Банкнота в пятьдесят фунтов
Явление первое
Каблуки громко стучали по асфальту. Звук рассыпался мелкой дробью, взмывал ввысь, к верхним этажам, отражался эхом от застывших в утреннем сне стен. Легкая дымка, окутывавшая все вокруг, предвещала восход солнца.
Я не хотела никого будить, а потому свернула с дороги на обочину, едва заметив одинокую деревянную скамью, уже слегка покрытую по краям мхом.
Конечно, дама в вечернем платье и с босыми ногами – странное зрелище. Впрочем, дама, вышагивающая в вечернем платье и на шпильках по центру проезжей части (вместо того чтобы вызвать такси и побыстрее отправиться в объятия Морфея) - зрелище тоже еще то.
А потому я решила, что раз образ уже нарушен, можно добивать его окончательно. Благо улицы были совершенно пустынны, и пугаться меня было некому.
Я опустила свою пятую точку на деревянную поверхность, отложила сумочку в сторону и взялась за пятку правой туфли. Вот тогда я и увидела его.
Меня удивило даже не то, что он занял свое место так рано, когда на улицах еще не души – откуда мне знать, во сколько принято выходить на работу у просящих милостыню? И даже не то, что он выглядел довольно сильным и здоровым мужчиной, способным добывать деньги обычным способом – откуда мне знать, каковы проблемы этого парня? Внешний вид бывает обманчив.
Странным мне показалось, что он, едва увидев меня, начал прятать лицо. Как будто не хотел, чтобы я его узнала. Взъерошил и без того лохматые волосы, чтобы пряди падали на лоб, и склонился ниже к земле, чуть отвернув голову в сторону, в общем, принял самую неудобную позу, какую только возможно.
Я не люблю подходить к нищим. Я никогда не подаю милостыню. Элизабет и Абигайль, мои подруги, наоборот, всегда подают и смотрят на меня с упреком, дескать, не обеднеешь, если поделишься с нищим монеткой, но я не поддаюсь на их укоризненные взгляды. Вы можете сказать, что я недобрая, но на самом деле я считаю, что, если уж кто недобрый – так это наше государство. Ведь не благодаря мне люди оказываются на улицах, верно? Нет, они оказываются там из-за неудачного устройства нашего общества. Поэтому кто виноват, тот пусть и отдувается. А те, кто подают нищим, лишь пытаются залатать маленькой подачкой большие прорехи. На мой взгляд, это не идет на пользу никому. Унижает одних, создает ложное впечатление превосходства у других и позволяет государству ничего не предпринимать в связи с вышеозначенной ситуацией.
Кажется, я отвлеклась. Со мной всегда так – люблю пофилософствовать.
В общем, я бы ни за что не подошла к странному субъекту, веди он себя как обычный нищий. Но то, что он начал отворачиваться, меня заинтриговало – неужели это кто-то мой знакомый? Этого быть просто не могло, а потому любопытство заполнило меня до краев. Я оставила туфли на своих ступнях, подхватила клатч и прямиком поцокала к просителю милостыни.
Мужчина, казалось, выглядел обычно для своего сословия – в потрепанной одежде, с волосами, давно не знавшими стрижки, с неопрятной бородой, грязный. И все же в его облике что-то меня насторожило. Чем ближе я подходила к нему, тем более знакомым он мне казался. И в то же время я не могла его узнать. Знаете, этакое чувство дежавю, когда кажется, что вот-вот поймаешь воспоминание за хвост, но сделать это никак не удается.
Я подошла к нему практически вплотную, а он так и не поднял головы, казалось, даже наоборот, еще сильнее склонился к земле. Перед ним на тротуаре лежала видавшая виды шляпа, конечно же, бесповоротно пустая.
Вблизи он не только казался грязным, но и пах соответствующе. Цвет его куртки сложно было определить, так как тот давно был погребен под огромным количеством разнообразных пятен, заплат и прорех. И тем не менее, по тому, как ткань трещала на его плечах, можно было предположить, что от природы он обладал довольно внушительным телосложением.
