Ольга Эрц
Рикки
Девочки играли на краю леса. Лесом, в прямом смысле слова, назвать это было трудно, но деревья росли достаточно густо, да и от дома он располагался достаточно далеко, чтобы девочкам играть там не полагалось. Вита засобиралась уже домой.
Она тянула за собой Рикки, но та, несмотря на все произошедшее, не спешила уходить. Она была спокойна и весела, как мог бы быть лишь ребенок, не обремененный еще никакими жизненными заботами. Или жизненными уроками. Рикки бросила вещи на траву, даже свой кулон, и ее нимало не смущало то, насколько близко они к деревьям. В случае, если надо будет быстро бежать, захватить их будет уже сложно.
Вита не разделяла ее безразличия. Она нервно поглядывала то на оставленные Рикки вещи, то на деревья, точнее - на просветы между ними.
Сейчас те ничто не загораживало.
Вита была на пару лет старше. Еще несколько быстрых месяцев, и ее можно будет с уверенностью назвать подростком. Глядя на нее, незнакомому и сейчас могло бы так показаться. Но ее движения еще не обрели женской плавности, а наклон головы - долю презрения, какая сквозит в юных созданиях, стоит им лишь получше рассмотреть себя в зеркало. Пока что ей все еще были интересны детские игры, и общество малышки Рикки она ни за что бы не променяла на мальчишку, который чуть дольше, чем следовало, разглядывал ее вот уже в который раз. Тут Вита только и фыркала в ответ.
Но детство начинает ретироваться зачастую до отвращения буднично. Солнце опускалось, и Вита уже заметно нервничала. Не выдержав, она сгребла вещички с травы, и всучила их в руки подруги. Право, будто это с ней самой произошло, а не с Рикки!
— Пойдем! — Вита почти дернула ту за рукав. Но Рикки была спокойна.
Возможно из-за того, что нервничать ей приходилось за двоих, Вита с удвоенной же силой заозиралась по сторонам. Тени стали длиннее. Девочки наблюдали, как черные верхушки деревьев, проползшие по траве, заструились по их ногам. Тут Рикки, наконец, очнулась, почуяла.
Она отступила на шаг, отряхнув тень с каждой ноги так, словно бы выходила из воды на берег, тоже оглянулась. Но, в отличии от Виты, беспомощно вращавшей головой, Рикки знала куда смотреть. Ноги уже делали первые шаги по направлению к их дому, но ее глаза все еще неотрывно следили за одной точкой позади них.
Теперь уже Рикки взяла Виту за руку, позвала, потянула. Голос ее не был неуверенным или сдавленным, как бывает в те моменты, когда становится очень страшно, но по спине пробежал холодок. Казалось, это тени деревьев их догоняют. И казалось, что догоняют они их не одни. Девочки бросились бежать.
Вита отчетливо осознавала, что она в ответе за Рикки, за все ее существование. Она старше, выше и сильнее. Она должна ее защищать. Она не должна допустить, чтобы с Рикки это повторилось еще раз. Вита зажмурилась.
Сердце бешено колотилось, и от бега, и от того, что она чувствовала - он их настигает. Если потребуется, она потащит Рикки на себе. Она открыла глаза, и даже не подумала, каким чудом ей удалось на этой скорости не споткнуться ни разу. Потому что Рикки рядом уже не было.
Оглядываться нельзя. Оглядываться нельзя. Но Вита все же схитрила, наклонила голову - не повернула, нет - позади не было даже тени от маленькой фигурки Рикки. От ужаса перехватило дыхание, и только тут Вита увидела ее. Далеко впереди.
Длинные русые волосы, почти скрывавшие со спины короткое темное платье, трепыхались из стороны в сторону, будто подхваченные штормом. Ее ножки передвигались с такой частотой, с какой вряд ли мог бежать человек. Становилось понятно, как же она скрылась в тот раз. Именно тогда и появилось это — Рикки — не успей девочка поймать момент, среагировать, сбежать, вот так же молниеносно, кто знает, что бы тогда было.
...Все знали, что бы тогда было. Но никто не называет вещи своими именами, если эти вещи вызывают такой страх.
Рикки ни разу не обернулась. Вита умела бегать, быстро и хорошо, бегать учатся все, когда это становится жизненно необходимым, но нагнать Рикки ей так и не удалось.
