Он заметил, что слуги поглядывают на лицо Беллы и едва сдерживают ухмылки. Эдвард почувствовал себя неловко и тут же поспешил извиниться, когда они остались наедине:
       
       – Дорогая, я, правда, не хотел вам вчера делать неприятно, – сказал он искренне. – Я понимаю и принимаю ваши особенности. С моей стороны непозволительно было вести себя так, даже если это мне и доставляло удовольствие.
       
       – Мистер Каллен, со мной действительно все в порядке, – тихо ответила Белла, хотя ее распухшие губы и исцарапанные щеки говорили об обратном. Неожиданно он понял, что такой ее вид его возбудил, и Эдвард представил, как прямо сейчас накидывается на нее в столовой, срывает с нее это безобразное платье, и, начиная целовать эти распухшие от его вчерашнего неистовства губы, стремительно овладевает ею. Но он сразу поморщился и покачал головой. Все равно такого не произойдет никогда. Белла – не Розали. С ней невозможны такие игры.
       
       В следующую пятницу Эдвард вновь пришел к Белле. Их встречи снова стали прежними и пошли по заведенному ритуалу. Он ложился на Беллу, ласкал ее, входил, двигался, изливался, выходил, прощался и уходил. Белла тихо лежала под ним, ничего не говоря, правда иногда все-таки плакала. Наверное, когда неудовольствие от необходимости терпеть внимание мужа перевешивало ее желание иметь ребенка.
       
       Эдвард начал все больше тяготиться своей обязанностью посещать Беллу. Ему было грустно, что он вынужден не так часто видеть свою наложницу, как ему хочется. Внезапно пришло решение: поселить Розали у себя дома. Да, она никогда не станет его женой, но зато она будет рядом, и он сможет наслаждаться ею. Мелькнуло некоторое беспокойство по поводу реакции жены, но потом Эдвард решил, что той нет никакого смысла нервничать, так как в отношении нее он не собирался изменять свое поведение. Впрочем, если она обидится и запретит ему посещать ее спальню, Эдвард будет только рад.
       
       Еще он боялся, что Розали не согласится переехать в его дом, так как в своем доме она была хозяйкой, а в его доме она будет считаться бесправной наложницей. Но, как ни странно, Розали сразу же согласилась, и он, не ставя в известность жену, привез девушку к себе домой и поселил ее рядом со своей спальней.
       
       А вот сейчас Белла пришла и требует ответа.
       
       – Мистер Каллен, слуги болтают, что вы поселили наложницу в доме. Это… правда?
       
       – Да, миссис Каллен. Это правда, – начал говорить Эдвард, мысленно готовясь выслушать ее упреки и угрозы рассказать отцу.
       
       – То есть вы не будете посещать меня по пятницам?
       
       Ах, вот что ее волнует? Эдвард вежливо ответил:
       
       – Как вам будет угодно, дорогая. Если вы по-прежнему настроены завести ребенка, то в наших встречах ничего не изменится. Если же вы по какой-то причине передумаете, вам стоит только сказать об этом.
       
       – Я рада, что вы по-прежнему будет меня навещать, – ответила Белла и добавила, – спасибо, что уделили мне свое время.
       
       – То есть вас не беспокоит, что я буду делить свое внимание между вами двумя? Простите, что спрашиваю, просто я не хотел бы, чтобы вы как-то обижали Розали. Ей и так будет сложно в подчиненном положении в нашем доме.
       
       Белла помолчала, будто что-то обдумывая, потом ответила:
       