Я поморщила нос, ощутив «аромат» нищего, но любопытство оказалось сильнее.
- Здравствуйте! – произнесла я.
Мужчина буркнул что-то невразумительное, не поднимая головы.
Нет, так дело не пойдет. Наверное, все-таки придется что-то положить ему в шляпу. В этом случае у меня будет повод наклониться и заглянуть ему в лицо.
Я открыла клатч, порылась в нем, но, как назло, у меня не оказалось наличных.
Наверное, надо было плюнуть на эту затею и отправиться домой. Надо было.
Но не всегда мы поступаем так, как следовало.
- Извините, - сказала я. – Хотела дать вам денег, но, к сожалению, у меня нет ни одной монеты.
Мужчина снова буркнул что-то и сделал жест рукой, дескать, ничего страшного. Обломанные ногти с черной каймой внушали мысли о многомесячном трауре, кожа потрескалась и обветрилась, ладонь загрубела, а я вдруг совершенно не к месту подумала, что у него очень красивая форма кисти.
Чтобы мне не пришло в голову что-нибудь еще столь же странное, я повернулась на каблуках и зашагала прочь.
Возможно, нищий вздохнул с облегчением, да только зря, потому что я собиралась вернуться. В моем мозгу уже зрел план. Я добралась до ближайшего банкомата и сняла деньги. Увы, самой маленькой купюрой, которую он смог мне выдать, оказалась банкнота в пятьдесят фунтов. Это была не та сумма, которую я предполагала пожертвовать, но немного поразмыслив, посчитала, что решение мучающей меня задачки стоит этих денег. Впрочем, может быть, давать милостыню и не понадобится.
Я сняла туфли, и обратно возвращалась не только босиком, но и на цыпочках, дабы даже тихие шаги не потревожили покой нищего, и он не вздумал снова спрятать лицо. Добравшись до нужного места, я осторожно выглянула из-за угла… и застыла на месте.
Мужчина, видимо, уставший сидеть в одном положении, за время моего отсутствия встал и начал разминаться и потягиваться. И вот теперь я его узнала.
Конечно, я его узнала. Это на его фильмы я бегала девчонкой, едва удавалось вырваться из-под опеки родителей. Это с его изображением постеры занимали все стены в моей комнате. Именно его персонажа реплики переполняли мой словарный запас. Когда-то этот мужчина, точнее юный мальчишка (тогда он был моложе, чем я сейчас) был известен, популярен и богат. Человек, которого окружало слово «миллионы». Миллионы на счету, миллионы поклонников, миллионы восторженных отзывов…
Я выросла. Выросла из коротких платьев и детских фантазий и перестала вспоминать о нем. Нынешняя встреча оказалось очень неожиданной, вызвавшей во мне сладко-горькие чувства: приятные воспоминания о нем в прошлом и болезненные ощущения от его созерцания сейчас. Я осознала, что давно не видела его на экране. Что же произошло с ним? Что случилось с кумиром моего детства? Куда делись все его «миллионы»?
Какая-то болезнь? Алкоголь? Наркотики? Совершил преступление и попал в тюрьму, потратив все деньги на дорогих адвокатов? Какое-то горе, подкосившее его? Смерть кого-то из близких?
Заложив руки за голову и не подозревая, что я подсматриваю, он поднял лицо к солнцу, показавшемуся в просвет между домами, и я разглядела морщины в уголках глаз и горькие складки возле губ, и усталый взгляд. Увидела его обветренные губы и огрубевшую коричневую кожу, словно он служил матросом на средневековом корабле и загорел под палящим солнцем.
А ведь когда-то он был красивым. Его губы изгибались в насмешливой улыбке, глаза искрились нахальным прищуром, а брови приподнимались в саркастическом недоумении: «Да что вы говорите?» Он был тонок, гибок, изящен. Он двигался, будто танцевал. Он дрался, словно выполнял акробатические трюки, и все это делал играючи. Он заразительно смеялся и бархатно говорил. Он был… звездой. Я не помнила, как его зовут. Тогда, девчонкой, я не умела делать различий между ним и его персонажем. Для меня он навсегда остался Робин Гудом, защитником слабых и борцом за справедливость. Красивым далеким героем, которому я отдала свое девчоночье сердце.
