Елена Свительская
Две тысячи журавлей
Книга 2
Миновало тяжёлое лето. Ушла пора дождей, тайфунов и безумной, изнуряющей жары, а небо снова стало чистым и ясным. Пока ещё было тепло. Появились короли грибов, масутакэ, а также маитакэ. Пришли к берегам стаи сайры и макрели. Маленькие и изящные изумрудно-зелёные листья клёнов постепенно сменяли цвет на жёлтый, потом – оранжевый и, наконец, красно-багряный.
Я скучал по родной деревне, по золотистым снопам сжатого риса на вешалках, по подвешенным к крышам длинным, толстым редькам. По торжественному шествию, когда после благодарственной службы из святилища выносили микоси и по бокам его шли носильщики с узкими, длинными, красными полотнищами вакубата. Мне ярко представлялись эти носильщики, одетые в разноцветные куртки и белые или чёрные штаны. У носильщиков на черноволосых головах с загорелыми лицами ярко выделялись белые повязки. Под звуки гонгов и барабанов праздничная процессия добралась на священную площадку, окружённую золотистым морем спелых рисовых колосьев. На площадке носильщики опустили свои шесты до земли и быстро подняли вверх полотнища. Узкие длинные красные полосы взмыли в небо.
Тосковал также и по уборке урожая – иногда меня просили выполнять кой-какие поручения в это время. По шумной и весёлой уборке пугал с опустевших полей. Пугал торжественно несли по улицам деревни, почётно, с музыкой и танцами, сопровождали до святилища.
Мне отчётливо представилась Аса-тян, танцевавшая в предыдущем году возле нашего дома после уборки пугал. И сердце грустно защемило. Как там моя любимая сестрёнка? Акутоо новых гонцов пока не присылал – и я не знал, что думать. Молился всем известным мне богам о благополучии моей семьи.
Девятый месяц, зовущийся Месяцем хризантем, уж наступил, а я всё ещё был то ли почётным охранителем в Камэяма, то ли уважаемым заложником в призамковом городе.
Впрочем, точно также как я, а, пожалуй, куда хуже, жилось семье даймё, которому принадлежал этот замок: жена и дети хозяина обязаны были жить в Эдо, чтобы в случае неподчинения главы семьи его могли бы приструнить обещанием оборвать их жизни. Когда угрозы не действовали, первыми убивали именно заложников, живущих в Эдо. И сам даймё вынужден был по полгода жить в Эдо и по полгода – в своём поместье. Обычай же требовал, дабы переезд даймё и его свиты из поместья в город и обратно выглядел как можно торжественней и пышней. Все эти переезды, разумеется, съедали значительную часть доходов даймё, впрочем, полагаю, так и было задумано сёгуном или одним из его расчётливых прислужников. Нету денег – и практически невозможно собрать приличное войско для мятежа. Даймё выходила сплошная нервотрёпка, а простому люду – развлечение. Я и сам с радостью бы поглазел на процессию, да только хозяин замка и окрестностей всё ещё прибывал в Эдо.
Уж и время праздника девятого дня Девятого месяца подошло, а у меня не было ни вестей из дому, ни каких-либо известий от Бака-кун. Так прозвали моего приятеля-призрака местные существа и, так уж случилось, что я привык и стал звать его мысленно также, хотя дураком его совсем не считал. Вот увижу – и выспрошу настоящее его имя. Если увижу. Если он вспомнит. А прочие бакэмоно, ками и остальные – всех и не знаю – теперь сговорились игнорировать меня. Если честно, я не возражал. Чем уж ссориться и драться – это ещё неизвестно чем закончится – уж лучше обходить друг друга стороной.
А вот и время девятого дня подошло. Праздник хризантем, Кику-но сэкку, слегка нарушил моё монотонное существование. Разбавил устоявшуюся жизнь одним шумным днём. Меня с раннего утра звали во все дома: поили то сакэ с листьями, то настоем из риса, цветов, стеблей и цветов хризантем, заготовленным в прошлом году в девятый день Девятого месяца, кормили салатами и другими блюдами, в которые были добавлены эти прекрасные цветы. Вскоре я до того объелся и напился угощениями из цветов кику, что в душе возненавидел их лютой ненавистью. А меня продолжали звать во все дома радушные горожане.
