ГЛАВА 1. Выбор без выбора
Я едва не поперхнулась утренним чаем, когда услышала это.
— Что значит — «выбери, за кого выйдешь”?! — мой голос, кажется, звенел даже в хрустале семейного сервиза. — Ты хочешь сказать, что меня уже продали, и я просто выбираю — в какую упаковку себя упаковать?!
Отец тяжело вздохнул, как будто именно я только что предложила ему продать фамильное имение с молотка, а не он — собственную дочь. Его седеющие виски дрожали от раздражения, пальцы барабанили по столу, а на лице застыло то самое выражение, каким обычно сопровождают неприятные, но «разумные» решения.
— Линда, не начинай, — протянул он устало, — Ты ведь прекрасно понимаешь, что мы не в том положении, чтобы выбирать сердцем.
— О, конечно, — я откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди и глядя на него так, будто он только что объявил, что продал не только меня, но и семейную честь оптом. — Мы в таком положении, что мне остаётся лишь выбрать, у кого гнить быстрее — у старика-барона или у оборотня. Прекрасная перспектива, отец. Завтрак прямо встал комом от счастья.
— Хватит этих слов, — резко бросил он, стукнув ладонью по столу. — Я делаю то, что должен. Барон Мейнтор — человек уважаемый, состоятельный, без наследников. А граф Локс... ну... говорят, он хоть и странноват, но молод и красив.
— «Говорят»? — я выгнула бровь. — А ты его, значит, не видел? Великолепно. А то мало ли, может, у него три глаза, хвост и коллекция черепов бывших невест.
— Линда! — рявкнул отец.
— Что? Я просто уточняю, — невинно пожала плечами, делая вид, будто рассуждаю совершенно логично. — Один жених старше тебя и пахнет нафталином, другой — ходячая луна в штанах. А я, значит, выбираю, какой кошмар мне больше по душе.
— Ты преувеличиваешь, — буркнул он. — Это благоразумно, разумно и достойно.
— Для кого? Для меня или для твоих кредиторов?
Он поджал губы. Попала. В яблочко.
— Не будь дерзкой, — произнёс он с нажимом, хотя глаза его выдавали растерянность и раздражение. — Я стараюсь ради тебя. Ты думаешь, мне легко? Наше имя — всё, что у нас осталось, и оно уже ничего не значит, состояние почти утрачено. Твоему брату нужна достойная партия, а без копейки за душой ему никто и не даст и взгляда. Всё, что у нас осталось — ты.
— Замечательно, — процедила я. — Какая лестная формулировка — «всё, что у нас осталось». Может, стоит выгравировать её на семейном гербе?
— Линда! — Он уже не кричал, но в голосе звучало отчаяние, то самое, от которого даже злость отступает, уступая место усталости. — Прошу тебя, будь благоразумна.
— Благоразумна? — я горько рассмеялась. — Конечно. Выбери, Линда, благоразумие. Старик или зверь — оба с деньгами, оба с перспективой. Только не забудь улыбнуться, когда будешь подписывать себе приговор.
Я встала, шурша юбками, и подошла к окну. Сквозь стекло просвечивали серые облака — как настроение сегодняшнего утра. За окном шел дождь, капли ползли по стеклу, сливаясь в тонкие дорожки. Каждая — как очередная глупая мысль о том, что, возможно, когда-нибудь всё могло быть иначе.
— И всё-таки, — произнесла я, не поворачиваясь, — Ты не мог хотя бы предупредить, что собираешься разыграть мою жизнь в лотерею?
— Я не мог иначе, — устало ответил отец. — Ты не понимаешь, Линда.
— Конечно, не понимаю. Я же всего лишь товар.
— Прекрати!
— Хорошо, — я резко обернулась, глядя на него с вызовом. — Тогда объясни: если уж так прижало, почему не сам барон пришёл свататься? Или граф этот твой загадочный? Почему обоих представлял какой-то «доверенный человек», как будто ты покупаешь невесту оптом на ярмарке неудачных судеб?
— Не смей насмехаться над людьми, которые проявили к тебе интерес, — сдержанно ответил он.
— Проявили интерес?! — рассмеялась я. — Как мило. А я думала, интерес проявляют к картинам или породистым кобылам.