Дом был уже близко, вон он, виден, по цвету уже не отличимый от бетонных плит, из которых выложена дорога. Но также близко было и то, что за спиной. Он — за спиной. Об этом говорил каждый волосок, восставший на коже, каждая частица корочки незримого колкого льда, панцирем покрывшая тело между лопаток.
В жилом, обжитом, районе, казалось бы, должен был быть какой-то уют, присутствие человека. То, что сглаживает острые архитектурные углы, радует глаз, или даже просто клочки зелени, отвоеванные себе обратно непоколебимой природой. Но, чем дальше девочки продвигались вглубь, тем более серым и плоским становилось все кругом. Здесь не то что забыли что-то раскрасить, обозначить и расчертить границы - забыли даже это что-то нарисовать. Кругом как будто пустыня, высохшая и бесплодная, и ориентироваться в ней можно только благодаря памяти мышц, многократно совершавших одни и те же движения. Наверно, поэтому, несмотря ни на какие запреты, девочки упрямо продолжали ходить к лесу. Здесь и пяток деревьев бы лесом назвали. Только вот тот нравился не им одним.
Вита затылком чувствовала опасность. Она взмокла и задыхалась от бега, единственной целью было достичь порога и захлопнуть дверь.
Наконец она ворвалась внутрь, на лестницу, почти забыв затормозить. Как только никто не вышел на громкий топот их шагов? Внутри Рикки ее все же дождалась. С вытаращенными глазами посмотрев за спину Виты, она быстро что-то вложила в ее руки и тут же исчезла.
— Его нужно отдать! — скороговоркой громко прошептала она, и, даже не став дожидаться реакции, взметнула русалочьими волосами и все так же, быстро-быстро, взбежала по лестнице на свой второй этаж.
Рикки говорила о кулоне. Она больше не хотела держать его у себя. Это был не ее кулон. Она его украла в тот раз, сразу перед побегом. Если бы ей не удалось его сорвать, она бы не смогла улизнуть.
Если бы ей не удалось его сорвать, он бы не искал сейчас свой кулон. Вита похолодела. Она не могла теперь пойти домой. Теперь она снова должна была бежать.
И она открыла дверь.
В центре было много людей. Такой контраст с их глушью! Вита наталкивалась на них, цеплялась плечами, наступала на ноги. Будто пробиралась сквозь заросли. Она уже не раз примерялась, целясь подбросить кулон кому-нибудь в сумку или карман, но снова отдергивала руку.
Тут был свой мир, казавшийся до странности нормальным и живым. Он так отличался от дикости леса и безликой пустоты, царившей вокруг их дома. Тут был звук - голосов, и цвет - вывесок. В наступивших сумерках неон вычерчивал неровные круги, подсвечивая шероховатости стен, привлекая и завораживая. Будто огоньки рыб удильщиков глубоко-глубоко под водой. Как в этом обычном мире может произойти что-то плохое, ужасное? Все мысли девочки казались тут несущественными, несуществующими. Будто воспоминания о вчерашнем сне в лучах утреннего солнца. Как все это может быть правдой, тут?
Так много людей, все такие разные, просто толпа! Она как щит, как кожух, сбережет ее. Толпа будет ее броней и доспехами. Но все же Вита с трудом сохраняла быстрый шаг, ноги, пусть уставшие, слишком долго бежали и к бегу привыкли. Нервная дрожь никак не могла успокоиться, голос внутри говорил, что что-то не так, все равно, как бы далеко она ни ушла, какое бы правильное и людное место она ни выбрала — это не спасет.
И, страшное, голос внутри — это был его голос. Его голос раздавался в мыслях Виты. И, хотя она ни разу не встречалась с чудовищем, она знала, что этот голос - его. Он уже давно проник в ее мысли.
И вот тут ее как волной окатило, холодной и грязной. Она ни разу его не видела, она не знала, как он выглядит!
Вита заозиралась по сторонам, вглядываясь в лица. Он мог стоять в шаге от нее прямо сейчас, мог до нее дотянуться. Кудрявый парень? Высокий мужчина? Или этот, седой? Чем больше Вита вертелась, чем больше она впадала в панику, тем чаще люди обращали на нее внимание, смотрели изумленно в ответ, таращились.
