Квартал «Эпицентр»
— По рукам! — сказал мой муж. Его слова дополнили хлопок двух коснувшихся ладоней и крайне довольная улыбка агента. Сколько же он получит с этой сделки? И ровно в этот момент раздался грохот приближающегося шаттла.
Агент зевал. Скрытно, вытягивая нижнюю челюсть, всем своим видом стараясь показать больше энтузиазма, чем у него на самом деле было. Это была уже пятая за день квартира. Должно быть, этот белобрысый нас уже мысленно проклинает. «Ну давайте, давайте же! Выберите уже хоть какую-то!» - читалось в его глазах. Я тоже устала от разъездов, но ни в одной из них мне еще не захотелось остановиться надолго. Мысленно (как ему показалось), закатив глаза, агент повез нас сюда.
Тут было три комнаты, белые стены, от которых все еще чувствовался запах краски, и небольшая терраса. Последнюю от основного помещения отделял витраж, бросающим на обстановку цветные блики.
— Как в католическом соборе, — бросил муж.
— Волшебно выглядит, — согласилась я. Муж поморщился. Я не всегда понимала, о чем он говорит. В моей памяти соборы, религия, сказка, кино, диафильм – были где-то рядом, и одно проистекало из другого. Мы осматривались, попутно проставляя галочки напротив пунктиков у себя в головах, но.… Тут – что-то было. Я взяла мужа за руку, и мы вместе подошли к одному из больших окон. Он тоже почувствовал это.
— Смотри, — сказал он. — Тут – наш дом!
Я кивнула.
Квартира дочери врача, наверное, не может быть другой. Она должна быть просторной, белой и чуть-чуть походить на больницу. Это родом из детства. Оттуда же, откуда и самосшитая белая шапочка с красным крестом, и старенький, поломанный стетоскоп, и забинтованные лапы игрушек.
Именно тогда муж и сказал агенту: «Идет, по рукам!». Но все его слова, и вздох мученической радости агента, потонули в страшном грохоте шаттла
В свое время это вызвало немало протестов и волнений, люди выходили на улицу с лозунгами типа «Шаттлы разрушают наши уши и экологию!» и «I want to ride my bicycle!», но по скорости ему конкурентов не было, и вопрос, как и обычно в таких случаях, замяли, не гнушаясь особо способами. Тут были вовлечены интересы многих структур и корпораций. Политики, одной ногой в этих корпорациях и увязшие, высказали свое слово в рамках программ «Открытый мир» и «Безопасный город», и шаттл так и оставался одним из самых популярных видов транспорта, постепенно вытеснив прочие. Время поездки всегда было одинаково - семь минут, и не зависело от того, нужно ли тебе попасть в точку через тройку кварталов, или же перелететь через океан. Такое короткое время можно уж и потерпеть неудобства. Даже автомобили остались только в составе каршеринга и такси – для отъявленных одиночек, не желающих делить и пяди окружающего пространства, тесно прижавшись к лысеющему соседу в шумной летающей капсуле. Остальные же радостно звукоизолировали жилища и, не забыв навестить до обеда тетушку в другом полушарии, заново вводили в моду большие наушники, предпочитая грохот музыки грохоту то и дело проносящихся далеко-далеко в вышине двигателей.
Но в этом реве было что-то уж вовсе неестественное. И вскоре мы его увидели. Мы увидели шаттл из окна! Он пронесся по небу, будто соревнуясь с заходящим солнцем, и через долю мгновения грохнулся на ближайшем лугу. Мы, все трое, стояли в оцепенении.
Первым очнулся агент и стал кому-то звонить, вопя в трубку то о том, что после такой катастрофы о продажах в этом районе можно забыть напрочь, то об установке памятника, и привлечении клиентов к такой уникальной точке земного шара после соответствующей очистки, и что сам квартал даже стоит переименовать, чтобы вызвать больший спрос.
Под его крики пришла в себя я. Хотя... нет, не уверена. Запустилась только двигательная часть. Это был рефлекс, интуиция, действия на уровне подсознания. Это были забинтованные лапы игрушек. Кто-то (кто?) кричал мне вслед что-то ужасное, но я отказывалась это воспринимать, и вот я уже выбежала из квартиры, из дома, и мчалась по лугу.
В разгар лета прохлады не дождаться. А рядом с полыхающим шаттлом и вовсе был ад. Кожа уже горела, сигнализируя об опасности, но кто услышит этот писк в таком гуле? Я – не слышала. Рядом кричали люди, стонали, просили о помощи. Как же их было много! Кто-то хотел здесь посеять людей. Много из них прорастет.