Он закрыл глаза, будто я только что швырнула ему в лицо ледяной водой.
— Выбирай, Линда, — сказал он тихо. — Нужно решить сегодня.
— Великодушно, — хмыкнула я. — Один день, чтобы выбрать, кто из них будет моей катастрофой.
Я развернулась к двери, но остановилась. Не могла удержаться — ехидство, как всегда, победило здравый смысл.
— Кстати, отец... — я посмотрела на него через плечо. — А если я выберу третий вариант — сбегу?
— Тогда я найду тебя, — ответил он без колебаний, — И лично отведу под венец.
— Прекрасно, — улыбнулась я так сладко, что даже воздух в комнате стал приторным. — Тогда придётся сбегать получше, — прошипела я с чувством, что мой «светлый будущий брак» пахнет не розами, а навозом из конюшни, где пасут иллюзии.
Я ещё не успела как следует остыть после нашей словесной дуэли, когда в кабинет снова постучали. На этот раз в проёме появилась экономка, миссис Хоуп — сухая, высокая, будто кто-то вытянул её за макушку из чистого любопытства, до состояния трости. В руках она держала два портфеля.
— Милорд, — произнесла она с тем самым почтительным дребезжанием, каким служанки обычно представляют счета за испорченные скатерти, — Прибыли курьеры. Привезли портреты.
Я чуть не поперхнулась собственным сарказмом.
— Портреты? — переспросила я. — Замечательно! Осталось только разложить их на полу, повесить ценники и устроить аукцион. Может, удастся выручить ещё пару монет за мой внутренний мир.
Отец нахмурился, но всё же махнул рукой.
— Показывай.
Миссис Хоуп осторожно развернула первый свёрток. Я ожидала чего угодно — даже чучело, но не то, что на меня глянуло с полотна.
Барон Мейнтор, мой потенциальный «первый вариант», был… ну, как бы это сказать помягче… воплощением аристократического кошмара. Старик лет семидесяти, с лысиной, отливающей зловещим блеском, и с усами, напоминающими две уставшие гусеницы. На нём был бархатный камзол бордового цвета, который, похоже, шили по фасону, разработанному тогда, когда моя прапрабабка ещё бегала в пелёнках. И главное — выражение лица. Это был не просто портрет, это был портрет человека, уверенного, что юные невесты — расходный материал.
— Вот, — сказал отец, бережно, почти с надеждой, глядя на меня. — Барон Мейнтор. Состоятельный, почтенный, уважаемый в Совете.
— Угу, — протянула я, прищуриваясь. — И, судя по всему, вечный. В каком году его рисовали? При короле Эдмунде или раньше?
— Линда!
— Нет, серьёзно, — я ткнула пальцем в лоб старика. — Мне кажется, этот блеск — не от молодости, а от того, что там череп уже отполирован. Посмотри — прямо сияет!
— Прекрати. Он добрый человек, без наследников.
— И с отличным шансом умереть на второй день брака, — ответила я. — Признай, отец, ты просто мечтаешь, чтобы я вдовствовала в двадцать.
Отец сжал губы в нитку.
— У него титул, положение, связи.
— И инфаркт, подагра и вероятно коллекция урн с прахом бывших жён, — не удержалась я. — О, я прямо чувствую, как романтика растекается по венам. «Милая, подай мне трость — я хочу дожить до завтра». Очаровательно.
Отец потер переносицу. Видимо, мысленно он уже писал мне некролог, но пока держался.
— Хорошо, — сказал он, устало махнув рукой. — Посмотри второго.
— А у него тоже полный набор из гусениц и лысин?
— Нет, — сухо ответил он.
Миссис Хоуп раскрыла второй свёрток, и я едва не сказала что-то неприличное. Потому что с полотна на меня смотрел мужчина, которого я, будь у меня немного совести, назвала бы «чересчур симпатичным для твоего спокойствия».
Высокий, с чёрными волосами и глазами цвета грозовой ночи. Не просто чёрными — тёмными, как та часть души, куда обычно не заглядывают. Резкие черты, сильная линия подбородка, губы, которые точно знали, как искушать и раздражать одновременно.