И вот уже в каждом их взгляде Вите чудился он. Он растекся по лицам, разросся до размеров домов, сквозил в каждом моменте ее жизни. Люди обступили ее, скучились, нависли над ней, точно сейчас был ее раунд в боях без правил, а толпа так жаждет зрелищ, что готова хранить секрет.
Вита уже больше не могла сдерживаться, растолкала всех. Прочь. Дальше, быстрее, туда, где чудовище ее не найдет, не настигнет! Люди провожали ее недоуменными взглядами, что за странная девочка? ...Вот только старик, невысокий и почти лысый, цепко вперился в нее выцветшими глазами. Казалось, он хотел укусить.
Этот взгляд выхватил из памяти, какой-то чужой, ненастоящей и неправильной, фото, одно, единственное. Насупленная девочка в темном платье (не его ли сейчас носит Рикки?) неловко стоит рядом с мужчиной, небрежно положившем руку ей на плечо.
Одним жестом тот показывал и свою власть, и свое право. Девочка не смотрит в кадр, не смотрит на мужчину. Она вообще не хочет быть тут, она хочет быть как можно дальше. В расстегнутом вороте рубашки на его груди можно различить блеск цепочки. Позже девочка ее разорвет, сумеет.
Вита это знала и помнила - но где-то слишком далеко. Она прятала это в самом глубоком колодце своей памяти. Иссушенном, заметенном песком, чтобы не дать жизни ни одному случайному ростку. Потому что чудовище оставалось жить там же, оно поселилось там навсегда.
Он не мог оказаться сейчас ни здесь, и нигде; он не мог быть ни в этом городе, ни в этом мире. Но бег всегда был единственным средством спасения, хотя еще никому не удавалось сбежать от собственного страха. Это смогла сделать только Рикки.
А, когда ноги Виты подкосились, она свернулась в комочек прямо на дороге, и, наконец, заплакала. Это случилось впервые, за все два года, будто океан вышел из берегов. Рикки здесь не было. Она осталась в прошлом. Помогла, вытянула - и осталась.
Да и Вита становилась уже слишком взрослой для таких друзей. Рикки-тикки-тави. Да кто читает эти детские книжки?
Рикки
***
Девочки играли на краю леса. Лесом, в прямом смысле слова, назвать это было трудно, но деревья росли достаточно густо, да и от дома он располагался достаточно далеко, чтобы девочкам играть там не полагалось. Вита засобиралась уже домой.
Она тянула за собой Рикки, но та, несмотря на все произошедшее, не спешила уходить. Она была спокойна и весела, как мог бы быть лишь ребенок, не обремененный еще никакими жизненными заботами. Или жизненными уроками. Рикки бросила вещи на траву, даже свой кулон, и ее нимало не смущало то, насколько близко они к деревьям. В случае, если надо будет быстро бежать, захватить их будет уже сложно.
Вита не разделяла ее безразличия. Она нервно поглядывала то на оставленные Рикки вещи, то на деревья, точнее - на просветы между ними.
Сейчас те ничто не загораживало.
Вита была на пару лет старше. Еще несколько быстрых месяцев, и ее можно будет с уверенностью назвать подростком. Глядя на нее, незнакомому и сейчас могло бы так показаться. Но ее движения еще не обрели женской плавности, а наклон головы - долю презрения, какая сквозит в юных созданиях, стоит им лишь получше рассмотреть себя в зеркало. Пока что ей все еще были интересны детские игры, и общество малышки Рикки она ни за что бы не променяла на мальчишку, который чуть дольше, чем следовало, разглядывал ее вот уже в который раз. Тут Вита только и фыркала в ответ.
Но детство начинает ретироваться зачастую до отвращения буднично. Солнце опускалось, и Вита уже заметно нервничала. Не выдержав, она сгребла вещички с травы, и всучила их в руки подруги. Право, будто это с ней самой произошло, а не с Рикки!
— Пойдем! — Вита почти дернула ту за рукав. Но Рикки была спокойна.
Возможно из-за того, что нервничать ей приходилось за двоих, Вита с удвоенной же силой заозиралась по сторонам. Тени стали длиннее. Девочки наблюдали, как черные верхушки деревьев, проползшие по траве, заструились по их ногам. Тут Рикки, наконец, очнулась, почуяла.
