Несвобода

Дорогие читатели! Книга находится в статусе для одобренных. Чтобы получить одобрение, можно или написать подробный комментарий (одного "Спасибо" мало :) ), или добавить текст в избранное и поставить 5 звезд, или подарить вкусняшку моему Музу. :)
       
       Несвобода
       
       Кьяра
       
       Он приходит ко мне каждую ночь.
       На самом деле я не знаю, как часто он ко мне приходит. Там, где я нахожусь, нет окон, нет часов, нет ничего, что помогло бы мне следить за ходом времени. Мои биологические ритмы давно сбились, и он вполне может посещать меня несколько раз за сутки, или раз в несколько дней, не соблюдая какой-либо режим. Но мне проще считать, что он приходит каждую ночь, потому что хочется иметь хоть какой-то ориентир.
       
       Моя комната небольшого размера, похожа на камеру. Здесь есть душ, есть туалет, но все это не имеет никаких перегородок. И совершенно нет мебели. Нет кровати, и я сплю на полу, нет стола и стула, и мне приходится есть, сидя на унитазе или стоя. Мне нечем заняться, и целыми днями я бесцельно хожу по комнате, или сижу на крышке толчка, потому что от жесткой поверхности пола у меня болит все тело. Я чувствую, как я деградирую, и физически, и ментально. Я пытаюсь делать упражнения, отжиматься или качать пресс. Я заставляю себя проговаривать какой-нибудь текст, а затем переводить его на те языки, которые знаю. Но мне с каждым днем становится труднее сосредотачиваться. Я забываю слова даже на своем родном языке.
       
       Он запрещает мне говорить. То есть он не возражает, если я издаю какие-то звуки, но когда я на самом первом этапе своего заточения пытаюсь спрашивать, почему я оказалась здесь, сколько я здесь пробуду, чего он хочет от меня, то получаю в ответ запрет говорить, и за каждый следующий вопрос он бьет меня. Впрочем, он бьет меня постоянно.
       
       Отсутствие возможности говорить действует подавляюще. Я отучаюсь общаться, я забываю, как произносить слова и строить фразы, поэтому, оставаясь в одиночестве, я часами расхаживаю по комнате и говорю, говорю, говорю. Воображаю себе собеседников и разговариваю с ними. Веду мысленный дневник, заставляя себя каждый день после его ухода (так для себя я отсчитываю новый день) повторять то, что было «записано» раньше и добавлять в дневник новую «запись». Записи скудны, так как в моей жизни не происходит ровным счетом ничего. Я чувствую, как моя воля тает. Мне все сложнее заставлять себя это делать, потому что ничего, кажется, не имеет смысла. Не имеет цели.
       
       Что если я проведу здесь всю жизнь? Какой смысл в том, чтобы поддерживать нормальное функционирование организма, если это сулит лишь лишние годы мучений? Не проще ли умереть или хотя бы сойти с ума?
       
       Но я вспоминаю притчу, которую прочитала мне мама когда-то в далеком детстве о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Обе они барахтались, но не могли вылезти из кувшина по гладким стенкам. Одна решила, что бессмысленно продолжать суетиться, сложила лапки и утонула. Другая же продолжала барахтаться, пока вдруг не почувствовала под собой что-то твердое. Оказалось, что она лапками сбила кусок масла. Лягушка оттолкнулась от него и выпрыгнула наружу. Притча в то далекое время произвела на меня впечатление. И теперь я держусь на голом упрямстве. «Я еще побарахтаюсь, - говорю я себе. – Утонуть я всегда успею».
       
       Каждый раз, когда он приходит, он насилует меня. Насилует разными способами, и его фантазия не истощима. В полу, и в потолке, и в стенах вбиты кольца, и он подвешивает меня или привязывает разными замысловатыми способами. Иногда мне кажется, что каждый день он вычитывает какой-то новый способ издевательства и пробует его на мне.
       