Я отступила назад. Какое-то время помедлила, решаясь, затем надела туфли и, громко цокая каблуками, вышла на солнце.
Он успел принять прежнюю позу и теперь снова сидел в тени, низко склонив голову над своей примятой шляпой и завесив лицо неравномерно отросшими прядями.
Я подошла прямо к нему, положила банкноту в его шляпу, а когда он, забыв про осторожность, поднял удивленный взгляд на меня, сказала:
- Зачем англичане отправились за две тысячи миль бороться со злом? Настоящая опухоль здесь.
Его взгляд изменился, стал растерянным – он понял, что я его узнала. Именно эти слова говорил его персонаж. Эта фраза была слоганом к его фильму, а потом переросла в присказку к любому появлению его героя на экране – тот убеждал людей в том, что они не должны мириться с несправедливостью.
Мы молча смотрели друг на друга. Что тут еще можно было сказать?
Он вдруг вытащил из шляпы банкноту и протянул ее мне.
- Не нужно, - хрипло и тихо сказал он, но я узнала интонации юного Робин Гуда. – Это слишком большие деньги.
Я покачала головой и поспешно отступила назад.
- Это не милостыня. Это… Назовем это инвестицией. Когда выйдет твой новый фильм, я буду ждать приглашения.
- А если нового фильма никогда не будет? – глухо спросил он и сузил глаза, напомнив мне о своем знаменитом прищуре.
- Значит, я потеряю свои деньги, - легкомысленно пожала я плечами. – Но уверена, ты, как джентльмен, этого не допустишь.
- Джентльмен? – он печально усмехнулся. – Неужели, глядя на меня, можно употреблять это слово?
Игривый луч солнца наконец добрался до укромного места, где мы находились, и осветил мужское лицо. И в этот момент сквозь огрубевшую кожу и морщины проступили те черты, которые я так любила. Я вновь увидела мальчишеское лицо с неправдоподобно яркими синими глазами и озорной улыбкой. Не осознавая, что делаю, я, задержав дыхание, опустилась перед бывшим Робин Гудом на колени, окончательно смяв шляпу, лежащую на земле, положила руки на его плечи и сделала то, о чем мечтала так давно: прикоснулась губами к его рту.
На удивление, поцелуй не показался мне неприятным. Может быть, я была настолько под впечатлением от встречи с кумиром моих детских грез, а, может, мой герой все же чистил иногда зубы.
- Прощай, Робин, - сказала я, поднимаясь с колен.
Он оторопело посмотрел на меня, все так же держа купюру в руке, а потом нахмурился и пробормотал:
- Меня зовут Джонас.
- Джонас, - повторила я, обкатывая имя на языке. – Приятно познакомиться, Джонас. А я – Кассандра.
Неожиданно он усмехнулся, чем почти напомнил себя прежнего:
- Твои предсказания сбываются?
- Конечно, - я беспечно помахала ему рукой, повернулась и ушла настолько быстро, насколько мне позволили длинные каблуки и измученные ноги.
Я не хотела, чтобы он стал свидетелем покатившихся по моим щекам слез.
Миновав пять кварталов, я, наконец, добралась до дома, устало поднялась на свой этаж по скрипящей лестнице, осторожно сняла платье и повесила в чехол. Туфли после чистки отправились в коробку. Завтра мне нужно будет отнести все это в контору, выдававшую вещи напрокат. Наскоро приняв душ, я натянула потрепанные джинсы, видавшую виды футболку и отправилась в медицинский центр для пожилых, где работала в ранге «младшего медицинского персонала». Центр располагался недалеко от моего дома, что являлось огромным плюсом – не нужно было тратиться на транспорт.
Те пятьдесят фунтов, которые я отдала своему бывшему кумиру, были последними на моем счету. Так что в ближайшие несколько дней до зарплаты мне придется затянуть пояс.