Она отступила на шаг, отряхнув тень с каждой ноги так, словно бы выходила из воды на берег, тоже оглянулась. Но, в отличии от Виты, беспомощно вращавшей головой, Рикки знала куда смотреть. Ноги уже делали первые шаги по направлению к их дому, но ее глаза все еще неотрывно следили за одной точкой позади них.
Теперь уже Рикки взяла Виту за руку, позвала, потянула. Голос ее не был неуверенным или сдавленным, как бывает в те моменты, когда становится очень страшно, но по спине пробежал холодок. Казалось, это тени деревьев их догоняют. И казалось, что догоняют они их не одни. Девочки бросились бежать.
Вита отчетливо осознавала, что она в ответе за Рикки, за все ее существование. Она старше, выше и сильнее. Она должна ее защищать. Она не должна допустить, чтобы с Рикки это повторилось еще раз. Вита зажмурилась.
Сердце бешено колотилось, и от бега, и от того, что она чувствовала - он их настигает. Если потребуется, она потащит Рикки на себе. Она открыла глаза, и даже не подумала, каким чудом ей удалось на этой скорости не споткнуться ни разу. Потому что Рикки рядом уже не было.
Оглядываться нельзя. Оглядываться нельзя. Но Вита все же схитрила, наклонила голову - не повернула, нет - позади не было даже тени от маленькой фигурки Рикки. От ужаса перехватило дыхание, и только тут Вита увидела ее. Далеко впереди.
Длинные русые волосы, почти скрывавшие со спины короткое темное платье, трепыхались из стороны в сторону, будто подхваченные штормом. Ее ножки передвигались с такой частотой, с какой вряд ли мог бежать человек. Становилось понятно, как же она скрылась в тот раз. Именно тогда и появилось это — Рикки — не успей девочка поймать момент, среагировать, сбежать, вот так же молниеносно, кто знает, что бы тогда было.
...Все знали, что бы тогда было. Но никто не называет вещи своими именами, если эти вещи вызывают такой страх.
Рикки ни разу не обернулась. Вита умела бегать, быстро и хорошо, бегать учатся все, когда это становится жизненно необходимым, но нагнать Рикки ей так и не удалось.
Дом был уже близко, вон он, виден, по цвету уже не отличимый от бетонных плит, из которых выложена дорога. Но также близко было и то, что за спиной. Он — за спиной. Об этом говорил каждый волосок, восставший на коже, каждая частица корочки незримого колкого льда, панцирем покрывшая тело между лопаток.
В жилом, обжитом, районе, казалось бы, должен был быть какой-то уют, присутствие человека. То, что сглаживает острые архитектурные углы, радует глаз, или даже просто клочки зелени, отвоеванные себе обратно непоколебимой природой. Но, чем дальше девочки продвигались вглубь, тем более серым и плоским становилось все кругом. Здесь не то что забыли что-то раскрасить, обозначить и расчертить границы - забыли даже это что-то нарисовать. Кругом как будто пустыня, высохшая и бесплодная, и ориентироваться в ней можно только благодаря памяти мышц, многократно совершавших одни и те же движения. Наверно, поэтому, несмотря ни на какие запреты, девочки упрямо продолжали ходить к лесу. Здесь и пяток деревьев бы лесом назвали. Только вот тот нравился не им одним.
Вита затылком чувствовала опасность. Она взмокла и задыхалась от бега, единственной целью было достичь порога и захлопнуть дверь.
Наконец она ворвалась внутрь, на лестницу, почти забыв затормозить. Как только никто не вышел на громкий топот их шагов? Внутри Рикки ее все же дождалась. С вытаращенными глазами посмотрев за спину Виты, она быстро что-то вложила в ее руки и тут же исчезла.
— Его нужно отдать! — скороговоркой громко прошептала она, и, даже не став дожидаться реакции, взметнула русалочьими волосами и все так же, быстро-быстро, взбежала по лестнице на свой второй этаж.
Рикки говорила о кулоне. Она больше не хотела держать его у себя. Это был не ее кулон. Она его украла в тот раз, сразу перед побегом. Если бы ей не удалось его сорвать, она бы не смогла улизнуть.
Если бы ей не удалось его сорвать, он бы не искал сейчас свой кулон. Вита похолодела. Она не могла теперь пойти домой. Теперь она снова должна была бежать.