       Иногда я пытаюсь противостоять. Какое-то время я не моюсь, надеясь, что моя неухоженность будет ему неприятна, и он не захочет прикасаться ко мне. И он действительно не насилует меня в эти дни, но зато еще более жестоко избивает. Я решаю, что изнасилование предпочтительнее. Насилие тоже доставляет боль, но это дарит и некоторое удовольствие – чисто психологическое. Мне нравится чувствовать его кожу своей, обонять его запах, ощущать его внутри. Это дает эффект близости и подобие общения. Поэтому с той поры я моюсь тщательно и часто.
       
       Я знаю, почему возникает стокгольмский синдром. Человек, лишенный общения, страдает и поневоле начинает переносить свое желание общения на единственного доступного ему человека – на своего похитителя. Но я уверена, у меня нет стокгольмского синдрома.
       
       Сегодня он как-то особенно яростен. За отсутствием поступления новой информации мне некуда направлять свою умственную деятельность, поэтому я очень внимательно наблюдаю за единственным интересным, доступным для моего внимания объектом – за своим похитителем. Я анализирую его малейшее мимическое движение, его дыхание, его жесты. Я научилась различать оттенки его настроений и знаю их последствия. Когда он входит ко мне сегодня, я сразу отмечаю по сведенности бровей и напряженности губ, что он зол и недоволен. Не мной – чем-то во внешнем мире. Но я знаю, что свое недовольство он непременно выплеснет на меня. И я жду.
       
       Он подходит ко мне ближе, приказывает встать на колени и открыть рот. Затем достает член и мочится, стремясь попасть мне на язык. Часть горьковатой жидкости стекает мне в горло, часть вытекает изо рта и струится вниз по шее, груди, животу.
       
       Освободив мочевой пузырь, он застегивает брюки и приказывает мне вымыться. Сам садится неподалеку на крышку унитаза и наблюдает, как я это делаю. После душа я снова подхожу к нему по его приказу. У меня нет полотенца, но его не смущает, что я мокрая. Он встает и снова достает член, а я опускаюсь на колени и открываю рот. Он держит мою голову так крепко, что я не могу пошевелиться или отклониться. Мокрые пряди падают на лицо и щекочут меня, но я не смею поднять руку и убрать их. Он трахает меня глубоко в горло, быстро, жестко. После такого акта мне долгое время больно сглатывать слюну. Сейчас я уже умею подавлять рвотный рефлекс, но когда он таким образом трахал меня первые разы, содержимое желудка выходило наружу. Он тыкал меня лицом в неприятно пахнущую массу, затем отправлял мыться и чистить зубы, а затем снова засовывал испачканный член мне в горло. Даже если желудок оказывался пустой, прикосновение головки к задней стенке глотки заставляло извергнуться из меня хотя бы желчь. И все повторялось сначала. В итоге, пока его нет, я тренируюсь подавлять рвотный рефлекс, засовывая пальцы себе в горло.
       
       Он долго трахает мой рот, но не кончает туда, и я понимаю, что это еще даже не начало его развлечений. Он хочет растянуть удовольствие. По его команде я ложусь на пол, он связывает меня и поднимает вверх. Мое положение крайне неудобно. Когда я провисаю под собственным весом, то руки буквально выворачиваются из суставов. Это ужасно больно, поэтому мне приходится напрягать руки и ноги, не позволяя себе провисать. Через некоторое время мышцы начинают дрожать от усталости, я даю им отдых, провисая и страдая от вывернутых суставов, потом снова напрягаю конечности. Я погружена в этот процесс настолько, что практически не обращаю внимание на то, что он делает со мной. Он трахает меня и во влагалище, и в анус, трахает жестко, не обращая внимание на то, что наносит мне повреждения. Он крутит меня на веревках вокруг своей оси, и вставляет член мне в рот, затем новый поворот, и его член снова втыкается в меня сзади. Во время движения напрягать мышцы сложнее, и боль усиливается. Все, что я чувствую, это боль, боль, боль. Но ему и этого мало. Он уходит и возвращается с гирьками на цепочке, которую с помощью зажимов прикрепляет к моим соскам. Боль в сосках сопровождается новой нагрузкой на мои дрожащие мускулы. Теперь мне приходится поднимать не только собственный вес.
       