       – Нет, я не против. Я вижу, что ваша… подруга очень любит вас, раз согласилась на переезд. Если вы не забудете о своем обещании навещать меня, я не буду возражать против того, что она живет у нас.
       Эдвард хоть и обрадовался такой покладистости жены, но все же был несколько удивлен. Белле была не приятна его близость, но она все же терпела ее, видимо, из чувства долга и желания зачать ребенка. Белла имела полное право возмутиться тем, что в доме появилась наложница. Одно дело, когда его жена знала, что он предается утехам на стороне, но могла делать вид, что ей ничего не известно, и совсем другое, когда его любовница будет жить с ней в одном доме. Сейчас уже Эдвард чувствовал, что перегнул палку, но менять уже что-либо и возвращать статус-кво он был уже не в силах.
       Конечно, у него возникли подозрения, что, возможно, Белла захочет каким-то образом отомстить своей сопернице, и что сейчас она демонстрирует лояльность лишь для того, чтобы усыпить его сомнения. Первое время он внимательно приглядывался к жене, но та вела себя, как обычно.
       "Я не достоин ее!" - эта мысль все чаще и чаще посещала Эдварда. Пусть она не красива, пусть она не любит заниматься сексом, но ей не откажешь ни в мужестве, ни в чувстве долга, ни в доброте и самоотверженности. Он вздыхал и старался подумать о чем-нибудь другом, потому что подобные мысли о собственной недостойности довольно сильно раздражали.
       
       Хоть Эдвард и мечтал проводить все время с Розали, разумеется, ему это не удавалось. Дела требовали его присутствия вне дома. Он переживал, что Розали скучает без него, но она заверила, что нашла себе подруг, и что существование в его доме ее вполне устраивает. Ему нравилось, что он мог спать с ней в одной постели, мог заниматься каждую ночь самым разнообразным сексом. Мог даже днем увлечь ее, например, в библиотеку, закрыться там и, нагнув ее к столу, задрать ее юбки и взять ее сзади. Один раз он так воспламенился, когда они прогуливались по парку, что, невзирая на возможность быть замеченным слугами, он повалил ее на скамейку в беседке и овладел ею несколько раз в разных позах. Розали стонала и просила еще и еще. Закончилась их игра тем, что она, совершенно растрепанная, с вывалившимся грудями, стояла на коленях и ласкала губами его член, пока он вновь не излился в ее прекрасный ротик.
       "Какая жалость, - думал Эдвард, - что моя жена не может вот так заниматься сексом и считает это неприемлемым. Насколько удобнее и проще была жизнь, если бы жены могли не только блистать в гостиных, следить за хозяйством, но и ублажать мужчину по ночам".
       
       Он по-прежнему навещал по пятницам жену, и из благодарности за то, что она терпит наложницу в их доме, пытался с нею быть нежным и терпеливым. Он подолгу целовал ее, ласкал, и чувствовал, что она уже не так напряжена, как раньше. Хотя она по-прежнему иногда плакала, он, чтобы не смущать ее, делал вид, что не замечает. Но теперь ее слезы не раздражали, скорее он ее жалел и восхищался ее мужеством.
       
       Иногда Розали дразнила его и предлагала ему поиграть в «жену», подразумевая его приход к ней в полной темноте. Эти игры были весьма разнообразными. Иногда она предлагала быть ему воином-завоевателем. Иногда вором, проникшим в дом и наткнувшимся на служанку. Иногда патрицием в Древнем Риме. А порой она изображала его жену и просто покорно лежала под ним, иногда всхлипывая, и ее игра безумно заводила его. После таких игр посещение жены Эдварду даже стало нравиться.
       
       Он стремился, чтобы дамы не сталкивались в доме, и никогда не сводил их вместе. Иногда он завтракал с Беллой в гостиной, иногда приказывал подать ему завтрак в спальню, чтобы насладиться им наедине с Розали. Иногда они с Розали отправлялись на пикник, а потом он ужинал с женой в столовой. Так как он стал чаще бывать дома, поневоле начал чаще видеться женой. Им приходилось больше общаться, и неожиданно для себя он понял, что ему нравится беседовать с ней.
       
       Эдвард был счастлив. Но любое счастье когда-то кончается, и его тоже не замедлило закончиться.
       
       Однажды, вернувшись домой, он направился к себе в спальню, чтобы переодеться, и увидел на своем бюро конверт. Предполагая, что Розали опять затеяла какую-то игру, он вскрыл письмо. Оно, действительно, оказалось от нее, но его смысл привел Эдварда в замешательство. Письмо было коротким:
       
               
       Милый Эдвард,
       
       ты же знаешь, как я люблю тебя! Но все же хочу сказать, что ты глуп и слеп!
       