Явление второе
Я вышла из такси перед зданием Королевского национального театра. Элизабет и Абигайль сидели на террасе ресторана, соседствующего с театром, на нашем обычном месте, пили коктейли и ждали меня. Уже подходя к ним, я вдруг осознала, что картинка изменилась. Что-то было не так. Ах да, конечно, они не вскочили и не начали махать руками, как делали это обычно.
Я уселась на свободный плетеный стул.
- Привет!
Они переглянулись поверх кромок своих бокалов, а потом Элизабет отставила коктейль в сторону, откинулась на плетеную спинку и спросила холодным голосом:
- Может, объяснишь, что ты делаешь в Либерти Холле? И во избежание твоей возможной лжи, хочу сразу сказать, что видела, как ты выносила судно за стариком.
Я похолодела. Вот и все. Меня раскрыли. Но теперь что уж.
- Я там работаю, как ты могла понять, - спокойно ответила я.
- Зачем? – растерянно спросила Абигайль? – Зачем тебе работать? Ты же говорила, наследства родителей тебе хватит на три жизни?
- Я лгала.
- А как же твоя учеба в Ройял-Холлоуэй? Тоже ложь? – прищурила глаза Элизабет.
- Пришлось бросить университет после гибели родителей, так как оплачивать обучение мне было не по карману.
- Так что, они тебе ничего не оставили? – почти прошептала Абигайль.
- Они жили на широкую ногу и не считали нужным копить деньги. Они оставили мне долги.
Воцарилась пауза. Абигайль нервно потупилась и лишь иногда посматривала на меня исподлобья, Элизабет же сверлила меня негодующим взглядом. Она первая не выдержала:
- Но ты тратила деньги вместе с нами на развлечения. Ты ходила в одежде из последних или по крайней мере недавних коллекций. Откуда это все?
- Зарабатывала. Откладывала. Отказывала себе во всем, чтобы изредка встретиться с вами и сделать вид, что я по-прежнему такая же, как вы.
- Ты врала нам, что очень усиленно учишься, и что ваши строгие преподаватели не выпускают вас из университета, что тебе нельзя покидать студенческий городок… А сама в это время жила в халупе и работала мойщицей унитазов? – взвилась Элизабет.
Я поморщилась, но не стала поправлять подругу:
- Да, примерно так.
- Но зачем? – тоненько спросила Абигайль. – Зачем ты нам лгала?
- А что, если бы я сказала вам правду, вы по-прежнему приглашали бы меня на вечеринки, по-прежнему дружили бы со мной? – задала я встречный вопрос.
Они переглянулись и промолчали.
- Вот почему я говорила неправду, - подытожила я. - Я хотела для себя оставить хотя бы частичку того мира. Хотела, чтобы у меня были те же подруги, чтобы я хотя бы иногда могла почувствовать себя прежней.
Пауза затягивалась.
- Ладно, - наконец, встряхнулась Элизабет, как всегда, первой пришедшая в себя. – Хорошо, что все выяснилось. Вот был бы ужас, если бы я привела тебя в компанию, а какой-нибудь мой знакомый узнал бы в тебе ту, что подмывает его престарелого деда. Я бы от стыда сгорела – надо мной не потешался бы только ленивый.
С Элизабет все было понятно – она сразу четко провела границу между нами. Я посмотрела на Абигайль, но та отводила глаза в сторону и ничего не говорила. Слишком мягкая, чтобы открыто высказать свое мнение, она, тем не менее, была солидарна с Элизабет.
- Что ж, я так понимаю, наш общий поход в театр отменяется? – спросила я больше для проформы, поднимаясь со стула.
Они промолчали.
Я едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Не то чтобы я так уж дорожила дружбой этих двух глупых куриц, но терять связь с моим прошлым не хотелось.
- Всего хоро… - начала я, и вдруг прямо на площадь возле террасы с виртуозным разворотом влетел изящный красный автомобиль. Я не слишком разбиралась в марках машин, но мне показалось, что это «ламборджини» последней модели.