На заднем фоне — серый лес, будто бы нарочно нарисованный так, чтобы подчеркнуть его хищное спокойствие. И взгляд... чёрт бы его побрал, этот взгляд был живым, слишком живым. Как будто он видел тебя насквозь и уже мысленно выбирал, что с тобой делать дальше.
Я почувствовала, как мои уши слегка покраснели. Ну да, я человек, а не камень.
— Граф Кай Локс, — сказал отец с каким-то странным оттенком в голосе, будто сам не знал, как к нему относиться. — Молод, богат, благороден. Правда, немного… своеобразен.
— «Своеобразен»?
— Ну да, — замялся он, — Говорят, у него есть... особенности.
— У кого их нет, — хмыкнула я, не сводя взгляда с портрета. — Например, у тебя — склонность продавать собственных детей, у него — возможно, привычка кусать по утрам прислугу.
— Линда!
— А что, — я подалась вперёд. — Говори честно: это же тот самый оборотень, верно?
Он нахмурился.
— Да. Но это не должно...
— Не должно что? Волновать меня? — я усмехнулась. — Прекрасно. Значит, я могу выбрать между «стариком с запором» и «зверем в брюках». Невероятно. Я прямо чувствую, как мой жизненный путь становится всё ярче.
— Линда, не язви, — отец нахмурился, отпуская бокал с таким видом, будто только что узнал, что его родовое вино подмешано с уксусом. — Ты не понимаешь. Барон — человек уважаемый, добропорядочный, без… этих звериных историй.
— И без зубов, — буркнула я себе под нос.
— Зато с состоянием! — раздражённо повысил голос отец. — А если уж говорить честно — здоровье у него давно не то. Родишь ему наследника, а через пару лет — вдова, молодая, богатая, свободная. Сможешь делать всё, что захочешь. Разве это не разумно?
— О, как практично, — я прищурилась. — Прямо трогательно. Особенно про «через пару лет».
— А что ты предпочитаешь? Связаться с этим графом Локом, у которого неизвестно что в венах? Репутация у него, между прочим, сомнительная.
— Зато в первую брачную ночь меня не стошнит, и он не умрёт во время обеда, подавившись косточкой от оливки, — вспыхнула я. — А еще мне не придётся ждать, когда наконец можно будет надеть чёрное платье и праздновать собственное освобождение!
Отец тяжело вздохнул, сцепив руки за спиной.
— Я просто хочу тебе добра, — сказал он уже тише, почти устало. — Барон — надёжный выбор. Лок — риск.
— А я, представь себе, устала от надёжных выборов, — я упрямо вскинула подбородок. — Если уж выбирать, то пусть будет риск. Пусть будет оборотень, пусть будет Кай Лок.
Отец закатил глаза к потолку.
— Линда, ты же видишь: выбор очевиден.
— Да, — я снова посмотрела на портрет Кая. — Очевиден. Хотя, признаться, выглядит он так, будто скорее съест, чем поцелует.
— Не драматизируй, — устало произнёс отец.
— А что мне остаётся? — я развела руками. — Между старым склепом и живым зверем хотя бы второе теплее.
Отец шумно выдохнул, глядя на меня с таким видом, будто надеялся, что я передумаю. Но я не собиралась.
— Я выбираю графа, — сказала я спокойно, чувствуя, как внутри всё перевернулось. — Кая Локса. Точка.
Он молчал пару секунд, потом кивнул.
— Но если он окажется уродливее, чем на этом портрете, знай — я вернусь домой призраком и буду всю жизнь скрипеть половицами в твоём кабинете.
— Договорились, — ответил он мрачно.
— И ещё, — добавила я, глядя на портрет. — Пусть художник молится, чтобы не приукрасил. Иначе я найду его и заставлю рисовать по памяти моё возмущённое лицо.
Я откинулась на спинку стула и, не удержавшись, добавила:
— Всё-таки, если выбирать между тем, кто уже полуживой, и тем, кто может в любой момент превратиться в волка... пожалуй, лучше тот, кто хотя бы жив.
— Что ж, хотя бы мы пришли к какому-то решению, — буркнул отец.
— Не обольщайся, — ответила я. — Я выбрала не потому, что хочу, а потому что между чумой и холерой иногда лучше выглядеть стильно.
Он тяжело поднялся из-за стола.
— Я отпишу графу о том, что мы принимаем его предложение.