Ко мне начало приходить осознание происходящего. Что я здесь делаю? Я озиралась. Что я могу здесь сделать?
Из-под пласта металла был виден ботинок и кисть руки. Я бросилась туда, даже не зная, смогу ли я его хоть приподнять. Вцепилась голыми ладонями в рваный металлический край.
Я металась от одного к другому, когда меня схватили чьи-то руки.
— Вы не врач! Вы без защиты! — Орал кто-то мне в ухо. — Вы не врач и не спасатель! Вы должны уйти отсюда!
Слезы, причудливо мешаясь с кровью и сажей, скользили по лицу. Наверное, у меня была истерика.
Вдруг как-то сразу – или мне так показалось? – собралось множество бригад. Спасатели сновали между ранеными и погибшими, сирены, вспышки света, прожектора... (Как давно село солнце?)
Я вырывалась, я кричала о том, что этих людей нужно спасать, но в ответ слышала только одно:
— Вы не врач! Вы без защиты! Вам самой нужна помощь!
Хватка ослабела метров через двести, и лишь тогда я смогла увидеть того, кто меня тащил. В его глазах были испуг и горечь. Еще усталость. Много усталости. Это был совсем обычный, заурядный человек, таких на улице через одного. От меня его отличал только защитный костюм с нашивкой медицинской службы на рукаве. Он передал меня коллегам и бегом вернулся к шаттлу.
Вот. Белые стены. Запах дезсредств. И девушка бинтует мне лапу. Сейчас это я – игрушка. У меня нет своей воли, и меня можно уложить спать. Накрыть одеялом. Спеть колыб…
Ночью я была дома. Я зашла в нашу старую квартиру, включила свет, обошла все комнаты. Я звала мужа, но никто не откликался на мой голос. Там никого не было. Я ополоснула лицо, заглянула в висящее зеркало. В зеркале тоже было пусто.
Я разлепляла веки. Мне зашивали раны на руках и по ошибке зашили еще и веки. Девушка-медсестра очень любит шить. С трудом открылась небольшая щелочка. Снова закрылась.
Почти удается открыть глаза. Девушка-медсестра говорит, что мне уже лучше. Я ей верю. У нее грустное лицо. Наверное, там был ее знакомый. И теперь она так странно смотрит на меня, потому что я его не спасла. Я никого не спасла.
Судя по календарю, прошло четверо суток. Как странно… А мой муж? Он недавно ушел? Он же был тут, пока я спала? Мне разрешают встать.
Тут тихо. Все шепчутся, будто боятся меня разбудить. Но мне же ведь лучше?
Еще они быстро отводят глаза, и я тоже перестаю смотреть на них. Им почему-то противно.
Сестра долго ведет меня светлыми коридорами, мимо целого ряда дверей и лестничных пролетов, окон и уютных уголков. Мы поднимаемся выше, вот этаж, и еще один этаж – они мелькают очень быстро. И еще коридоры. Я иду, будто привязанная к ней веревкой. Бездумно, но не отступая ни на шаг. Сестра останавливается рядом с палатой. Открывает рот, чтобы что-то мне сказать, но, так и не находит для этого слов. Мотает головой. Она тоже не хочет со мной говорить.
— Ваш муж давно Вас ждет, — наконец выдыхает она. А я захожу внутрь.
Наверное, мы в полукилометре над землей. В окно заглядывает краешек света. Исчезает.
Муж улыбается. Он всегда так улыбается, когда видит меня. Будто вернулся с мороза домой – а там тепло, и можно снять куртку.
Скрытое простыней, его тело казалось мне странным.
— Привет! — тихо прошептал он.
Тут было что-то неправильное, диссонансное. Теперь я уже не могла говорить. Слова покинули меня, как погибшие покинули близких.
Почему он здесь?
— Я знал, я знал, что ты придешь. Ты ведь не могла совсем убежать?! Не убегай от меня! Ты же не можешь меня бросить? —все говорил он, и слезы катились по моему лицу. — Что? Почему ты плачешь?
Волна ужаса накрывала меня, она отдавалась жутким криком, брошенным мне вслед. Этот крик обрел голос, и он был мне знаком.
Я стянула простынь. Тихо, неторопливо.
Может, это просто фокус, иллюзия?
…
Фарс?
…
На меня смотрели, таращились, четыре культи. Они взывали ко мне. Они просили о помощи. Они гордились собой.
С этой высоты в окно палаты были видны окна нашей новой квартиры. Квартиры, так похожей на больницу. Там могла бы пройти наша жизнь. Спазмы сжимали горло. Наступала ночь, но никто не включал свет. Грёбаный псих, что же ты с собой сделал?!!