       Для меня все это выглядит не как секс и даже не как изнасилование, потому что я перестаю замечать боль от грубого проникновения в мое тело. На данный момент меня волнует, как не вывихнуть руки. Наконец, он кончает мне на лицо и, оставляя меня в подвешенном состоянии, уходит. Через некоторое время я понимаю, что он не пошел за новой игрушкой, а оставил меня совсем. Значит, сегодня меня даже не покормят.
       
       Несколько мучительных часов (я думаю, что часов, но может быть это всего лишь несколько минут) я напрягаю мускулы, но затем усталость становится настолько всеобъемлющей, что я больше не могу заставить свои мышцы работать. Они перестают реагировать на мои мысленные приказы. Я безвольно повисаю на веревках, и под действием моего веса суставы начинают медленно выползать из суставных сумок. Я не могу это предотвратить, боль все усиливается, пока я не теряю сознание. Наступает спасительное ничто.
       
       Он
       
       Я зол. Я чертовски зол на самого себя. Зол на свою беспомощность и недальновидность.
       Я хочу ей отомстить. Я хочу, чтобы она на своей шкуре испытала все, через что проходят женщины, находящиеся в сексуальном рабстве. Я подвергаю ее всевозможным пыткам, которые приходят мне в голову, а когда мое воображение пасует, читаю литературу по теме или смотрю видео, черпая оттуда новые виды издевательств. Я отбираю у нее все. Особенно забавно, когда она просит оставить ей хотя бы сережки – миниатюрные дешевые «гвоздики». Возможно, она думает, что так будет привлекательнее для меня? Я унижаю ее, я лишаю ее ориентиров во времени и пространстве, я пытаюсь лишить ее собственной личности. Я запрещаю ей говорить. В тот момент я думаю, что это позволит мне полностью уничтожить ее, отобрав возможность общения. В то время я думаю, что скоро сломаю ее. Тогда я упиваюсь местью и не задумываюсь о том, как долго это продлится. Но время идет. Сейчас я понимаю, что унизить ее и отомстить ей мне мало. Придя в себя, я начинаю отдавать себе отчет, что она одна не могла сотворить все то, о чем рассказала мне моя любимая. Я понимаю, что наверняка есть еще люди, ответственные за то, что самая дорогая мне женщина оказалась в рабстве. Несколько неуместное в данной ситуации чувство справедливости взывает ко мне и требует подвергнуть наказанию всех, а не отыгрываться только на одной, пусть и действительно виноватой, женщине. Теперь я чувствую, что поставил себя в дурацкое положение. Я не могу начать расспрашивать ее о других, потому что сам же запретил ей говорить. Начав общаться с ней, я тем самым нарушаю собственное правило, и это в первую очередь унижает меня, уличая в том, что я не держу собственного слова.
       
       Я ненавижу ее. Я хочу подвергнуть ее всем мыслимым и немыслимым пыткам за то, что она сделала. Я ненавижу ее за то, чего она не сделала. Я ненавижу ее за то, что ей удалось задеть мои чувства, как бы я этому не сопротивлялся. И я ненавижу ее за свою беспомощность. За то, что какие бы издевательства я не применял к ней, это не заставляет ее кричать, не заставляет ее молить о пощаде, не вынуждает ее просить меня прекратить. Я не вижу смысла в продолжении. Сколько я буду держать ее в плену? Год? Два? Десять лет? Всю жизнь? Для чего? Она испытала уже во много раз больше, чем испытала моя жена. По идее, моя месть уже свершилась неоднократно, и я показал этой суке, что чувствует женщина, находясь в униженном положении в сексуальном рабстве. Но я не чувствую удовлетворения. Мне не просто хочется заставить ее испытать все это. Мне хочется ее наказать, мне хочется ее сломать, мне хочется превратить ее в ничто. Но мне это не удается. Даже ползая по полу, избитая и измазанная в рвотных массах и фекалиях, она не теряет достоинства. Она не плачет, не кричит и не просит ее пощадить. Я ненавижу ее за ее силу.
       