Я предпринял пару попыток сбежать из города. Но на первый раз меня поймал какой-то чрезмерно подобревший старик. Видать, сакэ с лепестками хризантем он уважил как следует или же родственники и друзья слишком пеклись о его долголетии и здоровье, потому и поили нещадно, тьфу, щедро. Во второй раз меня поймал знакомый самурай, с которым в прочее время мы практически не общались, и утащил в замок. Разумеется, не в дом хозяина, а в пристройку, где собравшиеся стражи накормили меня… этими изумительными и наимерзейшими хризантемами. Хорошо хоть сакэ с хризантемами не поили. Проворчали, мол, рано тебе ещё пить сиё священное питьё, да и вообще, малец, ты где уже так набрался? Ну, не стыдно ли тебе? Я промычал нечто неразборчивое и заснул лицом на маленьком столике с угощениями, который поставили передо мной. Что именно было мягким и удобным на твёрдой столешнице, я как-то не успел рассмотреть.
Разбудили меня монах Сэйкити и каннуси Кэммэй. С каннуси пришла вся его семья.
- Ищем тебя, ищем повсюду, а ты тут дрыхнешь! – бушевал Сэйкити. - Ну-ка, отрывайся от подноса и пойдём!
Младшая дочь каннуси с поклоном протянула мне белую хризантему.
- Идём скорее, а то опоздаем! – проворчал Кэммэй.
И цапнул меня под локоть.
К счастью, меня не заставили съесть этот цветок. Просто мы все вместе пошли в монастырь, в главный храм. Каждый из нас нёс с собой по цветку кику. В храме мы положили наши хризантемы перед изображением Будды. Почтительно выслушали службу, после забрали по цветку с собой. Тут уж кто чей взял. Главное, как объяснил Сэйкити, что теперь эти цветки будут отводить несчастья и болезни от людей.
Кэммэй ушёл вместе со своей семьёй. Сэйкити проводил их печальным взглядом – буддийским монахам, в отличие от синтоистских священнослужителей, жён и семьи иметь не полагалось. Разве что до пострига семьёй обзаведутся, а потом уж придётся отказаться от неё, порвать и эту связь с миром. А сегодня семья каннуси была необычно оживлённа и приветлива. Я и сам почувствовал, как укольнула меня в сердце острая зависть.
- Спешишь куда-нибудь? – уточнил Сэйкити.
Я покачал головой. Во-первых, дел особых у меня не было, а во-вторых, возвращаться под обстрел доброты благодарных горожан ну совершенно не хотелось. Я бы лучше с разъярённым они пообщался, только бы не попасть опять в руки эти заботливых людей! Что угодно, только хватит с меня уже блюд из цветов кику и вина с их лепестками!
- Ну, пойдём, прогуляемся, - предложил монах.
И мы отправились бродить по окрестностям.
- Сэйкити, а откуда взялись все эти обряды, связанные с хризантемами? – спросил я, устав от его задумчивого молчания.
- О, это почитание хризантем пришло к нам из Китая. Китайцы ещё задолго до нас считали, что хризантема обладает магической силой и может подарить человеку долголетие. Есть легенда об одном монахе-китайце, который прожил более семисот лет, потому что пил росу с хризантем. Отсюда и эти обряды, связанные с использованием цветов кику.
Я задумчиво нащупал за пазухой мой цветок. Уважение к хризантемам вернулось. А вот в город совершенно не хотелось возвращаться. От выпитого с утра сакэ мне стало дурно. А может, то видение бодрого каннуси и его семьи разбередило мне сердце.
- Скажи, Сэйкити, ты умеешь видеть будущее?
- Ты имеешь в виду твоё будущее?
Киваю.
- Знаешь, прежде у меня ни разу не было каких-либо предчувствий и видений.
Я устало опустился на землю и сжал потяжелевшую голову руками.
