняла туфли? Нет. Наоборот — ступала намеренно громко. Каждый стук каблука разносился по мраморным плитам пола, вторил моему сердцу. Медленно, шаг за шагом, направлялась к лестнице. Подъём наверх — с вызовом, с кокетством, будто на подиуме. Уверенная походка, высоко поднятая голова. Усталости не чувствовала. Адреналин пульсировал в венах.
Но едва я подошла к лестнице, как из тьмы вынырнула фигура — сильная рука резко схватила меня за запястье, сжала до боли, и в следующую секунду я оказалась прижатой к стене. Сердце ухнуло куда-то вниз, но испуг быстро сменился острым, почти сладким возбуждением.
— Где тебя носило? — прошипел он, наклонившись ко мне так близко, что я почувствовала, как напряжённо сжаты его челюсти.
Глаза его сверкали, как у хищника. Жар исходил от него, волнами — как будто он сам себе кипяток под кожу закачал. Майк выглядел так, будто балансировал на грани — ярости, ревности, страсти... я не знала, что именно, но знала точно: я попала в цель.
— А тебе какое дело? — медленно выдохнула я, намеренно томно, склонив голову набок. — Ты же не мой папочка.
Он дернулся. Но не отпустил.
— И уж точно не мой парень, — добавила я, скользнув пальцами по его рубашке, будто нечаянно, — Потому что ты, как бы странно это ни звучало, парень моей старшей сестры. Разве не так?
Он сжал челюсти ещё сильнее. Пальцы на моём запястье нервно дернулись. Я видела, как он борется с собой — каждый мускул на лице говорил об этом.
— Так почему ты спрашиваешь, где я была? И зачем вот так... — я наклонилась вперёд, почти касаясь губами его уха, — прижимаешь меня к стене? Ревнушь?
— Не веди себя так, Аннабель, — хрипло сказал он, — Ты не понимаешь, во что играешь.
— Понимаю, — прошептала я, — И мне нравится.
Я подняла глаза — прямо в его. Ярость. Желание. Ужас от собственных мыслей. Всё перемешалось в этом взгляде. Он ненавидел себя за то, что хотел меня. Он ненавидел меня за то, что я давала ему повод.
Он отпустил моё запястье — но тут же другой рукой схватил меня за талию, резко притянув ближе. Моя спина ударилась о стену, но я даже не вздрогнула — наоборот, медленно провела кончиком языка по губам, глядя ему в глаза.
— Ты весь дрожишь, Майк. Может, всё-таки расскажешь, что с тобой? Или тебе всё ещё хочется делать вид, будто тебе плевать?
— Ты трахалась с ним? — рявкнул он, как будто эти слова сами вырвались.
— С кем? — я приподняла бровь, изображая наивность. — С парнем, который держал меня за руку в ресторане? Который гладил мои волосы, пока я сидела у него на коленях? С кем мы целовались в лифте, когда поднимались в номер?
Он сжал кулаки, и в следующий миг я почувствовала, как его бедро вжимается в мои ноги. Его дыхание стало тяжелым, горячим. Мы стояли слишком близко, чтобы оставаться в рамках приличия. Это было уже за гранью.
— Ты не представляешь, как опасно играешь, девочка.
— Девочка? — я усмехнулась. — Ну-ну. Ты сам меня такой сделал.
Он медлил. Его глаза метались по моему лицу, по губам, по плечам, к которым я так ловко спустила бретель. Он смотрел, как на добычу, которую хочет, но не может взять. Или не смеет. Или считает, что не должен.
— Боишься? — я склонила голову набок, глядя снизу вверх, с той самой полуулыбкой, которая бесила Аделину, когда я была особенно в ударе. — Что скажет твоя девочка? Она ведь такая милая, такая чистенькая. Не то что я…
Я нарочно смяла ладонью юбку на бедре, приоткрыв бедро выше дозволенного, почти до трусиков. — Я же тебе не пара. Я же переспала с другим.
Он дернулся, как от пощечины.
— Не начинай, — процедил сквозь зубы, сжав кулаки. — Не начинай, Аннабель.
— Что, больно? Приятно? Жаль, что не ты был сегодня, да? — я шагнула ближе, едва ли не касаясь грудью его груди. — Хочешь услышать, как это было?
— Заткнись, — прошипел он, нависая, дыхание сбилось, как будто он пробежал марафон. — Ни слова больше.
— А если нет? — я подняла брови, будто бросая вызов. — Ты ничего не решаешь, Майк. Уже нет. Хочешь знать, что он делал со мной? Где касался? В каких позах меня драл? Как насадил свой член на мой рот, запуская пальцы в мои волосы и надавливая на затылок?..
— Я сказал…
— Или тебе просто интересно, как это выглядело со стороны? Как я стонала? Как задыхалась под ним, пока он долбил меня, как ненормальный?
Рука Майка ударила в стену рядом с моей головой. Стук, как выстрел. Он стоял вплотную, прижимая меня к холодной штукатурке, и его пальцы вонзались в мои плечи, словно удерживая на месте.
— Ты не понимаешь, с чем играешь, — выдохнул он, глаза горели. — Я… я сейчас…
— Что, ударишь? Или поцелуешь?
Я специально облизнула губы, медленно, с вызовом, с наслаждением. Его взгляд прилип, как к магниту.
— Или всё-таки снова трахнешь?
Он застонал глухо и сжал мои бедра, с яростью, с судорожной неуверенностью. Мы были слишком близко. Его член упирался в меня, твёрдый, как гранит. Я чувствовала, как он хочет. Как сгорает.