       Мне хочется биться головой об стену. Я считаю себя человеком, который всегда добивается того, чего хочет. Поэтому сейчас мне хочется выть от своего бессилия. Иногда в голову закрадывается предательская мысль прекратить все это. Отпустить ее. Бессмысленно продолжать делать то, что не можешь довести до конца. Нет причины упорствовать, если цель не может быть достигнута. Но я не умею бросать дело на полпути, а значит, мне нужно найти новую цель, придумать новый план, чтобы все то, что я делал до сих пор, имело смысл.
       
       Кьяра
       
       Я прихожу в себя и сначала не понимаю, где я нахожусь. Мне кажется, что я еще сплю. Мысли как в тумане, мне никак не удается сосредоточиться и попытаться проанализировать набор странных ощущений. Огромным усилием воли мне все же удается это сделать. И я, наконец, понимаю, что изменилось. Я лежу в кровати. В самой настоящей кровати, голова моя покоится на подушке, а сама я накрыта одеялом. Пододеяльник в мелкий цветочек, очень милый. Я пытаюсь откинуть одеяло и встать, удается мне это с трудом. Плечи ноют, и что-то мешает двигать руками. Я обнаруживаю фиксирующие повязки. Пока я была в отключке, мне вправили суставы и уложили в кровать. Это сделал он? Зачем? А если не он, то кто?
       
       Я по-прежнему обнажена, но теперь, когда у меня есть одеяло, я ощущаю некоторую защищенность. Я чувствую себя выспавшейся, впервые за все время, что я нахожусь здесь. Жесткий пол всегда делал мой сон невыносимым. Мне страшно уходить далеко от кровати, будто как только я отойду, она исчезнет, поэтому почти все время я провожу в ней. Кровать расслабляет, я не делаю упражнений и ленюсь сосредоточиться и поговорить вслух. Мне хочется раствориться в небытии, просто лежать и ни о чем не думать, просто плыть по течению, не предпринимая ничего. Я устала заставлять себя. Я хочу просто лежать. Я закрываю глаза и дрейфую на кровати в пустоту. Щелчок заставляет меня поднять голову. Мне принесли еду. Не знаю, делает ли это он или кто-то другой. В двери, как в тюремных камерах, есть открывающееся окошко с полкой. Сейчас на этой полке стоит миска с каким-то варевом. Еда тоже призвана служить издевательствам надо мной, потому что, как я понимаю, кто-то специально старается сделать ее максимально неприятной на вкус и на вид. Ни у одной хозяйки-неумехи не получится такого отвратительного блюда. Но мне все равно. Еда есть еда, и если она позволяет мне поддерживать силы, ее нужно есть.
       
       Я подхожу к двери, беру миску и сначала хочу направиться к кровати, но потом решаю, что это будет кощунственным – есть на постели. Не хочу нечаянно ее испачкать. Я подхожу к унитазу и сажусь на крышку, как всегда. Ложку мне не дают, так что мне, как обычно, приходится вычерпывать пищу пальцами, а затем облизывать саму тарелку. Потом я умываюсь и мою посуду, отношу ее к двери, и снова возвращаюсь к кровати. Все интересное, что могло со мной произойти сегодня, уже произошло, и меня ждет длинный и скучный день, пока не придет он. Я жду, когда это произойдет, потому что это все-таки хоть какое-то развлечение. Как мило – пытки я начинаю воспринимать развлечениями.
       
       Я жду, и жду, и жду, у меня начинаются слипаться глаза. Я думаю, что ничего страшного не произойдет, если я подремлю. Я ложусь в кровать и засыпаю. Какое наслаждение – лежать на чистой простыне и накрываться одеялом. Все люди, ложащиеся каждую ночь в постель, не понимают, насколько они счастливы.
       
       Я просыпаюсь и чувствую себя выспавшейся. Странно, но видимо, он не приходил ночью. Уж я бы это точно почувствовала каждой клеточкой своего избитого тела. На полке двери снова стоит миска с едой, и это тоже странно. Обычно меня кормят один раз в сутки, во всяком случае, один раз после того, как приходит он.