Монах присел рядом и тихо произнёс:
- Ты почти ничего никому не говорил о себе. И, как ни посмотрю на тебя, а ты чаще всего задумчив, чем весел. И слишком уж серьёзный для мальчишки твоих лет. Вероятно, судьба тяжёлая или неожиданная трагедия с отцом заставила тебя резко повзрослеть. Нет, не говори ничего. Это твоё дело, рассказывать свои тайны кому-либо или хранить. Да и не всё можно рассказать.
Долго обдумывал ответ, потом произнёс:
- Просто я сейчас на перепутье, Сэйкити. Думаю, что не навечно я задержусь в этом городе. Не имеет значения, когда и как его покину. Но вот то, что будет после, волнует меня. Хочу доставить пепел отца домой, а потом… не знаю, что будет потом. Должен ли я отомстить за его смерть? Когда он приснился мне, то не просил об этом. Воин из меня пока никакой. И, к тому же, я понял, что убийца был близким человеком для моего отца. Вспылил, зарезал незнакомца в бедной одежде, а потом увидел его лицо. Я никак не могу забыть выражение лица убийцы. Это была жуткая смесь ужаса, отчаяния и боли. Он не ждал, что всё так обернётся. Знал бы, кто прячет лицо под шляпой, ни за что бы руку не поднял. А если и поднял, то уж насмерть бы не разил.
Тут я понял, что проболтался. Сам же другую причину гибели отца назвал!
- Не волнуйся, я никому не скажу! Клянусь тебе! – горячо сказал Сэйкити.
И я поверил этому монаху. А что мне ещё оставалось?
- Что же мне делать потом? Мстить или не мстить? Для того, чтобы стать опорой семье, я слишком слабый. И ещё… есть кое-что, чего до сих пор не могу понять. Вероятно, так было угодно богам, но… почему я стал видеть этих существ? Ками, чудовища и все остальные с древних пор живут в нашем мире, но, насколько я понял, они не очень уж часто являются людям, по крайней мере, в наше время. Почему именно мне?
Монах молчал. Взгляд его стал каким-то странным, отсутствующим. Вдруг он вздрогнул, провёл рукой по лицу, по бритой голове. Растерянно посмотрел на меня.
- Я увидел… - ответил он на мой немой вопрос. - Я впервые увидел что-то.
- Это… мой путь? – мой голос дрожал.
- Не знаю.
- Но что ты увидел? Можешь сказать?
- Это… это были журавли… - взгляд как будто сквозь меня, словно он всё ещё видит их. - Две тысячи журавлей. Да, уверен, что их было именно две тысячи. Видел две стаи… красных и синих журавлей. И, уверен, что их было две тысячи. Вот почему-то уверен – и всё.
Удивлённо уточняю:
- Две тысячи журавлей? Что это может значить?
- Ну… журавль означает долголетие. Правда, эти журавли были каких-то странных цветов. И привиделись мне, когда ты обратился ко мне с вопросом об умении видеть или предсказывать будущее.
Вздыхаю:
- А мне почему-то вспомнилось другое.
- Это что же? – заинтересовался монах.
- Поверье: если сделать из бумаги тысячу журавлей, то желание исполнится. Правда, ты говоришь, что журавлей было две тысячи. Может, это намёк на два желания, ради исполнения которых кто-то сделал две тысячи бумажных журавлей?
- Это ж сколько бумаги надобно! – Сэйкити задумчиво потёр лоб. - Простым людям не по средствам купить столько бумаги, да и потратить уйму времени на складывание фигур!
- Может, кто-то мог сделать это из-за очень сильного желания?
- Мда уж, желание должно быть необычайно важным и сильным, чтобы сделать столько журавлей! Да чтоб на такое количество бумаги потратиться!
- Два желания. Потому что было две тысячи журавлей. Но, если это два желания, то как они связаны с тобой? Или всё-таки со мной? Ты говорил, что прежде у тебя не было видений. У меня нету бумаги, да и журавлей делать не умею я. Может, то два желания, связанных со мной? Но чьи они? О чём? При чём тут я? – обхватив голову руками, закрываю глаза.
