Наверное, его реакция и породила столько толков и непонимания. Он спокойно поднялся, кивнул присутствовавшим, и уступил место другому ученому. Да, его глаза были расширены, лицо было бледным, но так выглядело большинство из тех, кто заглянул за ту грань – потрясенно, ошеломленно, и без следа какого-то загара после долгого пребывания в кабинетах.
..А потом случилось… это.
– Вы везли его в тот день домой?
– Да. И, знаете, он не очень-то был этим доволен. Ведь он сначала позвонил сестре, но та оказалась занята. И его повезла я. Обычно он сам добирался домой из университета, если только кто-то из нас случайно не оказывался поблизости. И уже сам факт того, что он сам позвонил, и сам попросил его подвезти, должен был нас насторожить.
– Но не насторожил?
– Внешне он был спокоен. Всю дорогу он молчал, на мой вопрос, как все прошло, как обычно, махнул рукой. Но дома тут же заперся в своей комнате. Вечером пришла мама, но и ей не удалось его выманить.
А отец, тем временем, вспоминал увиденную картину. Точнее – две: то, что он увидел, открыв люк на станции, и то, что предстало его глазам благодаря квантоскопу. И одна картинка все больше и больше смешивалась с другой. Наползала на нее, словно калька. Дублировала, вторила, отзывалась ассонансом. Вовне плыли планеты и звезды, рассыпанные редкой пылью после руки заботливой хозяйки. Глубоко внутри двигались частицы, обособленно, сами по себе, столь же редкие в своем измерении, как и их космические отражения. А между теми и другими царила абсолютная пустота.
Ничто ни с чем не связано, нигде не найти опоры, мы – прах, состоящий из праха. Как вообще возможна такая жизнь? Как при таких законах мироздания возможна мысль, и возможно тело? Ведь и то, и другое, по своей сути – ничто. Пустота, состоящая из пустоты и наполняющая пустоту.
Казалось, он рассыпается на глазах. И то, что отец в некоторые мгновения не видел то своих кончиков пальцев, то и почти всего своего отражения в зеркале, казалось ему уже вполне понятным и логичным. Ведь его – и нет. Ведь его не существует.
Ранее он ошибался. Он не ничтожен, не мал.
Он – это ничто. Пустота.
– Как думаете, ему было страшно?
– Мой отец не был героем. Он не бросился бы в огонь, чтобы спасти чью-то жизнь. Но он определенно был бесстрашным. По-своему, конечно. Как ребенок, просто не осознавая опасности. Так что – нет, не думаю.
Но что в итоге его подвигло сделать то, что он сделал, для меня до сих пор остается загадкой. То ли он хотел прекратить весь тот круговорот, что творился в его голове, то ли он думал, что, раз он – ничто, то и пуля пролетит сквозь него, не задев, и просто хотел поставить эксперимент, не знаю. Но он приставил пистолет себе к виску, и нажал на курок. Выстрел разбудил нас рано утром. …Ужасная предстала картина.
– Извините, не хотел такие воспоминания ворошить.
– К этому же все и шло, не так ли? Все это интервью?
– Пожалуй. Мне это немного по–другому представлялось. Будь Ваш отец жив, он смог бы приоткрыть завесу над той ночью.
– Вы так думаете? Все же отец никогда не был из тех, с кем можно было поговорить по душам.
Она дождалась, пока машина отъедет. Стояла у окна, пока та вовсе не скрылась вдалеке. И лишь тогда она пошла в другую часть дома. Казалось, там царил прошлый век. Ни автоматических штор, подстроенных под ритм жизни обитателей, ни оповещателей, мелкая и простая техника на кухне, окна которой выходили в сад. Уютное гнездо, где могла бы жить обычная семья. Аккуратные цветочки на обоях стен переходили в стену живых цветов, простиравшихся за окном. У него женщина задержалась. Она и сама уже не помнила, когда обрела эту привычку – прежде чем выйти, нужно посмотреть, как дела снаружи. В саду мерно покачивался в кресле совсем старый человек. Дремал, стараясь уловить короткие лучи только проступившего через облака солнца. На морщинистом лице более плотной и четкой линией прорезывалась улыбка. Череп был почти совсем лыс, короткие редкие волосенки только подчеркивали свою уникальность, а не скрывали кожу. Чуть выше виска начинался шрам. Он змеился до самого затылка, и, не разглядев толком, его можно было принять за вторую, весьма кривую и горькую улыбку. Человек открыл глаза, когда женщина вышла в сад. Очки запотели, и он не сразу ее рассмотрел, хотя, конечно, бывать тут больше было некому. Уже зная, кто предстанет перед ним, он еще шире улыбнулся, и поторопился протереть стекла полой своей рубашки.
– Привет, доченька! У тебя сегодня были гости?
– Да, пап, они уже ушли. Надеюсь, больше они не вернутся.
– Эх, ты так редко выходишь, неужели тебе интересно со мной, стариком? Отец должен заботиться о дочери, а ты вот меня выхаживаешь, будто я сопливый младенец, - в его голосе послышалось не то ворчание, не то плаксивые нотки.
– Конечно я должна о тебе заботиться! Когда еще я смогла бы, вот так, провести время с отцом?
Хочешь, мы с тобой прогуляемся? Выйдем к берегу, ветер уже не такой сильный. Осенью у пруда, правда, может быть немного топко, но все равно красиво, и мы оденем резиновые сапоги.
Старик вздохнул. В его глазах что-то промелькнуло, и на этот раз он сумел зацепиться за эту мысль.
– Почему, когда я вижу тебя, мне кажется, что я упустил так много в своей жизни? – мысль облеклась в слова, у женщины чуть поджались плечи.
– Это только кажется, просто сон. Мы с тобой всегда были вдвоем, в саду.