       Я покидаю твой дом и оставляю тебя с твоей женой. Постарайся быть ей хорошим мужем. Прощай.
       
       П.С. Прочитай дневник, что лежит в верхнем ящике твоего стола. Я знаю, что вы, англичане, слишком щепетильны и не позволите себе читать чужие письма. Но уверяю тебя, ты просто обязан это прочесть.
       
       Чувствуя, как в душе что-то лопается и растекается кровью, Эдвард полез в ящик и достал оттуда женский дневник. Открыв его, он понял, что это дневник его жены. Эдвард уже хотел захлопнуть его, не намереваясь читать, но нечаянно выронил. Тот упал и раскрылся. Эдвард поспешил его поднять и закрыть, но тут его взгляд случайно выхватил из текста, написанного строгим каллиграфическим почерком его жены, фразу:        
       
       «Господи, помоги мне, как же я ХОЧУ ЭДВАРДА!!!»
       
       Не поверив своим глазам, он прочитал фразу еще раз. Сочетание строгого почерка жены и невнятной эмоциональной фразы с кучей восклицательных знаков никак не укладывалось в его голове. Поняв, что теперь он уже не сможет отказаться от чтения, Эдвард сел в кресло и открыл первую страницу.
       
       «Сегодня я была в конторе у папы и увидела его помощника, Эдварда Каллена. Он не заметил меня, да я и не пыталась попасться ему на глаза. Я была рада, что папа не позвал меня, чтобы ему представить. Впервые в жизни я увидела такого красивого молодого человека. Его гордый профиль демонстрировал его независимость, а линия скул навевала греховные мысли. Мне впервые в жизни захотелось поцеловать мужчину, коснуться губами этих скул, век, которые прикрывали самые красивые в мире зеленые глаза. Мне захотелось обвить руками эти широкие плечи. Я понимаю, что недопустимо думать об этом, и не только потому, что молодой девушке нельзя думать о таких непристойных вещах, но еще и потому, что глупо с моей стороны пытаться даже в фантазиях прикасаться к такому божеству. Я бесконечно некрасива, невзрачна, моя фигура убогая и тощая, и к тому же я образована, а мужчины, как известно, не любят образованных женщин. Такие мужчины как Эдвард достойны того, чтобы их красоту и достоинство обрамляли блестящие женщины. Но я рада, что могу хотя бы любоваться им издали».
       
       Эдвард оторвал взгляд от страницы и уставился в темнеющее окно. То, что он прочитал, было чем-то непонятным, безумным. Это не могла писать его жена. Это или какая-то шутка Розали, правда, переходящая все моральные границы, что все же не было ей свойственно, или… Может быть, жена увлекается написанием романов, и это один из них? А персонажей она назвала их именами из желания как-то обозначить, чтобы потом подумать над более подходящими?
       
       Эдвард перелистал несколько страниц, желая посмотреть, что же дальше.
       
       «Папа сказал мне, что хочет устроить мой брак с Эдвардом. Ему это вполне по силам, и важно только мое согласие. Папа понимает, что с моей внешностью я не могу рассчитывать на достойный брак. Мужчины могут польститься на мои деньги, но вряд ли кто-то из них будет так красив, умен и благороден, как Эдвард».
       
       В местах, восхваляющих его, Эдвард морщился, но продолжал читать.
       
       «Папа сказал, что такого мужа я себе точно не найду, а в его силах устроить этот брак. Я попросила время на размышление. Я долго думала, и размышления мои были мучительными. Я знала, что буду обузой Эдварду, я знала, что он никогда меня не полюбит. Я знала, что после того, как мой отец вынудит его жениться на мне буквально шантажом, Эдвард возненавидит меня и будет презирать. Я понимала, что если люблю Эдварда, я должна отказаться от него. Папа, конечно, посчитает меня неразумной, но никогда не пойдет против моей воли. Но когда я представляла, что выйдя замуж за Эдварда, смогу видеть его каждый день, что я смогу даже иногда прикасаться к нему, что он ляжет со мной, чтобы зачать наследника, что я смогу иногда называть его по имени вслух, – после этих мыслей моя решимость быть благородной таяла. Видимо, греховная сущность моей натуры одержала верх, и я дала согласие на брак с Эдвардом. О, прости меня, Эдвард! Я бесконечно перед тобой виновата!»
       