…Красные и синие журавли обступили меня. Подхватили и взмыли вверх. Я больше не видел землю. И небо видел лишь урывками, кусочками, потому что вокруг меня мелькали синие и красные крылья. Только я, небо и две тысячи журавлей…
Неожиданно всё это исчезло. Я упал на дно какого-то тёмного помещения. Или пещеры. Посреди стоял столик для игры в го, по бокам, напротив друг друга, сидели двое, похожие на людей. Один был в белых одеждах – и он использовал белые шашки, а его противник – весь в чёрном – он выступал за чёрных. Светильников и окон в помещении не было, однако вокруг этих двоих было светло. На некотором отдалении от них сидели ещё какие-то существа, в белых, светлых, серых, тёмных или чёрных одеяниях. Глаз их я не видел. Все они задумчиво наблюдали за игрой.
- А вот что делать с этим? – Белый недоумённо поднял с фигуры белую шашку. – Кажется, она тут лишняя. А я и не заметил, что она сюда попала.
- Это исправимо, - Чёрный кивнул на свои шашки. - У меня есть несколько вариантов, при которых её можно уничтожить. Так что не беда, если в игру неожиданно попала лишняя.
- Да, ты на все мои фигуры всегда облизываешься, - усмехнулся Белый. - Вечно ты ненасытный.
- Кто бы говорил! Сам-то порой цепляешься за мои фигуры – и красишь их в свой цвет, забираешь на свою сторону, - Чёрный поморщился.
- Давай забудем эту тему. Сам-то ты этой подлостью пользуешься во много раз чаще меня.
- Так и здорово! – Чёрный довольно потёр руки. - Мне очень нравится смотреть на доску, когда моих шашек большинство. Да и ты тогда забываешь о своей скучной избитой стратегии и наконец-то придумываешь интересные ходы, чтобы вывернуться.
- А всё-таки, эта лишняя, - Белый задумчиво вертел незадачливую шашку в руке. - Смотри, вся в трещинах. Кто мне её подсунул?
- Каннон меня попросила, - робко доложил один из зрителей, одетый в серое кимоно и полосатые, чёрно-белые штаны. - Она не объясняла. Но, видимо, у неё есть свои планы или счёты.
- Как обычно, у великой богини милосердия столько дел, забот и планов, что ей даже объяснять-то некогда, - вздохнул Белый. - Но вот почему она поручила это именно тебе, Бимбо-но ками? Обычно она других посыльных отправляла.
- Ну… можно сказать, что я сам напросился, - старый ками робко улыбнулся. - Давненько мне не попадалось такой занимательной фигуры.
- Вся в трещинах, едва держится! - приглядевшись, воскликнул Чёрный. - Словом, в твоём вкусе, Бимбо-но ками! Любишь ты всякую рухлядь!
- Мне понравился её свет! – возмутился бог бедности. - Вы уже столько фигур в руках держали, столько перевидали, что совсем глаза замылились!
Чёрный подался вперёд, вцепился взглядом в шашку. Удовлетворённо изрёк:
- Хм, и верно, сияет ярко! Давно я такой яркой не видел, - задумчиво опустил указательный и средний пальцы на одну из своих шашек. - Похожа на эту. И вот на эту, - взглянул на одну из соседствующих с указанной. - Впрочем, по свету разве что с первой сравнится.
- Знаешь, у тебя и без того своих фигур полно! – возмутился его противник. - Такой жадный, что аж тошно! – торопливо поставил белую шашку на доску, рядом торопливо выдвинул ещё одну. В той тоже сиял яркий свет.
Чёрный нахмурился и закусил губу. Мрак, окружавший игроков и зрителей, на мгновение сгустился. И две шашки, та злополучная потрескавшаяся, едва державшаяся на грани бытия и разрушения, и вторая, вдруг вспыхнули очень ярко. Мрак вздрогнул и торопливо отступил. Лица и фигуры игроков и собравшихся оказались в ярком пятне света.