— По рукам! — сказал мой муж. Его слова дополнили хлопок двух коснувшихся ладоней и крайне довольная улыбка агента. Сколько же он получит с этой сделки? И ровно в этот момент раздался грохот приближающегося шаттла.
****
Агент зевал. Скрытно, вытягивая нижнюю челюсть, всем своим видом стараясь показать больше энтузиазма, чем у него на самом деле было. Это была уже пятая за день квартира. Должно быть, этот белобрысый нас уже мысленно проклинает. «Ну давайте, давайте же! Выберите уже хоть какую-то!» - читалось в его глазах. Я тоже устала от разъездов, но ни в одной из них мне еще не захотелось остановиться надолго. Мысленно (как ему показалось), закатив глаза, агент повез нас сюда.
Тут было три комнаты, белые стены, от которых все еще чувствовался запах краски, и небольшая терраса. Последнюю от основного помещения отделял витраж, бросающим на обстановку цветные блики.
— Как в католическом соборе, — бросил муж.
— Волшебно выглядит, — согласилась я. Муж поморщился. Я не всегда понимала, о чем он говорит. В моей памяти соборы, религия, сказка, кино, диафильм – были где-то рядом, и одно проистекало из другого. Мы осматривались, попутно проставляя галочки напротив пунктиков у себя в головах, но.… Тут – что-то было. Я взяла мужа за руку, и мы вместе подошли к одному из больших окон. Он тоже почувствовал это.
— Смотри, — сказал он. — Тут – наш дом!
Я кивнула.
Квартира дочери врача, наверное, не может быть другой. Она должна быть просторной, белой и чуть-чуть походить на больницу. Это родом из детства. Оттуда же, откуда и самосшитая белая шапочка с красным крестом, и старенький, поломанный стетоскоп, и забинтованные лапы игрушек.
Именно тогда муж и сказал агенту: «Идет, по рукам!». Но все его слова, и вздох мученической радости агента, потонули в страшном грохоте шаттла
****
В свое время это вызвало немало протестов и волнений, люди выходили на улицу с лозунгами типа «Шаттлы разрушают наши уши и экологию!» и «I want to ride my bicycle!», но по скорости ему конкурентов не было, и вопрос, как и обычно в таких случаях, замяли, не гнушаясь особо способами. Тут были вовлечены интересы многих структур и корпораций. Политики, одной ногой в этих корпорациях и увязшие, высказали свое слово в рамках программ «Открытый мир» и «Безопасный город», и шаттл так и оставался одним из самых популярных видов транспорта, постепенно вытеснив прочие. Время поездки всегда было одинаково - семь минут, и не зависело от того, нужно ли тебе попасть в точку через тройку кварталов, или же перелететь через океан. Такое короткое время можно уж и потерпеть неудобства. Даже автомобили остались только в составе каршеринга и такси – для отъявленных одиночек, не желающих делить и пяди окружающего пространства, тесно прижавшись к лысеющему соседу в шумной летающей капсуле. Остальные же радостно звукоизолировали жилища и, не забыв навестить до обеда тетушку в другом полушарии, заново вводили в моду большие наушники, предпочитая грохот музыки грохоту то и дело проносящихся далеко-далеко в вышине двигателей.
****
Но в этом реве было что-то уж вовсе неестественное. И вскоре мы его увидели. Мы увидели шаттл из окна! Он пронесся по небу, будто соревнуясь с заходящим солнцем, и через долю мгновения грохнулся на ближайшем лугу. Мы, все трое, стояли в оцепенении.
Первым очнулся агент и стал кому-то звонить, вопя в трубку то о том, что после такой катастрофы о продажах в этом районе можно забыть напрочь, то об установке памятника, и привлечении клиентов к такой уникальной точке земного шара после соответствующей очистки, и что сам квартал даже стоит переименовать, чтобы вызвать больший спрос.
Под его крики пришла в себя я. Хотя... нет, не уверена. Запустилась только двигательная часть. Это был рефлекс, интуиция, действия на уровне подсознания. Это были забинтованные лапы игрушек. Кто-то (кто?) кричал мне вслед что-то ужасное, но я отказывалась это воспринимать, и вот я уже выбежала из квартиры, из дома, и мчалась по лугу.
****
В разгар лета прохлады не дождаться. А рядом с полыхающим шаттлом и вовсе был ад. Кожа уже горела, сигнализируя об опасности, но кто услышит этот писк в таком гуле? Я – не слышала. Рядом кричали люди, стонали, просили о помощи. Как же их было много! Кто-то хотел здесь посеять людей. Много из них прорастет.