Явление первое
Каблуки громко стучали по асфальту. Звук рассыпался мелкой дробью, взмывал ввысь, к верхним этажам, отражался эхом от застывших в утреннем сне стен. Легкая дымка, окутывавшая все вокруг, предвещала восход солнца.
Я не хотела никого будить, а потому свернула с дороги на обочину, едва заметив одинокую деревянную скамью, уже слегка покрытую по краям мхом.
Конечно, дама в вечернем платье и с босыми ногами – странное зрелище. Впрочем, дама, вышагивающая в вечернем платье и на шпильках по центру проезжей части (вместо того чтобы вызвать такси и побыстрее отправиться в объятия Морфея) - зрелище тоже еще то.
А потому я решила, что раз образ уже нарушен, можно добивать его окончательно. Благо улицы были совершенно пустынны, и пугаться меня было некому.
Я опустила свою пятую точку на деревянную поверхность, отложила сумочку в сторону и взялась за пятку правой туфли. Вот тогда я и увидела его.
Меня удивило даже не то, что он занял свое место так рано, когда на улицах еще не души – откуда мне знать, во сколько принято выходить на работу у просящих милостыню? И даже не то, что он выглядел довольно сильным и здоровым мужчиной, способным добывать деньги обычным способом – откуда мне знать, каковы проблемы этого парня? Внешний вид бывает обманчив.
Странным мне показалось, что он, едва увидев меня, начал прятать лицо. Как будто не хотел, чтобы я его узнала. Взъерошил и без того лохматые волосы, чтобы пряди падали на лоб, и склонился ниже к земле, чуть отвернув голову в сторону, в общем, принял самую неудобную позу, какую только возможно.
Я не люблю подходить к нищим. Я никогда не подаю милостыню. Элизабет и Абигайль, мои подруги, наоборот, всегда подают и смотрят на меня с упреком, дескать, не обеднеешь, если поделишься с нищим монеткой, но я не поддаюсь на их укоризненные взгляды. Вы можете сказать, что я недобрая, но на самом деле я считаю, что, если уж кто недобрый – так это наше государство. Ведь не благодаря мне люди оказываются на улицах, верно? Нет, они оказываются там из-за неудачного устройства нашего общества. Поэтому кто виноват, тот пусть и отдувается. А те, кто подают нищим, лишь пытаются залатать маленькой подачкой большие прорехи. На мой взгляд, это не идет на пользу никому. Унижает одних, создает ложное впечатление превосходства у других и позволяет государству ничего не предпринимать в связи с вышеозначенной ситуацией.
Кажется, я отвлеклась. Со мной всегда так – люблю пофилософствовать.
В общем, я бы ни за что не подошла к странному субъекту, веди он себя как обычный нищий. Но то, что он начал отворачиваться, меня заинтриговало – неужели это кто-то мой знакомый? Этого быть просто не могло, а потому любопытство заполнило меня до краев. Я оставила туфли на своих ступнях, подхватила клатч и прямиком поцокала к просителю милостыни.
Мужчина, казалось, выглядел обычно для своего сословия – в потрепанной одежде, с волосами, давно не знавшими стрижки, с неопрятной бородой, грязный. И все же в его облике что-то меня насторожило. Чем ближе я подходила к нему, тем более знакомым он мне казался. И в то же время я не могла его узнать. Знаете, этакое чувство дежавю, когда кажется, что вот-вот поймаешь воспоминание за хвост, но сделать это никак не удается.
Я подошла к нему практически вплотную, а он так и не поднял головы, казалось, даже наоборот, еще сильнее склонился к земле. Перед ним на тротуаре лежала видавшая виды шляпа, конечно же, бесповоротно пустая.
Вблизи он не только казался грязным, но и пах соответствующе. Цвет его куртки сложно было определить, так как тот давно был погребен под огромным количеством разнообразных пятен, заплат и прорех. И тем не менее, по тому, как ткань трещала на его плечах, можно было предположить, что от природы он обладал довольно внушительным телосложением.
