Татьяна подпрыгнула. Набегавшие слезы от испуга попрятались и передумали показываться кому-то на глаза.
- Я не хотела! Я говорила, что мужа нет дома – ну какие тут мужчины еще в гостях? Но он вошел, сам.
Зал роптал.
- Да что ж вы за деревьями леса то не видите?! – воскликнула девушка.
- Не хотели? – переспросил адвокат. - И ммм… контакта – тоже не хотели? – Татьяна задохнулась. – И не получили удовольствия? Не хотели настолько, что тут же, с ясной головой, помчались в медучреждение? Не выглядит ли это все как чистейший фарс, нацеленный дискредитировать моего клиента, и как члена общества, и как Вашего непосредственного руководителя? А, заодно, и получить некую индульгенцию для мужа – и себя! – дабы потешить вашу извращенную патриархальную мораль?!
Адвокат с правой скамьи пытался отдышаться после столь пламенного высказывания, когда с левой донеся все же возглас:
- Возражаю! – адвокат девушки поднялся на ноги, и расписал подробнее. – Предыдущая свидетельница показала, что потерпевшая действительно сопротивлялась тому, чтобы подсудимый вошел в ее дом. Все остальные сентенции моего коллеги, и без того, зиждимые на том ошибочном умозаключении, что господина Илария впустили в дом добровольно, являются не более чем домыслами, и во внимание суда привлечены быть не могут. – Он пригладил челку, сел. Судья озадаченно хмыкнул, развел ладони – жест был направлен в сторону правой скамейки.
- Ну, что ж, все верно. Принимается.
- У меня больше нет вопросов, – коротко сказал адвокат и тоже сел.
Адвокат с левой скамьи уже, должно быть, проклял это дело, за которое его угораздило взяться. Он медленно приблизился к своей клиентке.
- Расскажите поподробнее, что же тогда, в тот день, случилось?
Татьяна шмыгнула носом, прогнала снова навалившиеся слезы, и начала.
- У меня был день рождения, в тот день. Мы с мужем собирались вечером пойти в ресторан. Утром он ушел, он каждый год так делает – ходит с утра мне за цветами, чтобы свежие были…
«Доколе женщина будет требовать себе кровавых жертв?! – одинокий мужской голос в зале. – Букет – это трупы цветов!». Его зашикали. Хотя, впрочем, было не очень понятно, кому все же адресовано это шипение.
- …И тут звонок в дверь. Я никого не ждала, посмотрела – там Иларий, впустить просит. Я подумала – может, я что в машине обронила, он как раз накануне меня подвозил – и открыла. – Тут на Татьяну нахлынули-таки пережитые эмоции, и она разревелась. Адвокат экстренно передал ей салфетку.
Зал слез не замечал, смотря своим избирательным взглядом – вот здоровый человек, его я вижу; а вот калека – его наш разум обойдет.
Татьяна наконец смогла худо-бедно продолжать.
- Он, когда протиснулся мимо меня, еще тогда как-то оскалился – я же в домашнем, гостей не ждала, все по-простому.
- В домашнем – а во что Вы были одеты? – неожиданно вставил судья. Татьяна испуганно посмотрела на своего защитника, тот пожал плечами.
- В халат… - Девушка засмущалась, ей явно не приходилось прилюдно обсуждать такие вещи. – Обычный такой халат, длинный, с рукавами и поясом…
В зале присвистнули.
Татьяна подняла глаза на судью. Тот как-то вытянулся в ее направлении и жадно слушал. Но, поймав ее взгляд, тут же снова откинулся в кресле, придав сему элемент странной случайности. Повисла неловкая пауза.
- А… Что Вы делали, когда так нежданно заявился господин Иларий? – спросил адвокат, только затем, чтобы ее разрушить.
- Гладила… - Тихо сказала Татьяна. – Рубашку мужу, мы же вечером в ресторан собирались…
Судья застонал.
Зал взорвался буйными выкриками и гудением.
«Возмутительно!»
«Да как ты можешь?!»
«Ты же Женщина!»
И десятками, сотнями других, того же смысла, смешанных с ругательствами.
Адвокат закрыл лицо руками.
Судья наконец призвал всех к порядку.
-Тихо! Пусть она уже все расскажет!
Адвокат сигналов не подавал, и Татьяна, сжавшись еще больше, все же решила продолжать.
- У него… У Илария – в общем, у него вот такая же реакция была, когда он меня с утюгом увидел. Набросился, стал что-то говорить, что все, что угодно для меня сделает, вцепился ручищами – даже горячего утюга не испугался. Зря видно, обжегся он. Я вырвалась, пыталась убежать, а тут полы халата распахнулись, он за них меня и схватил, я со всего маху на пол упала… - Девушка теперь говорила быстро, речитативом, пытаясь быстрее пройти тяжелую часть. – Я, должно быть, тогда головой ударилась. – Она посмотрела на адвоката. Тот кивнул, постучал пальцем по кипе бумаг. – Но только, когда я в себя пришла, Иларий уже… Он… Извините, я не могу больше говорить. – Девушка бегом устремилась на свою левую скамью, уселась с краю, сжалась в комочек. С другого края сел адвокат, так ничего и не сказавший суду в заключение.