И она открыла дверь.
***
В центре было много людей. Такой контраст с их глушью! Вита наталкивалась на них, цеплялась плечами, наступала на ноги. Будто пробиралась сквозь заросли. Она уже не раз примерялась, целясь подбросить кулон кому-нибудь в сумку или карман, но снова отдергивала руку.
Тут был свой мир, казавшийся до странности нормальным и живым. Он так отличался от дикости леса и безликой пустоты, царившей вокруг их дома. Тут был звук - голосов, и цвет - вывесок. В наступивших сумерках неон вычерчивал неровные круги, подсвечивая шероховатости стен, привлекая и завораживая. Будто огоньки рыб удильщиков глубоко-глубоко под водой. Как в этом обычном мире может произойти что-то плохое, ужасное? Все мысли девочки казались тут несущественными, несуществующими. Будто воспоминания о вчерашнем сне в лучах утреннего солнца. Как все это может быть правдой, тут?
Так много людей, все такие разные, просто толпа! Она как щит, как кожух, сбережет ее. Толпа будет ее броней и доспехами. Но все же Вита с трудом сохраняла быстрый шаг, ноги, пусть уставшие, слишком долго бежали и к бегу привыкли. Нервная дрожь никак не могла успокоиться, голос внутри говорил, что что-то не так, все равно, как бы далеко она ни ушла, какое бы правильное и людное место она ни выбрала — это не спасет.
И, страшное, голос внутри — это был его голос. Его голос раздавался в мыслях Виты. И, хотя она ни разу не встречалась с чудовищем, она знала, что этот голос - его. Он уже давно проник в ее мысли.
И вот тут ее как волной окатило, холодной и грязной. Она ни разу его не видела, она не знала, как он выглядит!
Вита заозиралась по сторонам, вглядываясь в лица. Он мог стоять в шаге от нее прямо сейчас, мог до нее дотянуться. Кудрявый парень? Высокий мужчина? Или этот, седой? Чем больше Вита вертелась, чем больше она впадала в панику, тем чаще люди обращали на нее внимание, смотрели изумленно в ответ, таращились.
И вот уже в каждом их взгляде Вите чудился он. Он растекся по лицам, разросся до размеров домов, сквозил в каждом моменте ее жизни. Люди обступили ее, скучились, нависли над ней, точно сейчас был ее раунд в боях без правил, а толпа так жаждет зрелищ, что готова хранить секрет.
Вита уже больше не могла сдерживаться, растолкала всех. Прочь. Дальше, быстрее, туда, где чудовище ее не найдет, не настигнет! Люди провожали ее недоуменными взглядами, что за странная девочка? ...Вот только старик, невысокий и почти лысый, цепко вперился в нее выцветшими глазами. Казалось, он хотел укусить.
Этот взгляд выхватил из памяти, какой-то чужой, ненастоящей и неправильной, фото, одно, единственное. Насупленная девочка в темном платье (не его ли сейчас носит Рикки?) неловко стоит рядом с мужчиной, небрежно положившем руку ей на плечо.
Одним жестом тот показывал и свою власть, и свое право. Девочка не смотрит в кадр, не смотрит на мужчину. Она вообще не хочет быть тут, она хочет быть как можно дальше. В расстегнутом вороте рубашки на его груди можно различить блеск цепочки. Позже девочка ее разорвет, сумеет.
Вита это знала и помнила - но где-то слишком далеко. Она прятала это в самом глубоком колодце своей памяти. Иссушенном, заметенном песком, чтобы не дать жизни ни одному случайному ростку. Потому что чудовище оставалось жить там же, оно поселилось там навсегда.
Он не мог оказаться сейчас ни здесь, и нигде; он не мог быть ни в этом городе, ни в этом мире. Но бег всегда был единственным средством спасения, хотя еще никому не удавалось сбежать от собственного страха. Это смогла сделать только Рикки.
А, когда ноги Виты подкосились, она свернулась в комочек прямо на дороге, и, наконец, заплакала. Это случилось впервые, за все два года, будто океан вышел из берегов. Рикки здесь не было. Она осталась в прошлом. Помогла, вытянула - и осталась.
Да и Вита становилась уже слишком взрослой для таких друзей. Рикки-тикки-тави. Да кто читает эти детские книжки?