Я поморщила нос, ощутив «аромат» нищего, но любопытство оказалось сильнее.
- Здравствуйте! – произнесла я.
Мужчина буркнул что-то невразумительное, не поднимая головы.
Нет, так дело не пойдет. Наверное, все-таки придется что-то положить ему в шляпу. В этом случае у меня будет повод наклониться и заглянуть ему в лицо.
Я открыла клатч, порылась в нем, но, как назло, у меня не оказалось наличных.
Наверное, надо было плюнуть на эту затею и отправиться домой. Надо было.
Но не всегда мы поступаем так, как следовало.
- Извините, - сказала я. – Хотела дать вам денег, но, к сожалению, у меня нет ни одной монеты.
Мужчина снова буркнул что-то и сделал жест рукой, дескать, ничего страшного. Обломанные ногти с черной каймой внушали мысли о многомесячном трауре, кожа потрескалась и обветрилась, ладонь загрубела, а я вдруг совершенно не к месту подумала, что у него очень красивая форма кисти.
Чтобы мне не пришло в голову что-нибудь еще столь же странное, я повернулась на каблуках и зашагала прочь.
Возможно, нищий вздохнул с облегчением, да только зря, потому что я собиралась вернуться. В моем мозгу уже зрел план. Я добралась до ближайшего банкомата и сняла деньги. Увы, самой маленькой купюрой, которую он смог мне выдать, оказалась банкнота в пятьдесят фунтов. Это была не та сумма, которую я предполагала пожертвовать, но немного поразмыслив, посчитала, что решение мучающей меня задачки стоит этих денег. Впрочем, может быть, давать милостыню и не понадобится.
Я сняла туфли, и обратно возвращалась не только босиком, но и на цыпочках, дабы даже тихие шаги не потревожили покой нищего, и он не вздумал снова спрятать лицо. Добравшись до нужного места, я осторожно выглянула из-за угла… и застыла на месте.
Мужчина, видимо, уставший сидеть в одном положении, за время моего отсутствия встал и начал разминаться и потягиваться. И вот теперь я его узнала.
Конечно, я его узнала. Это на его фильмы я бегала девчонкой, едва удавалось вырваться из-под опеки родителей. Это с его изображением постеры занимали все стены в моей комнате. Именно его персонажа реплики переполняли мой словарный запас. Когда-то этот мужчина, точнее юный мальчишка (тогда он был моложе, чем я сейчас) был известен, популярен и богат. Человек, которого окружало слово «миллионы». Миллионы на счету, миллионы поклонников, миллионы восторженных отзывов…
Я выросла. Выросла из коротких платьев и детских фантазий и перестала вспоминать о нем. Нынешняя встреча оказалось очень неожиданной, вызвавшей во мне сладко-горькие чувства: приятные воспоминания о нем в прошлом и болезненные ощущения от его созерцания сейчас. Я осознала, что давно не видела его на экране. Что же произошло с ним? Что случилось с кумиром моего детства? Куда делись все его «миллионы»?
Какая-то болезнь? Алкоголь? Наркотики? Совершил преступление и попал в тюрьму, потратив все деньги на дорогих адвокатов? Какое-то горе, подкосившее его? Смерть кого-то из близких?
Заложив руки за голову и не подозревая, что я подсматриваю, он поднял лицо к солнцу, показавшемуся в просвет между домами, и я разглядела морщины в уголках глаз и горькие складки возле губ, и усталый взгляд. Увидела его обветренные губы и огрубевшую коричневую кожу, словно он служил матросом на средневековом корабле и загорел под палящим солнцем.
А ведь когда-то он был красивым. Его губы изгибались в насмешливой улыбке, глаза искрились нахальным прищуром, а брови приподнимались в саркастическом недоумении: «Да что вы говорите?» Он был тонок, гибок, изящен. Он двигался, будто танцевал. Он дрался, словно выполнял акробатические трюки, и все это делал играючи. Он заразительно смеялся и бархатно говорил. Он был… звездой. Я не помнила, как его зовут. Тогда, девчонкой, я не умела делать различий между ним и его персонажем. Для меня он навсегда остался Робин Гудом, защитником слабых и борцом за справедливость. Красивым далеким героем, которому я отдала свое девчоночье сердце.