Судья сидел пунцовый.
Зал, минуту назад бушевавший, замер, даже женщины, коих тут была большая часть.
- Перерыв десять минут! – объявил судья. И опрометью, так несвойственной его важной персоне, метнулся из зала. За ним устремился солидный поток из мужчин.
До Татьяны донесся тихий разговор оставшихся.
- Мне тут анекдот рассказали. Смешной.
- Это который?
Тут подошла помощница и стала собирать, шурша, бумаги.
- …Судья взволнованно стучит по столу молотком, - услышала Татьяна уже обрывок, - “Мальчик, мальчик виноват!”
- Ну и где тут смеяться? - после изрядной паузы недоумевал второй голос. – Все же так и есть?..
Вернувшись, судья огласил вердикт:
- Мы выслушали все стороны этого дела. На поверку оно оказалось не таким простым и прозрачным, как можно было предположить вначале. Мы здесь увидели не только преступника, совершившего преступление против Женщины, но и жертву чуждой ему морали. Не только пострадавшую и истерзанную душу, но и зашоренное, инородное существо, попирающее самое себя, и влекущее в свою яму других. Сирену, зазывающую истосковавшихся по теплу и ласке моряков на холодные, голые скалы. – Судья обратился уже не к залу, а напрямую к Татьяне. – Вы - Женщина! Вы – Мать! Вас обязаны все уважать и любить. Вам дарована свобода быть самой собой, принимать себя такую, какая Вы есть, и быть принятой другими, такой, какая Вы есть. Как прародительнице и источнику всего рода человеческого, Вам по гроб жизни дарованы привилегии и почет. Вам было даровано быть открытой, ничего не скрывать, в любом его проявлении – и все равно быть принятой и одобренной обществом. Но, даже в нашем свободном обществе, есть рамки. И Ваше поведение, Ваши, не побоюсь этого слова, провокации – кричащие провокации! - эти рамки разрушили, они оказались на другой их стороне, за ними. Вы сами совершили преступление - против себя же самой. И это не может не остаться без внимания, быть незамеченным нашим высоким Судом. И потому говорю Вам… И Вам, подсудимый! Поменяйтесь местами. Суд начинается.
- Я не хотела! Я говорила, что мужа нет дома – ну какие тут мужчины еще в гостях? Но он вошел, сам.
Зал роптал.
- Да что ж вы за деревьями леса то не видите?! – воскликнула девушка.
- Не хотели? – переспросил адвокат. - И ммм… контакта – тоже не хотели? – Татьяна задохнулась. – И не получили удовольствия? Не хотели настолько, что тут же, с ясной головой, помчались в медучреждение? Не выглядит ли это все как чистейший фарс, нацеленный дискредитировать моего клиента, и как члена общества, и как Вашего непосредственного руководителя? А, заодно, и получить некую индульгенцию для мужа – и себя! – дабы потешить вашу извращенную патриархальную мораль?!
Адвокат с правой скамьи пытался отдышаться после столь пламенного высказывания, когда с левой донеся все же возглас:
- Возражаю! – адвокат девушки поднялся на ноги, и расписал подробнее. – Предыдущая свидетельница показала, что потерпевшая действительно сопротивлялась тому, чтобы подсудимый вошел в ее дом. Все остальные сентенции моего коллеги, и без того, зиждимые на том ошибочном умозаключении, что господина Илария впустили в дом добровольно, являются не более чем домыслами, и во внимание суда привлечены быть не могут. – Он пригладил челку, сел. Судья озадаченно хмыкнул, развел ладони – жест был направлен в сторону правой скамейки.
- Ну, что ж, все верно. Принимается.
- У меня больше нет вопросов, – коротко сказал адвокат и тоже сел.
Адвокат с левой скамьи уже, должно быть, проклял это дело, за которое его угораздило взяться. Он медленно приблизился к своей клиентке.
- Расскажите поподробнее, что же тогда, в тот день, случилось?
Татьяна шмыгнула носом, прогнала снова навалившиеся слезы, и начала.
- У меня был день рождения, в тот день. Мы с мужем собирались вечером пойти в ресторан. Утром он ушел, он каждый год так делает – ходит с утра мне за цветами, чтобы свежие были…
«Доколе женщина будет требовать себе кровавых жертв?! – одинокий мужской голос в зале. – Букет – это трупы цветов!». Его зашикали. Хотя, впрочем, было не очень понятно, кому все же адресовано это шипение.