Две тысячи журавлей
Книга 2
Глава 13 - 13-ый Синий
Миновало тяжёлое лето. Ушла пора дождей, тайфунов и безумной, изнуряющей жары, а небо снова стало чистым и ясным. Пока ещё было тепло. Появились короли грибов, масутакэ, а также маитакэ. Пришли к берегам стаи сайры и макрели. Маленькие и изящные изумрудно-зелёные листья клёнов постепенно сменяли цвет на жёлтый, потом – оранжевый и, наконец, красно-багряный.
Я скучал по родной деревне, по золотистым снопам сжатого риса на вешалках, по подвешенным к крышам длинным, толстым редькам. По торжественному шествию, когда после благодарственной службы из святилища выносили микоси и по бокам его шли носильщики с узкими, длинными, красными полотнищами вакубата. Мне ярко представлялись эти носильщики, одетые в разноцветные куртки и белые или чёрные штаны. У носильщиков на черноволосых головах с загорелыми лицами ярко выделялись белые повязки. Под звуки гонгов и барабанов праздничная процессия добралась на священную площадку, окружённую золотистым морем спелых рисовых колосьев. На площадке носильщики опустили свои шесты до земли и быстро подняли вверх полотнища. Узкие длинные красные полосы взмыли в небо.
Тосковал также и по уборке урожая – иногда меня просили выполнять кой-какие поручения в это время. По шумной и весёлой уборке пугал с опустевших полей. Пугал торжественно несли по улицам деревни, почётно, с музыкой и танцами, сопровождали до святилища.
Мне отчётливо представилась Аса-тян, танцевавшая в предыдущем году возле нашего дома после уборки пугал. И сердце грустно защемило. Как там моя любимая сестрёнка? Акутоо новых гонцов пока не присылал – и я не знал, что думать. Молился всем известным мне богам о благополучии моей семьи.
Девятый месяц, зовущийся Месяцем хризантем, уж наступил, а я всё ещё был то ли почётным охранителем в Камэяма, то ли уважаемым заложником в призамковом городе.
Впрочем, точно также как я, а, пожалуй, куда хуже, жилось семье даймё, которому принадлежал этот замок: жена и дети хозяина обязаны были жить в Эдо, чтобы в случае неподчинения главы семьи его могли бы приструнить обещанием оборвать их жизни. Когда угрозы не действовали, первыми убивали именно заложников, живущих в Эдо. И сам даймё вынужден был по полгода жить в Эдо и по полгода – в своём поместье. Обычай же требовал, дабы переезд даймё и его свиты из поместья в город и обратно выглядел как можно торжественней и пышней. Все эти переезды, разумеется, съедали значительную часть доходов даймё, впрочем, полагаю, так и было задумано сёгуном или одним из его расчётливых прислужников. Нету денег – и практически невозможно собрать приличное войско для мятежа. Даймё выходила сплошная нервотрёпка, а простому люду – развлечение. Я и сам с радостью бы поглазел на процессию, да только хозяин замка и окрестностей всё ещё прибывал в Эдо.
Уж и время праздника девятого дня Девятого месяца подошло, а у меня не было ни вестей из дому, ни каких-либо известий от Бака-кун. Так прозвали моего приятеля-призрака местные существа и, так уж случилось, что я привык и стал звать его мысленно также, хотя дураком его совсем не считал. Вот увижу – и выспрошу настоящее его имя. Если увижу. Если он вспомнит. А прочие бакэмоно, ками и остальные – всех и не знаю – теперь сговорились игнорировать меня. Если честно, я не возражал. Чем уж ссориться и драться – это ещё неизвестно чем закончится – уж лучше обходить друг друга стороной.
А вот и время девятого дня подошло. Праздник хризантем, Кику-но сэкку, слегка нарушил моё монотонное существование. Разбавил устоявшуюся жизнь одним шумным днём. Меня с раннего утра звали во все дома: поили то сакэ с листьями, то настоем из риса, цветов, стеблей и цветов хризантем, заготовленным в прошлом году в девятый день Девятого месяца, кормили салатами и другими блюдами, в которые были добавлены эти прекрасные цветы. Вскоре я до того объелся и напился угощениями из цветов кику, что в душе возненавидел их лютой ненавистью. А меня продолжали звать во все дома радушные горожане.