Я отступила назад. Какое-то время помедлила, решаясь, затем надела туфли и, громко цокая каблуками, вышла на солнце.
Он успел принять прежнюю позу и теперь снова сидел в тени, низко склонив голову над своей примятой шляпой и завесив лицо неравномерно отросшими прядями.
Я подошла прямо к нему, положила банкноту в его шляпу, а когда он, забыв про осторожность, поднял удивленный взгляд на меня, сказала:
- Зачем англичане отправились за две тысячи миль бороться со злом? Настоящая опухоль здесь.
Его взгляд изменился, стал растерянным – он понял, что я его узнала. Именно эти слова говорил его персонаж. Эта фраза была слоганом к его фильму, а потом переросла в присказку к любому появлению его героя на экране – тот убеждал людей в том, что они не должны мириться с несправедливостью.
Мы молча смотрели друг на друга. Что тут еще можно было сказать?
Он вдруг вытащил из шляпы банкноту и протянул ее мне.
- Не нужно, - хрипло и тихо сказал он, но я узнала интонации юного Робин Гуда. – Это слишком большие деньги.
Я покачала головой и поспешно отступила назад.
- Это не милостыня. Это… Назовем это инвестицией. Когда выйдет твой новый фильм, я буду ждать приглашения.
- А если нового фильма никогда не будет? – глухо спросил он и сузил глаза, напомнив мне о своем знаменитом прищуре.
- Значит, я потеряю свои деньги, - легкомысленно пожала я плечами. – Но уверена, ты, как джентльмен, этого не допустишь.
- Джентльмен? – он печально усмехнулся. – Неужели, глядя на меня, можно употреблять это слово?
Игривый луч солнца наконец добрался до укромного места, где мы находились, и осветил мужское лицо. И в этот момент сквозь огрубевшую кожу и морщины проступили те черты, которые я так любила. Я вновь увидела мальчишеское лицо с неправдоподобно яркими синими глазами и озорной улыбкой. Не осознавая, что делаю, я, задержав дыхание, опустилась перед бывшим Робин Гудом на колени, окончательно смяв шляпу, лежащую на земле, положила руки на его плечи и сделала то, о чем мечтала так давно: прикоснулась губами к его рту.
На удивление, поцелуй не показался мне неприятным. Может быть, я была настолько под впечатлением от встречи с кумиром моих детских грез, а, может, мой герой все же чистил иногда зубы.
- Прощай, Робин, - сказала я, поднимаясь с колен.
Он оторопело посмотрел на меня, все так же держа купюру в руке, а потом нахмурился и пробормотал:
- Меня зовут Джонас.
- Джонас, - повторила я, обкатывая имя на языке. – Приятно познакомиться, Джонас. А я – Кассандра.
Неожиданно он усмехнулся, чем почти напомнил себя прежнего:
- Твои предсказания сбываются?
- Конечно, - я беспечно помахала ему рукой, повернулась и ушла настолько быстро, насколько мне позволили длинные каблуки и измученные ноги.
Я не хотела, чтобы он стал свидетелем покатившихся по моим щекам слез.
Миновав пять кварталов, я, наконец, добралась до дома, устало поднялась на свой этаж по скрипящей лестнице, осторожно сняла платье и повесила в чехол. Туфли после чистки отправились в коробку. Завтра мне нужно будет отнести все это в контору, выдававшую вещи напрокат. Наскоро приняв душ, я натянула потрепанные джинсы, видавшую виды футболку и отправилась в медицинский центр для пожилых, где работала в ранге «младшего медицинского персонала». Центр располагался недалеко от моего дома, что являлось огромным плюсом – не нужно было тратиться на транспорт.
Те пятьдесят фунтов, которые я отдала своему бывшему кумиру, были последними на моем счету. Так что в ближайшие несколько дней до зарплаты мне придется затянуть пояс.