- …И тут звонок в дверь. Я никого не ждала, посмотрела – там Иларий, впустить просит. Я подумала – может, я что в машине обронила, он как раз накануне меня подвозил – и открыла. – Тут на Татьяну нахлынули-таки пережитые эмоции, и она разревелась. Адвокат экстренно передал ей салфетку.
Зал слез не замечал, смотря своим избирательным взглядом – вот здоровый человек, его я вижу; а вот калека – его наш разум обойдет.
Татьяна наконец смогла худо-бедно продолжать.
- Он, когда протиснулся мимо меня, еще тогда как-то оскалился – я же в домашнем, гостей не ждала, все по-простому.
- В домашнем – а во что Вы были одеты? – неожиданно вставил судья. Татьяна испуганно посмотрела на своего защитника, тот пожал плечами.
- В халат… - Девушка засмущалась, ей явно не приходилось прилюдно обсуждать такие вещи. – Обычный такой халат, длинный, с рукавами и поясом…
В зале присвистнули.
Татьяна подняла глаза на судью. Тот как-то вытянулся в ее направлении и жадно слушал. Но, поймав ее взгляд, тут же снова откинулся в кресле, придав сему элемент странной случайности. Повисла неловкая пауза.
- А… Что Вы делали, когда так нежданно заявился господин Иларий? – спросил адвокат, только затем, чтобы ее разрушить.
- Гладила… - Тихо сказала Татьяна. – Рубашку мужу, мы же вечером в ресторан собирались…
Судья застонал.
Зал взорвался буйными выкриками и гудением.
«Возмутительно!»
«Да как ты можешь?!»
«Ты же Женщина!»
И десятками, сотнями других, того же смысла, смешанных с ругательствами.
Адвокат закрыл лицо руками.
Судья наконец призвал всех к порядку.
-Тихо! Пусть она уже все расскажет!
Адвокат сигналов не подавал, и Татьяна, сжавшись еще больше, все же решила продолжать.
- У него… У Илария – в общем, у него вот такая же реакция была, когда он меня с утюгом увидел. Набросился, стал что-то говорить, что все, что угодно для меня сделает, вцепился ручищами – даже горячего утюга не испугался. Зря видно, обжегся он. Я вырвалась, пыталась убежать, а тут полы халата распахнулись, он за них меня и схватил, я со всего маху на пол упала… - Девушка теперь говорила быстро, речитативом, пытаясь быстрее пройти тяжелую часть. – Я, должно быть, тогда головой ударилась. – Она посмотрела на адвоката. Тот кивнул, постучал пальцем по кипе бумаг. – Но только, когда я в себя пришла, Иларий уже… Он… Извините, я не могу больше говорить. – Девушка бегом устремилась на свою левую скамью, уселась с краю, сжалась в комочек. С другого края сел адвокат, так ничего и не сказавший суду в заключение.
Судья сидел пунцовый.
Зал, минуту назад бушевавший, замер, даже женщины, коих тут была большая часть.
- Перерыв десять минут! – объявил судья. И опрометью, так несвойственной его важной персоне, метнулся из зала. За ним устремился солидный поток из мужчин.
До Татьяны донесся тихий разговор оставшихся.
- Мне тут анекдот рассказали. Смешной.
- Это который?
Тут подошла помощница и стала собирать, шурша, бумаги.
- …Судья взволнованно стучит по столу молотком, - услышала Татьяна уже обрывок, - “Мальчик, мальчик виноват!”
- Ну и где тут смеяться? - после изрядной паузы недоумевал второй голос. – Все же так и есть?..
Вернувшись, судья огласил вердикт:
- Мы выслушали все стороны этого дела. На поверку оно оказалось не таким простым и прозрачным, как можно было предположить вначале. Мы здесь увидели не только преступника, совершившего преступление против Женщины, но и жертву чуждой ему морали. Не только пострадавшую и истерзанную душу, но и зашоренное, инородное существо, попирающее самое себя, и влекущее в свою яму других. Сирену, зазывающую истосковавшихся по теплу и ласке моряков на холодные, голые скалы. – Судья обратился уже не к залу, а напрямую к Татьяне. – Вы - Женщина! Вы – Мать! Вас обязаны все уважать и любить. Вам дарована свобода быть самой собой, принимать себя такую, какая Вы есть, и быть принятой другими, такой, какая Вы есть. Как прародительнице и источнику всего рода человеческого, Вам по гроб жизни дарованы привилегии и почет. Вам было даровано быть открытой, ничего не скрывать, в любом его проявлении – и все равно быть принятой и одобренной обществом. Но, даже в нашем свободном обществе, есть рамки. И Ваше поведение, Ваши, не побоюсь этого слова, провокации – кричащие провокации! - эти рамки разрушили, они оказались на другой их стороне, за ними. Вы сами совершили преступление - против себя же самой. И это не может не остаться без внимания, быть незамеченным нашим высоким Судом. И потому говорю Вам… И Вам, подсудимый! Поменяйтесь местами. Суд начинается.