— Ты с ума меня сведешь, — хрипло сказал он, скользнув ладонью вдоль моего тела, от талии к бедру. — Просто… сука…
Я рассмеялась тихо, обжигая его щеку дыханием.
— Так сходи. Ты же всё равно хочешь. Я чувствую.
Медленно, предельно медленно, я провела рукой по его животу вниз, по пуговицам джинсов. Он дернулся, но не остановил. Молча смотрел в мои глаза, словно проваливаясь в омут. Я расстегнула молнию. Его дыхание сбилось. Пальцы сжались в моих волосах.
— Чёрт… Аннабель, остановись…
— А если не хочу?
Я скользнула рукой внутрь. Он был горячим, тяжёлым, налитым желанием. Я сжала его член в ладони и начала двигать рукой, медленно, чувственно, не отрывая взгляда от его лица. Он стиснул зубы. Его брови дрогнули. Он выгнулся, как зверь в капкане.
— Ты… ты, мать твою, дьяволица…
— Я просто делаю то, чего ты сам хочешь.
Он застонал, сжал мои бедра, резко дернул меня к себе. Я почти потеряла равновесие, но в ту же секунду его руки обвили мою талию, одна — жадно, неразборчиво — залезла под платье, скользнула по бедру, выше, к трусикам. Я застонала ему в ухо. Тело загорелось.
— Скажи, — прошептала я, — Скажи, что хочешь меня. Здесь. Сейчас. Прямо возле этой стены.
— Заткнись…
— Признайся.
Он схватил мою ногу, закинул на своё бедро, вжимаясь в меня с такой силой, что я ахнула. Я чувствовала, как его член бьётся в моей ладони, всё плотнее, всё требовательнее. Он почти сорвался. Я видела — ещё секунда, и он забудет всё: Аделину, запреты, здравый смысл. Всё.
— Ну давай, — выдохнула я. — Возьми меня. Разорви это платье. Сделай, как хочешь. Хватит быть хорошим.
— Я не хороший.
— Докажи.
— Аннабель…
Он схватил меня за лицо, царапая пальцами скулы, дышал в мои губы, почти касаясь. Его лоб коснулся моего. Он был слишком близко. Слишком горячий. Слишком мой.
— Блядь… — выдохнул он вдруг и резко отпрянул.
Я не сразу поняла, что случилось. Резкий холод стены, как пощёчина. Его руки исчезли. Он застегнул джинсы так резко, что едва не сорвал молнию. Сердце колотилось, как безумное.
— Чёрт тебя побери, — прошипел он, не глядя на меня. — Ты… ты… с тобой невозможно, твою мать!
Он развернулся и быстрым шагом поднялся по лестнице наверх, почти бегом, не оборачиваясь. Я осталась одна, прижатая к стене, с пульсацией между ног, с дрожью в пальцах, всё ещё ощущая его запах на коже.
А потом я медленно улыбнулась.
Я шаталась, спотыкаясь о ковёр в коридоре и безумно хихикая — будто не я только что довела мужчину до предела и осталась стоять одна, пылающая, мокрая, оглушённая собственным безрассудством. Казалось, я всё ещё чувствовала, как он держал меня за бедро, как рвался ко мне сквозь остатки воли, как внутри него боролись желания и запреты…
Туфли на каблуках резанули кожу, и я, не задумываясь, стянула их прямо у лестницы. Плевать, пусть унесёт хоть дьявол, если Майк решит вернуться — я готова. Хоть сейчас. Хоть посреди лестничного пролёта.
Холод дерева приятно щекотал ступни, когда я босая поднялась на второй этаж, хихикая всё ещё как сумасшедшая. Сжимала туфли в руках, как оружие — и, может быть, в каком-то смысле это и было оружие. Всё моё тело сегодня было оружием. Я — его слабость. Я — его проклятие.
Я толкнула дверь в свою комнату, закрыла её за собой ногой и, не включая свет, рухнула на кровать. Воздух был тёплый, пах парфюмом, которым я сбрызнула себя перед «свиданием». Духами, всё ещё витавшими в воздухе, словно призрак. И всё это — замешанное с запахом Майка, его одеколоном, его телом, его горячим дыханием…
Я закусила губу и провела рукой вниз, по голому бедру, подол платья задрался почти до пояса, когда я упала. Сердце колотилось. Между ног всё пульсировало, горело, просило.
Я закрыла глаза.
Представила, что он остался.
Что не отступил.
Что не сбежал от меня наверх, в спальню сестры, не выругался, не оставил меня одну с этим безумием, с этим огнём, что растёкся по венам.
— Майк, — прошептала я. Не по-настоящему. Не вызывающе. Просто… слабо. Будто молитву. Будто заклинание.
Он не уходит.
Он остаётся.
Он срывает с меня платье, как сорвал бы скатерть с праздничного стола — одним резким движением, со злостью, с нетерпением. Молнии, пуговицы — всё летит к чёрту, потому что теперь мы не играем. Больше нет масок. Он не боится. Он хочет.
Я раздвигаю ноги, медленно, так же как тогда у стены. Только теперь он не отводит руки. Его пальцы проникают внутрь, грубые, горячие. Он рычит сквозь зубы, целует меня так, будто это последнее, что он сделает в своей жизни, будто я — наркотик, от которого он сорвался после долгой ломки.
Мои пальцы скользнули вниз. Я уже не хихикала. Я стонала, чуть слышно, еле дыша. Кончиками пальцев нащупала себя там, между ног, и вздрогнула — я уже была влажной. Не просто влажной — мокрой, расплавленной, безумной от желания.
Он толкается в меня, грубо, нетерпеливо, сильно.