Явление второе
Я вышла из такси перед зданием Королевского национального театра. Элизабет и Абигайль сидели на террасе ресторана, соседствующего с театром, на нашем обычном месте, пили коктейли и ждали меня. Уже подходя к ним, я вдруг осознала, что картинка изменилась. Что-то было не так. Ах да, конечно, они не вскочили и не начали махать руками, как делали это обычно.
Я уселась на свободный плетеный стул.
- Привет!
Они переглянулись поверх кромок своих бокалов, а потом Элизабет отставила коктейль в сторону, откинулась на плетеную спинку и спросила холодным голосом:
- Может, объяснишь, что ты делаешь в Либерти Холле? И во избежание твоей возможной лжи, хочу сразу сказать, что видела, как ты выносила судно за стариком.
Я похолодела. Вот и все. Меня раскрыли. Но теперь что уж.
- Я там работаю, как ты могла понять, - спокойно ответила я.
- Зачем? – растерянно спросила Абигайль? – Зачем тебе работать? Ты же говорила, наследства родителей тебе хватит на три жизни?
- Я лгала.
- А как же твоя учеба в Ройял-Холлоуэй? Тоже ложь? – прищурила глаза Элизабет.
- Пришлось бросить университет после гибели родителей, так как оплачивать обучение мне было не по карману.
- Так что, они тебе ничего не оставили? – почти прошептала Абигайль.
- Они жили на широкую ногу и не считали нужным копить деньги. Они оставили мне долги.
Воцарилась пауза. Абигайль нервно потупилась и лишь иногда посматривала на меня исподлобья, Элизабет же сверлила меня негодующим взглядом. Она первая не выдержала:
- Но ты тратила деньги вместе с нами на развлечения. Ты ходила в одежде из последних или по крайней мере недавних коллекций. Откуда это все?
- Зарабатывала. Откладывала. Отказывала себе во всем, чтобы изредка встретиться с вами и сделать вид, что я по-прежнему такая же, как вы.
- Ты врала нам, что очень усиленно учишься, и что ваши строгие преподаватели не выпускают вас из университета, что тебе нельзя покидать студенческий городок… А сама в это время жила в халупе и работала мойщицей унитазов? – взвилась Элизабет.
Я поморщилась, но не стала поправлять подругу:
- Да, примерно так.
- Но зачем? – тоненько спросила Абигайль. – Зачем ты нам лгала?
- А что, если бы я сказала вам правду, вы по-прежнему приглашали бы меня на вечеринки, по-прежнему дружили бы со мной? – задала я встречный вопрос.
Они переглянулись и промолчали.
- Вот почему я говорила неправду, - подытожила я. - Я хотела для себя оставить хотя бы частичку того мира. Хотела, чтобы у меня были те же подруги, чтобы я хотя бы иногда могла почувствовать себя прежней.
Пауза затягивалась.
- Ладно, - наконец, встряхнулась Элизабет, как всегда, первой пришедшая в себя. – Хорошо, что все выяснилось. Вот был бы ужас, если бы я привела тебя в компанию, а какой-нибудь мой знакомый узнал бы в тебе ту, что подмывает его престарелого деда. Я бы от стыда сгорела – надо мной не потешался бы только ленивый.
С Элизабет все было понятно – она сразу четко провела границу между нами. Я посмотрела на Абигайль, но та отводила глаза в сторону и ничего не говорила. Слишком мягкая, чтобы открыто высказать свое мнение, она, тем не менее, была солидарна с Элизабет.
- Что ж, я так понимаю, наш общий поход в театр отменяется? – спросила я больше для проформы, поднимаясь со стула.
Они промолчали.
Я едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Не то чтобы я так уж дорожила дружбой этих двух глупых куриц, но терять связь с моим прошлым не хотелось.
- Всего хоро… - начала я, и вдруг прямо на площадь возле террасы с виртуозным разворотом влетел изящный красный автомобиль. Я не слишком разбиралась в марках машин, но мне показалось, что это «ламборджини» последней модели.