– Давай тогда лучше тут посидим. Кому интересно, что там творится за пределами этого сада?
Женщина крепко обняла своего отца.
..А потом случилось… это.
– Вы везли его в тот день домой?
– Да. И, знаете, он не очень-то был этим доволен. Ведь он сначала позвонил сестре, но та оказалась занята. И его повезла я. Обычно он сам добирался домой из университета, если только кто-то из нас случайно не оказывался поблизости. И уже сам факт того, что он сам позвонил, и сам попросил его подвезти, должен был нас насторожить.
– Но не насторожил?
– Внешне он был спокоен. Всю дорогу он молчал, на мой вопрос, как все прошло, как обычно, махнул рукой. Но дома тут же заперся в своей комнате. Вечером пришла мама, но и ей не удалось его выманить.
А отец, тем временем, вспоминал увиденную картину. Точнее – две: то, что он увидел, открыв люк на станции, и то, что предстало его глазам благодаря квантоскопу. И одна картинка все больше и больше смешивалась с другой. Наползала на нее, словно калька. Дублировала, вторила, отзывалась ассонансом. Вовне плыли планеты и звезды, рассыпанные редкой пылью после руки заботливой хозяйки. Глубоко внутри двигались частицы, обособленно, сами по себе, столь же редкие в своем измерении, как и их космические отражения. А между теми и другими царила абсолютная пустота.
Ничто ни с чем не связано, нигде не найти опоры, мы – прах, состоящий из праха. Как вообще возможна такая жизнь? Как при таких законах мироздания возможна мысль, и возможно тело? Ведь и то, и другое, по своей сути – ничто. Пустота, состоящая из пустоты и наполняющая пустоту.
Казалось, он рассыпается на глазах. И то, что отец в некоторые мгновения не видел то своих кончиков пальцев, то и почти всего своего отражения в зеркале, казалось ему уже вполне понятным и логичным. Ведь его – и нет. Ведь его не существует.
Ранее он ошибался. Он не ничтожен, не мал.
Он – это ничто. Пустота.
– Как думаете, ему было страшно?
– Мой отец не был героем. Он не бросился бы в огонь, чтобы спасти чью-то жизнь. Но он определенно был бесстрашным. По-своему, конечно. Как ребенок, просто не осознавая опасности. Так что – нет, не думаю.
Но что в итоге его подвигло сделать то, что он сделал, для меня до сих пор остается загадкой. То ли он хотел прекратить весь тот круговорот, что творился в его голове, то ли он думал, что, раз он – ничто, то и пуля пролетит сквозь него, не задев, и просто хотел поставить эксперимент, не знаю. Но он приставил пистолет себе к виску, и нажал на курок. Выстрел разбудил нас рано утром. …Ужасная предстала картина.
– Извините, не хотел такие воспоминания ворошить.
– К этому же все и шло, не так ли? Все это интервью?
– Пожалуй. Мне это немного по–другому представлялось. Будь Ваш отец жив, он смог бы приоткрыть завесу над той ночью.
– Вы так думаете? Все же отец никогда не был из тех, с кем можно было поговорить по душам.
Она дождалась, пока машина отъедет. Стояла у окна, пока та вовсе не скрылась вдалеке. И лишь тогда она пошла в другую часть дома. Казалось, там царил прошлый век. Ни автоматических штор, подстроенных под ритм жизни обитателей, ни оповещателей, мелкая и простая техника на кухне, окна которой выходили в сад. Уютное гнездо, где могла бы жить обычная семья. Аккуратные цветочки на обоях стен переходили в стену живых цветов, простиравшихся за окном. У него женщина задержалась. Она и сама уже не помнила, когда обрела эту привычку – прежде чем выйти, нужно посмотреть, как дела снаружи. В саду мерно покачивался в кресле совсем старый человек. Дремал, стараясь уловить короткие лучи только проступившего через облака солнца. На морщинистом лице более плотной и четкой линией прорезывалась улыбка. Череп был почти совсем лыс, короткие редкие волосенки только подчеркивали свою уникальность, а не скрывали кожу. Чуть выше виска начинался шрам. Он змеился до самого затылка, и, не разглядев толком, его можно было принять за вторую, весьма кривую и горькую улыбку. Человек открыл глаза, когда женщина вышла в сад. Очки запотели, и он не сразу ее рассмотрел, хотя, конечно, бывать тут больше было некому. Уже зная, кто предстанет перед ним, он еще шире улыбнулся, и поторопился протереть стекла полой своей рубашки.
– Привет, доченька! У тебя сегодня были гости?
– Да, пап, они уже ушли. Надеюсь, больше они не вернутся.
– Эх, ты так редко выходишь, неужели тебе интересно со мной, стариком? Отец должен заботиться о дочери, а ты вот меня выхаживаешь, будто я сопливый младенец, - в его голосе послышалось не то ворчание, не то плаксивые нотки.
– Конечно я должна о тебе заботиться! Когда еще я смогла бы, вот так, провести время с отцом?
Хочешь, мы с тобой прогуляемся? Выйдем к берегу, ветер уже не такой сильный. Осенью у пруда, правда, может быть немного топко, но все равно красиво, и мы оденем резиновые сапоги.
Старик вздохнул. В его глазах что-то промелькнуло, и на этот раз он сумел зацепиться за эту мысль.
– Почему, когда я вижу тебя, мне кажется, что я упустил так много в своей жизни? – мысль облеклась в слова, у женщины чуть поджались плечи.
– Это только кажется, просто сон. Мы с тобой всегда были вдвоем, в саду.
– Давай тогда лучше тут посидим. Кому интересно, что там творится за пределами этого сада?
Женщина крепко обняла своего отца.