Ко мне начало приходить осознание происходящего. Что я здесь делаю? Я озиралась. Что я могу здесь сделать?
Из-под пласта металла был виден ботинок и кисть руки. Я бросилась туда, даже не зная, смогу ли я его хоть приподнять. Вцепилась голыми ладонями в рваный металлический край.
Я металась от одного к другому, когда меня схватили чьи-то руки.
— Вы не врач! Вы без защиты! — Орал кто-то мне в ухо. — Вы не врач и не спасатель! Вы должны уйти отсюда!
Слезы, причудливо мешаясь с кровью и сажей, скользили по лицу. Наверное, у меня была истерика.
Вдруг как-то сразу – или мне так показалось? – собралось множество бригад. Спасатели сновали между ранеными и погибшими, сирены, вспышки света, прожектора... (Как давно село солнце?)
Я вырывалась, я кричала о том, что этих людей нужно спасать, но в ответ слышала только одно:
— Вы не врач! Вы без защиты! Вам самой нужна помощь!
Хватка ослабела метров через двести, и лишь тогда я смогла увидеть того, кто меня тащил. В его глазах были испуг и горечь. Еще усталость. Много усталости. Это был совсем обычный, заурядный человек, таких на улице через одного. От меня его отличал только защитный костюм с нашивкой медицинской службы на рукаве. Он передал меня коллегам и бегом вернулся к шаттлу.
****
Вот. Белые стены. Запах дезсредств. И девушка бинтует мне лапу. Сейчас это я – игрушка. У меня нет своей воли, и меня можно уложить спать. Накрыть одеялом. Спеть колыб…
****
Ночью я была дома. Я зашла в нашу старую квартиру, включила свет, обошла все комнаты. Я звала мужа, но никто не откликался на мой голос. Там никого не было. Я ополоснула лицо, заглянула в висящее зеркало. В зеркале тоже было пусто.
****
Я разлепляла веки. Мне зашивали раны на руках и по ошибке зашили еще и веки. Девушка-медсестра очень любит шить. С трудом открылась небольшая щелочка. Снова закрылась.
****
Почти удается открыть глаза. Девушка-медсестра говорит, что мне уже лучше. Я ей верю. У нее грустное лицо. Наверное, там был ее знакомый. И теперь она так странно смотрит на меня, потому что я его не спасла. Я никого не спасла.
****
Судя по календарю, прошло четверо суток. Как странно… А мой муж? Он недавно ушел? Он же был тут, пока я спала? Мне разрешают встать.
Тут тихо. Все шепчутся, будто боятся меня разбудить. Но мне же ведь лучше?
Еще они быстро отводят глаза, и я тоже перестаю смотреть на них. Им почему-то противно.
Сестра долго ведет меня светлыми коридорами, мимо целого ряда дверей и лестничных пролетов, окон и уютных уголков. Мы поднимаемся выше, вот этаж, и еще один этаж – они мелькают очень быстро. И еще коридоры. Я иду, будто привязанная к ней веревкой. Бездумно, но не отступая ни на шаг. Сестра останавливается рядом с палатой. Открывает рот, чтобы что-то мне сказать, но, так и не находит для этого слов. Мотает головой. Она тоже не хочет со мной говорить.
— Ваш муж давно Вас ждет, — наконец выдыхает она. А я захожу внутрь.
****
Наверное, мы в полукилометре над землей. В окно заглядывает краешек света. Исчезает.
Муж улыбается. Он всегда так улыбается, когда видит меня. Будто вернулся с мороза домой – а там тепло, и можно снять куртку.
Скрытое простыней, его тело казалось мне странным.
— Привет! — тихо прошептал он.
Тут было что-то неправильное, диссонансное. Теперь я уже не могла говорить. Слова покинули меня, как погибшие покинули близких.
Почему он здесь?
— Я знал, я знал, что ты придешь. Ты ведь не могла совсем убежать?! Не убегай от меня! Ты же не можешь меня бросить? —все говорил он, и слезы катились по моему лицу. — Что? Почему ты плачешь?
Волна ужаса накрывала меня, она отдавалась жутким криком, брошенным мне вслед. Этот крик обрел голос, и он был мне знаком.
Я стянула простынь. Тихо, неторопливо.
Может, это просто фокус, иллюзия?
…
Фарс?
…
На меня смотрели, таращились, четыре культи. Они взывали ко мне. Они просили о помощи. Они гордились собой.
С этой высоты в окно палаты были видны окна нашей новой квартиры. Квартиры, так похожей на больницу. Там могла бы пройти наша жизнь. Спазмы сжимали горло. Наступала ночь, но никто не включал свет. Грёбаный псих, что же ты с собой сделал?!!