Я предпринял пару попыток сбежать из города. Но на первый раз меня поймал какой-то чрезмерно подобревший старик. Видать, сакэ с лепестками хризантем он уважил как следует или же родственники и друзья слишком пеклись о его долголетии и здоровье, потому и поили нещадно, тьфу, щедро. Во второй раз меня поймал знакомый самурай, с которым в прочее время мы практически не общались, и утащил в замок. Разумеется, не в дом хозяина, а в пристройку, где собравшиеся стражи накормили меня… этими изумительными и наимерзейшими хризантемами. Хорошо хоть сакэ с хризантемами не поили. Проворчали, мол, рано тебе ещё пить сиё священное питьё, да и вообще, малец, ты где уже так набрался? Ну, не стыдно ли тебе? Я промычал нечто неразборчивое и заснул лицом на маленьком столике с угощениями, который поставили передо мной. Что именно было мягким и удобным на твёрдой столешнице, я как-то не успел рассмотреть.
Разбудили меня монах Сэйкити и каннуси Кэммэй. С каннуси пришла вся его семья.
- Ищем тебя, ищем повсюду, а ты тут дрыхнешь! – бушевал Сэйкити. - Ну-ка, отрывайся от подноса и пойдём!
Младшая дочь каннуси с поклоном протянула мне белую хризантему.
- Идём скорее, а то опоздаем! – проворчал Кэммэй.
И цапнул меня под локоть.
К счастью, меня не заставили съесть этот цветок. Просто мы все вместе пошли в монастырь, в главный храм. Каждый из нас нёс с собой по цветку кику. В храме мы положили наши хризантемы перед изображением Будды. Почтительно выслушали службу, после забрали по цветку с собой. Тут уж кто чей взял. Главное, как объяснил Сэйкити, что теперь эти цветки будут отводить несчастья и болезни от людей.
Кэммэй ушёл вместе со своей семьёй. Сэйкити проводил их печальным взглядом – буддийским монахам, в отличие от синтоистских священнослужителей, жён и семьи иметь не полагалось. Разве что до пострига семьёй обзаведутся, а потом уж придётся отказаться от неё, порвать и эту связь с миром. А сегодня семья каннуси была необычно оживлённа и приветлива. Я и сам почувствовал, как укольнула меня в сердце острая зависть.
- Спешишь куда-нибудь? – уточнил Сэйкити.
Я покачал головой. Во-первых, дел особых у меня не было, а во-вторых, возвращаться под обстрел доброты благодарных горожан ну совершенно не хотелось. Я бы лучше с разъярённым они пообщался, только бы не попасть опять в руки эти заботливых людей! Что угодно, только хватит с меня уже блюд из цветов кику и вина с их лепестками!
- Ну, пойдём, прогуляемся, - предложил монах.
И мы отправились бродить по окрестностям.
- Сэйкити, а откуда взялись все эти обряды, связанные с хризантемами? – спросил я, устав от его задумчивого молчания.
- О, это почитание хризантем пришло к нам из Китая. Китайцы ещё задолго до нас считали, что хризантема обладает магической силой и может подарить человеку долголетие. Есть легенда об одном монахе-китайце, который прожил более семисот лет, потому что пил росу с хризантем. Отсюда и эти обряды, связанные с использованием цветов кику.
Я задумчиво нащупал за пазухой мой цветок. Уважение к хризантемам вернулось. А вот в город совершенно не хотелось возвращаться. От выпитого с утра сакэ мне стало дурно. А может, то видение бодрого каннуси и его семьи разбередило мне сердце.
- Скажи, Сэйкити, ты умеешь видеть будущее?
- Ты имеешь в виду твоё будущее?
Киваю.
- Знаешь, прежде у меня ни разу не было каких-либо предчувствий и видений.
Я устало опустился на землю и сжал потяжелевшую голову руками.