       Ошарашенный Эдвард, уже не пытаясь анализировать прочитанное, пролистал еще несколько страниц.
       
       «Моя первая брачная ночь оказалась полной катастрофой. Я знала, что Эдвард ненавидит меня за то, что папа вынудил его на мне жениться, но я думала, что смогу с этим жить. Но я оказалась не такой сильной, какой себе вообразила. Я мало что знала о взаимоотношениях мужчины и женщины в постели, и эти сведения были противоречивыми. Мама умерла слишком рано, когда я была маленькой девочкой, а в том возрасте еще было рано обсуждать со мной подобные вопросы. Конечно, я читала некие трактаты на индийском и видела картинки, но мое знание языка слишком убого, чтобы я могла понять все, что там написано, а картинки удивляли, так как я не предполагала, что люди могут изогнуться в таких странных позах. Да и были эти изображения слишком смущающими, чтобы я могла позволить себе их как следует разглядеть. С другой стороны, тетя Маргарет, сестра отца, набожная и строгая, похоронившая двух мужей, посчитала своим долгом просветить меня насчет того, как я должна вести себя с мужем в спальне. Она сказала, что женщина должна спокойно лежать в темноте и терпеть, пока муж выполняет свой супружеский долг. Ни в коем случае нельзя показывать, насколько ей больно. Потом тетя помолчала и добавила, что если у меня вдруг окажется греховная натура моей матери, и я получу удовольствие в постели, я так же не должна показывать это мужу, иначе он посчитает меня падшей женщиной. Я не знала, что такое «падшая женщина», но поняла, что это что-то плохое, а ухудшать и без того плохое мнение Эдварда обо мне не хотелось. Я подумала, что мне стоит прислушаться к советам тети, так как, будучи англичанкой, она больше понимала в том, как английские мужчины реагируют на поведение женщин. Судя по индийским трактатам, индийские мужчины относились к своим женщинам как-то иначе. Хотя, возможно, там речь шла про падших женщин, к коим я принадлежать не хотела.
       
       Как бы там ни было, я честно постаралась сделать так, как советовала мне тетя: спокойно лежать и не показывать, насколько мне больно. Про темноту мне особенно было понятно, так как я видела, как Эдвард смотрит на меня и морщится от неудовольствия, находя меня невзрачной. Я слышала, как его друзья говорили ему об этом. Он не отвечал им, но я поняла, что он тоже так считает. И я понимала, что если не хочу вызвать снова его отвращение, я не должна показывать ему себя, тем более в обнаженном виде. Если в одежде я могла подшить рюши и сделать несколько лишних складок ткани, чтобы украсить свою фигуру, то в своей собственной коже я буду выглядеть слишком непрезентабельно. Мне приятно было чувствовать прикосновение Эдварда, его тяжесть, когда он лег на меня. Но потом он что-то сделал, как будто что-то воткнул в меня, и сильная боль пронзила меня между ног. Я попыталась не показывать боли, но слезы невольно потекли из моих глаз, и к моему ужасу Эдвард это заметил. О, он был безупречно внимательным и пытался утешить меня, от чего я чувствовала себя еще более ничтожной. Я даже полежать спокойно не могла, как делают все женщины, а уж когда он хотел зажечь свет, чтобы оценить мои повреждения, я вообще впала в панику. Я и так слишком некрасива, а еще в таком виде… Когда он ушел, я зажгла свет и оглядела себя. Все мои бедра были в крови, и я испачкала постель. Вот был бы ужас, если бы Эдвард увидел все это!»
       
       Эдвард поднял глаза от страницы и глухо застонал. Боже, каким идиотом, каким жестоким монстром он был.