Я кивнула, стараясь не выдать ни тени волнения. Хотя внутри уже кто-то громко бормотал: «Ты что творишь, Линда?»
Когда отец вышел, я осталась наедине с портретом Кая. Подошла ближе, провела пальцем по холсту, по линии его подбородка.
— Ну что, мой загадочный зверь, — прошептала я. — Надеюсь, ты стоишь того, чтобы я добровольно шла в клетку.
И, клянусь, мне показалось, что тень на картине чуть дрогнула — будто он услышал.
ГЛАВА 2. Невеста в дороге
Утро выдалось пасмурным, как будто само не одобрило мой выбор жениха. Серое небо низко нависло над старым особняком, облупившиеся колонны уныло глядели на меня, а редкие капли дождя шлёпались на каменные ступени, словно пытались удержать меня от безрассудства. Но, увы, поздно — отец уже стоял у дверей, подперевшись тростью и изображая сдержанное благородное спокойствие, хотя я прекрасно видела, как подрагивает угол его рта.
— Ну что ж, — произнёс он сухо, — Если уж ты решила, то нечего тянуть. Граф Лок ждёт.
— Какая трогательная забота, — я вскинула подбородок, хотя внутри у меня всё сжималось от странного предчувствия. — Надеюсь, ты хотя бы выбрал самую скрипучую карету из всех, чтобы ехать было мучительно, но благородно?
— Это единственная, которую мы можем себе позволить, — отозвался отец холодно, но глаза у него на миг потеплели. — И, прошу, без язвительных замечаний. Сегодня важный день.
— О, конечно, — я кивнула. — Я же выезжаю к своему оборотню. Должна же я выглядеть как невеста, а не как жертва охоты.
На этом месте мой брат, стоявший чуть в стороне, тихо фыркнул, но тут же получил от отца укоризненный взгляд. Бедняга, он всю жизнь мечтал быть на моей стороне, но родительский авторитет всё ещё держал его за горло, как ловчий за уши непослушного зайца.
— Береги себя, Лин, — сказал он тихо, когда я подошла обнять его на прощание. — И… если этот Лок окажется не таким уж чудовищем, может, не кусай его сразу.
— Какой ценный совет, — я улыбнулась. — Постараюсь дождаться свадебной ночи.
Отец шумно вздохнул, будто я сказала что-то кощунственное, но я лишь поклонилась и направилась к карете, которая, казалось, видела больше свадеб, чем любой священник в округе. Деревянные панели потемнели от времени, колёса скрипели, будто возмущались, что их снова вытащили из заслуженного отдыха.
— Господи, — прошептала я, оглядывая это произведение старины, — Надеюсь, по дороге у неё не отпадёт дно. Было бы неловко, если бы моя свадебная процессия закончилась в придорожной луже.
— Миледи, — произнесла надтреснутым голоском моя спутница, горничная Вив, которая уже восседала внутри, как королева на троне. — Может, вы, наконец, соблаговолите сесть? Нам предстоит длинная дорога, и промедление никак не украсит ваш… хм… имидж.
— Ах, Вив, — я ослепительно улыбнулась ей, поднимаясь в карету. — С тобой каждая поездка превращается в сеанс морального воспитания. Чувствую себя, как провинившаяся ученица в пансионе для благородных девиц.
— Вот именно, — фыркнула она, поправляя кружевной чепец. — А следовало бы вести себя как будущая графиня, а не как… как…
— Как человек? — подсказала я с невинным видом.
Она смерила меня взглядом, в котором смешались ужас, осуждение и что-то похожее на тайное восхищение, но предпочла промолчать. А я, ухмыльнувшись, повернулась к отцу, который стоял на крыльце, тяжело опираясь на трость. Его плечи вдруг показались мне какими-то опавшими, будто из него выпустили воздух.
— Ну всё, папа, — сказала я. — Я уезжаю. Не волнуйся, я не устрою кровавой резни. По крайней мере, не в первую неделю.
— Линда, — начал он, но я подняла руку, не давая ему продолжить.
— Лучше не говори ничего, — тихо произнесла я. — Я всё равно сделаю по-своему, а ты — всё равно будешь недоволен. Пусть уж останется хоть немного иллюзий, что мы друг друга понимаем.