Монах присел рядом и тихо произнёс:
- Ты почти ничего никому не говорил о себе. И, как ни посмотрю на тебя, а ты чаще всего задумчив, чем весел. И слишком уж серьёзный для мальчишки твоих лет. Вероятно, судьба тяжёлая или неожиданная трагедия с отцом заставила тебя резко повзрослеть. Нет, не говори ничего. Это твоё дело, рассказывать свои тайны кому-либо или хранить. Да и не всё можно рассказать.
Долго обдумывал ответ, потом произнёс:
- Просто я сейчас на перепутье, Сэйкити. Думаю, что не навечно я задержусь в этом городе. Не имеет значения, когда и как его покину. Но вот то, что будет после, волнует меня. Хочу доставить пепел отца домой, а потом… не знаю, что будет потом. Должен ли я отомстить за его смерть? Когда он приснился мне, то не просил об этом. Воин из меня пока никакой. И, к тому же, я понял, что убийца был близким человеком для моего отца. Вспылил, зарезал незнакомца в бедной одежде, а потом увидел его лицо. Я никак не могу забыть выражение лица убийцы. Это была жуткая смесь ужаса, отчаяния и боли. Он не ждал, что всё так обернётся. Знал бы, кто прячет лицо под шляпой, ни за что бы руку не поднял. А если и поднял, то уж насмерть бы не разил.
Тут я понял, что проболтался. Сам же другую причину гибели отца назвал!
- Не волнуйся, я никому не скажу! Клянусь тебе! – горячо сказал Сэйкити.
И я поверил этому монаху. А что мне ещё оставалось?
- Что же мне делать потом? Мстить или не мстить? Для того, чтобы стать опорой семье, я слишком слабый. И ещё… есть кое-что, чего до сих пор не могу понять. Вероятно, так было угодно богам, но… почему я стал видеть этих существ? Ками, чудовища и все остальные с древних пор живут в нашем мире, но, насколько я понял, они не очень уж часто являются людям, по крайней мере, в наше время. Почему именно мне?
Монах молчал. Взгляд его стал каким-то странным, отсутствующим. Вдруг он вздрогнул, провёл рукой по лицу, по бритой голове. Растерянно посмотрел на меня.
- Я увидел… - ответил он на мой немой вопрос. - Я впервые увидел что-то.
- Это… мой путь? – мой голос дрожал.
- Не знаю.
- Но что ты увидел? Можешь сказать?
- Это… это были журавли… - взгляд как будто сквозь меня, словно он всё ещё видит их. - Две тысячи журавлей. Да, уверен, что их было именно две тысячи. Видел две стаи… красных и синих журавлей. И, уверен, что их было две тысячи. Вот почему-то уверен – и всё.
Удивлённо уточняю:
- Две тысячи журавлей? Что это может значить?
- Ну… журавль означает долголетие. Правда, эти журавли были каких-то странных цветов. И привиделись мне, когда ты обратился ко мне с вопросом об умении видеть или предсказывать будущее.
Вздыхаю:
- А мне почему-то вспомнилось другое.
- Это что же? – заинтересовался монах.
- Поверье: если сделать из бумаги тысячу журавлей, то желание исполнится. Правда, ты говоришь, что журавлей было две тысячи. Может, это намёк на два желания, ради исполнения которых кто-то сделал две тысячи бумажных журавлей?
- Это ж сколько бумаги надобно! – Сэйкити задумчиво потёр лоб. - Простым людям не по средствам купить столько бумаги, да и потратить уйму времени на складывание фигур!
- Может, кто-то мог сделать это из-за очень сильного желания?
- Мда уж, желание должно быть необычайно важным и сильным, чтобы сделать столько журавлей! Да чтоб на такое количество бумаги потратиться!
- Два желания. Потому что было две тысячи журавлей. Но, если это два желания, то как они связаны с тобой? Или всё-таки со мной? Ты говорил, что прежде у тебя не было видений. У меня нету бумаги, да и журавлей делать не умею я. Может, то два желания, связанных со мной? Но чьи они? О чём? При чём тут я? – обхватив голову руками, закрываю глаза.
…Красные и синие журавли обступили меня. Подхватили и взмыли вверх. Я больше не видел землю. И небо видел лишь урывками, кусочками, потому что вокруг меня мелькали синие и красные крылья. Только я, небо и две тысячи журавлей…
Неожиданно всё это исчезло. Я упал на дно какого-то тёмного помещения. Или пещеры. Посреди стоял столик для игры в го, по бокам, напротив друг друга, сидели двое, похожие на людей. Один был в белых одеждах – и он использовал белые шашки, а его противник – весь в чёрном – он выступал за чёрных. Светильников и окон в помещении не было, однако вокруг этих двоих было светло. На некотором отдалении от них сидели ещё какие-то существа, в белых, светлых, серых, тёмных или чёрных одеяниях. Глаз их я не видел. Все они задумчиво наблюдали за игрой.
- А вот что делать с этим? – Белый недоумённо поднял с фигуры белую шашку. – Кажется, она тут лишняя. А я и не заметил, что она сюда попала.
- Это исправимо, - Чёрный кивнул на свои шашки. - У меня есть несколько вариантов, при которых её можно уничтожить. Так что не беда, если в игру неожиданно попала лишняя.
- Да, ты на все мои фигуры всегда облизываешься, - усмехнулся Белый. - Вечно ты ненасытный.
- Кто бы говорил! Сам-то порой цепляешься за мои фигуры – и красишь их в свой цвет, забираешь на свою сторону, - Чёрный поморщился.
- Давай забудем эту тему. Сам-то ты этой подлостью пользуешься во много раз чаще меня.
- Так и здорово! – Чёрный довольно потёр руки. - Мне очень нравится смотреть на доску, когда моих шашек большинство. Да и ты тогда забываешь о своей скучной избитой стратегии и наконец-то придумываешь интересные ходы, чтобы вывернуться.
- А всё-таки, эта лишняя, - Белый задумчиво вертел незадачливую шашку в руке. - Смотри, вся в трещинах. Кто мне её подсунул?
- Каннон меня попросила, - робко доложил один из зрителей, одетый в серое кимоно и полосатые, чёрно-белые штаны. - Она не объясняла. Но, видимо, у неё есть свои планы или счёты.
- Как обычно, у великой богини милосердия столько дел, забот и планов, что ей даже объяснять-то некогда, - вздохнул Белый. - Но вот почему она поручила это именно тебе, Бимбо-но ками? Обычно она других посыльных отправляла.
- Ну… можно сказать, что я сам напросился, - старый ками робко улыбнулся. - Давненько мне не попадалось такой занимательной фигуры.
- Вся в трещинах, едва держится! - приглядевшись, воскликнул Чёрный. - Словом, в твоём вкусе, Бимбо-но ками! Любишь ты всякую рухлядь!
- Мне понравился её свет! – возмутился бог бедности. - Вы уже столько фигур в руках держали, столько перевидали, что совсем глаза замылились!
Чёрный подался вперёд, вцепился взглядом в шашку. Удовлетворённо изрёк:
- Хм, и верно, сияет ярко! Давно я такой яркой не видел, - задумчиво опустил указательный и средний пальцы на одну из своих шашек. - Похожа на эту. И вот на эту, - взглянул на одну из соседствующих с указанной. - Впрочем, по свету разве что с первой сравнится.
- Знаешь, у тебя и без того своих фигур полно! – возмутился его противник. - Такой жадный, что аж тошно! – торопливо поставил белую шашку на доску, рядом торопливо выдвинул ещё одну. В той тоже сиял яркий свет.
Чёрный нахмурился и закусил губу. Мрак, окружавший игроков и зрителей, на мгновение сгустился. И две шашки, та злополучная потрескавшаяся, едва державшаяся на грани бытия и разрушения, и вторая, вдруг вспыхнули очень ярко. Мрак вздрогнул и торопливо отступил. Лица и фигуры игроков и собравшихся оказались в ярком пятне света.
